Черный дым над маленьким Островом

... Два года назад погиб один из лучших летчиков России, генерал-майор Тимур Апакидзе.

Вычертив в воздухе контуры сложнейших фигур высшего пилотажа, самолет пошел на посадку. Зрители были в восторге, и {239} часть из них уже не смотрела в его сторону, были уверены: «Уж кто-кто, а Тимур Апакидзе сядет нормально». Но буквально в тот момент, когда самолет уже готов был коснуться земли, случилось страшное.

Судорожно дернувшись, самолет подстреленной птицей неловко упал на бок и загорелся. Его скрыли деревья, а оттуда повалили клубы черного дыма. Толпа бросилась к самолету: «А вдруг катапультировался, жив?».

Тимур Апакидзе действительно был еще жив. Но уже без сознания, которое к нему больше не вернулось. Тот теплый июльский день в маленьком городке Остров?под Псковом назовут потом «чернобылем». Потому что именно так — буднично и нелепо, не стало Тимура Апакидзе. А ведь он получил с земли четкий приказ — катапультироваться. Но не сделал этого.

Наверное, если бы Тимур Апакидзе (а уже став генералом и заместителем командующего авиацией ВМФ, он продолжал летать и в последний свой год налетал 180 часов) был другим человеком, он никогда не стал бы первым из строевых летчиков, посадившим свой самолет на палубу авианосца. Потом повторил это четыре сотни раз. Хотя что это значит, знают только те, кто сам летал. С высоты авианосец кажется игрушкой, маленьким спичечным коробком, и вот на эту кажущуюся щепкой палубу нужно аккуратно, как в аптеке, посадить многотонную машину при скорости 240—250 километров в час. Поначалу кажется, человек этого никогда не сможет сделать! Говорят, в Штатах всех палубных летчиков, совершивших двести посадок на авианосец, знает сам президент. А Герой России Тимур Апакидзе однажды садился даже ночью, практически вслепую — отказала автоматика.

Когда распался Союз, Тимур Апакидзе служил в Крыму. И вот на базу, неподалеку от Евпатории, пожаловало новое, самостийное начальство и предложило принести присягу Украине. Т. Апакидзе сделал шаг вперед: «Я своей Родине уже дал присягу, а другой у меня нет». Летчик дорого заплатил за свою искренность. Отстранение от полетов, беспросветные, ничем не заполненные будни на аэродроме и, наконец, долгожданная развязка — перевод на Северный флот.

Т. Апакидзе, однако, ни разу не пожалел о том, что сделал: прощаясь, он был спокоен, жал руку друзьям и напоследок сказал: {240} «Дай Бог, чтобы не дошло до того, что в следующий раз мы увидели бы друг друга только через сетку самолетного прицела».

В Грузию его тоже звали, но Тимур Апакидзе опять ответил предельно честно, как тогда, перед затаившим дыхание строем в Крыму: «Приятно мне ваше приглашение, я правда ношу грузинскую фамилию, отец мой — грузин, но я вырос в Ленинграде, мама у меня русская, и мысли мои, честно говоря, всегда были только о России».

Россию он любил бескорыстно: с женой Лесей и двумя детьми жил в Москве, в доме на проспекте Вернадского, в служебной квартире, принадлежавшей академии Генштаба. Своего дома он так и не нажил. «Ничего Тимуру в этой жизни было не нужно. Ни денег, ни славы, ни наград, — часто говорят его друзья. — Только небо и Россия. У него все это было, и он был счастлив».