Глава 3. А наверху, в хозяйской опочивальне, на исполинской кровати Катя очнулась от забытья

А наверху, в хозяйской опочивальне, на исполинской кровати Катя очнулась от забытья. Уже многие годы она не знала такого глубокого, такого целительного сна. Сегодня ее не посещали ни кошмары, ни даже обычные сновидения. Но пока она спала, ее не оставляло счастливое чувство, сознание того, что она обрела наконец того единственного мужчину, о котором мечтала всю жизнь. Мужчину, с которым она разделит свое тягостное уединение в каньоне.

Но стоило Кате стряхнуть с себя остатки сна, как блаженство внезапно растаяло. Постель рядом с ней была пуста и холодна, а внизу раздавались возбужденные голоса; женщина поняла, что в дом проникли чужие. Если бы посторонние просто бродили по кухне и столовой, это обстоятельство не слишком обрадовало бы хозяйку дома – однако дело обстояло еще хуже. Интуиция сразу подсказала Кате, откуда доносятся голоса. Чужие осмелились войти в заветную комнату, ее святая святых.

И так как Тодда не оказалось рядом, он, скорее всего, был с ними. Мысль об этом заставила Катю содрогнуться.

Она слишком хорошо понимала, каким неодолимым притяжением обладает Страна дьявола. Власть комнаты распространялась отнюдь не только на избранных. С одинаковой силой она манила гения и тупицу, живущего разумом прагматика и романтика, питающегося чувствами. В течение многих лет Катя имела возможность наблюдать, как это происходит. Бог свидетель, за эти годы она получила от магической комнаты немало. Благодаря неведомой силе, испускаемой стенами, женщина сохранила красоту, молодость и привлекательность, и для Кати посещение Страны дьявола немногим отличалось от посещения косметического салона: она приходила туда, чтобы стереть следы прожитых лет. Возможно, мир, который располагался за заветной дверью, и в самом деле был созданием дьявола, однако Катя не задумывалась над подобными мистическими вопросами. Благодаря комнате она оставалась молодой и красивой, вот и все. А теперь туда пробрались какие‑то люди, которые, как видно, тоже пожелали воспользоваться благами, неумолимо идущими на убыль. Ничего, Катя сумеет с ними справиться. Она прогонит их прочь! Прочь!

Катя поднялась и начала одеваться, прокручивая в памяти события минувшего вечера. Почему Тодда не оказалось рядом, когда она проснулась? Она знала лишь одну женщину, способную увести Тодда из ее, Катиной, постели, и эту женщину звали Тэмми. Толстая невзрачная сука, которой однажды уже удалось сманить его. По каким‑то непонятным причинам Тодд питал к этой уродине нечто вроде привязанности. В сущности, тут не было ничего плохого. Подобные чувства делали ему честь. Доказывали, что у него есть сердце. Однако в той жизни, что ожидала Тодда и Катю, его жирной приятельнице не было места. Она сделала свое дело – и теперь настало время избавиться от нее.

Одевшись, Катя подошла к зеркалу. Длительный сон, несомненно, пошел ей на пользу. Давно уже ее глаза не сияли так ярко. Ей даже удалось улыбнуться собственному отражению.

Как печально, размышляла Катя, выходя на лестничную площадку, что мелкие, но досадные неприятности преследуют ее с детства, отравляя ей всю жизнь. Впрочем, теперь никто и ничто не помешает ей наслаждаться своим маленьким раем. Зеффер устал, Зеффер превратился в помеху – и он умер. Соперницу, которая стоит у нее поперек дороги, ожидает такой же удел. И если все сложится так, как замыслила Катя, смертельный удар нанесет не кто иной, как Тодд. Да, это будет замечательно – он сам возьмет и покончит с этой надоедливой сукой. Необходимо, чтобы он уяснил: всякого, кто осмелится проникнуть в обитель Кати Люпи, неизбежно ожидает смерть. К тому же одна непререкаемая истина гласит: ничто не сплачивает людей так крепко, как пролитая вместе кровь.

Эппштадту наконец удалось прогнать из своего сна изрядно надоевших ему Пикетта, Брамса и эту толстуху. Они пустились наутек, а Гарри, стоя поодаль, с гордостью разглядывал изумительную женщину, созданную его воображением.

Ему нечасто доводилось иметь дело с женщинами, наделенными незаурядным умом. Некоторое время одна из таких женщин, Даун Стал, возглавляла студию «Коламбия Пикчерз», и общение с ней неизменно доставляло Эппштадту удовольствие. Но в прискорбно молодом возрасте она умерла от рака мозга, и это стало для Эппштадта чувствительной потерей. Откровенно говоря, среди актрис тоже порой встречались неглупые особы, способные при случае ввернуть несколько хлестких фраз, – так, Джеми Ли Кертис обладала на удивление острым языком, да и Сьюзан Сарандон и Джоди Фостер тоже за словом в карман не лезли. Но по большей части смазливая мордашка была их главным и единственным козырем. Из каких же запасников, с недоумением спрашивал себя Эппштадт, фантазия его добыла материал для этого причудливого образа, называемого Лилит? Как сумел он создать не только женщину, поражающую красотой тела и выразительностью речи, но и окружающий ее мир, загадочный и странный, как картины Иеронима Босха.

– На что ты смотришь? – спросила Лилит.

Она начала уже неспешно спускаться в подземный мир, однако, поймав пристальный взгляд Эппштадта, остановилась и вновь обратила к нему лицо.

– На тебя, – откровенно признался он.

– Не смотри так.

Сказав это, Лилит повернулась к нему спиной и продолжила спуск.

– Подожди! – закричал он. – Я хочу поговорить с тобой! – И бесцеремонно схватил ее за подол длинного развевающегося одеяния. – Ты что, не слышишь? Я сказал, подожди.

Снисходительность, за миг до этого светившаяся в глазах Лилит, исчезла без следа. Она окинула наглеца уничтожающим взглядом.

– Подождать? – ледяным тоном изрекла она. – Но почему ты решил, что я должна повиноваться твоим приказам?

Сказав это, она глянула вниз, и Эппштадт с удивлением ощутил какое‑то шевеление у себя под ногами. «Что еще за чертовщина?» – подумал он. Отступив на несколько шагов, он увидел, что несколько новых побегов пробили землю около самой «пасти ада». Теперь они проросли более плотно и быстро захватили пространство рядом с Эппштадтом.

– Что это? – недоуменно спросил он.

Гарри чувствовал, как острые побеги впиваются ему в лодыжки, однако пока это легкое покалывание не слишком его беспокоило. Впрочем, когда он попытался поднять ногу, это причинило ему жгучую боль. Эппштадт пронзительно вскрикнул. Прыгая на одной ноге, он задрал штанину. На лодыжке он заметил не меньше дюжины глубоких ранок, все они кровоточили.

– Черт, – пробормотал Эппштадт.

Этот затянувшийся сон окончательно перестал ему нравиться. Теперь Гарри хотел только одного – очнуться. К тому же проклятые растения принялись за другую его ногу. Чтобы не повторять собственную ошибку, Эппштадт, не двигаясь с места, попытался затоптать побеги. Однако, осторожно приподняв вторую штанину, с ужасом убедился, что тонкие стебли успели врасти в его плоть и мускулы. Он видел, как красные ростки извиваются под кожей; они росли и становились все более разветвленными, опутывая его ноги сетью. Эппштадт схватился за лодыжку в том месте, где стебель вошел в кожу. Побег был не толще волоса, но извивался между пальцами Эппштадта, полный решимости проникать все глубже. Гарри попытался извлечь злостное растение из‑под кожи, но его пронзил приступ дикой боли. Меж тем побеги, разветвляясь, достигли колена.

Из глаз Эппштадта хлынули слезы. Тщетно пытаясь сморгнуть их, он испуганно взглянул на Лилит. Та невозмутимо наблюдала за происходящим.

– Твоя взяла, – простонал Эппштадт. – Вижу, на что ты способна.

Ответа не последовало.

– Прекрати это, – простонал он.

Лилит, слегка прикусив верхнюю губу, казалось, задумалась о том, как поступить дальше. Эппштадт не сводил глаз со своих ног. Побеги, которые ему удалось затоптать, сменились новыми, и те уже достигли нескольких дюймов высоты и опять проникли ему под кожу.

– Господи, нет, – прошептал он, умоляюще глядя на свою мучительницу. – Прошу тебя, не надо. Я ошибался.

Боль была так сильна, что Гарри едва ворочал языком.

– Прошу, прекрати. Я не заслужил такой пытки.

Хотя перед глазами Эппштадта все расплывалось от слез, он разглядел, как Лилит ответила на его мольбу. Она медленно покачала головой.

– Ты что, спятила?! – завопил он из последних сил. – Положим, я был не прав. Но я ведь попросил прощения. Какого черта тебе еще надо?

Новый, еще более сильный приступ боли пронзил его колено. Он рванул штанину с таким отчаянием, что ткань треснула по шву и нога обнажилась до самого паха. Колено Эппштадта превратилось в подобие клумбы – там распустились несколько маленьких цветочков, испускавших запах настолько едкий, что у бедняги закружилась голова. Он бросил полный укоризны взгляд на женщину, так жестоко наказавшую его за дерзость. Казалось, Эппштадт все еще надеялся, что язык его сумеет найти слова, способные смягчить сердце супруги дьявола. Однако участь его была решена. Лилит равнодушно повернулась к нему спиной и продолжила свой путь вниз, в подземный мир.

Эппштадт ощущал, как безжалостные растения проворно карабкаются от его коленей к паху. Теперь зацвели не только его колени, но и бедра – там, прорвав кожу, распустилось не меньше двух десятков цветов. Кровь, хлеставшая из ран, ручьями стекала по ногам и насквозь пропитала остатки брюк. Едкий запах все усиливался, и наконец Эппштадт потерял сознание. Он рухнул на спину, прямо на поджидавшие его острые побеги, которые стали смертным ложем для председателя совета директоров студии «Парамаунт».

– Что, черт побери, случилось с этим кретином Эппштадтом? – спросил Тодд, оглядываясь назад. – Почему он валяется на траве?

Благодаря влажным испарениям, идущим от нагреваемой солнцем земли, туманная дымка повисла в воздухе между «пастью ада» и дверью, к которой стремились участники экспедиции. Подробности расправы над Эппштадтом ускользнули от них. Они видели лишь, что по непонятным причинам тот опустился на землю и теперь возлежит среди цветов.

– По‑моему, с ним что‑то неладно, – заметил Джерри. – Несколько секунд назад я слышал какой‑то крик.

– Но сейчас‑то он не кричит, – возразила Тэмми. – Похоже, он прилег отдохнуть.

– Совсем свихнулся, – процедил Тодд. – Впрочем, он никогда не отличался умом.

– Что ж, его дело, – подытожил Джерри. – Если он хочет остаться здесь, пусть остается.

Оба его спутника не стали возражать.

– После вас, – галантно произнес Джерри, предоставляя Тэмми право первой переступить через порог.

Она не заставила себя упрашивать, и Джерри с Тоддом поспешно тронулись за ней.

Напоследок Тодд обернулся, чтобы взглянуть на изменившийся до неузнаваемости пейзаж. Корабли, неизменно видневшиеся на горизонте, исчезли, словно ветер, которого они так долго ожидали, наполнил наконец их паруса. Небольшое селение за рекой, через которую были перекинуты два моста, испепеляющий солнечный свет выжег дочиста, а река, судя по всему, высохла. Прежде рассказы Зеффера не внушали Тодду доверия, но теперь он убедился в их правоте. Этот таинственный и пленительный мир представлял собой тюрьму, в которой несколько веков томился герцог. Теперь, когда охота завершилась, и сын сатаны вернулся к своим родителям, мир этот стал ненужным и прекращал свое существование.

Время Страны дьявола кончилось. Жар нарисованного на потолке солнца разрушал ее – плитку за плиткой, образ за образом.

– Эппштадт! – что есть мочи закричал Тодд. – Ты идешь или нет, идиот несчастный?

Но человек, лежавший среди цветов, не двинулся с места, и Тодд не стал больше звать. В конце концов, Эппштадт всю жизнь поступал по‑своему, ни с кем никогда не считаясь.

Между тем Эппштадт, распростертый на земле, слышал голос Тодда и даже хотел ответить, но язык более не повиновался ему. Несколько побегов пронзили его позвоночник и основание черепа, вызвав полный паралич.

Стебли прорастали в его мозгу, изглаживая воспоминания. Однако сознание Гарри еще не угасло полностью, и он понимал: ему пришел конец. Он ощущал, как растения‑убийцы пронзают горло, как подбираются к глазам, чтобы навсегда лишить его зрения. Но все это пугало его куда меньше, чем мысли о смерти, которым он порой предавался в часы праздности.

Думая о смерти, Эппштадт никогда не предполагал, что его ожидает подобный конец; но ведь и жизнь его сложилась совсем не так, как он рассчитывал. В молодости он мечтал стать художником. Однако выяснилось, что он лишен и малейшего проблеска таланта. Профессор в художественной школе заявил, что никогда не встречал молодого человека, столь мало одаренного чувством прекрасного. Интересно, что бы он сказал сейчас, этот старый осел? Ему пришлось бы признать, что Эппштадт красиво обставил собственную кончину, – что может быть прекраснее, чем напоследок превратиться в роскошную клумбу и…

Эппштадт не успел закончить свою последнюю мысль. Один из цветов Лилит распустился в его мозгу, вызвав сильнейшее кровотечение и положив конец всем мыслям, чувствам и воспоминаниям, когда‑либо жившим в этом теле.

Растения, равнодушные к смерти, продолжали пробивать уже бездыханную плоть, выбрасывая все новые побеги и бутоны, и вскоре никто бы не догадался, что на земле лежит труп человека. Со стороны его можно было принять за гниющее полено, увитое цветами, которые жадно впитывали лучи необычайно яркого солнца.

Date: 2015-09-24; view: 287; Нарушение авторских прав