Часть 3. И зажглась звезда невиданной красоты и яркости, бросив вперед себя луч, на конце которого вспыхнула огненная сфера в виде дракона

Гг.

… И зажглась звезда невиданной красоты и яркости, бросив вперед себя луч, на конце которого вспыхнула огненная сфера в виде дракона. И с тех пор стал он именоваться Утером Пендрагоном, что на языке бриттов означает «голова дракона»; таково было предсказание самого Мерлина, что появление дракона означает рождение нового короля…

Гальфрид Монмутский.

История королей Британии

Недели, прошедшие после посвящения Роберта в рыцари, стали нелегким испытанием для семейства Брюсов, которое покинули союзники и которому угрожали враги. Со времен Малахии на них не обрушивались столь тяжкие несчастья, и старый лорд проводил ночи напролет в часовне Лохмабена, на коленях умоляя святого снять зловещее проклятие. Иногда к нему присоединялся Роберт, которого тревожили перемены в поведении деда и не давали покоя мысли об Эффрейг и ее дереве судеб. Упала ли на землю клетка с петлей висельника или же по-прежнему раскачивается на ветвях, открытая всем ветрам, истерзанная непогодой, упрямая, как и святой, который проклял их род? Роберт разрывался между желанием вернуться в графство Каррик, ставшее отныне для него домом, и необходимостью остаться в Лохмабене со старым лордом, но в морозном декабре ледяная рука смерти приняла решение за него.

Вскоре после коронации Джона Баллиола, когда их сторонники начали разбегаться кто куда, не желая или попросту боясь защищать заклятых врагов нового короля Шотландии, заболела леди Марджори. Графиня уже довольно долго жаловалась на здоровье, так и не оправившись до конца после рождения Матильды, но постепенно ей становилось все хуже, приступы лихорадки случались все чаще, пока, наконец, она не умерла во сне. Когда известие о ее кончине достигло Лохмабена, Роберт примчался в Каррик, чтобы проститься с матерью, и столкнулся с каменным молчанием отца. Ее смерть потрясла их. Казалось, она была тем началом, вокруг которого объединилась семья, и с ее смертью им не оставалось ничего иного, кроме как отдалиться друг от друга.

Не прошло и нескольких недель, как отец Роберта взял свою старшую дочь, Изабеллу, и отплыл с нею в Норвегию, где они стали гостями короля Эрика. После его отъезда Роберт, оставшись один на один со смертью матери и сложностями управления графством, в марте следующего года с благодарностью получил послание от своего деда, приглашающего его в Лохмабен. Оставив Каррик на попечение одного из своих вассалов, деятельного и способного рыцаря по имени Эндрю Бойд, Роберт с Эдвардом вернулись в замок деда.

По прибытии братьев старый Брюс призвал Роберта в свои личные покои в главной башне. Несмотря на то, что они виделись всего несколько месяцев тому, Роберт, когда паж пригласил его войти в спальню, был потрясен переменами, произошедшими в старом лорде. Крепкий мужчина, способный в свои годы дать фору намного более молодым воинам, он как-то сразу высох и ссутулился и сейчас сидел в кресле у камина, кутаясь в меховое одеяло. Его львиная грива казалась сплошь посеребренной инеем.

Лорд с трудом поднялся из кресла, когда Роберт пересек комнату, и паж осторожно прикрыл дверь за его спиной.

Роберт обнял старика, с болью ощущая под ладонями хрупкие острые косточки.

— Как я рад вновь увидеться с тобой, дедушка.

— А уж как я рад, мой мальчик, — выдохнул старый лорд, жестом показывая внуку на другое кресло у огня. — Ну, присаживайся, присаживайся.

Роберт огляделся, усаживаясь, и заметил знакомый гобелен, висевший на стене над большой кроватью, на котором была изображена группа рыцарей, преследующих белого оленя на вороных жеребцах. Это живо напомнило ему охоту, на которую частенько брал его дед в лесах Аннандейла, и юноша ощутил острый укол сожаления о минувших днях. Ему пришлось слишком рано примерить на себя роль графа, и юность его прошла под знаком взрослых обязанностей, а те далекие счастливые дни казались теперь лишь туманными воспоминаниями.

— Как у тебя дела в Каррике? — поинтересовался старый лорд, внимательно вглядываясь в его лицо.

— Понемногу становлюсь на ноги, — после некоторой паузы медленно проговорил Роберт. — Мне очень помогает сэр Эндрю Бойд. — Я оставил его во главе гарнизона Тернберри.

— А твои вассалы?

— Я уже принял присягу тех, кто живет поблизости от Тернберри. Но из-за плохой погоды и начала сезона стрижки овец я еще не успел собрать их всех.

— Ты в самом начале пути, — кивая головой, согласился старый лорд. — У тебя еще будет время узнать своих людей. — Его черные глаза блеснули в свете пламени. — Фортуна не баловала нашу семью в минувшем году, Роберт, но мы не должны допустить, чтобы эти неприятности перечеркнули две сотни лет нашего влияния в королевстве. Я повторю свои слова, сказанные в тот день, когда ты получил рыцарские шпоры, — я хочу, чтобы ты сберег и наше право на трон. — Он вздохнул, глядя на свои морщинистые руки. — Я уже стар. Усталость поселилась в моем теле и сердце. Твой отец сейчас за границей, пытается обзавестись союзниками в Норвегии, и я не имею ни малейшего представления о том, когда он вернется. Так что пришло время тебе надеть мантию, которую мы носили так долго. — Он помолчал, вперив в Роберта пронзительный взгляд. — Но я не верю, что этого можно добиться в Шотландии. Память о нашем поражении и победе Баллиола еще слишком свежа для здешних дворян. Я не хочу, чтобы тень моей неудачи упала и на тебя.

Роберт собрался было возразить, но старый лорд поднял руку, призывая его к молчанию.

— Я долго думал об этом и решил, что в настоящий момент делу нашей семьи лучше послужить где-нибудь в другом месте. Вот почему я хочу, чтобы ты отправился в Англию. Будущий год ты проведешь в наших манорах в Йоркшире и Эссексе, взяв на себя обязанности их правителя в отсутствие твоего отца. Эти поместья составляют часть твоего наследства, посему очень важно, чтобы ты сполна осознал их ценность и узнал людей, которые однажды принесут тебе вассальную клятву верности. После этого ты засвидетельствуешь свое почтение королю Эдуарду в Лондоне.

— Он возвел на трон нашего врага, — голос Роберта посуровел. — Почему я должен появляться при его дворе?

— Потому что, несмотря на решение короля, мы по-прежнему остаемся его вассалами. Мы не можем позволить, чтобы ненависть омрачила и ухудшила наше положение в его королевстве. Напротив, я думаю, что мы должны постараться укрепить его.

Роберт лишь сокрушенно покачал головой. Он мог ожидать подобного предложения от своего отца, но никак не от деда, который всегда старался сохранять определенную дистанцию между собой и королем Англии.

Старый Брюс, однако же, остался непреклонен.

— Наше положение в Шотландии серьезно пошатнулось. Поэтому мы обязаны усилить его в другом месте, если хотим восстановить свое прежнее влияние. Ты возьмешь с собой брата, — продолжал лорд, потянувшись за кубком с вином, который стоял на столе рядом с ним. — Кроме того, я подобрал для тебя небольшой эскорт. Боюсь, этого будет непростительно мало для человека твоего положения, но, учитывая, что твой отец пребывает за границей, а на троне сидит наш враг, мне понадобятся все люди, на которых я могу рассчитывать. — Он приподнял кубок, салютуя внуку, по-прежнему хранившему молчание. — Я рассчитываю на тебя, Роберт.

Боевой конь тряхнул массивной головой, и белки его глаз блеснули в прорезях черной попоны, укрывавшей его мощный корпус. Когда рыцарь перегнулся в седле, чтобы принять копье у своего оруженосца, полы его накидки разошлись, обнажая сверкание рыбьей чешуи его кольчуги из мелких колец. Успокаивая горячего жеребца, он натянул поводья левой рукой, на которой висел треугольный щит. Он тоже был черным, а в центре была нарисована красная лира. Тот же самый герб красовался и на его деревянных эполетах, оставаясь единственным отличительным знаком в остальном безликой брони и стального шлема.

Крики толпы, расположившейся вокруг турнирной арены в Смитфилде, достигли своего пика, когда на противоположном конце второй рыцарь потянулся за своим копьем. На нем была голубая накидка с белой полосой по диагонали, пересекавшей шестерку золотых львов. Щит его украшал очень необычный рисунок. В самом центре кроваво-красного поля вставал на задние лапы огнедышащий золотой дракон.

Звонко протрубил рог. Всадники вонзили шпоры в бока своих коней и помчались с разных концов арены навстречу друг другу. Из-под копыт жеребцов во все стороны разлетались комья грязи и щепки вдребезги разбитых копий. На мгновение показалось, что рыцарь с драконом на щите не справится с конем, и они даже немного отклонились в сторону, но рывком поводьев он исправил положение как раз вовремя, чтобы успеть опустить копье и прицелиться. Толпа вокруг арены привстала на цыпочки, чтобы лучше видеть момент столкновения. Железный наконечник ударил в самый центр деревянного щита, и копье с треском разлетелось на куски. Удар получился сильным и жестоким. Рыцаря с красной лирой отбросило назад, на круп коня, его копье описало беспомощный полукруг, когда он перелетел через высокую луку седла и с лязгом металла рухнул на землю, разбрызгивая грязную воду. Толпа взревела от восторга.

Рыцарь с драконом на щите перевел своего жеребца в легкий галоп на дальнем конце арены, распугивая зевак, которые стали разбегаться в разные стороны из-под копыт бронированного монстра, когда он приблизился к ограждению. Повернув в самый последний момент, он вынул из ножен меч и заставил коня вернуться к тому месту, где, раскинув руки, неподвижно лежал его оппонент. Рыцарь остановился, готовясь спешиться и продолжать сражение. Но его противник по-прежнему не шевелился. Прозвучал рог, и трое оруженосцев с гербом красной лиры на плащах выскочили на арену. Один помчался к лошади своего господина, чтобы взять ее под уздцы, а другие поспешили к поверженному лорду. Рыцарь с драконом на щите ждал, его конь нетерпеливо бил копытом. Толпа вокруг притихла в ожидании. Что там, воин просто лишился чувств или же они стали свидетелями смерти в это ветреное майское утро в Лондоне? Собственно, в этом не было ничего необычного, пусть даже рыцари сражались затупленными копьями, на концы которых надевались тройные наконечники, чтобы равномерно распределить силу удара, а мечи брались из китового уса.

На арене наметилось какое-то движение. Рука рыцаря шевельнулась, пальцы его дрогнули. Оруженосцы расступились, и он с трудом поднялся на ноги. Пробитый щит по-прежнему свисал у него на ремне с левой руки, а копье целехоньким валялось на земле поодаль. Выпрямившись во весь рост, он стащил с головы огромный шлем, показывая, что более не намерен продолжать сражение. Рыцарь с драконом воздел свой меч и дал шпоры коню, промчавшись по арене в вихре голубого шелка под приветственные крики зрителей.

Роберт, сидящий вместе с братом на королевской галерее, одобрительно захлопал в ладоши. Раненого рыцаря увели, а на арену выехала следующая пара противников. Шла всего лишь третья схватка, а за сегодняшний день он уже увидел больше сноровки и отваги, чем за всю свою прошлую жизнь. Он присутствовал на нескольких турнирах в Шотландии, но они не шли ни в какое сравнение с тем, чему он только что стал свидетелем. Здесь повсюду властвовали роскошь и великолепие; лошади были крупнее, рыцарские доспехи — изящнее, начиная от вымпелов на кончиках копий и заканчивая гребнями и перьями на шлемах. Зрителей и участников тоже было намного больше. Со своего места Роберту было видно, как претенденты заполнили все свободное пространство между шатрами и как рыцари короля проверяли их оружие на предмет соответствия правилам. Закон об этом был принят уже довольно давно, после того как несколько рыцарских турниров переросли в массовые столкновения с десятками убитых и раненых. Парные схватки стали намного популярнее боев между отрядами, когда из-за поднятой конскими копытами пыли ни зрители, ни участники почти ничего не видели. А сами турниры превратились в светские забавы с судьями, призами и участниками, которые должны были представить доказательства своей родословной длиной в милю и внести в залог кругленькую сумму. Тем не менее, королевские рыцари всякий раз собирали внушительный улов запрещенных ножей и кинжалов.

Когда Роберт вновь перенес все внимание на поле, взгляд его остановился на хозяине турнира. Король Эдуард в нескольких рядах впереди восседал на обложенном подушечками троне. На его накидке спереди и сзади были вышиты три золотых льва, а пепельно-седые волосы были аккуратно подкручены на концах. Королевская ложа была битком набита баронами и лордами со всей Англии, а дамы щеголяли украшенными драгоценными камнями платьями и умопомрачительными прическами и головными уборами, а их шелка развевались, как флаги на ветру. Пажи в бирюзовых туниках, яркие, как колибри, выстроились по обе стороны ложи, готовые на лету подхватить и выполнить любую просьбу или распоряжение.

Взгляд Роберта на мгновение задержался на короле. Незадолго до Рождества, повинуясь приказу деда, он написал королю из Эссекса, объяснив, что отныне ему поручено представлять интересы семьи в Англии и он хотел бы засвидетельствовать свое почтение Его величеству при дворе. После наступления Нового года он получил послание с королевской печатью, в котором содержалось приглашение принять участие в весенней сессии парламента, на которой будут обсуждаться планы короля относительно нового крестового похода. Роберт до сих пор не удостоился аудиенции у Его величества, хотя и прибыл в Лондон более недели тому, на что ему не преминул мрачно указать брат. Впрочем, Роберт испытал некоторое облегчение от подобной медлительности короля, поскольку до сих пор питал к Эдуарду не самые добрые чувства, чего, как он знал, не сумеет скрыть во время личной встречи. Во всяком случае, не здесь, в Лондоне, где посреди кричащей роскоши обитали матерые волки.

Встряхнувшись, Роберт переключился на двух новых противников, шагом выехавших на арену, за которыми следовали оруженосцы, несшие их копья. Он ощутил укол зависти, жалея о том, что это не он гарцует на арене на самом лучшем скакуне, какого только можно купить за деньги, купаясь в лучах славы и всеобщего обожания. Управление английскими поместьями далось ему нелегко — весь прошлый год Роберт только и делал, что разбирал жалобы арендаторов и разрешал мелкие ссоры. Но очарование турнира и драма лондонской жизни вновь пробудили в нем надежду на то, что когда-нибудь и он стряхнет с себя груз ответственности. Сверкающая придворная роскошь и блестящее общество стали для него зримым воплощением рыцарства, о котором он грезил с самого детства; он мечтал, что и его ждет слава и почет. И достойная награда.

Вместе с остальными он принялся аплодировать рыцарям, когда те совершали круг почета по арене, потрясая сжатыми кулаками, чтобы вызвать еще более яростную поддержку. На гербе одного из рыцарей был вышит серебряный лев, а на желтой шелковой накидке второго простер крылья зеленый орел. Ладони Роберта замерли на полпути, не коснувшись друг друга в очередном хлопке, когда он заметил, что рыцарь с зеленым орлом держит на руке ярко-алый щит с золотым драконом в центре. Он наклонился к брату.

— Видишь его щит? — спросил он, повышая голос, чтобы быть услышанным во всеобщем гаме. — Он такой же, как и у прошлого победителя.

— Может быть, они из одной семьи? — предположил Эдвард, когда рыцарь пришпорил коня, проносясь мимо королевской ложи и отвешивая королю поклон.

— А почему тогда на их накидках разные гербы?

Эдвард покачал головой, не зная, что ответить. Когда рыцари рысью направились в противоположные стороны арены, он указал на огороженный участок, где прочие участники ожидали своих оруженосцев.

— Смотри. Там еще несколько таких же.

Роберт насчитал тринадцать рыцарей, у каждого из которых был собственный герб, но все они были вооружены ярко-алыми щитами с золотым драконом. Он никогда не видел ничего подобного. Как правило, на щите изображается герб рыцаря. Он огляделся по сторонам, выбирая, к кому бы из лордов обратиться с вопросом, но все они вскочили со своих мест, чтобы лучше видеть происходящее на арене. Не желая пропустить самое интересное, Роберт тоже поднялся на ноги, и в это время рыцари, опустив копья, помчались навстречу друг другу в топоте копыт и лязге доспехов.

Под грохот барабанов королевский кортеж неспешно двигался по извилистой дороге. Во главе его ехал король Эдуард со своими главными советниками, среди которых были граф Суррей, сэр Джон де Варенн, и Энтони Бек, епископ Даремский. Сзади покачивались в седлах рыцари, принимавшие участие в турнире, большинство из которых сменили шлемы и кольчуги на льняные сорочки и расшитые мантии. С раскрасневшимися лицами, они восседали на своих скакунах с видом триумфаторов. Кое-кто до сих пор щеголял знаками отличия, полученными от дам перед схваткой, — лоскутами вуалей и платочками, легкими и невесомыми, подобно крыльям бабочки. Их хорошее расположение духа составляло разительный контраст с недавней тревогой, охватившей двор при известиях о накаляющейся атмосфере и напряженных переговорах во Франции, которые вел младший брат Эдуарда Эдмунд после произошедшего летом сражения между английскими торговыми судами и французским флотом.

Вслед за рыцарями ехали их оруженосцы, нагруженные обломками турнирных схваток: сломанными копьями, мечами и разбитыми щитами. Здесь же на конных носилках лежал окровавленный мужчина без сознания. Вьючные лошади везли остальное имущество. Когда они двигались по грязным улочкам Смитфилда, местная детвора бежала рядом с всадниками, выпрашивая подачки. Но сейчас они выехали на окраину, где уже вовсю цвели фруктовые сады, роняя под ноги лошадям белые лепестки, похожие на гигантские снежинки.

Роберт, который скакал верхом рядом с братом и оруженосцами, опустил взгляд на грязную кашу лепестков, размолотых множеством ног и копыт. Он со своими людьми оказался в самом хвосте процессии, вместе с прочими чужеземными рыцарями и теми, кто некогда был в фаворе у короля, а теперь попал в немилость. Собственно, они выросли в этой системе чинопочитания и фаворитизма, где места во главе стола и лучшие помещения в замках служили наживкой для непокорных вассалов или же наградой для верных сторонников. Но здесь, в Лондоне, где собрался цвет дворянства, начиная от самых могущественных лордов и заканчивая ненасытными безземельными рыцарями, эти знаки отличия были вплетены в столь сложный этикет, что Роберт отчаялся разобраться в его правилах. В Шотландии он постепенно обретал уверенность в своей принадлежности к правящей элите, а в Англии вновь оказался выбит из колеи. Но тут у него в ушах зазвучал суровый голос деда, напоминающий ему о славных предках, среди которых были могущественные короли и знатные лорды. При мысли об этом юноша выпрямился в седле и почувствовал себя увереннее.

Вдруг раздались громкие приветственные крики, когда из колонны рыцарей выехал воин в голубом с широкой белой полосой на спине. Это был победитель турнира, который выбил с коня своего первого противника, а потом сломал четырнадцать копий кряду. В высоко поднятой руке он держал главный приз — изукрашенный драгоценными камнями кинжал, чем вызвал новый взрыв восторженных воплей. Роберт удивился, когда по окончании турнира рыцарь снял свой шлем и остановился перед ложей в ожидании заслуженной награды, поскольку им оказался юноша с детским лицом, вряд ли старше его самого. Рубин, вделанный в рукоять кинжала, блеснул на солнце кровавой каплей, после чего воин вновь затерялся среди других рыцарей. Когда процессия выехала из-под прикрытия фруктовых садов, слева показался лондонский Тауэр. Массивные стены главной цитадели короля Эдуарда возносились к небесам, обрываясь в глубокий ров. Выстроенный Вильгельмом Завоевателем, Тауэр с тех пор неоднократно перестраивался другими королями, но ни один из них, как рассказывали Роберту, не сделал столь много, как Эдуард за двадцать лет своего правления.

Голова процессии уже достигла вымощенной камнем дороги, бежавшей по дамбе вдоль рва, и вскоре Роберт с Эдвардом проехали сквозь первую линию оборонительных сооружений, охранявших все подступы к королевской твердыне. Проехав по насыпи, они оказались под полукруглым барбиканом,[39]окруженным водой, в котором несли караул солдаты гарнизона. Затем показалась первая из двух сторожек[40]у ворот. К ней вел подъемный мост с нависающей опускной решеткой, зубья которой способны были пригвоздить к земле тяжеловооруженного всадника. Внизу, в темной зеленой воде, скользили тени рыб. За королевскими доками, окружавшими ров, вдоль южных стен медленно несла свои воды Темза, на которую выходили окна личных покоев короля, расположенных в угловой башне.

Миновав вторую сторожку, они оказались во внешнем дворике между двойным рядом крепостных стен. Процессия медленно втягивалась в арочный туннель, и грохот барабанов эхом отражался от высоких башен. Стараясь не отстать от остальных, Роберт с Эдвардом проехали через ворота, ведущие на другую сторону рва, туда, где под апартаментами короля было пришвартовано его личное судно. Здесь они оказались в тени еще одной колоссальной надвратной башни, последней и самой мощной, охраняющей доступ во внутренний дворик. Когда они выехали из темноты на яркий солнечный свет, перед ними вздымалась Белая Башня. Сверкающая жемчужина в сокровищнице Эдуарда.

Широкий проход меж высоких стен привел их к исполинской башне, рядом с которой они ощутили себя настоящими карликами. Роберту вспомнилась насыпь и главная башня замка в Лохмабене, который сейчас представлялся ему просто игрушечным. Процессия миновала еще одну надвратную башню, увешанную стягами, и они оказались, наконец, во внутреннем дворе, где ко входу в башню вела широкая каменная лестница. Рыцари и лорды спешились, и грумы повели лошадей в каменные конюшни, тогда как слуги распахнули перед дворянами двери башни.

Роберт бросил поводья своего скакуна оруженосцу по имени Нес. В небольшой свите из шести оруженосцев, двух слуг, камердинера и повара, которую они с Эдвардом привезли с собой из Шотландии, именно со спокойным молодым Несом, сыном рыцаря из Аннандейла, одного из вассалов деда, у него завязалось нечто вроде дружбы. Когда оруженосцы увели лошадей, братья стали подниматься по широким каменным ступеням. Грохот барабанов смолк, и их приветствовала нежная мелодия флейт и лир. Они подошли к громадным двустворчатым дверям и услышали, как гости впереди обмениваются удивленными восклицаниями. Братья вместе перешагнули порог огромной залы. Своды колоссальной пещеры поддерживали два ряда мраморных колонн, а стены ее украшали гобелены. Но отнюдь не архитектурные излишества произвели на братьев неизгладимое впечатление, а бесчисленное множество растений и деревьев, которые наполняли залу таким количеством зелени, что им показалось, будто перед ними раскинулся настоящий лес. Колонны обвивал плющ, а в воздухе висел пахучий аромат лепестков, плотным слоем устилавших вымощенный каменными плитами пол. Эдвард негромко присвистнул, когда впереди, меж деревьев, замелькали силуэты девушек в прозрачных платьях. Их преследовали выделывающие курбеты[41]мужчины в гротескных масках.

Музыка стала громче. Из заколдованного леса на второй этаж вела деревянная лестница. Роберт, вытянув шею, настолько увлекся тем, что ждало его впереди, что не обратил внимания на подножие лестницы, пока Эдвард не дернул его за рукав. Здесь, в окружении трех пажей, тяжко ворочался огромный косматый зверь, покрытый черной шерстью. На шее у него виднелось железное кольцо, к которому были приделаны массивные цепи, но пажи явно прикладывали все силы, чтобы удержать зверя, который грозно рычал на проходящую мимо толпу. Под светло-коричневой кожей, испещренной бледными полосами от ударов плетью, перекатывались груды мышц. Роберту доводилось видеть изображения этой твари на щитах и накидках. Живьем лев оказался намного страшнее и опаснее, чем он себе представлял. От его громоподобного рыка по коже бежали мурашки, а запах дикого зверя заставлял трепетать сердце. Поднимаясь по лестнице, Роберт то и дело оглядывался на льва, пока они не вошли, наконец, в огромную залу.

Пока король Эдуард и его сановники поднимались на помост, церемониймейстеры рассаживали гостей по местам. Места рядом с помостом предназначались для рыцарей, принимавших участие в турнире. Роберт с братом оказались в середине залы, что свидетельствовало о вежливом, но отчужденном отношении к ним короля.

Раскладные столы были сплошь заставлены глазурованными кувшинами, кубками и серебряными плоскими чашами с водой, в которой плавали лепестки роз, дабы гости могли ополоснуть руки. Когда лорды и леди расселись по местам, слуги стали вносить подносы с жареными лебедями, кожица которых лопалась от жара. На столы подали маринованную семгу из Ирландии, украшенную дольками сладких лимонов из Испании, миски желтого топленого масла, кислый сыр из Бри и сушеный инжир. После того как все успокоились, епископ Бек призвал собравшихся прочесть благодарственную молитву. Королевский дегустатор попробовал блюда в верхней части стола, проверяя, нет ли в них яда, и слуги начали разливать вино.

— Это вы — сэр Роберт Брюс?

Роберт поднял глаза на худощавого, хорошо одетого мужчину, сидящего напротив. Тот повысил голос, обращаясь к нему, чтобы быть услышанным сквозь стук ножей и звон кубков. Юноша утвердительно наклонил голову в ответ.

Мужчина, подавшись вперед, чтобы отрезать ломоть от лежащей между ними головки сыра, не представился. Вместо этого он обратился к дородной женщине, сидевшей рядом с ним в чересчур облегающем платье, сквозь завязки которого наружу выпирала плоть.

— Из Шотландии.

— В самом деле, сэр? — Женщина уставилась на Роберта. — Дикие места, как мне говорили. — Она деланно содрогнулась. — Бедные, пустынные земли, где свирепствуют холода и бесконечные дожди.

Прежде чем Роберт успел ответить, Эдвард серьезно кивнул в знак согласия:

— Так и есть, мадам. Холода стоят такие, что мы купаемся всего три дня в июне, когда успевает растаять лед, сковывающий наши озера остальное время года.

Худощавый мужчина скептически нахмурился, разрезая сыр на мелкие дольки.

Женщина же потрясенно качала головой:

— Должно быть, здесь, в Англии, вы отдыхаете и телом, и душой.

Эдвард широко улыбнулся:

— Что ж, во всяком случае, от меня больше не смердит, как от свиньи.

Женщина нервно заерзала на месте и с преувеличенным вниманием принялась ковыряться в куске говядины, истекающем соком у нее на тарелке. Мужчина отвернулся, поджав губы.

Роберт наклонился к брату, когда парочка напротив завязала разговор с кем-то еще.

— Ты вряд ли обзаведешься друзьями, если будешь продолжать в том же духе.

Улыбка Эдварда увяла.

— Ты сам слышал, как они отзываются о нашем королевстве. Единственная разница заключается в том, что они считают нас цивилизованными дикарями, в отличие от жителей Уэльса или Ирландии.

— Разве можно винить их за то, что они считают недостойным своего внимания все, что уступает здешней роскоши? — Роберт поднял со стола кубок и жестом обвел переполненную огромную залу. — Только не говори мне, что она оставила тебя равнодушным.

— Да, здесь все производит грандиозное впечатление, но это не значит, что мне нравится, когда со мной обращаются, как с неотесанным деревенщиной. — Эдвард прищурился, с вызовом глядя на брата. — Король даже не принял тебя, братец. А ведь мы провели здесь уже неделю. Тебя следовало бы поприветствовать как уважаемого и почетного гостя.

— Сомневаюсь, что у короля была возможность поговорить со многими из здесь присутствующих, — возразил Роберт, задетый за живое словами брата, в которых была правда. Конечно, он мог радоваться тому, что ему не пришлось немедленно увидеться с королем, но затянувшаяся пауза походила на неуважение, переходящее в оскорбление. Он не сможет оправдать ожидания деда и упрочить положение Брюсов в Англии, если король отказывается принять его. — Думаю, что положение дел во Франции занимает все его время.

— Во Франции?

Чей-то хриплый голос заставил Роберта поднять голову, и он увидел пожилого мужчину в парчовой мантии, схваченной у морщинистого горла застежкой с бриллиантом.

— Выходит, даже наши дальние шотландские соседи знают о наших проблемах?

Роберт и впрямь слышал о сражении, которое состоялось прошлым летом и стало причиной затянувшегося конфликта. Французский флот атаковал несколько торговых судов с экипажами из английских и гасконских моряков у побережья Бретани, явно не имея на то никаких веских причин, но из последующей битвы победителями вышли именно англичане, захватив три корабля, а остальные обратив в бегство. Прежде чем он успел объяснить, что провел в Англии уже целый год, пожилой господин продолжал разглагольствовать.

— Помяните мои слова, — заявил он, столь яростно размахивая ножом, что кусок мяса сорвался с его кончика и упал на стол, — турниры и празднества лишь развлекают баронов, не более того. Их боевой дух тут же пойдет ко дну, как только начнутся заседания парламента.

Упоминание о парламенте подогрело интерес Роберта. Несмотря на свое предубеждение, ему хотелось узнать планы короля насчет предстоящего крестового похода и открывающихся при этом возможностях, поскольку юноша был уверен, что упрочить положение своей семьи он сможет только тогда, когда понесет Святой крест под знаменем Эдуарда. Исполненные горечи слова отца, сказанные им в ту ночь, когда Баллиол был избран королем, до сих пор звучали у него в ушах.

«В жилах наших сыновей течет не кровь, а вода, похожая на разбавленное вино. Разве можно воспитать крестоносцев из такого хилого потомства?»

Они долго не давали Роберту покоя, тем более что это было последнее проявление отцовских чувств перед тем, как он отбыл в Норвегию. Какая-то часть его юношеской души восстала против них — это говорила пьяная ярость отца, и слова его были лишены всякого смысла, исполненные лишь одной желчи, как и все остальное. Но другая, трезвая часть, подсказывала Роберту, что отец прав. Он не мог считать себя равным крестоносцам, что жили до него; он, выросший в мире, и сражавшийся лишь со столбом для ударов копьем на берегу. Так что сейчас ему, не исключено, представится шанс доказать отцу, как сильно тот ошибался в нем. Роберт часто воображал, как возвращается домой в Аннандейл с богатыми землями, мешками золота сарацин и репутацией столь же громкой, как у старого лорда, и с пальмовым листом на груди, привезенным из самого Иерусалима.

Но, похоже, проблемы крестовых походов занимали пожилого господина меньше всего.

— Королю предстоит нелегкая сессия, — сообщил он Роберту, кивая с энтузиазмом. — Да-да, очень нелегкая.

Худощавый, хорошо одетый мужчина, сидевший напротив Роберта, многозначительно откашлялся.

— Вы же понимаете, что я прав, — проворчал пожилой господин, глядя на него. — Король Эдуард не должен был посылать своего брата вести переговоры с Филиппом от своего имени. Если бы он отправился туда сам, то сейчас бы ему не светила перспектива лишиться Гаскони.

— Судя по тому, что я слышал, — начал Роберт, переводя взгляд с одного мужчины на другого, — сдача земель короля в Гаскони является временной, пока с королем Филиппом не будет подписан мирный договор. Это был всего лишь жест доброй воли, и не более того.

— Вот это верно, — с нажимом заявил худощавый мужчина. — Король Эдуард просто обязан был вернуть захваченные корабли и уступить герцогство. А вот когда он сам отправится во Францию, чтобы заключить мирный договор с Филиппом, Гасконь вновь станет нашей. Именно на эти условия дал согласие в Париже граф Эдмунд.

— Ба! — плюнул пожилой господин. — А вам никогда не приходило в голову задуматься над тем, как это пара торговых суденышек умудрилась нанести поражение французскому флоту?

Худощавый мужчина нахмурился:

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду, что это была ловушка и что наш король попался в нее! С самого начала своего правления Филипп ясно дал понять, что не потерпит иностранного присутствия в любой части Франции. Он приказал капитанам этих судов позволить захватить себя в плен и, тем самым, дать ему повод требовать капитуляции Гаскони.

— Какая нелепость, — фыркнул худощавый мужчина, но в голосе его проскользнули нотки сомнения.

— И еще я знаю, почему король Эдуард с такой готовностью согласился на условия, выдвинутые Филиппом, — продолжал пожилой господин, тыча ножом в сторону помоста, на котором вместе со своими сановниками восседал король. Он многозначительно приподнял свои кустистые брови. — Обещание молодого тела.

Роберт подался вперед, вопросительно глядя на собеседника. Разумеется, до него доходили слухи о том, что подписание брачного договора было одним из условий сдачи Гаскони французам, но пока что они ничем не подтверждались.

— Сестра короля Филиппа, принцесса Маргарита, — удовлетворенно пробормотал пожилой господин, кивая Роберту. — Ей всего тринадцать, и ни днем старше. Помяните мои слова. — Вонзив нож в сочный кусок говядины, он подцепил его со стола и впился в него зубами. — Наш король обменял свои обширные французские владении на тугую французскую дырку. — С этими словами он облизнул нож и проглотил последний кусок мяса. Не обращая внимания на осуждающие взгляды тех, кто слышал его монолог, он с трудом вылез из-за стола и, ковыляя, скрылся в толпе.

Худощавый мужчина негромко заговорил о чем-то со своим соседом.

Роберт посмотрел на брата.

— Как я и говорил, — пробормотал он, — король был занят.

Эдвард откинулся на спинку стула, ковыряя в зубах.

— И все равно я думаю, что он должен был принять тебя надлежащим образом, как бы занят он ни был. Ты — граф, братец. И еще совсем недавно наш дед боролся за трон.

В напряженном молчании Роберт уткнулся в свою тарелку.

Поначалу его гнев от потери трона приглушила скорбь о матери, но за прошедший год жаркое пламя недовольства вновь разгорелось у него в груди. Единственное утешение он черпал в осознании того, что правление нового короля Шотландии никак нельзя было назвать спокойным и благополучным.

После коронации английские стряпчие вынудили Джона Баллиола смиренно признать себя подданным английского монарха. Обещание, которое Эдуард дал шотландцам, уверяя их в том, что его право сюзерена будет временным, было отозвано — Эдуард вынудил Баллиола подписать документ, в котором эта гарантия была признана недействительной. А затем король Англии принялся демонстрировать свое главенство, бесцеремонно вмешиваясь в шотландские дела. Судебные тяжбы, подлежащие рассмотрению в Шотландии, были перенесены в Вестминстер. Когда скотты, возглавляемые Джоном Комином, попробовали выразить протест, Баллиол вынужден был оправдываться перед английскими судьями. Во время траура по своей почившей в бозе супруге и королеве Баллиол получил унизительную выволочку от самого короля и был приговорен к передаче англичанам трех королевских городов и замков за проявленное неуважение.

Брат Роберта полагал, что Баллиолу довелось испить из отравленной чаши и что им повезло, раз они избежали такого испытания. Но сам Роберт не мог отделаться от мысли, что дед сумел бы лучше противостоять притязаниям короля Англии. Постепенно в нем крепло подозрение, что именно по этой причине старого лорда и не выбрали правителем Шотландии. За последние месяцы Роберт не раз и не два вспоминал слова епископа Вишарта и вспыльчивого графа Джона Атолла о том, что короля Эдуарда интересует лишь расширение собственных границ за счет соседей. Его дед возложил на него ответственность за сохранение права Брюсов занять трон Шотландии, независимо от того, кто сидел на нем сейчас. Но, похоже, схватка за контроль над этим троном уже давно началась, а его даже не было среди ее участников.

Роберт осушил кубок и отодвинул от себя тарелку, когда слуги начали убирать со стола. Менестрели заиграли бодрую мелодию, и в центре залы, друг напротив друга, выстроились две шеренги мужчин и женщин. Гости принялись хлопать в ладоши, когда пары стали выделывать танцевальные па. Эдвард вновь разговорился с дородной женщиной, повествуя ей о страшных монстрах, которые бродят по горам Шотландии и похищают детей из деревенских домов.

— Сэр, это вы — граф Каррик?

Заслышав обращенный к нему вопрос, Роберт стиснул зубы. Совершенно не расположенный к очередной дружеской болтовне, он обернулся. Перед ним стоял мужчина в голубой мантии с широкой белой полосой. Вблизи рыцарь выглядел еще моложе, чем тогда, на турнирной арене. У него были непокорные каштановые волосы, которые спадали ему на глаза, отливающие совершенно невероятной зеленью на широком, открытом лице. Раздражение Роберта моментально испарилось.

— Да. А вы — сэр Хэмфри де Боэн, граф Херефорд и Эссекс?

Хэмфри улыбнулся, и на щеках у него появились совершенно детские ямочки.

— Не совсем. Это мой отец граф. Но поскольку я его наследник, то, полагаю, вы недалеки от истины.

— Позвольте представить вам… — Роберт собрался было подозвать Эдварда, но брат вскочил с места и повел хихикающую дородную матрону в центр залы, где танцоры звали всех желающих присоединиться к ним. Роберт вновь повернулся к молодому человеку. — Примите мои поздравления с вашей сегодняшней победой. Она получилась вполне заслуженной. — Он хотел продолжить и сказать Хэмфри, что никогда не видел ничего подобного, но сдержался. Ему не хотелось, чтобы рыцарь счел его неопытным простаком.

— Это я должен поздравлять вас, сэр Роберт. То, как вы решили спор между арендаторами наших отцов в Эссексе, заслуживает восхищения.

Роберт тряхнул головой. Комплимент привел его в смущение.

— Это было самое меньшее, что я мог сделать. Наши люди явно повели себя неправильно. Они вообще не имели права охотиться в парке вашего отца. Надеюсь, та компенсация, которую я заставил их выплатить графу, оказалась достаточной?

— Более чем. Отец просил передать вам свою благодарность. Он спрашивал, как поживает ваша семья.

— Мой брат Александр изучает богословие в Кембридже, а сестра Кристина должна выйти замуж за наследника графа Мара. — Роберт подумал о Мэри и Матильде, оставшихся в Лохмабене, и о Найалле и Томасе, проходивших в Антриме подготовку к посвящению в рыцари, но потом решил, что не стоит утруждать рыцаря такими подробностями. Он наверняка всего лишь проявил вежливость, чтобы поддержать разговор. — Надеюсь, что и у моего отца все в порядке, — закончил он довольно холодно. — Он сейчас в Норвегии, при дворе короля Эрика.

— А, да, вашего нового зятя.

Роберт опешил от неожиданности. Несколько месяцев тому он получил весьма неожиданное известие о том, что его сестра выходит замуж на короля Норвегии. Письмо было коротким и сухим, отец даже не соизволил поинтересоваться, как идут дела у его сына. Роберт отослал сестре в подарок серебряную брошь в форме розы, надеясь, что это подходящий презент для женщины, которая вскоре должна стать королевой. Больше из-за моря он не получал никаких известий и никак не рассчитывал, что новости о помолвке сестры станут всеобщим достоянием.

Хэмфри рассмеялся, глядя на него.

— Вам не следует удивляться, сэр Роберт. Благородное имя вашей семьи хорошо известно в Англии, и совсем скоро вы обнаружите, что вашими делами интересуются при дворе буквально все.

— Да? Я до сих пор не до конца разобрался в правилах этой игры.

— Ничего, вы свое наверстаете. Просто держите глаза и уши открытыми и берегите спину. — Дружелюбная улыбка Хэмфри странным образом противоречила предостережению, прозвучавшему в его словах. — Что ж, желаю вам хорошо повеселиться.

Роберт поднялся из-за стола.

— Быть может, позже мы сможем поговорить подробнее? Мне бы хотелось знать, как я могу попасть в число участников турнира.

— В самом деле? — На лице Хэмфри отразился неподдельный интерес, но потом он с сожалением покачал головой. — Как-нибудь в другой раз. Боюсь, сегодня вечером у меня важная встреча.

— Разумеется, — согласился Роберт, пытаясь ничем не выдать своего разочарования. Непринужденная манера поведения Хэмфри стала для него приятным сюрпризом после настороженно-прохладного отношения других лордов, с которыми он разговаривал до этого. Вновь опускаясь на свое место после того, как рыцарь зашагал прочь, он принялся рассеянно крутить в руках кубок, глядя на брата, который мастерски кружил матрону в танце. Пожалуй, если бы на него не были возложены надежды всей семьи, он тоже смог бы беззаботно веселиться. Будучи старшим сыном, Роберт знал, что такой день когда-нибудь непременно наступит, но это оказалось намного раньше, чем он ожидал, — в девятнадцать лет. И он более не мог ссылаться на свою молодость, потому что в его возрасте дед уже был провозглашен наследником трона и женился на дочери английского графа, получив в приданое за нею столько земель к югу от границы, что они вполне могли соперничать с его владениями в Шотландии.

Но тут на глаза Роберту вновь попался Хэмфри де Боэн, который возвращался к нему.

На лице молодого человека проступила нерешительность, но потом он вдруг улыбнулся.

— Не хотите ли присоединиться ко мне?

Помедлив немного, Роберт поднялся из-за стола. Он чувствовал, что молчаливое согласие выглядит намного пристойнее бурной благодарности, учитывая, что предложение было сделано без особой настойчивости. Пробираясь вслед за Хэмфри по переполненной зале, он попытался поймать взгляд брата, но Эдвард слишком увлекся танцами, чтобы обращать внимание на что-либо еще. Тем временем, они прошли залу и вышли через дверь в узкий коридор.

Хэмфри провел его мимо часовых на галерею, которая тянулась по периметру всего внутреннего двора. День сменился вечером, и с востока наплывали тяжелые тучи. Холодный ветер трепал полы их накидок, когда молодые люди вышли на парапет и стали спускаться по каменным ступеням к огромной круглой башне.

— Здесь раньше располагались апартаменты короля Генриха, — пояснил Хэмфри, когда они миновали очередной пост стражи у входа в башню. — Король Эдуард иногда позволяет нам пользоваться ими.

Раздумывая о том, кого имел в виду рыцарь под словом «нам», Роберт кивнул, но предпочел промолчать. Он чувствовал, как в груди у него нарастает предчувствие чего-то необычайного. Поднимаясь по винтовой лестнице вслед за Хэмфри, он услышал доносящиеся сверху голоса и смех. На верхней площадке Хэмфри распахнул арочную дверь, и Роберт проследовал за ним в просторное помещение с высоким сводчатым потолком, стены которого были выкрашены в темно-зеленый цвет с разбросанными тут и там желтыми звездами. По обе стороны огромного камина стояли застеленные меховыми одеялами кушетки. В комнате находились десять человек, и Роберт узнал кое-кого, потому что видел их на турнире. Но, прежде чем он успел соотнести имена с их молодыми лицами, его внимание привлек большой стяг, свисавший с флагштока на одной из стен. Материал потерся, а кое-где был даже заштопан, но ярко-алый цвет, хотя и вылинявший, угадывался безошибочно, а выцветшие золотые нити складывались в рисунок огнедышащего дракона. Роберту хотелось спросить у Хэмфри, в чем заключается значение этого символа, который он уже видел у них на щитах, но тут мужчины в комнате замолчали и уставились на них.

— Что такое, Хэмфри? — подал голос длиннорукий, хорошо сложенный молодой человек с гладкими черными волосами, зачесанными назад с широкого лба, выделявшегося на его жестком, словно вырубленном из камня, угловатом лице. Он ткнул в Роберта ручищей, в которой был зажат кубок с вином. — Кто это?

— Ты что, оставил свои манеры на турнирной арене? — вопросом на вопрос ответил Хэмфри, и в его деланно шутливом тоне отчетливо прозвучали предостерегающие нотки. — Это — гость.

Черноволосый рыцарь по-прежнему не сводил глаз с Роберта.

— Это частная встреча.

Более не обращая на него внимания, Хэмфри обратился к остальным.

— Позвольте представить вам сэра Роберта Брюса, графа Каррика.

— Ну, конечно, — воскликнул один из рыцарей, кивая Роберту с кушетки, на которой он полулежал. Коренастый, со светлыми волосами, он улыбался ленивой полуулыбкой, которая не затрагивала его прозрачных льдисто-голубых глаз. — Вашей семье принадлежат земли в Йоркшире рядом с моими, сэр Роберт. Мой отец хорошо знаком с вашим. Я — Генри Перси, лорд Алнвик.

В тоне молодого человека звучало врожденное высокомерие, что более не удивляло Роберта. Имя было ему знакомо, и он узнал в рыцаре внука графа Джона де Варенна.

Еще один юноша, совсем мальчик, поднял в приветственном жесте руку:

— Добро пожаловать, сэр Роберт. Меня зовут Томас.

Роберт наклонил голову. Несколько человек кивнули в ответ, остальные возобновили беседу. В конце концов, и черноволосый рыцарь отвел враждебный взор.

— Не обращайте на Эймера внимания, — пробормотал Хэмфри, подводя Роберта к слуге, который стоял с кувшином вина в руках. По знаку Хэмфри тот наполнил вином два кубка. — Он просто злится оттого, что сегодня я победил его.

— Эймер?

Хэмфри отпил глоток вина.

— Эймер де Валанс. — Он незаметно кивнул на черноволосого рыцаря. — Сын и наследник сэра Уильяма де Валанса, графа Пемброка. Вы наверняка слышали о нем.

Роберт и впрямь слыхал кое-что. Его дед сражался бок о бок с Уильямом де Валансом в битве при Льюисе, а отец участвовал с ним в кампании в Уэльсе. Сводный брат Генриха, родившийся и выросший в Пуатье, Валанс прибыл в Англию молодым человеком и стал одной из главных причин войны между королем и Симоном де Монфором. Если Эймер приходится сыном Уильяму, то это делает его кузеном Эдуарда.

— Я знаком с Валансами заочно, по их репутации, — осторожно заметил он.

Хэмфри коротко рассмеялся. Кажется, он понял, какой смысл вложил в свои слова Роберт, но ограничился тем, что кивнул на юношу, который назвался Томасом:

— А это — Томас Ланкастер, сын графа Эдмунда, брата короля.

— Кажется, сегодня на арене я его не видел.

— Вы и не могли его увидеть. Ему всего шестнадцать. — Хэмфри одобрительно прищелкнул языком. — Но он примет участие в первом же турнире после того, как его посвятят в рыцари. Никогда не видел, чтобы кто-нибудь в столь юном возрасте так хорошо управлялся с копьем. — Допив вино и протягивая кубок слуге, чтобы тот наполнил его вновь, Хэмфри представил ему одного за другим остальных мужчин в комнате.

Роберт внимательно слушал его, потягивая крепкое вино. Перечень имен произвел на него впечатление. Эти люди, несмотря на свою молодость, или были владельцами крупнейших поместий Англии, или должны были унаследовать их. Будучи графом, которому уже не надо ждать титула, он стоял выше их всех, но нельзя было отрицать, что все эти молодые люди, столь беззаботно расслабляющиеся в бывших апартаментах самого короля, обладают реальной силой и властью. Роберт почувствовал, что замок Тернберри, со стен которого было видно море, остался где-то далеко-далеко, за много миль отсюда.

Прежде чем Хэмфри успел покончить с этим неофициальным представлением присутствующих, дверь распахнулась настежь и в комнату влетел какой-то мальчуган. С грохотом захлопнув ее за собой, он, не теряя времени, нырнул за одну из кушеток.

Через несколько мгновений дверь вновь отворилась, и на пороге появился мужчина в летах.

— Милорды, — тяжело дыша, пробормотал он, обводя взглядом собравшихся. — Вы, случайно, не видели молодого мастера?

— Он заглянул к нам и тут же ушел, — откликнулся Томас Ланкастер, жестом показывая на дверь в другом конце комнаты.

— Благодарю вас, мастер Томас, — отдуваясь, сказал мужчина и поспешил прочь. — Доброго вечера всем, милорды.

Когда пожилой мужчина ушел и шаги его затихли вдали, мальчишка вылез из-за кушетки и втиснулся между ухмыляющимися Томасом и Генри Перси. Он был тощ и долговяз, с пушистыми светлыми волосами и очень знакомым лицом. Роберт понял, что не может отвести от него взгляд, когда Хэмфри наклонился к его уху.

— Он очень похож на своего отца, не так ли?

Роберт моментально сообразил, кого напоминает ему мальчуган. Он смотрел на точную копию короля. Мальчуган, должно быть, был ни кем иным, как его сыном, Эдвардом Карнарфоном, наследником английского престола. Роберт вспомнил совет, состоявшийся много лет назад, после Биргема, на котором так много взрослых мужчин спорили о будущем этого мальчика и его женитьбе на королеве Шотландии. Находиться сейчас в его присутствии было странно и необычно.

Томас Ланкастер щелкнул пальцами, подзывая слугу, который налил в кубок вина.

— Если ты расскажешь отцу, я стану все отрицать, — заявил Эдвард, когда слуга протянул ему кубок. — Вино — не для молодых и глупых, — провозгласил он, явно копируя кого-то из взрослых. — Вино предназначено только для настоящих мужчин.

Мальчик нахмурился, принимая кубок. Он отпил большой глоток, и вино потекло у него по подбородку.

— Моему отцу все равно, что я делаю, лишь бы только не у него на глазах. — Он пожал плечами. — Когда была жива мама, все было по-другому. — Заметив Роберта, он нахмурился еще сильнее. — А это кто такой?

Хэмфри уже собрался ответить вместо Роберта, но не успел — за дверью послышались торопливые шаги. Он вопросительно приподнял бровь.

— Сколько же гувернеров гоняются за вами сегодня, милорд?

Дверь отворилась, и на пороге возник мужчина в желтой мантии, украшенной зеленым орлом. Роберт сразу же узнал герб, который видел сегодня на турнире.

Мужчина окинул комнату быстрым взглядом. Завидев Хэмфри, он поспешил к нему.

Улыбка, расцветшая на лице Хэмфри, увяла, когда он заметил мрачное выражение лица рыцаря.

— В чем дело, Ральф?

— Граф Эдмунд вернулся из Франции.

При упоминании своего отца Томас Ланкастер встал.

— Король Филипп взял свое слово обратно и конфисковал Гасконь. Он отозвал приглашение королю Эдуарду скрепить своей печатью мирное соглашение и ввел армию в герцогство. — Рыцарь обвел взглядом притихших мужчин. — Это — объявление войны.

Куда-то подевались танцоры и музыканты, серебряные тарелки и подносы, ломившиеся от деликатесов, и кувшины с вином. От всеобщего веселья не осталось и следа. Теперь о недавнем пиршестве напоминали лишь стойкий аромат подгоревшего мяса да несколько раздавленных лепестков роз, которых не заметили слуги с метлами. В большой зале толпились мужчины, но их голоса звенели не песнями и смехом, а гневом. Вместо того, чтобы обсудить надежды короля на освобождение Святой Земли, парламенту на весенней сессии пришлось заниматься делами Франции. Совсем недавно король Филипп лично высказался в поддержку крестового похода и даже построил целый флот, готовый отплыть на восток. Можно было не сомневаться в том, что теперь эти корабли будут обращены против Англии.

Король Эдуард сидел на помосте, возвышаясь над сборищем благородных дворян и обеими руками сжимая подлокотники трона. Сегодня утром он выглядел на все свои пятьдесят пять лет, и в тусклом свете, сочившемся сквозь высокие окна залы, его волосы отливали серебром, подчеркивая тяжелое веко, прикрывающее глаз, — увечье, унаследованное им от отца. К королю на помосте присоединились Джон де Варенн и Энтони Бек вместе с несколькими клерками в черных мантиях. Остальные расселись на скамьях лицом к трону, повернув головы к сенешалю Гаскони, который держал речь.

— После того как из Англии пришел приказ временно сдать города, мы стали ждать прибытия людей короля Филиппа, которые должны были занять наши посты. — Сенешаль поднял голову и снизу вверх взглянул на Эдуарда. — Но пришли не только чиновники, милорд. С ними была целая армия. — Голос его окреп и зазвенел от волнения. — Они сообщили нам, что Филипп объявил о конфискации земель и что теперь герцогством правит он сам. Рыцари, прибывшие в Бордо и Аженэ, Байонну и Блё сказали нашим людям то же самое. Они заявили, что Гасконь более не является английской территорией и что если мы когда-нибудь вернемся туда, то прольется английская кровь.

— Как такое могло случиться? — вопросил граф Арундель, вставая со своего места, когда сенешаль закончил. — Милорд, — сказал он, обращаясь к королю, — никто из здесь присутствующих не мог знать о том, что король Филипп не намерен возвращать вам Гасконь после ее сдачи или что мирное соглашение и брачный договор — лишь уловки, целью которых было вынудить вас отдать герцогство без борьбы. Но я не могу понять, почему вы с такой готовностью поверили в его ложь? — Он обвел взглядом собравшихся. — И почему ни с кем из нас не посоветовались относительно тех условий, которые граф Эдмунд привез из Парижа? Думаю, что выражу мнение многих, когда скажу, что мы настояли бы на заключении мирного договора до передачи герцогства французам.

Роберт стоял в задних рядах и, вытянув шею, глядел на графа Ланкастера, сидящего на одной из скамей. Он изначально был удивлен тем, что брат короля сидел внизу, вместе с баронами и рыцарями, а не на помосте, но, похоже, это было наказание за то, как он провел переговоры в Париже, закончившиеся катастрофой. Если таким образом Эдуард намеревался отдать младшего брата на растерзание, то этот прием не сработал, поскольку лишь немногие из дворян обвиняли во всем впавшего в немилость графа Ланкастера, направив свой гнев на трон.

— Король провел необходимые консультации, — грубо ответил Джон де Варенн, — со своими советниками.

Варенн, с коротко подстриженными пепельно-серыми волосами и вызывающим взглядом, вел себя намного более агрессивно, чем ему было свойственно, как помнил Роберт. Он даже подумал, а не вызвана ли подобная перемена в характере графа недавней смертью дочери, супруги Джона Баллиола.

На ноги поднялся граф Глостер, здоровенный и тучный мужчина с редеющей рыжей шевелюрой. На скамье рядом с ним Роберт заметил пожилого господина, который давеча критиковал короля во время празднества.

— Он мог совещаться с ними, — заявил Глостер, и его хриплый, резкий голос эхом прокатился по зале, — но из того, что я слышал, могу сказать, что наш лорд пренебрег советами своих ближайших сподвижников и предпочел поступить по-своему. Канцлер рекомендовал ему отвергнуть условия Парижа, как наверняка поступили бы и все мы, если бы знали о таковых. — Он вперил враждебный взгляд в короля. — Мой вопрос, милорд, состоит в том, почему вы так поступили. Хотя ответ мне уже известен.

Эхо обвинительной речи графа Глостера еще не успело стихнуть, а Роберт уже не сводил глаз с короля. Он и представить не мог, что человек на троне, стоящий выше всех по своему положению, за исключением самого Господа Бога, обладающий такими привилегиями и властью, может выглядеть столь уязвимым. Но Эдуард выглядел именно таким — уязвимым и одиноким — прямая, высокая мачта, вздымающаяся в море враждебных, обвиняющих лиц. Вспомнив, что иногда нечто подобное он подмечал в поведении деда и отца, Роберт сообразил, что видит отчуждение, которое всегда сопутствует власти. Не исключено, что Комин руководствовался здравой мыслью: находиться достаточно близко от трона, чтобы контролировать его, но не настолько близко, чтобы стать объектом недовольства подданных.

— Граф Гилберт, — предостерегающе рыкнул Джон де Варенн, — я советую вам соблюдать правила приличия.

— А почему? — пожелал узнать Глостер. — Когда мой меч потребуется, чтобы вернуть герцогство обратно? И мои люди, которых я пошлю на смерть? Если бы Франция в равной мере предала всех нас, то мы все в едином порыве объединились бы вокруг нашего короля, ища отмщения и справедливости. Но нам не предоставили возможности отвергнуть условия, выдвинутые Филиппом. Как никто из нас не получил бы руку французской девственницы, которую подвесили у нас перед носом в качестве приманки. И это не мы угодили в расставленную ловушку. Так почему нас подали Филиппу на золотом блюде как пикантное угощение?

Зала взорвалась криками. Там и сям раздались голоса, одни негодующие, другие увещевающие, а Роберт смотрел на графа Глостера, чья давняя неприязнь к королю была ему хорошо известна. Глостер недавно женился на одной из дочерей монарха, что было, по меньшей мере, удивительно, учитывая его репутацию, но, вводя могущественного графа в королевскую семью и держа его при себе, Эдуард явно надеялся избежать как раз таких вот столкновений. Вспоминая, как дед отзывался о войне между королем Генрихом и Симоном де Монфором, Роберт понял, что на примере отца Эдуард хорошо усвоил, сколь опасен может быть недовольный барон.

Со своих мест поднимались и другие графы, подливая масла в огонь обвинений Глостера. Но были и такие, кто встал на защиту короля. Роберт обратил внимание на сидевшего рядом с Хэмфри де Боэном мужчину, который вступил в яростную полемику с графом Глостером. Дружелюбная манера молодого рыцаря исчезла без следа, когда он торжественно смотрел на своего соседа, чье широкое лицо настолько походило на его собственное, что Роберт без труда угадал в нем отца Хэмфри, графа Херефорда и Эссекса, констебля Англии. И Херефорд был не единственным, кто защищал Эдуарда. В зале загремел голос Энтони Бека, требующий покарать Глостера за проявление неуважения к своему королю, который потерял голову не только от страсти к молодой невесте, но и был подло обманут своим хитроумным кузеном, когда тот, подобно волку в овечьей шкуре, предложил мир, а сам нанес удар в спину. Так что их праведный гнев должен быть направлен на Францию, а не на собственного короля, бушевал епископ, воздев кверху кулак, словно читал проповедь перед конгрегацией.

Эдуард встал с трона.

— Довольно!

Его резкий голос заставил присутствующих умолкнуть; те, кто стоял на ногах, медленно, один за другим, опускались на свои места. Король выдержал долгую паузу, молча стоя в своей черной мантии, как живое олицетворение ярости и гнева. Но затем гнев его испарился, и он понурил голову.

— Граф Гилберт прав.

Дворяне недоуменно переглядывались. Многие смотрели на Глостера, который не сводил глаз с Эдуарда, и лицо его было исполнено тягостного недоверия.

Эдуард поднял глаза.

— Я поступил, как глупец, когда поверил Филиппу.

На мгновение Роберту показалось, что он подметил следы яростной внутренней борьбы на лице короля, но потом они исчезли, и на нем осталось лишь раскаяние.

— Я признаю, что брачный договор показался мне милостью небес. Большинство моих детей мертвы. У меня остался только один наследник мужского пола, а этого явно недостаточно.

Роберт вдруг понял, что согласно кивает, вспоминая короля Александра.

— Мною руководила не похоть, не вожделение, а долг перед королевством и моими подданными. Вот почему я сделал то, что сделал. Я действовал поспешно и необдуманно.

Бароны притихли. Глостер выглядел растерянным и смущенным, будучи не в силах встретить взгляд короля.

Эдуард встал с трона и сошел вниз по ступенькам помоста. На мгновение приостановившись, он вдруг опустился на колени перед скамьями. Роберт во все глаза смотрел на коленопреклоненного монарха. Волосы короля отливали сталью в свете факелов, черная мантия складками легла вокруг него на пол, и в это мгновение Эдуард выглядел более величественно, чем когда-либо ранее.

— Я молю вас о прощении. — Голос короля достиг самых дальних углов залы. — Не как ваш король, а как мужчина, грешный и несовершенный, как любой потомок Адама. — Он поднял голову. — И точно так же, как я молю вас простить мои ошибки, совершенные для блага королевства, я молю вас о помощи, дабы вернуть то, что обманом отняли у всех нас. Встаньте рядом со мной, мужи Англии, и более я не обману вашего доверия.

Со своего места поднялся граф Херефорд.

— Я последую за вами, милорд. В жизни и смерти.

Рядом с отцом вскочил на ноги Хэмфри де Боэн, высоко подняв голову, и лицо его преисполнилось гордой решимости.

Их примеру последовали все остальные, один за другим, медленно поднимаясь со своих мест и клянясь в верности Эдуарду.

— Рыцари королевства, седлайте своих боевых коней, — прогремел с помоста рокочущий бас Энтони Бека. — Доставайте мечи и копья! Мы вернем земли нашему королю!

Роберт огляделся по сторонам. Графы Норфолк, Арундель и прочие, только что обвинявшие короля, начали вставать со своих мест. Одни были искренне тронуты поразительной речью Эдуарда, другие попросту не желали оставаться в меньшинстве, продолжая сидеть. Он помедлил еще мгновение, а потом поднялся вместе со всеми. Да, разумеется, это не крестовый поход, но и война во Франции открывала перед ним массу возможностей: захваченные поместья, пленники для получения выкупа и благодарность самого короля. Когда и граф Глостер выпрямился во весь рост, мрачный, но побежденный, Роберт, стоя среди баронов Англии, ощутил прилив радостного возбуждения. Ради этого момента он тренировался, ради этого он провел долгие месяцы в Ирландии и годы в Каррике и Аннандейле. Это был его шанс заслужить славу и почет, вступив в ряды одной из самых могущественных армий христианского мира.

На горы опустились голубоватые сумерки. В холодной вышине сверкали звезды, бросая острые лучи на отвесные скалы и усыпанные булыжниками склоны Сноудона. В тени высоких пиков с вершины горного кряжа срывался быстрый ручей, берега которого поросли колючими кустами и низкорослыми деревьями. Вдоль ручья бежали двое мужчин, перепрыгивая с валуна на валун и по щиколотку проваливаясь в мелкую гальку, усеивавшую его берега. Вода была ледяной, и это при том, что сейчас, в конце августа, поля Гвинедда далеко внизу купались в лучах ласкового солнца. Крик ночной птицы заставил одного из мужчин поднять голову. Он приостановился на миг, переводя дыхание, не чувствуя ног, замерзших в ледяной воде. Но тут его товарищ оглянулся, и он припустил за ним, время от времени опираясь на дротик,[42]чтобы не упасть на скользких голышах.

У старинной каменной вехи, выступавшей из воды, мужчины вскарабкались на берег и углубились в чащу леса, где уже властвовала ночь. Вокруг них поднимались запахи земли и хвои, а назойливая мошкара тыкалась в разгоряченные лица. Спустя некоторое время один из мужчин внезапно остановился, подняв руку и показывая второму, чтобы тот замер на месте. Из темноты возникли еще несколько фигур, не потревожив ночную тишину ни единым звуком.

— Кто идет?

— Рис и Гивел из Карнарфона, — ответил один из мужчин. — Нам нужно увидеть Мадога.

Спустя мгновение неясные фигуры расступились, и двое мужчин прошли сквозь их строй.

Деревья впереди поредели, и крутой подъем вывел путников на поросшее травой горное плато, над которым нависала громада Сноудона. В молочном свете звезд крепость, возвышавшаяся на скалистом обрыве, казалась облитой серебром. Рис и Гивел знали, что днем на ее стенах будут хорошо заметны выбоины и шрамы, пятна от пожаров и проломы, свидетели ее бурного прошлого. Вот уже восемь лет после того, как крепость пала, в ней обитали лишь неприхотливые пауки и соколы-сапсаны, высматривавшие добычу и камнем падавшие на нее с небес. Восстановление крепости обернулось утомительным и трудным делом, и строительные подмостки до сих пор опасно балансировали на скалах, окружающих ее западный фасад. Обросшие мохом камни пришлось выбирать из груд обломков и по одному втаскивать наверх.

Быстро шагая по тропинке, петлявшей меж скал, двое мужчин приблизились к воротам замка. На парапетах пылали огни факелов, и на стенах играли тени расхаживающих по ним стражников. После недолгих расспросов они поспешили через внутренний двор, в котором блеяли овцы и козы. Мужчины в тяжелых шерстяных накидках с капюшонами передавали из рук в руки чаши с пивом. Вдоль стен теснились хижины, выстроенные из торфа и сосновых бревен, и запахи леса тяжело смешивались с вонью отхожих мест, образуя убойную смесь. Бегом поднявшись по ступеням главной башни и обменявшись несколькими словами с часовыми, мужчины вошли в тускло освещенную залу, стены и пол которой густо поросли лишайником. В углублении в самом центре залы шипел и плевался искрами костер, дым от которого причудливыми кольцами поднимался к потолку, зиявшему дырами. Клубы его просачивались на верхний этаж, а оттуда — на крышу, часть которой была открыта звездному небу. На бревнах вокруг костра расположились несколько человек. Они подняли головы, когда в залу вбежали Рис и Гивел.

Один из них, самый младший, у которого из-под челки непокорных черных волос блеснули внимательные и зоркие глаза, вскочил на ноги.

— Вы не должны были покидать свой пост еще два месяца.

Гивел шагнул вперед.

— Где лорд Мадог, Дафидд?

— Здесь.

По скрипучим деревянным сходням с верхнего этажа спускался широкоплечий мужчина с черными, взлохмаченными ото сна волосами и колючей щетиной на подбородке. Сойдя с последних ступеней, он подошел к собрав

Date: 2015-09-22; view: 317; Нарушение авторских прав