Трудна работа ведущего на такой стене

Теперь пришлось спускаться по ледопаду без связки, что сильно замедлило движение. Особенно заставила поволноваться широкая трещина в нижней половине ледопада. Лестница висела над ней, одним концом не касаясь льда. Перила были натянуты, как струна, и казалось, вот‑вот лопнут. Дальше идти стало спокойнее. Мы заметили, что в нижней части ледопада бугры начинают сглаживаться, а вот в средней части образуются широкие трещины и провалы. Менее всего подвержена изменениям верхняя часть ледопада. А вот и последний взлёт перед лагерем. Мне казалось, что я никогда его не преодолею.

Всеобщий восторг вызвал в лагере Колин голос. Понять Колю можно было только очень хорошо прислушавшись. Изрядно удивил всех и я, когда после взвешивания во всей одежде и в валенках оказалось, что мой вес – 61 килограмм (обычно чистый мой вес – 72 килограмма).

Слава Онищенко находился ещё в базовом лагере. На меня его вид произвёл угнетающее впечатление. Кроме жуткой худобы, бросались в глаза нечёткая координация, непроизвольные движения головой и руками. Свет Петрович поставил Славе Онищенко капельницу. Завтра его должны отправить в Катманду и далее – в Москву.

На вечерней связи мы узнали о том, что Бэл с Мысловским провесили ещё несколько верёвок и первыми из советских альпинистов перешли рубеж 8000 метров.

14 апреля. Славу Онищенко спускают вниз. Вместе с ним мы отправляем домой письма.

15 апреля. В этот день в базовый лагерь спустились Бэл и Мысловский. Шли они довольно медленно, потому что ледопад очень изменился: в средней части завалило и смяло лестницы и верёвки. Бросилось в глаза, как они похудели. Никто из нас ещё не работал наверху так долго. Встретили их очень тепло.

Вечерняя связь сообщила, что, несмотря на непрекращающийся снегопад, работа на маршруте идёт вовсю. От вершины нас отделяет совсем немного. И впереди просматривается путь, который должен вывести на западный гребень.

17 апреля. Наша четвёрка решила спуститься на отдых в лесную зону, до монастыря Тьянгбоче (3800). Для сопровождения нам выделен носильщик Падам, который понесёт продукты.

Через три часа неторопливой ходьбы добрались до Лобуче. Отсюда начиналась хорошая тропа. Поэтому дальше мы рванули вниз без остановок, так как хотели добраться до монастыря засветло. Падам продолжал двигаться в своём темпе.

Где‑то после Лобуче я перестал наконец ощущать боли в левом боку. В сумерках добрались до последнего моста через реку Дуд‑Коси. Поляну выбирали уже в темноте. Развели костёр. Здесь было так тепло, что палатку решили не ставить. Сразу после ужина завалились спать. Уже не было сил отползти от костра, и каждый уснул там, где свалила его усталость. Впервые за много дней сон был удивительно глубоким. Ночь пролетела, как одно мгновение.

Разбудил только что пришедший Падам, чудом разыскавший нас среди кустов. Первым утренним ощущением было тепло и солнечные лучи и, конечно, забытые запахи земли, листьев, цветов. А вокруг такой живительный после белого снега и чёрных скал зелёный цвет – сосны, берёзы, цветущие рододендроновые деревья.

Два дня в лесу пролетели незаметно. В первый же день ходили в монастырь. Монастырь небольшой, каменный. При нём школа послушников, в которой будущие ламы учатся писать палочками на чёрной дощечке, посыпанной пудрой. Юноши пишут старотибетскую молитву, имеющую много сокровенных и символических смыслов: “Ом мане падмэ хум” (“Славься, драгоценный камень, в цветке лотоса”). С интересом разглядывали мы молельные барабаны, закреплённые на вертикальной оси. Барабанов множество. Расположены они снаружи, у стен храма. На каждом из них написана та же самая тибетская молитва. Для того, чтобы пообщаться с богом, молящемуся достаточно покрутить барабан. Самый большой из молельных барабанов имел диаметр около двух метров и стоял в отдельном помещении. Мы тоже покрутили его, чтобы боги не очень возражали против нашего покорения Эвереста.

Были и небольшие прогулки по окрестностям монастыря – за дровами или для того, чтобы полюбоваться на уларов и кийков (горные козлы). И птиц, и козлов здесь множество. Тьянгбоче относится к территории национального парка “Сагарматха”. Охота здесь запрещена, и потому звери не боятся людей. Ломать деревья здесь тоже не полагается, и мы собирали для костра хворост.

Нам удалось перехватить караван со свежими овощами и мясом, поднимающийся в наш базовый лагерь. Это было подлинной удачей, так как основное время проходило теперь в приготовлении пищи.

Погода нас не баловала: моросил дождь. Но на него мы просто не обращали внимания.

19 апреля. Вечерняя связь сообщила, что меня и Колю вызывают в базовый лагерь. Мы ещё не знали, для чего. Предполагали, что готовится к выходу на маршрут группа из тех, кто ещё не очень хорошо акклиматизировался. Я подумал о том, что вот и “аукнулся” мне преждевременный спуск из лагеря‑3. Но ведь во время акклиматизации и работы на маршруте каждый мог почувствовать себя плохо. Такие случаи были и в других группах.

20 апреля. Эдик принял решение – подниматься в базовый лагерь всем вместе. Бэл поддержал его. В этот день мы поднялись до Лобуче. Пасмурно и ветер. С утра шёл дождь, после обеда – снег. Ночевали в “лоджии” (каменный дом, в котором одну половину занимают хозяева, другую – сплошные двухэтажные нары для ночующих путников).

У нас были с собой мясо и свежая картошка. Воспользовавшись хозяйским костром, мы приготовили прекрасный ужин. К нашему столу собралась вся компания ночлежников “лоджии”: четверо туристов из Новой Зеландии, один француз, два англичанина и японец. Пили чай, непринуждённо беседуя. Объяснялись на английском. Среди нас лучше всех владеет языком Коля Чёрный. Он чувствовал себя настолько уверенно, что даже пытался говорить комплименты девушкам.

21 апреля. В 7 утра туристы ушли на Калапату (взлёт на гребне вершины Пумори, с которого хорошо виден Эверест). Мы позавтракали и не спеша двинулись в путь. Очень скоро нагнали и обогнали кое‑кого из наших соночлежников, направившихся к нашему базовому лагерю. Вырвавшись вперёд, мы с Колей ушли с тропы и заблудились на леднике. Немного проплутав, к обеду пришли в базовый лагерь. Здесь находились две группы – Валиева и Иванова. Группа Хомутова тоже спускалась вниз.

Таким образом, на маршруте сейчас не было никого. Обстановка напряжённая. Без нас прошёл разбор проделанной работы. Дальнейшие планы пока неясны. Лишь наша группа могла выйти сейчас наверх. Мы с Колей понимали, что завтра нам выходить на маршрут, не понимали только, почему вдвоём. Вероятно, тренеры запомнили, что мы не доработали один день в последний выход.

Нам сообщили, что я с шестью шерпами должен буду обеспечить заброску кислорода с 6500 на 7350, а Коля с тремя шерпами и Хутой Хергиани – с 7350 на 7800.

В присутствии Овчинникова Евгений Игоревич заверил нас, что после этого выхода, сразу же как восстановимся, выйдем на штурм горы.

22 апреля. С нами до 6100 вышел офицер связи мистер Биста. В его обязанности входит наблюдение за работой экспедиции на маршруте, хотя бы и снизу. Из базового лагеря ему, естественно, ничего не видно. Свой груз мистер Биста обещал нести сам.

Пока было прохладно, офицер шёл нормально, но как только первые лучи солнца озарили верхнюю часть ледопада, его разморило, и он начал отставать. Мы перепоручили мистера Биста шерпам, а сами пошли быстрее, чтобы к их приходу успеть приготовить пищу. Мы очень беспокоились о мистере Биста, однако он почти добрался до 6100. И здесь произошло ЧП. У самого промежуточного лагеря он провалился в трещину и повис на рюкзаке. Выбраться помог ему Хута Хергиани. Бедного мистера Биста ждало ещё одно нелёгкое испытание. В лагере 6100 ему пришлось остаться на ночь одному. В нашем темпе он идти не может я вряд ли доберётся до 6500 засветло. Завтра его заберёт спускающийся вниз Эрик Ильинский, а мы ночуем на 6500.

23 апреля. Коля, Хута и все шерпы шли наверх. Мне предстоит разобраться с грузами и по связи передать в базовый лагерь, чего у нас не хватает. Наш доктор беспокоится о необходимых здесь медикаментах, и я по рации перечисляю весь набор в аптечке. Основная же моя обязанность – контролировать работу шерпов.

Ильинский ещё не успел уйти вниз, когда к нам спустился Акпаци (Лакпа Тсеринг) – шерп из моей группы. Он пожаловался на травму от удара камнем по лопатке и сказал, что не может больше работать на маршруте. Мы раздели его и внимательно осмотрели. Никаких следов ушиба не обнаружили, но на всякий случай решили спустить его в базовый лагерь.

В этот день группа Чёрного добралась до лагеря‑2. Моя группа выполнила дневную норму. Спустившись на 6500, шерпы были очень удивлены тем, что я приготовил для них ужин. Сагибы их к такому не приучили. Уже в темноте спустилась к нам группа Хомутова.

24 апреля. Юра Голодов неплохо объяснялся на английском. После завтрака я попросил его побеседовать с моими шерпами. Они хотели, чтобы после двух дней работы я уменьшил им количество единовременно переносимого груза (четыре баллона вместо пяти). Довольно жёстко я сообщил им, что никто не уйдёт вниз, пока все необходимые грузы не будут заброшены на 7350. Юра подсчитал, что, если носить по четыре баллона, потребуется пять дней, а если по пять баллонов – четыре дня. Он объяснил это шерпам. Они согласились, что лучше носить по пять баллонов, но уйти вниз на день раньше, и, успокоенные, двинулись на маршрут.

К этому моменту кроме сирдара, не поднимающегося выше базового лагеря, у нас осталось девять высотных носильщиков. Анг Ньима симулировал травму. Таким образом, у меня осталось пять шерпов и три – у Коли.

На дневной связи выяснилось, что Колины шерпы поднялись с грузом на четыре верёвки выше лагеря‑2 (7350) и далее идти отказались, так как на скалах лежал снег. Хута в этот день добрался с грузом до лаге‑ря‑3.

Во второй половине дня мои пятеро шерпов вернулись на 6500, и я снова накормил их, успев приготовить пищу. К вечеру сварил рис с мясом. Шерпы очень любят лечиться. Всю вторую половину дня я обычно занимался их осмотром, замазывал ранки зелёнкой, делал повязки, раздавал таблетки. Лечения требовал каждый. Вероятно, им просто приятно было внимание. Скорее всего, в прежних экспедициях их не очень баловали.

25 апреля. Я проводил шерпов наверх, взял кинокамеру и решил поснимать работу на маршруте. Но утренняя связь изменила мои планы. Коля неожиданно почувствовал себя плохо – боли в области живота. Мы договорились, что он уходит вниз, а я поднимаюсь на замену. Быстро собираюсь и ухожу наверх. На шестой верёвке встречаюсь с Колей. Передаём друг Другу дела, обмениваемся записями о наличии груза. Спешу наверх, так как снова начинается снегопад.

И вот наконец перегиб. Я у палатки лагеря‑2. У другой палатки суетятся шерпы. От Хуты узнаю, что сегодня удалось добраться лишь до десятой верёвки. Поднимавшийся первым Пазанг дважды срывался и зависал на перилах, и шерпы отказались идти выше. Кислород и снаряжение они сложили там же на небольшой площадочке и ушли на 7350.

У Хуты сломалась кошка (обломался соединительный винт), и он собирался спускаться вниз. Я попытался уговорить его остаться, но он не согласился и начал спуск. Я очень надеялся, что мы с Хутой выйдем в8250. Теперь я остался один с тремя шерпами.

Ночевал в палатке один. Шерпы расположились в другой палатке. Вечером они позвали меня ужинать. Заговорили с Навангом о дальнейших планах. Он сказал, что у всех очень устали руки (от подъёмов по перилам) и шерпы хотят уходить вниз. Я понимал, что один много не сделаю, и пытался хотя бы Наванга уговорить остаться. Он колебался. Остальные двое категорически настроены на спуск. Решили отложить разговор до утренней связи. Утро вечера мудренее.

26 апреля. Пробудившись, я залез в палатку к шерпам и увидел, что Наванг сидит в тёмных очках и по щекам его текут слёзы. Сожжены глаза. Я сделал ему примочки из чайной заварки, но это мало помогло. Нам обоим было ясно, что идти наверх он не сможет. Посовещавшись, шерпы выделили мне в напарники самого молодого паренька – Ниму Тембу. Наванг и Пазанг ушли вниз.

Мы с Нимой нагрузились и двинулись вверх по перилам. Нима шёл в кошках, я – в вибраме. К моему удивлению, Нима, несмотря на молодость (всего 24 года), оказался очень техничным и сильным. На четвёртой верёвке мы догрузились оставленным здесь снаряжением. Достигли площадки на, десятой верёвке, где были сложены грузы. Отсюда предстояло двигаться траверсом слева направо. Увидев это место, я понял, почему здесь сорвался Пазанг. В верхней точке этого перехода выступал большой камень, за который обычно закладывали верёвку. Очевидно, Хута, спускаясь последним, выдернул верёвку из‑за камня. И теперь она провисла почти горизонтально, в нижней части касаясь скал, а в верхней (вертикальной) – в полутора метрах от скал.

Мне ничего другого не оставалось, как пройти здесь с зажимом по свободно висящей верёвке. Нима хотел пройти первым, но, помня о том, что он видел, как сорвался Пазанг, я остановил его и пошёл сам. Метров пять мне пришлось передвигаться по верёвке с тяжёлым рюкзаком, болтаясь в воздухе. Коснувшись наконец поверхности скалы подошвой вибрама, я испытал огромное облегчение. Поднявшись к точке закрепления верёвки, я снял рюкзак и заложил верёвку за камень.

Теперь проблемы не существовало. И Нима легко прошёл эту верёвку. Он начал подыматься впереди, я – за ним. Подъём по этой верёвке отнял много сил. Да и дышать здесь было труднее – всё‑таки 7500 (высота нашего пика Коммунизма). Когда я поднялся в лагерь‑3, Нима уже готовил чай. Поработав с ним день, я по достоинству оценил его техническую подготовку и доброжелательность. Он был хорошим напарником.

Мы перекусили, и вдруг, к моему удивлению, Нима начал собираться вниз. Оказалось, что он намеревается спускаться в базовый лагерь. Как раз подошло время связи, и я поделился своей тревогой с Таммом. Он сказал: “Во что бы то ни стало уговори Ниму остаться. Надо сделать ещё одну ходку и забросить в лагерь три груз с десятой верёвки (продукты, кислород, газ и бензин для приготовления пищи). Пообещай ему премию!”

Я очень долго и усиленно вспоминал, как будет по‑английски слово “премия”. Высота явно снизила мои лингвистические способности. Наконец я выдавил фразу: “Нима, мистер Тамм – мани! О'кей?” – на что Нима ответил: “О'кей!” После этого мы расположились на ночёвку. В глубине души я надеялся сделать в этот выход грузовую ходку до 8250. Чтобы хорошо подготовиться к завтрашней работе, мы решили как следует поесть...

27 апреля. День пролетел очень быстро. Сразу после утренней связи мы двинулись вниз. Спустились до грузов десятой верёвки за час. (Между лагерями‑2 и 3 провешено двадцать верёвок.) Здесь Нима загрузился и пошёл наверх. Я – следом за ним.

В 13.30 мы достигли палаток лагеря‑3. Как раз подошло время связи.

– Где находитесь? – спрашивает Тамм.

– В лагере‑три.

– Что случилось? Вы ещё не уходили вниз?

– Нет. Мы уже пришли сюда. Длительная пауза. (Вероятно, недоумение.)

– Нима наотрез отказывается оставаться здесь и сейчас уходит вниз,– передаю я.

– Куда вниз?

– В лагерь‑один.

– В лагерь‑два?

– Нет, в лагерь‑один.

Снова длительная пауза. (Никто ещё не спускался так быстро – через лагерь.)

– Ну давайте, спускайтесь.

Мы с Нимой собрали и занесли на 7800 продукты и всё, что бросили шерпы. Штурмовым группам оставалось только захватить с собой с 7350 кислород. Второй лагерь был завален кислородными баллонами. Сюда же, в лагерь‑3, было занесено всего пять баллонов. Этого хватит для того, чтобы взойти на вершину и спуститься вниз, только одному человеку.

К вечерней связи мы с Нимой были уже на леднике. В лагере‑1 встретили Балыбердина и Мысловского. С ними был Наванг. Глаза его уже не болели. Ребята были настроены работать до победного конца (то есть до вершины). Я расстроился. Когда ещё подойдёт моя очередь и подойдёт ли? С грустью разглядывал флаги, выданные парням в базовом лагере (они улетят потом вниз вместе с рюкзаком Эдика). Спрашиваю у Бэла: “Вова, неужели хватит сил?” Он неопределённо пожимает плечами. В базовом лагере все понимали, что у тех, кто поставит лагерь‑5 (а у двойки тем более), навряд ли хватит здоровья взойти на вершину. “Посмотрим, – ответил Бэл. – Дело есть дело, и кто‑то должен делать его”.

28 апреля. Утром не спеша собрались и позавтракали. Я решил отснять на плёнку их выход наверх. Зафиксировал для истории флаги СССР, Непала и ООН. С грустью расставался я со своим земляком и напарником Володей Балыбердиным. В тот момент мы ещё не знали, что он идёт к победе, а я – к горечи незавершённости. Но интуитивно я почувствовал, что остаюсь “без горы”. И это в тот момент, когда понял и доказал, что могу работать наверху в полную силу, что набрал наконец форму.

Я очень хотел, чтобы они присели, по обычаю, перед дорогой, и, несмотря на сопротивление, заставил их присесть. Каждый загадывал и думал о своём. Наванг тоже посидел немного, недоумённо глядя на нас. Очевидно, он понял, что у нас – свои боги, которые требуют такого обряда. Мы с Нимой проводили ребят и поспешили в базовый лагерь.

На 6100 напились воды и снова – вниз. День стоял отличный, сильно пекло солнце. На ледопаде встретили “ремонтную” группу (Лёня Трощиненко, Евгений Игоревич и Анатолий Георгиевич). В базовом лагере нас ждала тёплая встреча. Все радовались, что нам удалось сделать хоть какую‑то часть дела.

Вечером добрался до магнитофона. Удалось прослушать плёнку, на которой было записано обращение к нам Ильдара Азисовича Калимулина. Он сообщал из Катманду о событиях в мире и в районе Эвереста. На нашу гору продолжают подниматься с севера англичане и американцы. Месснер идёт на Канченджангу. Все ждут от нас успешного восхождения. Мы вызываем огромный интерес во всём мире. На этой же плёнке записан ответ Тамма о том, что “в команде появились лидеры, не рекомендованные медициной для подъёмов выше 6500 метров, которые своим упорством доказали право на восхождение. В первую очередь это Эдуард Мысловский, на которого равняется и за которым идёт вся команда, и – Владимир Балыбердин. И в то же время некоторые участники, рекомендованные медициной для подъёма на вершину, оказались неустойчивыми к гипоксии и теперь фактически выбыли из работы. Это – Онищенко, Шопин и Хергиани”.

Я обиделся, но всё же надеялся, что Евгений Игоревич сдержит своё слово насчёт нашего с Колей выхода на вершину.

29 апреля. Этот день запомнился всем. Он принёс нам огромную радость. Мы очень долго ждали эту почту. Каждому из нас пришло письмо. Особый восторг вызвали плёнки с записью голосов родных и друзей. И конечно, каждая семья записала любимую песню. Мои тоже развернулись на полпленки. А кассета у нас была одна на всех ленинградцев. Сначала звучал голос моей жены Галины. Она обижалась на то, что мало и редко пишу. Затем моя дочь, второклассница Юлька, читала стихи о весне и об Октябре. Для меня записали песню “Приезжай” в исполнении Аллы Пугачёвой.

На вечерней связи передавали сообщения ребятам, находящимся на маршруте. Им тоже дали прослушать голоса близких. Вечерняя связь затянулась на два часа.

В этот же день поднялись после отдыха в Тьянгбоче алмаатинцы. Из Катманду пришёл Валя Венделовский.

30 апреля. Из Тьянгбоче пришла отдохнувшая четвёрка Хомутова. Перед ужином состоялось общее собрание. Здесь нам с Колей сообщили, что до 6 мая мы свободны. 6 мая предполагается наш выход на штурм! Мы решили идти на прогулку до монастыря Тьянгбоче. С нами уходит и Хута Хергиани.

В связи с тем, что на 1 мая назначен выход на маршрут группы Валиева, все праздничные торжества, кроме демонстрации, перенесены на сегодня. Шумная подготовка к праздничному ужину. Мы приводим в порядок свои палатки и “кают‑компанию”. Благо день выдался отличный.

Как всегда, на высоте оказался наш шеф‑повар Володя Воскобойников. Поразительное обилие и затейливость салатов и горячих блюд.

На вечерней связи (в 18.00) мы узнали о том, что Бэл с Эдиком находятся на десятой верёвке выше ла‑геря‑3. Наступает темнота, а им ещё предстоит подняться на восемь верёвок до лагеря‑4 (8250). Мы забеспокоились. Все рации работают на приём. Но штурмовая двойка на связь больше не выходит.

1 мая. В 8.00 Балыбердин передал, что в лагерь‑4 они пришли вчера в 23.00. Дополнительно мы узнали, что, для того чтобы успеть до палаток засветло, они разгрузились, оставив часть вещей закреплёнными на верёвках. Сегодня они предполагают их собрать.

В базовом лагере в 9.00 – общее построение. Всем розданы красные маркировочные флажки. С криком “ура!” мы прошли по лагерю в праздничном строю. Руководство наше принимало парад у тренерской палатки. Праздничную демонстрацию запечатлели на плёнку прибывшие накануне представители телевидения. И – в столовую.

После завтрака мы втроём (Коля, Хута и я) собрались и двинулись вниз к монастырю Тьянгбоче. Перед выходом Евгений Игоревич отобрал у нас радиостанцию (чтобы лучше отдыхалось). Через полтора часа ходьбы мы были уже в Горак‑Чепе. Там встретили Юрия Александровича Сенкевича, который завтра должен был подняться в базовый лагерь. С помощью сопровождающего шерпа мы наняли носильщика и уже налегке двинулись вниз. Как мы и планировали, в сумерках спустились до леса в районе монастыря. Сразу же завалились спать, так как шли восемь часов подряд.

Date: 2015-09-24; view: 289; Нарушение авторских прав