Глава 57. Не смогли Черножуковы сохранить все овощи

Не смогли Черножуковы сохранить все овощи. В коровнике все же нашли тайник, вытащили свеклу, корзинами вынесли из сарая, забросили на сани. Находили то там несколько картофелин, то в другом месте – все забирали. Даже узелок с мукой не оставили, как слезно Варя ни просила. Опустел погреб, будто там ничего и не было. Но настоящим горем стало изъятие свиньи. Варя уже не плакала, лишь с грустью наблюдала, как опустошаются сараи, погреб, кладовые. Активисты не побрезговали даже курами, которых оставалось в хозяйстве несколько штук. Утешало только то, что не нашли тайников в могиле и около нее. Побывали ли «красные буксиры» на чердаке сельсовета, Варя не знала. Еще хуже дела были у Марички. Навзрыд плача, подруга рассказала, что у них изъяли весь скот за неуплату налогов в полном объеме.

– Корову, – безутешно плакала Маричка, – последнюю нашу надежду забрали! Что теперь делать? Как жить? – сокрушалась она.

Варя не знала, чем утешить подругу, лишь пообещала по возможности давать молоко для маленькой Сонечки. Сказала Маричка и то, что сам Михаил выводил корову со двора на веревке.

– Он издевался над нами, – сказала Маричка, – обозвал подкулачниками кулака Черножукова.

Варя приложила палец к губам, показала глазами в сторону отца – молчи, мол, – но было поздно. Руки Павла Серафимовича сжались в кулаки так, что побелели суставы. Он нахмурил брови и скривился, будто его ударили больно‑больно. Так и окаменел за столом: бледный, хмурый, погруженный в себя.

– Папа, я пойду провожу Маричку, – нашлась Варя, так как подруга перестала плакать, лишь растерянно моргала.

Отец слегка вздрогнул всем телом, будто проснулся.

– Иди, Варя, – хрипло сказал он, не поднимая глаз. – Можешь дольше побыть у соседей. Я сегодня собирался сходить с детьми к Оле, вернусь – уложу их спать. Иди, не волнуйся. Все будет хорошо.

– Может, и я с вами пойду? – спросила она, опасаясь оставлять отца в одиночестве в таком состоянии.

– Я же не один остаюсь, – будто прочитав ее мысли, ответил отец. – Разве твои шалуны позволят мне грустить? – сказал он, и лицо его осветила едва заметная улыбка.

Немного успокоившись, Варя пошла к Маричке. Она и так мало с кем общалась, а в селе новости ежеминутно. Только и разговоров, что об изъятии еды. Оказывается, активисты забирали не только скот в счет налогов, но и сало из бочек. Не гнушались ни козами, ни овцами, ни кролями. Если находили кусок мяса – изымали. Выгребли все: картофель, свеклу, кукурузу забирали и лущеную, и в початках, и даже кукурузную муку. Выносили из хат и мешочки с сухарями. Варя узнала, что у Андрея изъяли все сало и мясо – те недавно закололи поросенка, забрали корову и даже подсвинка, которого семья собиралась докормить до весны. Когда пришли к Богдану Коляденко, опять запугивали: «Или иди в актив, или все заберем». Парень сказал, что не может. Он до последнего надеялся, что у комсомольца и колхозника не заберут единственную кормилицу сестер‑двойняшек, трехлетнюю дойную козу. Напрасно. Изъяли козу, выловили кур и петуха, повезли со двора под плач матери и испуганные крики девочек. Кто из людей открыто угрожал активистам, кто слал вдогонку проклятия коммунистам и комсомольцам, а в основном крестьянами руководил страх, они страдали молча, зная, что уже никакая сила не остановит разгульных «буксиров» – на их стороне был закон, значит, и сила. Запуганные люди заботились об одном: где спрятать то, что осталось, и что есть завтра.

Варя засиделась допоздна, слушая сельские новости.

– Ой, мне уже пора! – опомнилась она. – А то Василий из дома выгонит.

Маричка проводила ее до двери.

– Не надо дальше провожать, – сказала Варя. – Здесь недалеко, я быстренько добегу.

Ясная морозная ночь была звездной. Варя спешила домой, вслушиваясь в свои шаги. Снег под ногами скрипел так, что, казалось, от его скрипа идет эхо.

Проходя мимо дома с красным флагом, Варя скользнула взглядом по темным окнам. Ее мучил вопрос: не нашли ли их тайник на чердаке? Вдруг неподвижный зимний воздух всколыхнул чей‑то приглушенный кашель за домом сельсовета. Варя кинулась бежать и уже через мгновение была в безопасности. Закрыла за собой калитку, набросила крючок. Неужели кто‑то из активистов догадался об их тайнике и решил поживиться тайком от других? Варя прижалась спиной к столбику забора, затаила дыхание. Кровь шумела от волнения, но женщина стояла не шелохнувшись. Пар от ее горячего дыхания ложился мелким инеем на воротник полушубка. Стояла звонкая тишина. Или ей показалось? Нет, она ясно слышала, как кашлял мужчина. Да, именно мужчина, а не женщина, Варя была уверена. Если он спрятался за хатой, то не будет же он там стоять как вкопанный до самого утра? Казалось, время замерло. Варя почувствовала, что от холода начинает трястись, а брови взялись изморозью. Невзирая ни на что, решила ждать до последнего. Вдруг она заметила за хатой, в том же месте, откуда слышался приглушенный кашель, темную фигуру. Мужчина крадучись сделал несколько шагов вперед, спрятался за крыльцом. У Вари от страха похолодело в груди. Она уже жалела, что решила выследить незнакомца. Нужно скорее бежать, спрятаться в отцовской хатке. Она не успела пошевелиться, как четко услышала – по улице кто‑то шел. Шаги быстро приближались. И вдруг, почти одновременно, послышался выстрел и крик человека на улице. Валя закрыла рот рукой, чтобы не закричать. Темная фигура выбежала из укрытия на улицу, где было слышно, как что‑то упало. Раздался еще один выстрел, а затем четкий мужской удивленный голос: «Ты?!» Варя отбросила крючок с калитки, выглянула на улицу, но не успела и глазом моргнуть, как человеческая фигура быстро растворилась в темноте. На снегу, у дороги, лежал человек. Варя метнулась к хате, чтобы позвать отца, но вдруг ее молнией пронзила мысль. Слишком знакомым показался удивленный голос, который крикнул: «Ты?!»

Варя, позабыв о страхе, подбежала к человеку. Михаил! Да, на снегу, истекая кровью, лежал ее брат. Его глаза были раскрыты, он тяжело дышал, и из груди вырывалось хрипение.

«Отец!» – была ее первая мысль.

– Михаил! – Она встала на колени, тряхнула его за плечи. – Ты меня слышишь? Кто? Кто это сделал?!

Брат повел глазами. Тонкая струйка крови полилась из уголка его рта.

– Он… – прохрипел брат.

Варя побежала к отцовской хате. Дернула двери на себя – открыты, но в хате не было света.

– Папа! – крикнула она.

– Что случилось?! – Отец подошел к ней. Он был одет, но без кожуха. У Вари отлегло от сердца. Отец не спал, хотя и не было света, но он не мог незаметно проскочить мимо нее в хату.

– Там!.. – с тревогой сказала она. – Скорее! Михаил…

Павел Серафимович встал на колени, поднял голову Михаила. Сын еще дышал.

– Михаил, – сказал отец, – мой неразумный сын, как же так?..

Сын остановил последний взгляд на отце. Он посмотрел ему прямо в глаза. Тело в последний раз вздрогнуло под руками отца и замерло, изо рта хлынула горячая кровь. Из груди отца вырвался глухой стон.

– Сын! – простонал мужчина.

Отец так и сидел над сыном, который уже не дышал. Из груди лилась кровь, растекалась по белоснежному покрывалу земли. Варя тихо плакала, не в силах оторвать взгляд от красного пятна, которое увеличивалось, исходило паром на морозе. Горячая кровь – холодный снег. Сын – отец. Жизнь – смерть. Ненависть – любовь. Вечная родительская боль – навсегда успокоившееся тело сына. Все противоположности были вместе, смешались нераздельно в одно целое.

«И пойдет брат на брата, сына отец проклянет, а сыновья отрекутся от родителей. Так будет», – прозвучало в Вариной голове пророчество Уляниды. Варя так ясно услышала эти слова, что даже оглянулась, нет ли рядом Уляниды? Село замерло и приутихло. Лишь мертвый сын и убитый горем отец. А еще немое село и исходящее паром красное пятно.