Рихард Рудзитис Елене Рерих. Ушёл наш дорогой, наш светлый, наш любимый Друг Клементий Станиславович

10 янв. 1940г.

Дорогая Елена Ивановна!

Ушёл наш дорогой, наш светлый, наш любимый Друг Клементий Станиславович. Какие телесные мучения он переживал всё время, и всё же находил мужество болеть и за нас всех. В последние дни страдания его были столь сверхчеловеческие, что он обращался к Владыке, чтобы тот принял его к себе, так как не в состоянии более страдать. Он просил, пусть Владыка оставшуюся долю его мук оставит ему на следующую жизнь. Жизнь его была истинно подвигом. Вспоминая его, мы всегда думали: вот человек, который истинно применяет Учение в жизни, который отдаёт всю свою сущность на высшее строительство. Смиренный, простой, благодушный к каждому, терпимый и доброжелательный, никого не умалял, – таким все знали нашего Клементия Станиславовича. Солнце его сердца сияло каждому. Страдания научили его также глубокой мудрости. Его чувствознание на всё давало свой ясный ответ.

Я был у него 5 января утром, когда встретил его столь просветлённым, каким его давно не видал. Об этой встрече я уже писал Вам в своём последнем письме. 7-го января днём я застал его очень усталым. Увидев меня, он спросил: «Не возьмёшь ли у меня обратно Знак?» Я его успокоил, пусть он хранит его. Значит, он уже предвидел свой уход. Потом он заснул. Долгое время я сидел у него, читал Иерархию, он просыпался, кидал на меня свой детски-добродушный взор, снова впадал в полузабытьё. 8-го января утром, приоткрыв дверь, я видел его спящим. Это и была наша последняя встреча. В тот же день, в половине седьмого, он ушёл с молитвой М.М., при нём были его дочь г-жа Аншевиц и другой член. Вечером мы, все друзья, собрались у его тела и читали главы Учения. Вчера у нас было торжественное собрание в старшей группе, поминая его, мы читали из Надземного, потом разрешали вопросы в связи с его уходом. Собрание в четверг мы посвятили ему, а в пятницу будут похороны. Его похоронят вблизи Феликса Денисовича. Знак и Напутствие [Вождю] его дочь передаст мне и я буду хранить в Обществе. Г-жа Аншевиц мне обещала написать свои воспоминания о нём, в связи с его последними днями, и я пошлю Вам.

Получил сегодня Ваше письмо от 19.XII, сердечное спасибо за Радость. Но всё же больно теперь думать о величайшей этой задаче. Последнее время я не мог даже мыслить о писании своего труда. Был сборник, было и другое. Хотел Вам писать, что нашёл чудесную статью Короленко о том, как уральские казаки разыскивали Беловодье, и пр. Но пока должен отложить. Вы пишете также о новых друзьях Учения. Таких нет, ибо единственный друг И[вана] совсем не интересуется в этом направлении.

Послал Вам позавчера с сердечной болью своё последнее письмо (от 1–7.1), извлечение из другого, более длинного, непосланного, потому простите, если не всё ясно сказал, а также за совсем мелкий почерк. Я старался описать лишь ход моих переживаний, без своих окончательных выводов. Как бесконечно трудно иногда судить! Как я писал, оказывается, их друзья не требуют ухода Карла Оттоновича, не знают его, и всё же они сами всё ещё решительно против него. Но роль К.О. совсем не такая большая. Если бы они хоть раз поговорили с ним по-человечески, по душам, они нашли бы точку соприкасания. И, как он, думает всё большинство членов. Он по своей натуре лишь слишком осмотрителен и медлителен. Почему у него и у нас вдруг антипатичное настроение и в чём оно выявляется? Разве мы стали вдруг совсем другими, чем были полгода тому назад? Мы ведь взрослые, следовали по пути Учения уже столько лет, и миросозерцание так внезапно не меняется, и тональность во всём нам дал Феликс Денисович. Столь мучителен этот вопрос и потому, что оказывается, что рождественская ошибка совсем не была так велика, как они [Гаральд и Иван. – Г. Р. ] хотели её представить, даже не понимаю теперь, зачем они подняли всё это ужасное смятение, но чувствую, что они по-прежнему весьма недовольны. Иногда так трудно и сказать, когда они постоянно говорят от имени Н.К. Гаральд упрекает, что ни я, ни кто-либо другой в Обществе не может вполне понять. Они хотят, чтобы я их слепо слушался, но как же я могу что-либо провести, если «не понимают». Я согласен на перевыборы всего правления, если нужно для обновления духа, но нельзя же это сделать без санкции самого правления. Но некоторые члены против этого. Хочу созвать на днях правление, не знаю лишь, придёт ли Гаральд, ибо уже в ноябре оно не состоялось из-за Гаральда. Хотелось бы узнать и Ваше мнение о перевыборах. Притом, если вести объективно дело, при перевыборах могут оказаться выбранными прежние члены, ведь это зависит и от воли избирателей.

В последнее время я много думал и о культурных вопросах, разбирал статьи Н.К. о Культуре, также статью его с прошлого года, раздумывал над вторым отрывком. Мои друзья теперь чувствуют противоположное. Здесь мне нужен непременно Ваш совет. Ибо могу и я вместить всю грядущую культуру. Думаю также об интересном культурном издании Георгия Георгиевича, где между прочим была Чаша Неотпитая. У нас другие культурные условия и такое издание трудно возможно. Следующую книгу они хотели бы издать в таком роде. Также желают, чтобы во всём действовал лишь нуклеус трёх, но не могу их убедить, что никакие перемены в Обществе невозможны без одобрения всего правления или старшей группы, за которыми стоят все. Они хотят, чтобы членов постоянно ставили как бы перед постфактумом. Но где же тогда сотрудничество и единение? Члены могут и уйти. Даже иная окраска книги невозможна, если все старшие против того. Друзья полагают: пусть и не понимают, будем действовать без них. Но ведь путь Учения – раскрытие сознания. Нужно и других вывести из незнания... Далее, они полагают, что лишь они истинно любят Родину. Но любовь многокрасочна...

Екатерина Яковлевна и я так ожидаем Ваши ответы на наши письма от начала декабря. Я когда-то Вам упомянул также об «автоматических» писателях. Понятно, я уже давно советовал членам к ним не ходить, ибо нас всё это совершенно не может интересовать. Единственно г-жа Ренкуль порою идёт к ним, когда они просят, ибо не можем совсем отказать, если просят о духовной пище. Притом все они люди культурные.

Так, год этот является для меня, и прежде всего для меня, годом величайшего испытания.

Воздушная почта идёт отсюда лишь два раза в неделю, по вторникам и четвергам. Отправлю письмо завтра утром. По некоторым вопросам ждём спешный Ваш совет.

Шлю Вам и Николаю Константиновичу мои самые сердечные и признательные мысли.

Глубоко преданный Вам,

Р. Рудзитис

_______