Глава 1. Земля разверзлась, и, словно с приходом фантастической весны, десятки тысяч багровых побегов, острых

Земля разверзлась, и, словно с приходом фантастической весны, десятки тысяч багровых побегов, острых, как иглы, пронзили ее поверхность. Изломанная глубокая расщелина разрезала землю неподалеку от того места, где стояла клетка с сыном дьявола.

Гудение громадного механизма нарастало, и вскоре стало понятно, что источник мощного звука приближается к поверхности земли. В расщелине показалась голова огромной змеи. Острые багровые побеги продолжали расти с потрясающей быстротой, и с каждой секундой земля рождала все новые; особенно густо они опутали пространство вокруг расщелины. Когда высота неведомых растений достигала примерно фута, они на глазах покрывались бесчисленными пунцово‑черными цветами, испускавшими резкий запах, не известный никому из ошеломленных очевидцев происходящего (за исключением, разумеется, Квафтзефони). Подобно запаху специй, аромат этот был терпким и пряным – но ни один повар на свете не решился бы его использовать; столь сильный и едкий запах заглушил бы вкус самого изысканного блюда. Он был таким назойливым, что вызывал у всех присутствующих легкую тошноту.

Эппштадт, обладатель наиболее слабого нутра, не сумел удержаться от рвоты. К тому времени, как он извергнул из себя вчерашний ужин, стремительный рост диковинных растений прекратился. Пунцово‑черные цветы моментально увяли, лепестки их пожухли. Чудовищно бурная весна сменилась осенью. Запах, испускаемый растениями, стал иным. Он уже не казался ни тошнотворным, ни едким, ни навязчивым.

Теперь этот аромат проникал в сознание каждого из присутствующих, пробуждая самые сладостные, самые упоительные воспоминания о том, что утрачено навсегда. Пребывая в пленительной власти этих воспоминаний, никто не мог сказать, что именно ему грезится. Видения, вызываемые чудесным ароматом, были слишком мимолетны, слишком неуловимы. Но всякий, кого они посетили, ощущал, что чувства его становятся особенно пронзительными, а душа – впечатлительной и ранимой. К тому времени, как «пасть ада» разверзлась окончательно и из длинных остроконечных теней появилась Лилит, диковинные растения успели проникнуть в душу каждого, кто с содроганием ждал появления супруги дьявола. Отныне все, что они когда‑либо увидали, сказали и сделали, было пропитано чудодейственным благовонием.

Была ли жена дьявола красива? Возможно, да. Всепроникающий аромат был прекрасен. Тело ее в клубах благовонного дыма восхищало совершенством форм; что же касается лица, то бесстрастный наблюдатель мог бы заметить, что своим оттенком и расплывчатыми чертами оно напоминает гниющие цветы.

Голос Лилит – как опять‑таки мог заметить лишь тот, кто не пребывал во власти магического аромата, – отличался резкостью и неблагозвучностью, а платье, весьма длинное, просторное и потребовавшее немалого труда (на нем миллионы раз повторялся один и тот же узор, вышитый вручную), свидетельствовало о навязчивой идее, даже о безумии, охватившем его владелицу, но уж, никак не о хорошем вкусе.

Несмотря на то, что потрясенные свидетели явления супруги дьявола не обладали возможностью трезво и здраво судить о внешних и внутренних качествах Лилит, кое‑что можно было сказать о ней со всей определенностью. Во‑первых, она пребывала в превосходном настроении. Увидев свое дитя, заключенное в клетку, она разразилась громким раскатистым смехом, хотя от взора ее не могло ускользнуть, что у мальчика‑козла отрублена рука. Насмотревшись вдоволь на обожаемого сына, Лилит обратилась к герцогу, и речь ее полилась плавно и изысканно.

– Ты немало пострадал за злодеяние, совершенное против меня и моей семьи, – изрекла она на безупречно правильном английском языке, который герцог непостижимым образом понял. – Имеешь ли ты представление о том, сколько лет провел, преследуя это несмышленое дитя, моего сына?

И Лилит указала пальцем на мальчика‑козла, который вновь принялся хныкать и стонать, так что ей пришлось успокоить его, похлопав ладонью по прутьям клетки.

Герцог ответил, что не имеет ни малейшего понятия о том, сколько времени длилась изнурительная охота.

– Что ж, тем лучше для тебя, – заявила Лилит. – Но кое‑что тебе все же следует открыть, ибо иначе ты не поймешь, что случится после того, как я заберу своего сына. Так знай же, что реальная твоя жизнь – те семь десятилетий, что отпущены человеку на земле, – закончилась много веков назад.

Герцог устремил на Лилит взгляд, полный тягостного недоумения, но мгновение спустя до него дошло значение слов, и в глазах его мелькнул ужас. Он понял, что он и его люди провели жизнь в тщетной погоне за дьявольским ребенком, который за все время преследования едва ли повзрослел на два года.

– Мой отец, – прошептал герцог. – Мои братья. Что с ними?

– Они давно мертвы, – сообщила Лилит, и во взоре ее мелькнула тень сочувствия. – Все, кого ты некогда знал, умерли.

Лицо герцога словно окаменело, но слезы наполнили его глаза и потекли по впалым щекам.

– Если бы ты и твои люди не поддались власти низменных инстинктов, все было бы иначе, – продолжала Лилит. – Вы бы нашли себе достойных жен и провели бы свой век в любви и счастье. Но вам нравилось убивать, не так ли? Лишать жизни ни в чем не повинных кабанов и оленей. Поэтому вы и оказались здесь. На краю собственной могилы.

Смысл этих слов, по‑видимому, состоял в том, что время герцога истекло и сейчас, когда охота завершилась и он искупил свою вину, его ожидает награда Смерть, обычная смерть без всяких прикрас.

– А теперь отдай мне моего сына, – изрекла Лилит. – И мы покончим с этим злополучным делом раз и навсегда.

Однако Эппштадт вновь подал голос. До поры до времени он наблюдал за происходившим с кривой, но довольной ухмылкой. Причины подобной радости были просты. Эффектный спектакль, разыгравшийся на глазах у Гарри – разверзшаяся земля, диковинные цветы, чудный запах, пробуждающий воспоминания, – окончательно убедил председателя совета директоров студии «Парамаунт» в справедливости собственных догадок. Теперь Эппштадт окончательно убедился, что на самом деле лежит без сознания где‑нибудь в доме (скорее всего, оглушенный тяжелым предметом, свалившимся ему на голову во время землетрясения), а все эти чудеса являются плодом его разыгравшегося от удара воображения. Правда, в этих бредовых видениях он проявлял недюжинную волю и настойчивость, что редко случалось с ним во сне; впрочем, он и сны‑то видел крайне редко, а проснувшись, тут же забывал. Уверившись в собственной способности направлять эти невероятные фантазии по своему усмотрению, Гарри не собирался позволять событиям развиваться по нежелательному сценарию. К тому же роль посредника была для него привычной. А потому Эппштадт сделал шаг вперед и протянул руку, явно намереваясь помешать герцогу подойти к клетке с пленником.

– Я думаю, вам не стоит этого делать, – произнес он, помогая себе жестами, поскольку далеко не был уверен в том, что этот странный тип в диком костюме его понимает. – Как только вы прикоснетесь к этому ублюдку, вы умрете. Поняли?

– Заткнись, Эппштадт, – предостерег Тодд. – Не вмешивайся.

– Но почему? Чего мне бояться? Это всего лишь сон…

– Это не сон, – возразил Джерри. – Это явь. Все здесь так же реально, как и…

– О господи, Брамс, хватит пороть чушь. Знаешь, что я сделаю, когда разберусь со всем этим бредом и наконец очнусь? Дам тебе хорошего пинка под задницу.

И Эппштадт осклабился, явно довольный, что так лихо отшил собеседника.

– Если ты будешь лезть не в свое дело, придурок, тебе придется сильно пожалеть, – процедил Тодд. – Джерри прав. Это не сон.

– Что за хреновину вы оба несете! – скорчил пренебрежительную гримасу Эппштадт. – Посмотрите только вокруг! Разве вся эта чертовщина может быть реальной? Все это я вообразил – я, и никто другой! Уверен, вы все считали, что фантазия у меня бедная, как у учительницы начальных классов. Как бы не так!

– Эппштадт, – перебил его Тод, – твоя долбаная фантазия здесь совершенно ни при чем.

Тут Гарри издал что‑то вроде ослиного крика, который обычно сопровождает неправильный ответ в телевикторинах. Он буквально упивался сознанием своей правоты и превосходства над остальными, над этими тупоголовыми кретинами.

– Ошибаешься, мой мальчик! Самым прискорбным образом ошибаешься. Вижу, ты никак не можешь врубиться в ситуацию. Хочешь, я тебе кое‑что скажу, пока этот гребаный сон не прервался? Тем более и момент сейчас подходящий. Так вот, Голливуд давно не видал такого дрянного актеришки, как ты. Честно говоря, когда смотришь фильмы с твоим участием, хочется рыдать. Рыдать оттого, что такой безнадежный бездарь ухитрился пролезть на экран. Мы в «Парамаунт» просто слезами горючими заливаемся, когда ты пытаешься от страсти разорваться в клочки.

– А ты просто старая, облезлая паскуда.

– Возможно, ты прав, мой милый. Только ты в миллион раз хуже. Ты – пустое место, и ничего больше. И не забывай, это ведь я убеждал шайку идиотов, привыкших думать задницами, а не головами, выложить тебе кругленькую сумму. За демонстрацию смазливой физиономии весьма сомнительных достоинств, которой наградил тебя Бог.

Эппштадт повернулся к Лилит, которая наблюдала за перепалкой с таким любопытством, словно перед ней проделывала забавные штучки дрессированная собака редкой породы.

– Простите мою бестактность, мадам, – галантно произнес он. – Наверное, мне не следовало упоминать Бога в вашем присутствии. Полагаю, это слово вас коробит.

– Бог? – произнесла Лилит. – Я ничего не имею против Бога.

Эппштадт собирался продолжить упражнения в остроумии, но Лилит, внезапно потеряв к нему всякий интерес, отвернулась.

Она издала мелодичный свист, и из темной пасти земли на зов явились две женщины. Груди их были обнажены, на головах – ни единого волоска. При виде женских лиц и грудей, а может, и того и другого, мальчик‑козел вновь пришел в возбуждение, захныкал и заметался по своей клетке.

– Это конец, – обратилась Лилит к герцогу. – Я забираю его. Хочешь сказать что‑нибудь на прощание?

Герцог покачал головой и сделал выпад мечом в сторону Эппштадта, предостерегая того от вмешательства. Гарри не двигался с места, пока острие меча не коснулось его заляпанной грязью рубашки. Лишь тогда он с пронзительным воплем отскочил в сторону.

– Он вас задел? – участливо осведомился Джерри.

– Заткнись, задница, – огрызнулся Эппштадт.

Однако он счел за благо отказаться от дальнейших попыток встревать в разговор герцога с супругой дьявола. Клетку открыли, и Лилит, ухватив своего изувеченного отпрыска за член и яйца, извлекла его на свободу.

– Возьмите его, – обратилась она к своими лысым прислужницам и без всякой материнской нежности швырнула им мальчика‑козла. Они подхватили мальчонку на лету и направились к зияющему отверстию.

– С этим покончено, – кивнула головой Лилит.

Она резко повернулась и чуть приподняла подол своего украшенного диковинной вышивкой одеяния, чтобы оно не путалось под ногами.

– У тебя были дети? – взглянула она на герцога. Он молча покачал головой.

– Тогда ты будешь лежать с теми, кто жил до тебя, а не с теми, кто пришел после. Это хорошо. По‑моему, очень печально – встретиться в могиле со своими же собственными детьми. – Лилит склонила голову. – Настал момент прощания. Я знаю, ты заслужил отдых.

Лилит сказала все, что намеревалась сказать, и сделала шаг к бездонной расщелине. Однако выяснилось, что Эппштадт еще не успокоился.

– Примите мое восхищение, мадам, – начал он рассыпаться в любезностях. – Должен сообщить, такие женщины, как вы, встречаются нечасто. Знаете, обычно бывает так – или сиськи, или мозги. А вам природа подарила и то, и другое. Мне даже немного жаль, что это только сон. С такой женщиной я не прочь познакомиться и наяву.

Лилит бросила на него холодный взгляд, который менее самодовольного человека обратил бы в бегство. Но Эппштадт, по‑прежнему воображавший себя непререкаемым властелином собственных фантазий, остался нечувствителен к ледяному гневу, которым окатила его супруга дьявола.

– Возможно, мы с вами уже встречались? – светским тоном осведомился он. – Я в этом почти уверен. Наверняка я извлек ваш прелестный образ из богатых запасников своей памяти.

– Прекрати, – прошептал Тодд.

– Что прекратить?

– Свои дурацкие игры. Сейчас не время. И не место.

– Мой сон – что хочу, то и делаю, – отрезал Эппштадт. – А вы все можете отсюда убираться ко всем чертям. И ты, пидор долбаный, и ты, Пикетт, и эта твоя толстозадая подружка. – Он махнул рукой в сторону Тэмми. – Убирайтесь все! Надоели до коликов! Не желаю вас больше видеть.

Тодд взглянул на Лилит, словно спрашивая у нее разрешения уйти. Она медленно кивнула – сначала Тодду, потом Тэмми и, наконец, Джерри.

– Ты уверен, что не желаешь составить нам компанию и уйти отсюда, пока не поздно? – обратился Тодд к Эппштадту.

– Пошел в задницу.

Джерри уже повернулся спиной к «пасти ада» и торопливыми шагами направился к спасительному порогу. Тэмми собиралась последовать его примеру, однако замешкалась, увидав герцога и двух его охотников, лежавших в траве на опушке леса. Как они там оказались, из каких соображений улеглись на земле, Тэмми не знала.

Но вдруг она заметила, что тела их уже разлагаются – притом что все трое были живы и пристально смотрели в небеса, где взаимное расположение светил продолжало меняться. Казалось, этих людей ничуть не тревожило то, что происходит с их телами; они радовались покою, обретенному после стольких томительных лет, за время которых они никак не могли разорвать замкнутый круг. Все трое лежали недвижно, и кожа их оползала с костей, в ушах копошились жуки‑могильщики, а в ноздрях – мухи.

Тэмми не стала ждать, чем все это кончится. У нее не хватило смелости. Торопливо повернувшись, она бросилась вслед за Джерри.

Когда она поравнялась с Брамсом, тот сказал:

– Погляди.

– Я видела.

– Я не про это, – покачал головой Джерри. – Погляди в небо. Конец близок. Это так грустно, что не выразишь словами.

Date: 2015-09-24; view: 238; Нарушение авторских прав