И ясны спящие громады

Пустынных улиц, и светла

Адмиралтейская игла...

Или:

Люблю воинственную живость

Потешных Марсовых полей...

Или:

Красуйся, град Петров, и стой

Неколебимо, как Россия...

Или:

Нева, как зверь остервенясь...

Как мы видим, для Пушкина Петербург - это живое существо, только живому свойственны «задумчивые» ночи, или «спящие» громады, или «воинственная» живость, город - партнер, которого можно любить, но следует и опасаться, так как он может «остервенеть».

Этого нет в описании Москвы («Евгений Онегин»):

Пошел! Уже столпы заставы

Белеют; вот уж по Тверской

Возок несется чрез ухабы.

Мелькают мимо будки, бабы,

Мальчишки, лавки, фонари,

Дворцы, сады, монастыри,

Бухарцы, сани, огороды,

Купцы, лачужки, мужики,

Бульвары, башни, казаки,

Аптеки, магазины моды,

Балконы, львы на воротах

И стаи галок на крестах.

Видно, что это просто перечисления примет улиц, выступающих как многоликий фон, образно передающий быстрое движение возка, как нечто неодухотворенное, не ставшее живым образом города. Москва Пушкина еще не потеряла связи с негородской природой. Петровский парк - это не парк, а дубрава. В этом убеждаешься, когда сравниваешь строки о Москве со строками, описывающими деревню:

Господский дом уединенный,

Горой от ветров огражденный,

Стоял над речкою. Вдали

Пред ним пестрели и цвели

Луга и нивы золотые,

Мелькали села; здесь и там

Стада бродили по лугам...

Это просто пейзаж и ничего более. А.С. Пушкин тонко чувствовал различие в восприятии и описал душу города через эмоции, которые этот город вызывает. Передавая пеструю динамику московских улиц или размеренность и тягучее течение деревенской жизни, Пушкин находит другие строки, описывая душу той же Москвы:

Москва... как много в этом звуке

Для сердца русского слилось!

Как много в нем отозвалось!

Эта особенность экологического сознания жителей города все более и более подчеркивалась в последующем.

В «Медном всаднике» величественный, спокойный Петербург становится гнетущей, подавляющей силой, доминирующей над человеком.

Н.В. Гоголь в своем «Невском проспекте» развил эту идею города как живого организма.

Очеловечение города, вероятно, достигло своего апогея в творчестве Ф.М. Достоевского, у которого город выступает и как личность с его реалиями, как фантом, на фоне которого действуют живые люди, и как действующий организм, в который включены люди-фантомы.

А. Белый в романе «Петербург» развивает тему вины Петербурга, показывая «личность» города.

Удивительно тонко различия в образах очеловеченного города были отмечены Александром Бенуа: «Для многих Санкт-Петербург возник как сержант с палкой, но этот сержант стал добрым и 'Пленительным гением». Сравнивая Москву и Петербург, он писал:

«Москва богаче нас жизненными силами, она мощнее, она красочнее, она всегда будет доставлять русскому искусству лучшие таланты, она способна сложить особые, чисто русские характеры, дать раскинуться до чрезвычайных пределов смелости русской мысли. Но Москве чужд дух дисциплины, и опасно, вредно оставаться в Москве развернувшемуся дарованию.

Петербург угрюм, молчалив, сдержан и корректен. Он располагает к крайней индивидуализации, к выработке чрезвычайного самоопределения, и в то же время (в особенности в сопоставлении с Москвой) в нем живет какой-то европеизм, какое-то тяготение к общественности. Москва одарена яркостью, самобытностью, она заносчива и несправедлива, предприимчива и коварна. Петербург одарен метафоричностью и духом правосудия: он скромен, с достоинством, он уважает чужое мнение; он старается примирить стороны...

Я люблю Петербург именно за то, что чувствую в нем, в его почве, в его воздухе какую-то большую строгую силу, великую предопределенность».

Приведенные высказывания убеждают нас в том, что мало говорить об экологических факторах в городе. Город вошел в экологическое сознание как нечто целое, как самостоятельный экологический фактор, определяемый не сочетанием тех или иных природных экологических условий, а особенностями сознания живущих в нем людей.

Н. Анциферов прямо озаглавил свою книгу «Душа Петербурга», а Д.С. Лихачев в 1986 г. писал, что если современный градостроитель или архитектор отдельного здания хочет создать эмоциональный образ города, района, он должен знать и тот эмоциональный образ («душу») города, который заключается в нем как в целом.

Интересно, что в экологическом сознании горожан наряду с одухотворением города или каких-либо его элементов происходит и очень любопытный феномен - одухотворенные кем-либо, эти элементы становятся олицетворением, образом тех людей, которые «вдохнули» жизнь в город, в его улицы и сооружения.

Об этом великолепно сказал С.Я. Маршак:

Весь Летний сад - «Онегина» глава,

Страницей Гоголя ложится Невский,

О Блоке вспоминают Острова,

А по Разъезжей бродит Достоевский.

Все это наглядно свидетельствует о том, что защищаемая некоторыми авторами характеристика экологического сознания горожан, как сознания разорванных связей с природой, не может быть признана верной.

Вероятно, основная ошибка заключалась в том, что под понятием «природа» авторы понимали только те объекты или процессы, которые существовали или протекали вне зависимости от человека, исключая из этого понятия все, что так или иначе было создано человеком. Промышленность и ее продукты исходно принимались как нечто чужеродное природе или в лучшем случае входили в рубрику «искусственная природа».

Не будем вступать в гносеологическую полемику, но скажем, что, по нашему убеждению, экологическое сознание горожан в определенной его части является сознанием замещенной и очеловеченной природы, где природные характеристики сознания жителей деревни атрибутированы специфически городскими характеристиками, что наглядно видно на примере типично городского выражения «кондиционированный воздух», т. е. воздух помещения, характеристики которого, такие как температура, влажность, химический состав, с помощью технических средств доведены до определенных показателей.

Но это лишь часть экологического сознания жителей города. Его другая часть связана с тем, что по мере развития городского уклада в сознании горожан росла и противоположная тенденция - тенденция отрицания искусственной природы города и возврата к утерянным контактам с первозданной природой. Заметим, что эта тенденция, как и ее последующее развитие в виде экологического движения, возникла у жителей города, причем, за редчайшим исключением, носители этой тенденции продолжали оставаться в городах.

Развитие данной тенденции проходило по двум пересекающимся направлениям: роста недовольства отрицательными сторонами городской жизни и гиперболизации прелестей жизни на природе. Можно думать, что при своем возникновении это движение «возврата к природе» носило лишь маску экологического, под которой скрывались противоречия социального плана, прежде всего связанные с экономическим укладом.

Однако, возвращаясь в сегодняшний день, следует отметить, что эта тенденция деурбанизации имеет под собой и чисто экологическую подоплеку. Замусоренность улиц, городские свалки и помойки, шум, загазованность воздуха и другие экологические факторы современного мегаполиса, накладываясь на некоторые социально-культурные ограничения типа изолированности социальных групп, резких контрастов в материальном обеспечении, различия духовных интересов, наличия большого числа норм и правил, ограничивающих свободу личности, и т. п., обусловили значительный рост антиурбанистических настроений.

Противники урбанизации в своих призывах к возврату, конечно, во многом лукавили, описывая выгоды сельской жизни и умалчивая об ее отрицательных сторонах - неудовлетворительных санитарно-гигиенических условиях, ограниченности социальных и интеллектуальных контактов, отсутствии централизованной сферы услуг и, что нам представляется наиболее важным, ограничении возможностей прогресса человечества в результате монотонной, стереотипной динамики сельской жизни.

Многие выдающиеся деятели культуры и науки в настоящее время предпочитают жить в условиях загородного жилища, но в своей деятельности, в стиле своего сознания они остаются жителями города независимо от того, берут ли они воду из колодца или из водопроводного крана.

Трудно найти какую-либо одну причину, вызвавшую рост антиурбанистических настроений. У одних это смятение личности перед жесткой регламентацией поведения, у других - неприятие лжи и условностей городского уклада, у третьих - суета городской жизни, т. е. причины неэкологического характера, но у большинства - это стремление избавиться от досадных, неприятных экологических факторов. Именно этим можно объяснить тот факт, что, по мере того как индустрия обыденной жизни вторгается в сельскую местность (транспорт, электричество, канализация, холодильники, стиральные машины, газ и т. п.), все больше людей стремятся, работая в городе, жить в загородных поселках, т. е. переносят удобства города в личное жилище, расположенное вне города, и освобождаются от его недостатков.

Следует сказать, что этот факт давно был подмечен рядом исследователей, которые, стремясь уменьшить недостатки и увеличить преимущество города или деревни, разрабатывали различные концепции идеального города, например Корбюзье в своем «Лучезарном городе», Н.А. Милютин в «Соцгороде» или в концепции идеальной деревни.

Многие авторы указывали на одно существенное обстоятельство, которое возникает, если сравнивать рукотворную природу города и нерукотворную природу. Они считают, что некоторые явления нерукотворной природы или их совокупность одухотворяют человека, настраивают его на глубокие философские раздумья, в том числе о мироздании, о месте человека в мире, о смысле бытия, о взаимоотношениях личности и космоса и т. п. Общение с природой возвращает человеку духовную бодрость, утерянную в суете повседневной жизни, наполняет его душу радостью и изумлением перед величием природы. Вспомним «Кавказ» или всю «южную» лирику А.С.Пушкина.

Г. Торо писал, что он отправился в лес, потому что хотел жить, как подсказывало его разумение, хотел иметь дело лишь с основными фактами жизни. Таким образом, его уход из города был обусловлен стремлением освободиться от ограничений городской жизни и желанием постичь смысл бытия.

В.А. Сухомлинский, разрабатывая свою весьма интересную концепцию воспитания, считал, что общение человека с природой имеет огромное воспитательное значение. Он отмечал, что человек был и всегда останется сыном природы, и то, что роднит его с природой, должно использоваться для его приобщения к богатствам духовной культуры.

Уход в деревню с целью более глубокого духовного общения с природой, поиска смысла жизни в его мировоззренческом понимании, конечно, не является наиболее верным путем решения проблемы города.

Нам представляется, что здесь происходит определенная путаница взглядов на экологическое сознание, которое, по мнению ряда авторов и других приверженцев деурбанизации, охватывает только нерукотворную природу и оставляет за ее пределами великие достижения человека, совершенные его разумом и его руками, став органической частью того мира, в котором мы живем. Стрелка Васильевского острова в Петербурге является не менее величественной картиной природы, чем какая-либо гора или роща, и заставляет нас восхищаться человеческим гением, способным создать такую красоту. Маяковский в равной мере восхищался и Бруклинским мостом, и Дарьяльским ущельем, и трудно сказать, что более поражает воображение и заставляет задуматься над смыслом бытия - звездное небо или пролетающий по нему искусственный спутник Земли.

Все это приводит нас к пониманию основы экологического сознания горожанина: объединение в нем в одно целое всех явлений внешней среды независимо от того, естественное это явление или созданное руками человека, что расширяет объем содержания экологического сознания и увеличивает возможность решения многих не только экологических, но и экономических, нравственных и философских проблем.

Можно согласиться с предположением В.Франкла, что человек помимо других потребностей обладает глубоким внутренним врожденным стремлением придать своей жизни как можно больше смысла, т. е. действовать в своей жизни в соответствии со значимыми для него ценностями.

Естественно, формирование ценностей как начальный этап поиска смысла жизни не может произойти само по себе, даже если согласиться с идеей врожденных ценностей, для актуализации которых в сознании должны быть выполнены некоторые условия. Выделим среди них два. Одно заключается в том, чтобы личность получила какую-то свободу от постоянного достижения поставленных целей, с тем чтобы появилась возможность задуматься, поразмышлять над вопросами жизни. Человек, попавший в рутинную систему «работа-еда-сон», не имеет времени для раздумий, он просто поддерживает свое существование. Второе условие - это возможность общения с другими людьми, наблюдения за ними, обмена информацией, даже подражания.

Общение ставит перед человеком задачи, решение которых может и составить смысл жизни, «актуализировать свою собственную жизнь в ее уникальных и единственных возможностях», т. е. то, что выше нами было рассмотрено как самореализация личности в экологическом поведении.

Чувство утраты смысла жизни В.Франкл назвал «экзистенциальной фрустрацией». У людей, задавленных повседневными заботами или, наоборот, с выраженным комплексом нарциссизма, восхищения собственной персоной, экзистенциальная фрустрация возникнуть не может, поскольку не осмысливается и само понятие смысла жизни.

Беспорно, что возможности общения в условиях городской культуры значительно более широки, чем в деревне, а также облегчен и труд человека. В современном городе исчез ряд ограничений, существовавших ранее и обусловленных традицией, сословной и религиозной принадлежностью, что способствует размыванию культурных стереотипов.

Вместе с тем город накладывает ряд новых ограничений, которые уменьшают возможность свободного выбора, - это образовательные, возрастные, половые и другие ограничения.

По мнению К.Хорни, культура, в которой перед человеком поставлена проблема выбора и согласования ценностей и стилей жизни, характеризуется тем, что не каждый человек, принадлежащий к этой культуре, может решить данную проблему, а это ведет к ряду глубоких фрустрационныхсостояний.

В сельской жизни возможности выбора сужены, более сильно выражено влияние традиций, обычаев, профессиональной преемственности. Это позволяет нам предположить, что выдаваемая за экологическую проблема ухода к природе, отказа от жизни города есть не что иное, как защитная реакция слабых, уход от растерянности перед необъятным выбором при отсутствии какой-либо подсказки со стороны, следствие неверия в свои возможности при выборе смысла жизни.

В начале главы мы приводили ряд противоречащих друг другу определений города. Самое интересно, что каждое из них является верным, т. е. город характеризуется парадоксальным сочетанием противоположностей. Об этом в прошлом веке много писал Э.Золя в романах, посвященных Парижу. Наиболее отчетливо расслоение города наблюдается в тех громадных чудовищных конгломератах, составляющих основу мегаполиса, для которых характерно усиление многих отрицательных сторон города. В первую очередь это даже не контрасты трущоб и дворцов, богатства и нищеты, не те условия, которые затрудняют реализацию основных целей города, установленных в 1933 году так называемой Афинской хартией градостроения, - обеспечение жизни, работы, отдыха и передвижения, не трудности обеспечения требований коммунальной гигиены к воздуху, воде и пище.

Основной порок мегаполиса - это доминирование так называемой масс-культуры, т. е. культуры, ориентированной на самые низкие, материально-чувственные уровни сознания, - культуры, останавливающей развитие сознания, препятствующей его переходу на более высокие ступени самореализации личности, выдвигающие такие жизненые цели, как нажива, власть, самолюбование, отказ от духовных ценностей. Самое страшное в масс-культуре - это обезличение людей, стереотипизация их сознания и поведения. Основной причиной этого явлляется отчужденность друг от друга жителей мегаполиса, контакты, обусловленные не любознательностью, а любопытством, отсутствие внутренней свободы из-за давления массы.

Конечно, это не могло не сказаться и на некоторых характеристиках сознания, свойственного людям, «отравленным» этой культурой, вследствие чего многие психологи отмечают у них такие часто встречающиеся особенности, как аутизм, агрессивность, депрессия, некоторые невротические и психотические состояния. Сочетание этих факторов приводит к тому, что в экологическом сознании горожан, с одной стороны, возникает тенденция усиления агрессивно-хищнических элементов, а с другой - возрастает тяга к естественной природе, во многом несущая черты бессознательного вандализма. Сказанное, вероятно, объясняет один любопытный факт, связанный с происхождением современного экологического движения.

Мы уже говорили о том, что проблемы сохранения природы, ее защиты от хищнического потребления, регулирования ее процессов, проблемы природы как гигантского духовного пласта культуры имеют длительную историю, исчисляемую тысячелетиями, о чем свидетельствуют не только письменные источники, но и многие памятники дописьменной культуры. Однако это экологическое направление никогда не было массовым, им занимались лишь единицы, и оно в чистом виде никогда не относилось к политическим проблемам, волнующим общество, хотя, конечно, экономические последствия экологических преобразований всегда привлекали всеобщее внимание.

Даже в первой половине XX в., несмотря на ставшую для многих ясной угрозу безудержного разграбления природы, существовала опасность нанесения ей некомпенсированного ущерба и других последствий научно-технического прогресса; проблемой экологической катастрофы занимались лишь немногие представители науки, а общество в целом оставалось равнодушным, хотя такие личности, как Д.И.Менделеев, В.Н.Сукачев, В.В.Докучаев, публично предупреждали о грозящей опасности.

Лишь после второй мировой войны, где-то в 50-х годах, под влиянием ряда факторов, обусловленных ускоренным развитием научно-технического прогресса, задача экологического баланса, экологической безопасности из элитарной проблемы немногих профессионалов становится объектом внимания широких кругов общества и прежде всего молодежи мегаполисов, составляя основу массового политического движения.

Конечно, можно было бы рассматривать эту метаморфозу как очередную волну вечного противостояния поколений, где полем столкновения стала такая материальная культурная и духовная ценность, как природа, однако в этот же период независимо от молодежного движения идея экологического равновесия начинает разрабатываться рядом ученых - социологов, экономистов, футурологов, и их выводы также становятся объектом широкого общественного интереса. В этом до сих пор во многом загадочном процессе для нас важно то, что средой, в которой возникло и распространяется экологическое движение, является не сельское население, которое, казалось бы, должно быть кровно заинтересовано в защите природы, в борьбе с ее хищническим истреблением и разрушением и которое значительно более тесно связано с природой, а уже давно отчужденные от этой естественной природы жители города.

Сельское население до сих пор остается довольно равнодушным к проблеме экологического благополучия, особенно тогда, когда рассматриваются общие теоретические проблемы, и включается в них преимущественно в тех ситуациях, когда экологическая угроза нависает над какой-то конкретной группой. Иными словами, разобщенность, о которой говорили как о характерном признаке города, оказалась реально существующей в межобщинных связях села и, наоборот, экологическая безопасность стала идеологической базой единства жителей города, особенно мегаполисов. То, что носителями движения стала молодежь, прежде всего студенческая, объясняется не только тем, что лозунг «экологическая безопасность» оказался «удобным» в борьбе поколений, подобно лозунгу «сексуальной свободы», но и потому, что экологическая ситуация мегаполисов стала прямым препятствием здоровому развитию организма. Очевидно, решающую роль в этом сыграло и то, что городское население имеет возможность получать значительно больше информации, к которой наиболее восприимчиво молодое поколение.

Следует подчеркнуть, что это движение, как реализация экологического сознания городского населения, в своем развитии прошло несколько фаз и до сих пор остается неоднородным. Одни являются адептами достаточно примитивного лозунга «назад к природе» с элементами ретризма, который, как мы уже говорили, или отражает растерянность перед бесконечным множеством выборов смысла жизни и стремление к созданию гомеостазирован-ной, жестко детерминированной среды как оптимальной для безмятежного существования, или же связан с недостаточным уровнем адекватного экологического сознания. Отметим, что лозунг «назад к природе», который подразумевает отказ от достижений научно-технического прогресса, сочетается у многих последователей этого лозунга с приверженностью к этим достижениям, особенно в области комфорта, в их реальном поведении.

Другие сторонники экологического движения принимают технический прогресс общества как неизбежную закономерность и ставят своей задачей поиск разумного компромисса, например в виде концепции устойчивого развития.

Необходимо упомянуть еще одну из важных особенностей урбанистического экологического сознания, особенно ярко проявляющуюся в последние годы, - это стремление вернуть в городскую культуру элементы или даже комплексы естественной природы. История сохранила память о конкуренции английского и французского стилей в сад ово-парковой архитектуре, которая закончилась явной победой более близкого к дикой природе стиля английских парков.

Хорошо известны поиски так называемой ландшафтной архитектуры. Сейчас в мире, преимущественно в странах с упорядоченной общественно-политической и экономической структурой, например в Англии, развивается городская парковая культура, появляется культ обнаженной земли, вплоть до замены дешевых асфальтных дорог очень дорогими в содержании грунтовыми, особенно в местах, представляющих исторический интерес, расцветает водная архитектура.

Некоторые исследователи уже сейчас отмечают, что «душа» города, в котором ранее присутствовала известная доля угнетения самосознания человека, где существовали компоненты, вызывающие фрустрацию, где постоянно существовал конфликт между бездушной громадой зданий и жалким маленьким человечком, раздавленным махиной города (вспомним А.М.Горького с его «Городом желтого дьявола» или Ч.Чаплина в «Огнях большого города»), в настоящее время становится более человечной, мягкой. Конечно, это реакция на мегаполис, стремление защитить себя от всех неприятностей, связанных с развитием сверхгородов.

Можно выделить еще одну особенность экологического сознания жителей города, которая проявляется в том, что у людей среднего и особенно старшего возраста возникает своеобразная тяга к земле. Одни выращивают овощи, ягоды или фрукты, другие разводят цветы, причем во многих случаях эта тяга не обусловлена экономическими причинами, для многих дачников выращенные плоды обходятся во много раз дороже, чем купленные на рынке, а вложенный труд неадекватно велик. Для людей работа на земле есть не что иное, как эстетическое удовольствие созидания живого.

Примеры этому можно видеть не только в садиках коттеджей в Англии, но и в так называемых «спальных» районах Москвы, где жильцы огромных домов по своему вкусу создают засеянные цветами полисадники, сажают кусты и деревья, не имея от этого никакой материальной выгоды. Мы склонны думать, что эта тяга к земле и выращиванию растений заложена в самой природе человека.