Глава 31. Неопределенность уже извела Павла Серафимовича, поэтому, когда в калитку постучал палкой бандурист Данила

Неопределенность уже извела Павла Серафимовича, поэтому, когда в калитку постучал палкой бандурист Данила, он очень обрадовался. От кого, как не от вечного странника, можно услышать всю правду? Хозяин сразу же гостеприимно пригласил Данилу с поводырем в хату, начал угощать разными блюдами. Очень хотелось Павлу Серафимовичу расспросить о последних новостях, пока люди не начнут сходиться, но вел себя сдержанно, потому что Надежда предлагала гостям то пирожки, то тыквенную кашу, то творог с молоком. С особенной нежностью женщина угощала мальчика: он же сирота! Когда Василек насытился, она повела его купать, чтобы переодеть и постирать одежду, пока мальчик будет спать.

Лучшего случая нельзя было и ждать, поэтому Павел Серафимович подсел ближе к бандуристу и негромко начал разговор. Данила сразу ответил на вопрос, в последнее время не дававший покоя Павлу Серафимовичу, который никак не мог понять, что изменилось и куда делась ретивость Лупикова. Рассказ бандуриста о статье Сталина «Головокружение от успехов» немного все прояснил.

– Повсюду притихли активисты, – заключил Данила, – не только у вас. Сейчас оставили в покое хозяев‑единоличников.

– Покой это или передышка? – спросил Павел Серафимович.

– Мне кажется, что это временное затишье. Согласно указаниям сверху, коллективизация должна закончиться осенью тридцать первого года или, в крайнем случае, весной тридцать второго. Не могу знать, какие еще законы напишут, но что‑то да будет. Однако это мое личное мнение, не больше.

– Умный ты человек, Данила, – заметил Павел Серафимович. – Слепой, а знаешь и понимаешь намного больше, чем некоторые зрячие. В твоих словах – истина. И как тебе это удается?

– Разве глаза могут все увидеть? – улыбнулся бандурист в свисавшие книзу длинные седые усы. – Призвание настоящего кобзаря – нести людям правду. А я столько путешествую, с разными людьми общаюсь, столько всех наслушаешься, что всего и не расскажешь! Правда, есть бандуристы, которые могут лишь за струны дергать и деньги собирать. Я не из тех. Вот за зиму нацыганю деньжат, а весной новый колодец за Подкопаевкой сделаю. Я уже и место заприметил.

– И где же? – поинтересовался Павел Серафимович.

– Как выйти на дорогу, что ведет в Россию, начинается лес. Где‑то посредине леса есть хорошее место. Вокруг лес сгущается, страннику становится страшно, потому что нигде ни души, да еще слева каменная скала будто из‑под земли выросла. Так вот, чтобы человеку было не страшно и не одиноко в лесной чаще, чтобы не пугала скала, появится возле нее колодец. Попьет одинокий путник чистой водички, посидит под развесистым деревом и успокоится.

– Погоди‑погоди! Я знаю это место! Там над дорогой растет огромный дуб. Я запомнил его, потому что дубы здесь редкость.

– Правду говоришь, человек! Как раз под дубом и поставлю колодец и скамейку для отдыха.

– А появится ли там вода?

– Появится! Я уже проверял, – довольно сказал Данила. – Нелегко будет мужикам копать, потому что и скала рядом, и корни дерева станут мешать, но если уже я что‑то наметил, то доведу дело до конца.

– Хорошее дело, – согласился хозяин и спросил, понизив голос: – А что еще слыхать? Охотно ли люди в других селах записываются в колхозы?

– Где там! – махнул рукой Данила. – Всюду не хотят, поэтому жмут на людей, вынуждая писать заявления. Скажу тебе, добрый человек, – тихо начал бандурист, – в некоторых селах даже прошли вооруженные выступления!

– Да неужели?!

– Истинная правда! – перекрестился старик. – Люди достали из тайников оружие и заняли оборону, никого не пускали в свои села. Слышал, что пели «Еще не умерла Украина» и кричали «Долой советскую власть!»

– Не может быть! – удивился Павел Серафимович и рассказал Даниле о попытке убийства Лупикова и поджоге его жилища. – Я так и не успел узнать, то ли это мой брат сделал, то ли кто другой. Теперь уже, наверное, никогда не узнаю, – вздохнул он.

– Да неизвестно, – сказал Данила. – Не хотел тебя огорчать, но скажу: болтают, что на севере повезет тем, кого поселят в бараки. А то вывозят в арктическую пустыню, без денег, без теплых вещей, без посуды, и бросают на произвол судьбы. Кто выживет – тому посчастливилось. Но и беглецов много! Туда же везут людей, которые не захотели слепо подчиниться судьбе, вот и убегают и начинают новую жизнь. Надейся, что твоему брату повезет убежать. Конечно, он не сможет сюда вернуться, даже весточку тебе подать, потому что могут найти его, но где‑то в другом месте пустит корни и будет жить.

– Может, Федор уже убежал? – с надеждой произнес Павел Серафимович. – Может, потому до сих пор и не отозвался?

– А давно его депортировали?

– Прошло уже почти два месяца.

– Моли Бога за него и надейся на лучшее, – посоветовал Данила.

– Да все не идут у меня из головы вооруженные выступления людей. Интересно, допекли ли крестьян так, что проявили неповиновение, или кто‑то их организовал?

– Думаю, без организаторов не обошлось, потому что выступления были под лозунгами СОУ[12]. Слышал о них? – тихим голосом спросил бандурист.

– Немного слыхал, – ответил ему в тон Павел Серафимович. – Это Союз освободителей Украины?

– Ну да.

– И чем закончились выступления?

– Арестовали энкавэдэшники многих членов Союза, в марте по делу СОУ в Харькове начались судебные процессы. Вот так! А правда ли это – не знаю. Говорю тебе то, что от людей услышал. За что купил, за то и продаю! – хитро улыбнулся Данила.

– Скажи мне, Данила, во всех ли колхозах такой беспорядок, как у нас? Если бы не женщины, то за зиму вымерзла и передохла бы вся колхозная скотина. Они организовали и кормление животных, и соломы из дому нанесли, и дрова таскали.

– Везде то же самое. Дело новое, нужно было к нему привлекать настоящих хозяев, как ты, например. А где такие люди? Кто в ссылке, кто вовремя распродал все и направился по миру искать другой судьбы, а кто остался единоличником, до последнего питая надежду и в дальнейшем работать на своей земле. Нет хозяев в коммунах, нет. – Данила сокрушенно покачал головой. – Прислали партийных руководителей, которые умеют лишь командовать, да и то в основном из России. Возможно, они и были хорошими бойцами в гражданскую, но они же не знают сельских жителей, понятия не имеют, чем живет и дышит село. А председателей колхозов из кого выбрали? Из бедняков, которые не умеют заботиться о скоте, потому что его у них не было. А придет посевная? Что они будут делать, если не имеют никакого опыта? Впрочем, это лишь мои размышления.

– Все правильно ты говоришь, Данила. Так оно и есть.

– Не успели организовать колхозы, – продолжил бандурист, – как люди начали оттуда убегать.

– Как это?

– Пишут массовые заявления о выходе, – пояснил старик.

– Я слышал о таком одним ухом, но не поверил, – признался Павел Серафимович. – И им позволяют?

– Раньше о выходе из колхоза не могло быть и речи, а после статьи Сталина руководство смягчилось. Конечно же, уговаривают этого не делать, как могут агитируют, пугают большими налогами, но по закону не имеют права запретить.

– Тихо! – сказал Павел Серафимович. – Кажется, кто‑то пришел.

Дверь открылась, и в хату пожаловали Варя и Ольга. Женщины поздоровались, а старшая дочка начала с порога:

– И достался же мне муженек! – возмущенно сказала. – Что Иван без мозгов, что свекор со своей старухой!

– Что еще случилось? – спросил отец.

– От людей услышала, что в соседних селах целыми семьями выходят из колхозов. Говорю своим дуракам: «Идите пишите заявления и приведите мне скотину назад», и так каждый день хожу ее кормить.

– Ну, что я вам говорил? – Данила коснулся руки Павла Серафимовича.

– И что они на это? – поинтересовался отец.

– А ничего! – развела руками Ольга. – «Не будем ничего писать! Ты нам не указ!» – говорят. Вот и весь разговор.

– А еще есть желающие выйти из колхоза? – спросила Варя.

– А разве нет?! Есть!

– И много таких?

– Хватает, – ответила сестра. – Я могу понять Олесю, потому что у нее муж комсомолец, на нее тоже люди смотрят. А мои? Из них уже опилки сыплются, а они в колхоз прутся! А Иван мой – слизняк! За ними ползет. Беспозвоночный!

– Боевая у тебя, добрый человек, дочка, – заметил бандурист.

– Да! Родная кровь! – с гордостью сказал Павел Серафимович и опустил взгляд. Он не хотел, чтобы дочки увидели печаль в его глазах: опять вспомнил сына.

Date: 2015-09-24; view: 395; Нарушение авторских прав