Приход к власти с факельными шествиями — никакой революции

На выборах в рейхстаг в ноябре 1932 г. национал‑социалисты, ко всеобщему удивлению, потеряли более двух миллионов голосов, а коммунисты получили дополнительно 750.000. Ставшая явной связь Гитлера с крупным капиталом, разоблачения Штрассера и Штеннеса начали действовать. НСДАП распадалась. Повсюду множилось число людей, выходящих из партии. В Берлине только что усмиренные штурмовики выступали рука об руку с коммунистами во время стачки транспортных рабочих и отлично находили друг с другом общий язык. Они вместе просили у прохожих пожертвования: «Для забастовочного фонда национал‑социалистических заводских ячеек!», «Для забастовочного фонда революционных профсоюзов!» Начальник штаба СА Рем писал:

«Дорогой обыватель, только не падай в обморок. Я утверждаю, что среди коммунистов из „Рот фронта“ есть много отличных солдат».

Гитлер несколько дней метался по залам берлинского отеля «Кайзерхоф», а потом поехал по регионам. Он требовал стойкости и верности и не скупился на новые обещания. Однако, несмотря на все старания, он потерял на выборах в Тюрингии в следующем месяце почти половину голосов.

Конец НСДАП казался близким, и берлинский гауляйтер Геббельс записывал в дневнике:

«Нехватка денег делает невозможной любую целенаправленную работу. Чувствуешь себя внутренне настолько изможденным, что хочешь лишь одного — убежать куда‑нибудь на пару недель от этой суеты».

Канцлера Брюнинга сменил фон Папен, из той же партии Центра, и тоже потерпел неудачу. На какой‑то момент всплыл генерал рейхсвера фон Шлейхер, но никто, буквально никто не хотел и слышать об этом человеке, даже рейхсвер, который полтора года спустя не пикнул, когда эсэсовцы после короткого допроса застрелили Шлейхера за его письменным столом.

Партия Гитлера не платила ни долгов, ни зарплаты своим аппаратчикам. Штурмовики превратились в нищих, стучали кружками на улицах больших городов: Берлина, Кельна, Дюссельдорфа и Эссена и радовались каждому перепадавшему им грошу. Проклинаемые всеми промышленные магнаты смотрели из окон своих дворцов и уже видели, как по Рейну и Руру плывут их шкуры, весьма похожие на шкурку Гитлера. Магнаты тревожно созванивались и советовались.

Вечером 3 января 1933 г. хорошо отдохнувший Грегор Штрассер вернулся из Тироля в Берлин с твердой решимостью взять на себя руководство массами в обедневшей НСДАП. Гитлер выехал экспрессом на Запад. В Бонне его ждал с «мерседесом» его шофер Шрек. Туманным утром Гитлер приехал в Бад Годесберг, позавтракал у своего фронтового товарища Дреезена, потом машина развернулась перед Дюссельдорфом и в полдень исторического 4 января 1933 г. остановилась перед роскошной виллой на окраине Кельна. На лестнице стоял хозяин, барон фон Шредер, «богатый финансист израильского происхождения», как писал в Париже Отто Штрассер.[51]Этот совладелец крупных банков в Германии и в англо‑саксонском мире, семья которого на протяжении нескольких поколений занималась денежными операциями и в 1868 г. была возведена прусским королем в дворянство, этот банкир американского концерна ИТТ отослал спутников фюрера, Гиммлера и Гесса, в соседнее помещение, а своего высокого гостя принял на первом этаже, где его ждал бывший рейхсканцлер, а ныне ближайший советник дряхлого, по мнению многих, впавшего в старческий маразм президента Гинденбурга. Празднично одетый фон Папен встал и пошел навстречу будущему фюреру Германского рейха. Еще до обеда стороны достигли согласия: Гитлер становится рейхсканцлером, Папен — вице‑канцлером, Гутенберг и другие консерваторы, которые нравились денежным мешкам, получают министерские посты. Из национал‑социалистов Гитлер смог взять в правительство только Геринга и Фрика.

«Богатый финансист израильского происхождения» барон фон Шредер, который вскоре после этого надел форму генерала СС, вспоминал перед Международным военным трибуналом в Нюрнберге после войны:

«Когда НСДАП 6 ноября 1932 потерпела неудачу и прошла свою кульминационную точку, поддержка партии стала настоятельно необходимой. Руководители экономики боялись большевизма».

Несмотря на все меры предосторожности, эта встреча не осталась в тайне, и газеты сообщили о ней 5 января под крупными заголовками. Геббельс не хотел больше бежать от суеты, наоборот: «Финансовое положение внезапно улучшилось. Если это дело выгорит, мы будем недалеко от власти».

Гитлер приехал в небольшую землю Липпе, где было всего 90000 избирателей. Геббельс приехал вслед за ним в замок барона фон Эйнхаузена, который предоставил его под штаб, и оба наперебой выступали перед крестьянами чуть ли не в каждой деревенской пивной. Нужды в деньгах больше не было, и десять дней спустя партия получила дополнительно 20% голосов. Вокруг этого успеха подняли невероятный шум, «сигнал из Липпе» стал лозунгом дня, а там прошли еще две недели, и в понедельник 30 января 1933 г. человек, который отослал на родину свои австрийские документы, законно был назначен рейхсканцлером немецкого народа. До глубокой ночи колонны по 12 человек в коричневых и серых рубашках с горящими факелами дефилировали мимо рейхсканцелярии, на балконе которой стоял рядом с опирающимся на палку Гинденбургом 43‑летний новый канцлер и блестящими глазами смотрел на море огней. В расположенном напротив отеле «Кайзерхоф» Геббельс чувствовал себя как на кельнском карнавале.

«Der 30. Januar 1933» by Arthur Kampf, 1939

Погибший вскоре после этого в концлагере Карл фон Осецкий жестоко заблуждался, когда писал в своей «Вельтбюне» 31 января 1933 г. на первой странице:

«Теперь каждый немец может стать рейхсканцлером. Родители многодетных семей — у вас появляется шанс».

Немцы и весь мир были не готовы правильно оценить новое правительство.

Сначала все, вплоть до СА, пытались произвести хорошее впечатление. Гитлер заклинал по радио:

«Да поможет нам всемогущий Господь своей милостью в нашей работе, да направит Он на верный путь нашу волю, да благословит наш разум и да осчастливит нас доверием нашего народа».

Все чаще он заканчивал свои речи словом «Аминь». Он строго и недвусмысленно предупреждал СА:

«Я приказываю вам слепо соблюдать строгую дисциплину. Тот, кто попытается отдельными акциями внести замешательство в общественную жизнь, тот сознательно будет действовать против национального правительства».

Гесс, заместитель фюрера, запретил всем членам партии своим циркуляром какие‑либо акции против еврейских универмагов, таких как «Карштадт» и «Тиц», и еврейских банков, таких как «Дойче банк», «Дрезднер банк» и «Коммерц‑банк». Тайная государственная полиция (гестапо), которая сначала подчинялась шурину Геринга, распустила самодеятельный концлагерь, устроенный СА. 2‑я уголовная палата Штеттина приговорила организатора этого учреждения за злоупотребление властью к 13 годам каторги.[52]

Под особым покровительством руководителя берлинских штурмовиков графа Гельдорфа венский еврей, партайгеноссе Гершель Штейншнейдер под именем Эрика Яна ван Гануссена превратился в партийного ясновидящего. Пользуясь трюками опытного фокусника и давая в своих предсказаниях волю своей богатой фантазии, он стал любимым консультантом многих партийных выскочек. Газета «Фёлькишер беобахтер» широко рекламировала его, да еще и с иллюстрациями.

Прежние государственные деятели уходили на пенсию. Бывший председатель Совета министров Пруссии Карл Зеверинг, который не раз запрещал СА и ношение коричневых рубашек, теперь ежедневно гулял со своей собачкой в скверах Билефельда, и никто его не беспокоил. Социал‑демократическая партия устами одного из своих руководителей, Лебе, заявила о своей «решительной поддержке правительства».

Председатель Прусского Государственного совета и обер‑бургомистр Кельна Аденауэр, будущий канцлер ФРГ, хотел, чтобы никакие опасности не угрожали «правительству, утвержденному успешным ходом национальной революции. Мы приветствуем его борьбу против марксизма».

И Теодор Хейс, будущий президент ФРГ, вместе с двумя третями депутатов рейхстага голосовал за предоставление правительству Гитлера права издавать законы без согласия рейхстага, заключать договоры и изменять Конституцию — короче, делать все, что ему заблагорассудится.

Рейхстаг, который штурмовики называли «балаганом», поджег один голландский коммунист. «Балаган» горел ярким пламенем, когда Гитлер по окончании рабочего дня слушал вместе с Геббельсом пластинки Вагнера. Оба были сильно возбуждены: «Это знамение. Сигнал. Начинается». Но ничего не началось: только коммунистических руководителей и евреев левого толка вытащили ночью из кроватей, а на следующее утро появилось «Постановление о защите народа и государства», чтобы задним числом создать правовую основу для арестов.

Национальные немецкие евреи, когда Гитлер пришел к власти, лезли из кожи вон и взывали:

«Мы, члены основанного в 1921 г. Союза национальных немецких евреев, всегда, в дни войны и мира, ставили благо немецкого народа и родины, с которой мы чувствуем неразрывную связь, выше нашего собственного блага. Поэтому мы приветствовали национальное восстание в январе 1933 г., хотя оно жестоко обошлось с нами самими, так как мы видели в нем единственное средство устранить ущерб, который наносили в течение 14 несчастных лет ненемецкие элементы».[53]

Евреи всего мира издевались над этими благомыслящими и придумывали для них лозунги вроде: «Хайль Гитлер, долой нас!» Когда они 24 марта через «Дейли экспресс» объявили новому правительству Германии экономическую и финансовую войну и «сплотились в священной войне против людей Гитлера как один человек», НСДАП оборонялась слабо — не то что позже. В ближайшую субботу партия призвала к бойкоту еврейских магазинов, но «при сохранении полного спокойствия и строжайшей дисциплины». «Мы и пальцем не тронем ни одного еврея. В субботу, когда пробьет 10 часов, евреи увидят, кому они объявили войну».[54]В понедельник плакаты «Немцы, не покупайте у евреев!» снова сняли, и граждане по‑прежнему стали покупать там, где дешевле.

Боевая песня «Хорошо, когда брызнет еврейская кровь с ножа» была запрещена. Марш «Терпенье, преданные братья, шатается Иуды трон» запрета избежал, но другую прекрасную песню «Сегодня нам принадлежит Германия, а завтра — весь мир» под угрозой штрафа велено было петь так: «Сегодня нас слышит Германия, а завтра — весь мир».

Гитлер объявил недействительными буйные места из «Моей борьбы» и сказал в интервью «Пари миди»:

«Моя книга — это призыв к борьбе, в ней много резких высказываний и проклятий, потому что она была написана в тюрьме. Я писал с негодованием преследуемого апостола. Но между политической программой этой книги и программой германского рейхсканцлера есть принципиальное различие. Я не писатель, а государственный деятель. Я внесу исправления не в „Мою борьбу“, а в книгу истории».

И к Советскому Союзу, из руководства которого был изгнан еврей Троцкий‑Бронштейн вместе с гвардией еврейских народных комиссаров, Гитлер стал относиться более умеренно:

«С советским правительством имперское правительство хотело бы поддерживать дружественные, взаимовыгодные отношения. Именно правительство национальной революции в состоянии вести такую позитивную политику по отношению к Советской России. Борьба против коммунизма в Германии — это наше внутреннее дело, и мы никогда не потерпим вмешательства извне. Но это не затрагивает политические отношения с другими державами, с которыми нас связывают общие интересы».

В феврале 1933 г. Гитлер все чаще говорил о предстоящей вскоре поездке к Сталину: «Мы даруем Европе мир на сто лет». Сталин, у которого спасались немецкие коммунисты, отнюдь не жаждавшие попасть в гитлеровские концлагеря, отказался от этой встречи.

Нет никаких сомнений в том, что Рем никогда в жизни не думал о нападении на Советский Союз. При всех эксцессах его СА против вчерашних противников это был человек, руководствовавшийся лозунгом «Живи и давай жить другим», как и братья Штрассер, как и эмигрировавший вождь СА Штеннес. Все они знали — в отличие от ставшего аскетом Гитлера — толк в хорошем вине и изысканной пище. Они хотели мира для себя и для своего народа. В веселых попойках с бывшими противниками, с английским и еще чаще с французским военным атташе для фронтовика Рема был заложен глубокий смысл.

Расовую теорию Гитлера Рем считал просто «дерьмом». «Кто гарантирует мне, что в церковных книгах все записано правильно?» — спрашивал он. Рем без колебаний возвел еврейского полукровку, открытого сиониста, отставного майора Франца фон Стефани в обергруппенфюреры СА, т.е. в генеральский чин. По еврейскому вопросу у Рема были очень четкие представления, которые в основном совпадали с давно забытой партийной программой: все немецкие евреи остаются гражданами Германии, доступ к должностям университетских профессоров, прокуроров, судей и банкиров будет для них ограничен. Евреи — участники войны не подвергаются никаким ограничениям, а восточные евреи, наводнившие Германию после войны, должны быть высланы.

Профессиональная армия путем слияния с СА должна быть превращена в народную армию, состоящую главным образом из пехоты и ориентированную на оборону. И здесь их мнения расходились, так как Гитлер настаивал:

«Немецкая армия будущего должна быть моторизованной».

Рейхсвер без колебаний встал на сторону Гитлера. Будущий главнокомандующий люфтваффе Герман Геринг был произведен президентом Гинденбургом из отставных капитанов в генералы. Одновременно Имперский союз немецких офицеров исключил отставного капитана Эрнста Рема из своих рядов.

Штурмовики были недовольны, они хотели ограничить влияние того слоя, который прежде задавал тон в экономике и обществе, и открыто требовали «второй революции», т.е. серьезного социального переворота, за который они, в конечном счете, и боролись. Об устранении Гитлера речь не шла. И никакого «путча Рема» никогда не было.

Документы о том, что Рем якобы планировал переворот, были целиком и полностью сфабрикованы в мастерской фальшивок человека, который, уничтожив Рема, сдал экзамен и который представлял собой самую зловещую фигуру режима. Когда Рейнхард Тристан Ойген Гейдрих, еврей, который, если верить Гиммлеру, «преодолел в себе еврея» и взял на себя руководство борьбой против евреев, стал в 1942 г. жертвой покушения, командир лейбштандарта СС «Адольф Гитлер» Зепп Дитрих обрадовался:

«Наконец‑то эта свинья издохла!».[55]

Вступление неполитического представителя власти и массового убийцы Гейдриха в национал‑социалистическое движение осуществилось благодаря ошибке: Генрих Гиммлер, бывший в последний год войны юнкером, не мог отличить офицера радиоразведки от офицера секретной службы. Благодаря этому уволенный из ВМФ «за недостойное поведение» радист и сексуальный маньяк, оскорбивший девушку, которая забеременела от него, стал в 1931 г. у Гиммлера начальником Службы безопасности, сокращенно СД. Самому Гейдриху казалось, что обладание властью позволит «отщепить», по Менделю, преобладавшую в нем долю еврейской крови. Его именем «Рейнхард», как утверждает исследователь имен Кесслер, евреи любят заменять фамилию «Гольдман».[56]

Heinrich Himmler (1900 — 1945)

О том, что отец Гейдриха еврей, стало известно уже через полгода от человека, который в этом хорошо разбирался, — гауляйтера Галле‑Мерзебурга квартерона Иордана. Вскоре после этого в музыкальном словаре Римана отец начальника СД стал именоваться не «Гейдрих, Бруно, настоящая фамилия Зюсс», а просто «Гейдрих, Бруно». И фотографии этого музыканта с темными курчавыми волосами, выглядевшего так, будто он спрыгнул с экрана во время демонстрации популярного фильма «Еврей Зюсс», скупались по высокой цене.

Сын этого еврея‑музыканта и актрисы‑полуеврейки еще не дошел до уничтожения или изменения документов о своем происхождении и до удаления надгробий, в частности своей бабушки Сары, когда он, став во главе СД, докопался до еврейских предков Гитлера и Гиммлера. Оба его начальника посовещались, что делать, и решили оставить Гейдриха, позвали его и велели ему с помощью его мастерской фальшивок ариизировать итальянско‑еврейскую бабушку Гиммлера.

Это трио и приговорило к смерти Рема, оставшегося верным партийной программе вожака четырех миллионов штурмовиков. И Гейдрих принялся за дело.

Первую фальшивку получил военный министр Бломберг, который пожаловался Гитлеру на приказ Рема, которого тот не отдавал:

«Согласно приказу начальника штаба Рема каждой группе и каждой обергруппе СА должна быть придана штабная охрана с ротой, вооруженной тяжелыми пулеметами».

После этого человек Гейдриха в форме обергруппен‑фюрера СА, т.е. якобы в генеральском чине, появился у полковника Франца Гальдера в Мюнстере и заявил ему:

«Я назначен вместо Вас начальником штаба военного округа. Прошу ввести меня в курс дела».

Гальдер поехал в Берлин к генералу фон Фричу, и тот успокоил его:

«Силы для контрмер стоят наготове».

Наконец в июне 1934 г. начальник абвера однажды утром обнаружил на своем письменном столе «секретный приказ» Рема, причем никто не мог сказать, как он туда попал:

«Момент вооружения наступил».

Командующий военным округом в Бреслау будущий генерал‑фельдмаршал фон Клейст получил кучу подобных сообщений и не скрыл своего подозрения:

«У меня создалось впечатление, что нас — рейхсвер и СА — стравливает третья сторона».

Начальник военного ведомства генерал фон Рейхенау выслушал его и сказал:

«Может быть. Но теперь слишком поздно».[57]

Было слишком поздно. Рейхсвер предоставил в распоряжение зондеркоманд Гейдриха оружие и казармы, где отмеченных в списке ставили к стенке через несколько минут после доставки. Завязывать им глаза было некогда. К 1957 г. были поименно установлены 191 человек, которые — часто не имея никакого отношения к СА — попали в расстрельный список Гейдриха и лишились жизни. На самом деле жертв было больше, и ни одного еврея среди них не было.

На утренней заре 30 июня 1934 г., когда все это происходило, Гитлер примчался в деревенскую гостиницу недалеко от Мюнхена и там ничего не подозревавшего Рема, который с радостью ждал приезда Гитлера и приготовил для него Книгу верности СА в переплете из кожи и стали, вытащили из постели. Полицейские чиновники доставили его в мюнхенскую тюрьму Штадельгейм. Гитлер медлил с приказом о расстреле своего старого товарища, с которым он на протяжении пятнадцати лет борьбы был на «ты». Он вернулся в Берлин, а там его ждал Гейдрих, раскопавший записку фон Трескова, самого знаменитого человека в берлинской криминальной полиции начала века:

«Гомосексуалисты редко отличаются твердым и честным характером; им не хватает силы воли и они охотно пользуются женским оружием интриг, лицемерия и лжи. Они совершенно непригодны для ответственных постов на государственной службе и в ближайшем окружении монарха их присутствие гибельно».

Выполняя приказ Гейдриха из Берлина, комендант концлагеря Дахау вошел в камеру Рема и разрядил в него весь магазин своего пистолета. Истекая кровью, Рем прохрипел: «Мой фюрер, мой фюрер» и испустил дух.

Вместе с Ремом из высшего руководства НСДАП ушел последний социалист. Вскоре после этого умер дряхлый президент Гинденбург, и у рычагов власти в Берлине не осталось ни одного человека, который не имел бы примеси еврейской крови. Рейхсверу Гитлер обещал за его поддержку при уничтожении его старых соратников, что он был и останется «единственным оруженосцем нации». Через несколько дней началось формирование войск СС. Фактическим руководителем полиции рейха стал Гейдрих, обладавший почти неограниченной властью. Его номинальным начальником был «рейхсфюрер СС», боязливый обыватель в пенсне, на которого Гейдрих смотрел как на помеху. На этот счет Гитлер успокаивал в Оберзальцберге своего помощника, который был моложе на 15 лет, с которым его связывала любовь к музыке и который мог плакать при звуках скрипки:

«Когда‑нибудь Вы станете моим наследником».

Date: 2015-09-24; view: 264; Нарушение авторских прав