Глава 54. Быков поднялся с кровати

Быков поднялся с кровати. Голова болела после вчерашней гулянки. Хорошо, что братья Петуховы позаботились о нем: притащили кровать из какой‑то покинутой хаты сюда, в сельсовет. Так что можно не спешить домой, где холодно и не топлено. Григорий Тимофеевич намотал портянки, обул сапоги. На столе – остатки вчерашнего пиршества. Курицу сожрали, сложив на тарелках обсосанные косточки, но остались куски сала с прорезью, объедки хлеба да еще несколько соленых огурчиков. Быков наклонил миску, отхлебнул рассола.

– Эх! – довольно крякнул.

Он пожевал кусок сала, откусил хлеба. А бутылка пустая! Выдули весь самогон и капли ему на утро не оставили. Хорошо хоть догадались дров в печку на ночь забросить. Наверное, позаботилась Ганнуся Теслюк. Почему‑то ее так до недавнего времени все звали в селе – не Ганна, а Ганнуся. Но только выбрали ее в комитет бедных крестьян, девушка сразу стала Ганькою, и не Теслюк, а Теслючкой. И не удивительно. В селах неграмотные, грубые люди. Если кто‑то не понравился – сразу прозвище приклеят или обзовут. Разве секрет, что его называют Быком? Бык так Бык. Хуже всего Лупикову, тут сама фамилия подсказывает прозвище. А Ганнуся теперь Ганька. Хм! Ганька. Ох и горячая девка! А как на мужиков падкая! Говорят, сначала она гуляла по очереди с обоими братьями Петуховыми, потом – с Михаилом Черножуковым. А когда приехал он, уполномоченный райкома, сразу на него глаз положила. После первой ночи, проведенной вместе, подарил ей красную косынку. Расцеловала его, пришлось пообещать достать для нее кожаную куртку, она призналась, что давно мечтала о такой. Негоже инициативной девушке, комсомолке, члену комбеда, ходить в рванье. Надо где‑то раздобыть для нее куртку. Да и заслужила она ее. Такое вытворяет в постели, аж голова кругом идет! И нет для нее ни преград в страсти, ни усталости. И так ей давай, и так хочется, бесстыжей. Бывает, сил не хватает, а ей все мало. И знает же, чертяка, как подлезть к мужику, чтобы снова мужская плоть стала твердой! А какие у нее груди! Большие, твердые, темные соски торчат, манят к себе. Ух!

Григорий Тимофеевич потоптался на месте – хотелось в туалет. Он вышел на крыльцо, осмотрелся – нигде никого, поэтому можно брызнуть прямо отсюда. Разве что может увидеть со своего двора Павел Черножуков, но начхать на него. А вот его дочка Варя… Пусть у нее нет таких округлых форм, как у Ганнуси, худенькая, бледная. Но какая у нее фигура! Стройная как березка, а правильные, кругленькие небольшие грудки притягивают к себе взгляд не меньше, чем Ганькины груди‑арбузы. А какие глаза! Синие, как бездонное весеннее небо, и смотрят на мир не похабно, а как‑то наивно, по‑детски, немного грустно. Вот на кого он променял бы Ганну. Однажды кулацкая дочка ему даже приснилась. Будто наяву, чувствовал во сне, как щекотали обнаженное тело ее пушистые светлые косы, как нежно, будто дуновение ветра, касались ее пышные губы шеи. И вся она была полной противоположностью нынешней любовницы: вместо бешеной скачки в кровати – нежные ласки, не страстный до боли поцелуй, а легкое смыкание губ. После того сна он начал присматриваться к Варе. Чем дольше наблюдал за ней, тем больше росло желание овладеть ею, хотя знал – это невозможно. Черножуков‑старший – гордый, справедливый, слишком уж правильный, и дочку так воспитал. Не польстится она ни на какие подарки, потому что такие, как она, остаются верными мужу на всю жизнь. Но жизнь непредсказуема…

Сожмем скоро Черножуковых в кулак, аж пищать будут! Такая возможность есть, поскольку расширили список компенсации, прибавив к зерну еще и другие продукты. Теперь у налогонеплательщиков можно будет изымать картофель, свеклу, кукурузу и даже сало. А в хлеве Черножуковых хрюкает поросенок. Да и овощей в подвале полно. Вот когда останутся ни с чем, тогда посмотрим, что запоют. Нечем станет кормить малышню – сама прибежит к нему. Такие, как Варя, сделают все, чтобы спасти детей. Это Ганнуси бросают детей, потому что для них не они главное. Ничего, придется немного подождать. Наступит время, придет к нему Варя, медленно потянет завязку на своей вышитой рубашке, одежду спустит с плеч, и она соскользнет на землю, обнажив ее небольшие круглые груди. «Я вся твоя», – скажет она, распуская туго заплетенные косы.