Земная орбита

– «Янус‑209», говорит центр связи «Хьюстон», доброе утро…

– Доброе утро, Хьюстон. – Андрей Дибров отстегнул ремни и всплыл над креслом, одновременно дотянувшись правой рукой до скошенной приборной панели, закрепленной у «потолка» отсека. Он действовал машинально, руки сами знали, где и что нужно нажать, – сказывался многолетний опыт космоплавания.

В тишине замкнутого помещения отчетливо пискнул сигнал.

Он обежал глазами контрольные датчики и начал привычную процедуру формального доклада:

– У нас все в порядке, бортовые системы в норме. – Андрей переместил взгляд к следующей группе датчиков. – Режим телеметрии данных не нарушен. – Он ухватился за скобу, подплывая к отдельно размещенному терминалу, и взглянул на огромное голубовато‑серое полушарие Земли, застывшее в перекрестье координатной сетки систем наведения следящих антенн. – Ориентация в пределе допустимых погрешностей, – завершил он свой короткий рапорт, считав цифровые значения, которые постоянно менялись в узлах пересечения изумрудно‑зеленых линий.

– Вас понял, «Янус». Челночные корабли с пассажирами стартуют по расписанию. Вы готовы к приему?

– Да, Хьюстон, у нас все в порядке. – Дибров взглянул на табло бортового хроно. – Через полчаса начало процедур предстартовых проверок.

– Хорошо, «Янус». До связи через тридцать минут.

Ухватившись за специальную скобу, Андрей перевернулся относительно «пола», одновременно коснувшись свободной рукой сенсора на панели интеркома.

– Хьюго, Земля вышла на связь. Желают нам доброго утра.

В ответ раздался сухой щелчок, и затем послышался голос первого пилота:

– Долго спишь, «командный». Основной модуль уже окончил утреннюю пробежку.

– О’кей, – усмехнулся Дибров. – У нас есть тридцать минут до следующего включения. Я в секции «Альфа». Предлагаю легкий завтрак на нейтральной территории.

– Принято.

«Нейтральной территорией» на борту двухмодульного космического корабля «Янус» его экипаж, состоящий из четырех человек, в шутку называл отсеки общего пользования, расположенные между разделяемыми модулями.

* * *

Покидая командную полусферу, в которой царила невесомость, Андрей Дибров на минуту задержался в тесном переходном тамбуре, снабженном небольшим круглым иллюминатором с толстым стеклом.

Отсюда отлично просматривался длинный, скупо освещенный цепочками навигационных огней корпус «Януса». Два спускаемых модуля, похожие при таком ракурсе на огромные, тускло серебрящиеся половинки исполинской раковины моллюска, присосались к нему с двух сторон, медленно вращаясь вместе с цилиндрической базой, соединяющей двигательную и командную секции.

От этой картины на душе Диброва стало тепло и спокойно. Он знал и любил свой корабль, и «Янус» до сей поры платил ему взаимной симпатией, по крайней мере командиру казалось именно так.

Андрей попал на борт межпланетного транспорта не случайно. Два года назад ему исполнилось тридцать пять лет. Это был предельный возраст для военного флота, но капитан Дибров, уволившись в запас, быстро осознал, что жизнь на «гражданке» ему невыносима. Он не был стеснен материально, но найти занятие по душе после пятнадцати лет, проведенных на военном флоте, ему не удалось, поэтому, промаявшись два года, он сам предложил свои услуги компании космических перевозок ЕСА, которая нуждалась в тот момент в специалистах, имевших опыт полетов на «К‑209», тем более что подписанный контракт не входил в противоречие с теми ограничительными обязательствами, которые он принимал на себя при увольнении в запас.

…Люк шлюзовой камеры, зашипев, отъехал в сторону.

Оттолкнувшись от края иллюминатора, Андрей вплыл в транспортную кабину и, продев кисть руки в специальную петлю, вставил подошвы летных ботинок в гнезда, которые тут же отреагировали на касание, намертво примагнитив его обувь к полу.

Чтобы перейти из модуля невесомости на внутреннюю поверхность вращающейся части, где центробежная сила создавала имитацию 0,43g, требовалось всего лишь несколько секунд терпения.

Кабина плавно ускорилась, потом остановилась, меняя пространственное положение, и, когда ее дверь автоматически отъехала в сторону, перед Андреем уже был пол коридора вращающейся части.

До приема первого челночного корабля с пассажирами оставалось еще двадцать четыре минуты.

* * *

– Привет, Хью, – войдя в отсек, Андрей протянул руку и слегка хлопнул по протянутой ладони напарника.

Майкрофт уже накрыл на стол и включил терминал бортовой сети, но пока экран оставался занят вальяжно перемещающимися фигурами так называемого «Хранителя».

– Привет, – ответил он, показав при этом свои ослепительно белые зубы. Через секунду пухлые губы Хью сомкнулись, придав эбеново‑черному лицу хитроватое, но добродушное выражение.

– Скажи, Андрей, – внезапно прищурился он, спрятав веселые чертики, мелькнувшие в его зрачках, – у вас, русских, эта страсть к экзотике врожденная или вы ее приобретаете с возрастом?

– Не понял? – насторожился Дибров, зная, что Майкрофт ничего не спрашивает просто так.

– Ты ведь опять спал в невесомости, верно?

Андрей кивнул, садясь за стол и пододвигая к себе поднос с завтраком. Он не видел в этом ничего экзотичного.

– А скажи, висеть вниз головой – это специальная тренировка? – не унимался Хью.

– Не придуривайся. Ты же знаешь, что в невесомости термины «низ» и «верх» теряют свой смысл. Нет никакой разницы, в каком положении спать…

Майкрофт покачал головой, на этот раз вполне серьезно.

– Для меня есть, – со вздохом сознался он. – Только смотри, командир, медикам ни звука, особенно нашей Лори. – Он приложил палец к своим пухлым губам. – Меня начинает тошнить, когда я открываю глаза и вижу под собой опрокинутый вверх ногами пол.

Андрей усмехнулся, принимаясь за еду. Несмотря на очень тесное общение со своим напарником, он все же в некоторые моменты начинал сомневаться, шутит Хьюго или нет…

* * *

– Добрый день, дамы и господа!

Ощутимый толчок, лязг стыковочных захватов, вибрация корпуса и долгое протяжное шипение воздуха совершенно не гармонировали с приветливым голосом, который бодро вещал из скрытых динамиков бортовой сети шаттла.

– Наш челночный корабль сообщением Земля – орбита только что благополучно завершил стыковку с межпланетным грузопассажирским лайнером «Янус», совершающим регулярные рейсы между Землей и Марсом.

За внешней обшивкой челнока раздалось гудение, потом легкий скрежет прокрался вдоль корпуса, словно по нему, любопытствуя, провел когтем неведомый монстр.

Лица пассажиров, успевших за час полета сначала испытать трехкратную перегрузку при старте, а затем вкусить двадцать минут самой настоящей невесомости, были бледны.

В основном отбывающие на Марс образовывали пары. Мужчины были в возрасте, солидно одетые, и их, как правило, сопровождали молодые привлекательные женщины, ровесницы Мари, с ужасом осматривающие предельно скромные и практичные интерьеры доставившего их на орбиту космического челнока, на котором было очень мало места, минимум комфорта и максимум выворачивающих желудок ошеломляющих ощущений. Кто катался на американских горках, тот знаком с малой толикой перегрузок, возникающих на первой стадии полета, когда челнок выкарабкивался из гравитационного колодца планеты, а те, кто прыгал с парашютом, имеют некоторое представление о второй фазе орбитальных маневров, связанных с невесомостью.

Сейчас такая молодая особа с испуганными глазами загнанной газели удивленно и неприязненно смотрела на гофрированный шланг какой‑то внутренней системы челнока. Длинная кишка оторвалась от креплений еще во время старта и вот уже минут десять как плавала в невесомости, словно живая, изгибаясь в воздухе причудливой синусоидой.

– Дорогой… – Женщина повернула голову, пытаясь привлечь к себе внимание плотного, крепко сбитого мужчины, одетого в строгий деловой костюм. Мари уже обращала внимание на него, отметив, что квадратный подбородок, ранняя проседь в висках и оценивающий взгляд, которым он из‑под полуприкрытых век постоянно обшаривал салон, говорили в пользу того, что это очередной клиент корпорации «Дитрих фон Браун», решивший порвать с делами земными ради обеспеченной старости на Марсе.

Чтобы не скучать, наш начинающий старичок прихватил в качестве новоиспеченной жены любимую куклу, неприязненно подумала Мари и тут же внутренне устыдилась собственной мысли. Какое ей дело до чужих судеб?

– Дорогой! – В голосе женщины теперь просквозили плохо скрытые истеричные нотки. – Неужели нам придется жить вот так полтора месяца?!

Матерый седеющий мужчина, который хранил до этого момента невозмутимое молчание, повернул голову.

– Успокойся, – произнес он. – Это просто хреновое орбитальное такси. На «Янусе» все будет в порядке. Нас усыпят, а проснемся мы уже на подлете к Марсу…

Его пояснения были прерваны голосом вновь включившейся бортовой киберсистемы:

– Дамы и господа, процесс шлюзования окончен, всех пассажиров просим покинуть свои места и, соблюдая очередность, пройти в переходной тамбур. Далее вам следует действовать согласно инструкциям, которые передаст мой коллега с «Януса». Приятного вам полета.

* * *

За внутренним люком переходной камеры не было ни души, но, к облегчению некоторых особо впечатлительных пассажиров, тут присутствовала искусственная сила тяжести, коридор был чистым, а все коммуникации прятались за пластиковой облицовкой стен.

В конце коридора зашипел, открываясь, внутренний люк второго состыковавшегося с «Янусом» челнока, и в коридоре тут же стало тесно. Основную массу вновь прибывших также составляли дезориентированные бледные люди, впервые покинувшие урбанизированную колыбель человечества, но Мари, которой уже приходилось совершать межпланетные перелеты, не смотрела на них. Выбравшись из толкучки, она быстро прошла по короткому коридору и оказалась в центральном холле, расположенном во вращающейся части «Януса». Это было одно из немногих помещений межпланетного корабля, отданное на откуп такому понятию, как «комфорт».

Все стены данного отсека представляли собой сплошной экран, набранный из десятков плотно пригнанных друг к другу мониторов. Изображение не было круговым, оно оказалось разбито на квадраты, по количеству внешних видеодатчиков, расположенных на обшивке «Януса».

Мари села в кресло. Она знала, что экипаж корабля немногочислен и все его члены сейчас заняты работой по плану предстартовых процедур, но вскоре кто‑то из астронавтов должен подойти сюда, чтобы проинструктировать прибывших пассажиров и проводить их в отсеки сна.

Оставалось ждать, разглядывая панорамы окрестного космоса.

Внутреннее состояние Мари по‑прежнему оставалось сложным. Нет ничего хуже ситуации, когда лучик надежды внезапно сверкнет средь непроглядной тьмы, осветив какую‑то призрачную возможность возврата к прошлому, и тут же погаснет, оставив тебя в полнейшей горькой растерянности…

Сколько она ни размышляла над внезапным звонком и единственным словом, которое оставил абонент на автоответчике третьей виртуальной линии, прийти к какому‑то определенному выводу, обрести уверенность в своих действиях и мыслях ей не удалось.

Прилетай.

Это лаконичное послание, вопреки логике и здравому смыслу, будило в ней и отчаяние, и надежду.

Никаких подробных инструкций не прилагалось, но именно так поступил бы отец в ситуации, когда у него не оставалось времени на пояснения.

Прилетай.

Это, определенно, написано в его духе.

Дело в том, что Мари, посещая Марс в прошлом, была еще совсем маленькой девочкой, но отец, занятый своими делами на производстве, вынужден был надолго оставлять ее одну, позволяя Мари гулять, ходить по немногочисленным магазинам строящегося города и осматривать скудные достопримечательности только зарождающейся марсианской культуры.

На тот случай, если они разминутся или Мари, не дай бог, заблудится среди длинной вереницы строек, у них было заранее оговорено место встречи, куда следовало подходить каждый час.

Если бы отец торопился, мысленно рассуждала Мари, или не имел возможности писать подробно и обстоятельно, то он наверняка поступил бы именно так, полностью положившись на мою сообразительность.

О том, что он мертв, Мари думала, но…

Странности человеческой психики не поддаются исчислению и описанию.

После того страшного вечера, окончившегося странным, необъяснимым сном и столь же загадочным звонком по выделенной линии, она не хотела мириться с его смертью, хоть и видела собственными глазами мертвое тело отца. Тело, которое сегодня должны были со всеми почестями предать земле, а она не будет присутствовать на этой церемонии, не отдаст последнего долга любимому человеку, потому что нет для нее ничего более невыносимого, чем мысль о его смерти…

Она зацепилась разумом и сердцем за этот сумасшедший звонок.

Да, придя на условленное место, она станет ждать днями, может, неделями, совершенно одна на чуждой ей планете, и, возможно, ее безумная надежда умрет, но, останься она на Земле, разве это не обернулось бы верной мукой, рассчитанной на много‑много лет, – жить и спрашивать себя: а что было бы, если б я откликнулась?

Ее душа, не смея мысленно обсуждать вопрос о правомочности нынешних действий, внезапно застыла в шатком ледяном равновесии.

Мари ощущала себя канатоходцем.

Легкий толчок в ту или иную сторону неизбежно вел к роковому падению в бездну, и она, предвидя это, внутренне сжалась в комок, стараясь вести и ощущать себя как заводная механическая кукла.

Слава богу, скоро в сон, подумала она, потому что понимала: ее полет на Марс с точки зрения здравого смысла – это жестокое сумасбродное безумство.

* * *

Шли томительные минуты ожидания, а в салоне, где собрались прибывшие на челночных кораблях пассажиры, еще не появился никто из экипажа.

Некоторое время Мари сидела, уставившись в пол, потом принялась разглядывать окружающих. Большинство лиц были похожи друг на друга из‑за бледности, но несколько человек отличались от общей массы прибывших.

Ее внимание привлек мужчина средних лет, черты лица которого наводили на неприятные ассоциации с какой‑то хищной птицей.

Одет он был неброско, так, что взгляд оскальзывался на фигуре незнакомца, не находя в его гардеробе ни одной детали, за которую можно было бы зацепиться. Если бы не его орлиный профиль да мутноватый блеск глаз, то подобная фигура наверняка сливалась бы с любым скоплением народа, превращаясь в безликую тень.

Спустя пару секунд Мари поймала себя на том, что беззастенчиво рассматривает его, испытывая при этом странное чувство необъяснимого, идущего из глубин подсознания страха.

Ей редко приходилось кого‑то бояться, жизнь в этом смысле была милостива к ней, и сейчас внезапно возникшее чувство, оказавшееся острым, щемящим, чуть ли не паническим, заставило ее вздрогнуть.

Она с трудом отвела взгляд от испугавшего ее профиля и стала смотреть на обзорные экраны, досадуя на себя за излишнюю эмоциональность.

Постепенно ее мысли успокоились, переключившись на другое. Чтобы как‑то занять себя и не возвращаться при этом взглядом к напугавшему ее незнакомцу, она рассматривала изображения, предлагаемые огромными стереоскопическими мониторами, и ее мысли понемногу потекли в ином направлении. Мари задумалась о дне сегодняшнем и о тех несбыточных надеждах, которые умирали одна за другой на протяжении последних двух веков развития человечества.

На эти мысли ее натолкнула одна из сотен огромных конструкций, величественно плывущих по орбитам вокруг Земли.

Эта станция была по своей форме похожа на колониальный транспорт «Европа» – первый космический корабль, воплотивший в своих конструкциях межзвездные технологии, но так и не стартовавший за пределы Солнечной системы.

Отец показывал ей «Европу» в телескоп, когда они подлетали к Марсу. Неудавшийся колониальный транспорт дрейфовал в точке своего затянувшегося на долгие годы старта, за поясом астероидов, так и не дождавшись первых пассажиров.

Френк Лаймер называл законсервированный колониальный транспорт памятником несбывшихся надежд человечества.

Действительно, думала она, глядя на схожий с «Европой», но гораздо меньший по размерам октаэдр орбитальной станции «Каллисто», – мы все любим мечтать, приукрашивая грубую реальность надеждой на будущее.

Ярким примером такой надежды могли бы стать люди, платившие в конце двадцатого – начале двадцать первого века солидные деньги за то, чтобы быть замороженными в жидком азоте. Эти мечтатели надеялись, что наука вскоре достигнет таких вершин, когда их запросто смогут вывести из подобного состояния, излечить все старческие недуги или, более того, подарить новые тела, трансплантировав в них сохранившийся в жидком азоте мозг.

Прекрасная надежда…

Более мягкой формой той самой веры в неограниченные возможности науки было стремление большинства фантастов расселить людей по всей Галактике, пользуясь туманными принципами «аномалий космоса». Приятно верить, что придет день, и кто‑то гениальный вдруг отменит теорию относительности, мы прыгнем за барьер скорости света, и…

Увы, этот барьер непреодолим. Жестокое разочарование после стольких лет надежды…

Отец однажды объяснил Мари, почему столь долго откладываемый старт «Европы» так и не состоялся, с досадой оговорившись при этом, что освоение космоса должно быть делом общечеловеческим, а отдавать его на откуп финансовым группам, таким, например, как «Дитрих фон Браун» – корпорация, преследующая свои узкие материальные интересы, – значит, обречь саму идею великой экспансии людей в Галактику на прозябание и моральную смерть.

Злые языки утверждали, что старту «Европы» помешал провал всех испытаний, связанных с крионическими исследованиями. Идея о том, что процессы метаболизма в человеческом организме можно замедлять в десятки тысяч раз, делая сон похожим на временную смерть, действительно продемонстрировала свою полную несостоятельность, но скончался проект по иной, более прозаической причине – оказалось, что на перенаселенной Земле не так много энтузиастов, согласных прожить свою жизнь в тесных отсеках космического корабля ради того, чтобы их правнуки достигли звезд. Крионика, на которую возлагалось так много утопических надежд, не смогла предоставить в распоряжение проектировщиков «Европы» функциональной модели криогенной камеры, а когда идея сверхглубокого сна рухнула, выяснилось, что дураков намного меньше, чем то пыталась преподнести реклама. Большинство людей хотели жить именно здесь и сейчас, а комплектовать экипаж «Европы» из согласных на все деградировавших элементов городских трущоб, естественно, не было смысла…

– Доброе утро, дамы и господа, – нарушил течение ее мыслей незнакомый голос.

Мари подняла голову.

На пороге отсека стояли мужчина и женщина.

– Я командир космического корабля «Янус», Андрей Николаевич Дибров. Это, – он обернулся к своей спутнице, – наш навигатор и специалист по системам сна Джоана Лори. Механизмы шаттлов уже закончили разгрузку вашего багажа, так что, – он сделал приглашающий жест в сторону открывшегося межсекционного люка, – прошу следовать за мной в отсек для пассажиров.

Еще один коридор привел нестройную толпу людей, которые еще не освоились с низкой гравитацией, в длинное узкое помещение, сразу же напомнившее Мари морг.

Неприятный холодок пробежал по ее спине. Она уже дважды совершала подобные путешествия и была знакома с системами сна, но потрясения последних дней наложили неизгладимый отпечаток на ее сознание.

– Господа, прошу каждого найти камеру со своим именем на информационном табло и встать напротив. – Дибров отдавал распоряжения со спокойной вежливостью, без лишних эмоций и ненужных пояснений, которые большинство пассажиров попросту бы не поняли.

Когда толкотня в проходе прекратилась, Мари, оглядевшись, поняла, что ее ячейка – крайняя в ряду. Дальше особняком были расположены еще четыре камеры сна, на табло которых светилась одна и та же надпись: «Для экипажа».

– Господа, наш полет к Марсу продлится тридцать семь стандартных земных суток, – произнес Дибров, медленно продвигаясь по проходу. – Маневрирование в космосе, ускорение и торможение – процессы долгие и утомительные. Все маневры сопровождаются неприятными для нетренированного человека перегрузками либо полным исчезновением силы тяжести. – Он развернулся в конце прохода, скользнув взглядом по Мари, и пошел обратно, продолжая свои пояснения: – Как вы успели заметить, современный космический корабль хоть и обладает внушительными размерами, но по своему комфорту очень далек от тех авиалайнеров, которые осуществляют транспортные перевозки в пределах земной атмосферы. Большая часть места на борту отдана различному оборудованию, силовым установкам, системам жизнеобеспечения, навигации и так далее, оставляя людям очень малое пространство, поэтому вы все будете спать в ячейках‑капсулах.

– Извините, а это опасно? – задала вопрос та самая женщина, на которую Мари обратила внимание еще в челноке.

– Нет, это не опасно, – спокойно ответил Дибров. – Процедура проверенная, и, чтобы рассеять ваши сомнения, могу сообщить, что сон на борту «Януса» не имеет ничего общего с дурно зарекомендовавшими себя процессами замораживания. Можете не беспокоиться – это обычный сон, поддерживаемый специальными препаратами. Вы просто избавитесь от неприятных ощущений, от скуки полета и тесноты отсеков. Путешествие покажется вам быстрым и приятным. Часть экипажа будет спать тут же, потому что мы несем вахту посменно.

– А нас будут кормить?

– Обязательно. Процесс питания осуществляется внутривенно. Вы ведь проходили на Земле медицинскую комиссию? – Он остановился напротив задавшей вопрос женщины.

– Да, конечно… – нервничая все больше и больше, ответила она.

– Обратите внимание на мониторы контроля. На каждом обозначены имя и фамилия пассажира. Данные медицинского освидетельствования каждого из вас введены в бортовой компьютер, и автоматика будет поддерживать оптимальный режим жизнеобеспечения, сообразуясь с рекомендациями обследовавших вас на Земле врачей. Уверяю, беспокоиться не о чем, ваш сон будет глубоким, здоровым и приятным.

После его слов в отсеке наступила гулкая тишина, в которой отчетливо был слышен звук работы каких‑то расположенных за переборками агрегатов.

– Если вопросов больше нет, то могу лишь пожелать всем приятного полета и хороших сновидений, – произнес Дибров, выдержав паузу. – Сейчас с потолка опустятся пластиковые перегородки, чтобы вы могли раздеться, не стесняясь присутствия друг друга, и наш специалист займется каждым из вас индивидуально.

Едва он закончил говорить, как с потолка отсека с тонким визгом начали опускаться матовые ширмы, а прозрачные колпаки горизонтальных камер, расположенных по обе стороны от центрального прохода, медленно поднялись вверх, открывая пластиковые ложа, имеющие выемки, соответствующие форме человеческого тела.

Полет к Марсу начался.

Скорее бы, – подумала Мари.

Ей хотелось погрузиться в пучину сна и не думать ни о чем.