Глава 2. Хотя Зеффер вполне убедительно объяснил, что скрывается в подвалах дома, Тэмми все равно начала разговор с вопроса

Хотя Зеффер вполне убедительно объяснил, что скрывается в подвалах дома, Тэмми все равно начала разговор с вопроса, который не давал ей покоя с тех пор, как она впервые здесь оказалась. Она вернулась к кухонному столу, за которым недавно ела пирог с вишнями, уселась и спросила:

– Так чего вы боитесь?

– Я уже устал повторять: мне нельзя здесь оставаться. Она разозлится. И тогда мне несдобровать.

– Это не ответ. В конце концов, Катя – всего лишь женщина. Пусть злится, сколько душе угодно.

– Ты не знаешь, на что она способна.

– Откуда мне знать, если никто ничего мне о ней не рассказывает! Расскажите – и возможно, я пойму.

– Рассказать о Кате… – процедил он с таким недоумением, словно Тэмми просила его о невозможном. – Как я могу рассказать о том, что видели эти стены, о том, что было со мной! И о том, что было с ней…

– Попробуйте, может, получится.

– Я не знаю, как к этому приступить, – едва слышно прошелестел Зеффер.

Голос его с каждым словом становился все более слабым и тусклым – Тэмми казалось, что ее собеседник вот‑вот окончательно лишится дара речи. Он опустился на стул напротив нее и погрузился в молчание.

– Хорошо, давайте я попробую вам помочь, – предложила Тэмми. Минуту она помолчала, раздумывая, а потом заявила: – Начните с этого дома. Расскажите, кто его построил, зачем и когда. Как вы здесь оказались. И как здесь оказалась она.

– В те времена мы все делали вместе.

– Но кто она такая?

– Я уже говорил, кем она была в прошлом: Катей Люпи, кинозвездой. Некогда ее называли одной из ярчайших звезд на небосклоне Голливуда. В те дни этот дом был самым знаменитым в Лос‑Анджелесе. Каждый мечтал попасть сюда.

– А весь остальной каньон тоже принадлежит ей?

– Да, конечно. Каньон Холодных Сердец. Именно поэтому его так и назвали. Катя, знаете ли, пользовалась репутацией бессердечной суки, – Зеффер улыбнулся, хотя улыбка у него вышла скорее жалкой, чем веселой, – должен признать, вполне заслуженной репутацией.

– А что за жуткие существа здесь обитают?

– Существа? Кого ты имеешь в виду?

– Неужели не ясно, кого я имею в виду? – В голосе Тэмми послышалось раздражение. – Монстров. Тех, что на меня набросились.

– А, вот ты о чем. Это отродья мертвецов.

– Вас послушать, так отродья мертвецов – это самое обычное дело, о котором и упоминать не стоит. Наверное, вы мне не поверите, но у нас в Сакраменто мертвецы не производят потомства. Они спокойно гниют в земле.

– Здесь все иначе.

– Биллем, объясните мне, ради бога, каким образом мертвецы могут иметь детей – здесь или в любом другом месте.

– Ты же сама их видела. Поверь своим глазам – вот и все, что я могу тебе посоветовать.

Тэмми сердито затрясла головой. Она пыталась ему поверить и все же ничего не могла понять. Неужели законы, по которым живет мир, не являются едиными и непреложными и существует место, где они не имеют никакой силы? Это не укладывалось у нее в сознании.

– Сказать по правде, я и сам ничего не знаю, – произнес Зеффер, словно услышав ее невысказанный вопрос. – В течение многих лет призраки совокуплялись с животными, и в результате появились создания, о которых ты спрашиваешь. Возможно, состояние, в котором пребывают мертвые, ближе к животному. Впрочем, объяснить это невозможно. Одно несомненно: они существуют. Мы видели их собственными глазами – и ты, и я. Это гибриды – вот и все, что можно о них сказать с уверенностью. Иногда они бывают не лишены своеобразной красоты. Но чаще уродливы… как смертный грех.

– Понятно. Гибриды так гибриды. Но откуда здесь взялись мертвецы? И почему они стали призраками? Из‑за нее?

– Полагаю, все это можно истолковать по‑разному…

Зеффер осекся, мгновение помолчал, размышляя о чем‑то, затем поднялся на ноги с таким усилием, словно каждое движение доставляло ему неимоверные страдания. Он подошел к раковине, открыл кран на полную мощность и принялся пить пригоршнями, шумно втягивая воду. Утолив жажду, Биллем закрыл кран и через плечо бросил взгляд на Тэмми.

– Я чувствую, ты имеешь право знать все… после того, что тебе пришлось вынести. Ты заслужила правду. – Он повернулся и пристально взглянул на женщину. – Но прежде, чем я начну рассказывать, должен предупредить: не уверен, что разбираюсь во всем этом лучше тебя.

– Но я‑то вообще ничего не понимаю, – пожала плечами Тэмми.

Он кивнул.

– Хорошо, начнем. Но с чего? Ах да, с Румынии. – Зеффер провел рукой по лицу, стряхивая капли воды. – При рождении эта женщина получила имя Катя Лупеску. Она появилась на свет в Румынии, в маленькой деревеньке под названием Равбак. Летом тысяча девятьсот двадцать первого года, вскоре после того, как мы построили этот дом, я вместе с ней совершил путешествие на ее родину. Мать Кати была тяжело больна, и предполагалось, что жить ей осталось не более года. Катя выросла в ужасающей бедности, – продолжал Зеффер. – В унизительной, беспросветной нищете. Но тогда, в тысяча девятьсот двадцать первом, она была уже кинозвездой первой величины, вернувшейся под родной кров. Произошедшая с ней перемена могла поразить кого угодно. Трудно было поверить, что оборванная девчонка превратилась в столь блистательную даму. Поблизости от деревни, где родилась Катя, располагалась старая крепость – в двадцатые годы там находился монастырь ордена святого Теодора. Нам с Катей было дозволено посетить крепость, но она не проявила особого интереса ни к обшарпанным стенам, ни к монахам, у которых скверно пахло изо рта. Откровенно говоря, меня все это тоже не слишком привлекало, но мне хотелось дать Кате возможность без посторонних ушей и глаз пообщаться со своими близкими, вспомнить о прошлом. Именно поэтому на следующий по приезду день я в одиночестве отправился в монастырь. Сопровождавший меня монах сообщил, что орден ныне переживает тяжелые времена и братия вынуждена распродавать свое имущество. Гобелены, мебель, утварь – все это можно было купить. Но мне вся эта рухлядь была совершенно ни к чему, и я уже собирался уйти. Тогда монах сказал: «Позвольте мне показать вам кое‑что особенное. Кое‑что необычное». «Ладно уж, потеряю лишних десять минут, – подумал я. – Спешить мне некуда». Вслед за монахом я спустился вниз по лестнице и оказался в удивительной комнате. Никогда прежде я не встречал ничего подобного.

– И что это была за комната?

– Стены ее были выложены плитками – тысячами плиток, – и все эти плитки покрывала затейливая роспись. Стоило войти в комнату, как мне показалось, будто я попал в иной мир. Впрочем, нет, не показалось. Я действительно попал в иной мир.

Зеффер смолк, погрузившись в воспоминания; теперь, много лет спустя, эти дивные изразцы по‑прежнему внушали ему благоговейный ужас.

– И что это был за мир? – настаивала нетерпеливая Тэмми.

– Одновременно реальный и диковинный. Мир, который не могла бы породить даже самая причудливая фантазия. Он вмещал в себя небо и море, животных и птиц. Но он вмещал в себя также и ад – легкую примесь ада, которая заставляла людей воспринимать окружающее много острее.

– Каких людей?

– Точнее говоря, одного человека. Его звали герцог Гога. Он был там, на стенах. Предавался охоте, которой суждено было длиться до скончания времен.

– Предводитель всадников – герцог, – сообщила Катя.

– Это я понял, – кивнул Тодд.

– Он жил в стародавние времена. Не знаю точно, когда именно. В детстве, слушая подобные истории, не обращаешь внимания на подробности. Запоминаешь лишь суть. А суть эта состояла в следующем.

Однажды осенью герцог отправился на охоту – он делал это каждый день, ибо охота была его излюбленным занятием. В зарослях он увидел некое существо, которое принял за козла, запутавшегося в ветвях. Герцог соскочил с лошади и сказал своим людям, что сам прикончит животное. Он питал особую неприязнь к козлам и имел на то вескую причину: когда герцог был ребенком, козел лягнул его копытом. На лице герцога до сих пор сохранились шрамы, которые начинали ныть в непогоду и не давали ему забыть о своей ненависти. Возможно, он сам понимал, что ненавидеть козлов – смешно и недостойно столь славного мужа, но порой мы не властны в своих чувствах. Без сомнения, не нанеси один из представителей козлиного племени увечье малолетнему герцогу, у него вряд ли возникло бы желание собственноручно забить запутавшегося в зарослях козла. И, что самое ужасное, в тот день давняя история повторилась. Стоило герцогу приблизиться к животному, как оно, внезапно взбрыкнув, ударило его по лицу копытом. Из разбитого носа хлынула кровь, а козла меж тем и след простыл.

Герцог был в ярости. Никогда прежде он не впадал в подобный гнев. Во второй раз в жизни он не сумел совладать со столь жалкой тварью, как козел. Заливаясь кровью, он вскарабкался на лошадь и бросился в погоню, продираясь сквозь непроходимую чащобу. Его людям пришлось мчаться вслед за ним, ибо сопровождать герцога везде и всюду было их первейшей обязанностью. Вскоре они стали замечать, что лес вокруг становится все более странным и необычным. Все они чувствовали, что разумнее всего было бы повернуть коней и вернуться в крепость.

– Но Гога не имел ни малейшего намерения так поступать? – вставил Пикетт.

– Разумеется, нет. Он был одержим одним желанием: во что бы то ни стало догнать животное, дерзнувшее нанести ему удар. Жажда мести кипела в его крови. Он хотел вспороть козлиное брюхо мечом, извлечь сердце и съесть его сырым. Столь велика была овладевшая им ярость.

И герцог продолжил преследование. Спутники его, опасаясь возражать своему господину, послушно следовали за ним, отдаляясь от крепости и от знакомых троп, все дальше углубляясь в лесные дебри. Постепенно герцог начал прислушиваться к боязливому шепоту своих людей и понял, что страхи их обоснованны. В зарослях, куда завел их злополучный козел, встречались диковинные существа, отнюдь не похожие на создания Божьи. Меж деревьями мелькали удивительные твари, каких герцог, бывалый охотник, никогда прежде не видал в лесах вокруг крепости. Странные твари, смущавшие взор.

Слушая Катю, Тодд рассматривал темную чащу, где только что скрылись Гога и его свита. Возможно, это и есть тот таинственный лес, который она описывает? Наверняка это так. Те же самые всадники. Те же самые деревья. Иными словами, сейчас он пребывал в той самой истории, которую рассказывала Катя.

– …Но несмотря ни на что, герцог упорно пробирался через гущу деревьев, погоняя свою измученную лошадь. Проворный козел уводил его все дальше от дома. Наконец Гога и его свита оказались в глуши, где, судя по всему, никогда не ступала нога человеческая. Тут уж все спутники герцога, даже самые преданные и отважные, стали молить его повернуть назад. Воздух в том неведомом лесу был пропитан едким запахом серы, и сквозь топот копыт до всадников доносились приглушенные рыдания, словно под жесткой, пыльной землей таились живые души.

Но герцог не привык отказываться от своих намерений.

– Что вы за горе‑охотники, если не можете догнать поганого козла? – насмешливо спросил он у своих людей. – Или вы не верите в милосердие Всевышнего? Тем, чьи сердца чисты, нечего опасаться.

И охотники продолжали путь, вполголоса шепча молитвы и умоляя Господа о помощи и защите.

Наконец, после долгого преследования, они вновь увидели свою добычу. Козел стоял в роще, в окружении деревьев – настолько старых, что они, вероятно, были посажены еще до Всемирного потопа. Грибы, росшие на их узловатых, спутанных корнях, распространяли запах гниющей плоти.

Герцог спрыгнул с лошади, выхватил меч и приблизился к козлу.

«Кем бы ты ни был, пришел твой смертный миг», – изрек он, обращаясь к животному.

– Эффектная реплика, – заметил Тодд.

– Козел взбрыкнул, явно намереваясь лягнуть герцога копытом в третий раз, но Гога был начеку. Он ловко вонзил меч в брюхо животного. Ощутив, как безжалостная сталь рассекает внутренности, козел издал жалобный плач…

Катя помедлила» ожидая, пока в голове Тодда разрозненные кусочки впечатлений сложатся воедино.

– О господи, – прошептал он. – Ты хочешь сказать, козел заплакал, как ребенок?

– Именно так. Он заплакал, как ребенок. Герцог, услышав столь горестный человеческий вопль, вырвавшийся из груди животного, попытался вытащить свой меч. Он чувствовал: здесь творится что‑то нечестивое… Тебе случалось видеть, как убивают животное?

– Нет.

– При этом всегда бывает много крови. Очень много, куда больше, чем можно предположить.

– Так было и на этот раз?

– Да. Козел судорожно бился в луже крови, его задние ноги колотили о пропитанную кровью землю, и багровые брызги летели в лицо Гоге и его людям. А потом козел вдруг начал превращаться…

– Превращаться? В кого?

Катя одарила его загадочной улыбкой опытного рассказчика, намеревающегося поразить слушателей неожиданным поворотом событий.

– В малое дитя, – неторопливо произнесла она. – В крошечного мальчика с желтыми глазами, козлиными ушами и коротким хвостом. Герцог не отрываясь смотрел на жуткое создание, корчившееся перед ним в пропитанной кровью грязи. Ледяной ужас, который давно уже владел душами его спутников, сжал наконец и его бесстрашное сердце. Губы начали шептать молитву:

«Tatal Nostra care ne esti in Cerari, sfinteasca‑se numele lau. Fie Imparatia Та, faca‑se voia Та, precum in cer asa si pe pamant».

Тодд вслушивался в звучание незнакомых слов, понимая, что сейчас Катя повторяла какую‑то необычную молитву.

– «…Painea noastra cea de toate zilele dane‑o noua azi si ne iarta noua greselile noastre».

Слушая напевное бормотание Кати, Пикетт вновь оглядел раскинувшийся перед ним пейзаж; с тех пор как он увидел это место впервые, ничего не изменилось. Рассеянный свет прикрытого луной солнца по‑прежнему делал размытыми и нечеткими контуры деревьев, кораблей, линчевателей, все так же отдыхавших под деревом».

По мере того как Катя продолжала свой рассказ, радость, которую Тодд испытал, проникнув сюда, неуклонно убывала. Теперь он чувствовал, что все в этом мире проникнуто тревогой, что она буквально витает в воздухе. Пикетту хотелось прервать Катин рассказ, но он понимал: попросить ее замолчать будет равнозначно признанию собственной трусости.

Между тем Катя заговорила вновь:

– Итак, герцог отступил, оставив свой меч в теле этого полукозла‑полуребенка. Он хотел вскочить на лошадь и умчаться прочь, но конь его, перепугавшись, сорвался с места и ускакал, не дожидаясь всадника. Герцог приказал человеку из свиты спешиться, дабы на его лошади догнать свою, но, прежде чем тот успел повиноваться, земля под ногами охотников начала сотрясаться, и прямо перед ними разверзлась черная бездна.

Люди поняли, свидетелями чего довелось им стать. Перед ними раздвинулись врата ада. Расщелина была не менее тридцати футов шириной, и корни древних деревьев переплетались в ней, словно вены лишенного кожи тела. Из бездны исходил удушающий запах, омерзительнее которого невозможно себе представить. Тысячи гниющих существ не способны породить такое зловоние. Отвратительные миазмы разъедали глаза, так что герцог и его люди начали плакать, точно малые дети.

Гога, полуослепший от слез, лишившийся лошади, вынужден был оставаться на месте, у самых врат ада, рядом со своей жертвой. Сорвав с рук перчатки, он пытался вытереть слезы.

И пока он тер воспаленные глаза, из расщелины появилось еще одно существо. То была женщина с волосами столь длинными, что они покрывали ее всю и шестифутовым шлейфом волочились сзади. Наготу нарушало лишь ожерелье из белых блох, чьи крошечные глазки горели пронзительным огнем. Тысячи этих тварей ползали по шее и лицу женщины, составляя замысловатый узор.

Женщина не смотрела на герцога. Взор ее черных глаз под красными веками – глаз, не имевших ни бровей, ни ресниц, – был устремлен на диковинный гибрид козла и ребенка. За то время, что врата ада разверзались, остатки жизни покинули тело монстра, и теперь уродливый труп недвижно распростерся в луже крови.

«Ты убил мое дитя, – молвила женщина, по‑прежнему не удостаивая герцога взглядом – Моего обожаемого, прекрасного Квафтзефони. Посмотри на него. Мир не видывал подобной красоты. Он был моим счастьем, моей радостью. Как мог ты совершить подобную жестокость?»

В этот момент один из охотников, стоявший поодаль, попытался спастись бегством и что было мочи пришпорил свою лошадь. Но мать убитого чудовища простерла руку, и, подчиняясь ее приказу, из глубин ада вырвался вихрь, такой сильный, что волосы женщины, дотоле лежавшие на земле, поднялись и устремились в сторону беглеца, словно тысячи извивающихся пальцев. Бедняге не суждено было скрыться. Порыв вызванного женщиной урагана был полон колючек, подобных крохотным злобным насекомым. Будто тысяча острых крючков, они впились в тело несчастного. Ослепленный, он упал с лошади и закрыл лицо руками, пытаясь защититься. Однако новые и новые смертоносные колючки вонзались в его кожу, вспарывая ее, и в мгновение ока человеческое тело было все испещрено багровыми ссадинами. Душераздирающие крики, вырвавшиеся из груди охотника при первом прикосновении колючек, быстро смолкли. Меж тем злобные твари, лишив его кожи и мускулов, описали вокруг своей жертвы еще одну спираль и впились в обнаженные кости. Окровавленный остов несчастного упал на груду искромсанной плоти и затих.

Над ним вились уже хищные птицы; предвкушая пиршество, они выжидали, пока убийцы покинут свою жертву.

«Этому человеку повезло больше, чем всем вам, – молвила женщина из ада. – Ему досталась легкая смерть. Всех прочих ждут долгие, неисчислимые страдания. Такова расплата за то, что ты совершил сегодня».

Женщина повернулась к распростертому на земле телу сына, и волосы ее принялись ласкать его, точно нежные материнские руки.

Герцог опустился на колени и, молитвенно сложив руки, обратился к женщине на своем родном языке.

«Госпожа, – сказал он. – Я не хотел убивать твоего ребенка. Я принял его за животное. Он убегал от меня, приняв облик козла».

«Это излюбленный облик его отца. Бывают ночи, когда он предстает в этом облике», – рекла женщина.

Гога понял, каков смысл этих слов, и похолодел. Представать в облике козла способен только дьявол. Значит, эта женщина – не кто иная, как Лилит, супруга дьявола, а убитое чудовище – дьявольское отродье. Сказать, что это открытие потрясло герцога, – значит не сказать ничего. Он пытался скрыть охвативший его ужас, для которого, надо признать, были все основания. Под ногами у герцога разверзлась адская бездна; он умертвил отпрыска самого дьявола, и его неминуемо ожидала страшная кара. Он боялся, что в качестве расплаты дьявол завладеет его бессмертной душой. Все, что оставалось герцогу, – это вновь повторить:

«Я принял твоего сына за козла. Конечно, это была непростительная ошибка, и я сожалею о ней всем сердцем».

Женщина подняла руку, повелевая ему замолчать.

«Я подарила своему супругу семьдесят семь детей. Но ни одного из них он не любил так, как Квафтзефони. Что я скажу ему, когда он пожелает увидеть своего возлюбленного сына, а тот не явится на зов?»

Во рту герцога пересохло, и онемевший язык не повиновался ему. Однако, сделав над собой усилие, он проронил:

«Я не знаю, что ты ему скажешь».

«Ты ведь догадался, кто мой супруг, не так ли? Не пытайся оскорбить меня, делая вид, что пребываешь в неведении».

«Я полагаю, твой супруг – не кто иной, как дьявол, госпожа», – с достоинством ответил герцог Гога.

«Ты прав, – кивнула головой женщина. – А я – Лилит, первая из его жен. Как ты думаешь, многого ли стоит твоя жизнь после того, что ты совершил?»

После минутного раздумья Гога произнес:

«Верю, что Господь спасет мою душу. Что до моей жизни, то, боюсь, она не стоит ничего».

– Так вот, – продолжал Зеффер свой рассказ, – на всех четырех стенах этой комнаты были изображены сцены охоты. И не только на стенах. Потолок и пол тоже были расписаны. Неведомый художник использовал каждый дюйм плитки. Я был потрясен, изумлен, восхищен. И тут же в голову мне пришла мысль…

– Подарить эту восхитительную комнату женщине, которую вы боготворили, – подсказала Тэмми.

– Да. Именно это я и подумал. К тому же я понимал, что передо мной уникальное творение. Удивительное, не знавшее себе равных. Впрочем, теперь, вспоминая тот день, я сознаю, что отнюдь не только эти соображения заставили меня купить картины из плиток. Эта комната уже имела надо мной власть. Переступив ее порог, я ощутил себя сильнее. Почувствовал прилив жизненной энергии, если можно так выразиться. Конечно, это произошло не случайно. Комната хотела, чтобы я ее освободил.

– Как может комната чего‑то хотеть? – недоуменно пожала плечами Тэмми. – Стены не имеют желаний.

– Поверь мне, то была далеко не обычная комната, – возразил Зеффер. И добавил полушепотом, словно опасаясь, что дом может услышать его слова: – Думаю, некогда роспись была выполнена по приказу самой госпожи Лилит, супруги дьявола.

Тэмми, никак не ожидавшая подобного поворота, лишилась дара речи. У нее уже была возможность убедиться в том, что злополучный каньон является прибежищем всяческих диковин. Однако, сколь бы загадочным ни было их происхождение, у нее не возникало сомнений в том, что все это – творение рук человеческих. Но, оказывается, здесь не обошлось без дьявола. Это заставляло воспринимать происходящее совершенно в ином свете. И бесспорно, именно здесь присутствие дьявола более чем уместно. Не случайно его порой называют отцом лжи. И если такое имя заслуженно, Голливуд – вполне подходящее место для его обладателя.

– А когда вы покупали комнату, вы догадывались, что она собой представляет на самом деле? – спросила Тэмми.

– Возможно. Но то были лишь слабые догадки, и я сам не решался в них поверить. Отец Сандру упоминал о некоей женщине, которая жила в крепости как раз в те годы, когда расписывались стены.

– И вы думаете, это Лилит?

– Я полагаю, это именно она, – кивнул головой Зеффер. – Ты сама понимаешь, она приготовила эту ловушку, чтобы заманить в нее герцога.

– Пока что я абсолютно ничего не понимаю.

– Герцог убил ее любимого сына. Она хотела отомстить. Хотела, чтобы месть была долгой и мучительной. И в то же время Лилит понимала, что это вышло случайно. Герцог и в самом деле убил ее отродье по ошибке. И она знала: закон не позволяет ей завладеть его душой.

– А вы полагаете, она подчинялась законам?

– Речь ведь идет не о человеческом законе. Этот закон установил Господь, чья воля едина для земли, небес и ада. И она решила: чтобы обречь герцога и его людей на страдания, которые она им уготовила, необходимо найти потаенное место, скрытое от взора Господа. Необходимо сотворить внутри этого мира некий замкнутый мир, где герцог будет обречен вечно охотиться за ускользающей добычей, не зная ни отдыха, ни покоя…

Наконец Тэмми начала догадываться.

– Так вот для чего ей понадобилась комната, – пробормотала она.

– Да, она нашла выход. Хитроумный и коварный выход. Она прибыла в крепость, убедила всех, что является дальней родственницей пропавшего герцога…

– А где в это время был герцог?

– Об этом никто не знал. Возможно, он томился в своем подземелье, ожидая, пока для него приготовят новую, еще более страшную тюрьму.

Так вот, Лилит пригласила мастеров‑плиточников со всей Европы – из Голландии, Португалии, Бельгии, даже из Англии. К тому же она наняла лучших художников. Днем и ночью они трудились в течение полугода и в результате создали то, что ты можешь увидеть внизу. На первый взгляд, их произведение изображает охотничьи угодья герцога. Там во всех подробностях воспроизведены леса и реки, море, сверкающее у горизонта. Но этим миром правит не Всевышний, а Лилит. Она населила этот мир существами, порожденными ее собственными чарами, – чудовищами и монстрами. Их уродливые формы, покорные ее воле, художники изображали с великим тщанием. А потом Лилит взяла души герцога и его людей – живые души, ибо она не хотела переступать закон – и поместила их в этот мир. Теперь они обречены вечно скакать под вечным солнечным затмением, одержимые вечным ужасом. Они не могут сомкнуть глаз, так как чудовищные звери угрожают сожрать их. Но разумеется, есть в этом мире и кое‑что еще. Лилит подчинила себе работавших на нее людей и взамен предоставила им полную свободу воплотить на этих стенах свои самые сокровенные, самые греховные мечты и помыслы.

Для художников не существовало запретов. Рисуя, они получали возможность отомстить. Чаще всего жертвами этой мести становились женщины. Одна из их кошмарных фантазий до сих пор заставляет меня содрогаться, хотя я видел ее множество раз.

– А вы уверены, что все это правда?

– Я давно уже ни в чем не уверен. То, что я тебе рассказал, – всего лишь предположения. Долгие годы я пытался выяснить истину и складывал воедино разрозненные факты. Некоторые из них неопровержимы. Например, я знаю точно, что герцог Гога и его свита пропали во время солнечного затмения, которое произошло девятнадцатого апреля тысяча шестьсот восемьдесят первого года. Мне известно также, что в лесу было найдено тело с содранной кожей, в котором опознали одного из людей герцога. Тому существуют документальные свидетельства. Все прочие участники охоты исчезли бесследно. Герцог лишился жены и детей во время эпидемии чумы, так что прямых наследников после него не осталось. Впрочем, у него было три брата. Через полгода после исчезновения герцога, в сентябре, они собрались – и этому также есть документальные подтверждения, – дабы разделить имущество старшего брата. То было с их стороны прискорбной ошибкой. В ту самую ночь госпожа Лилит завладела крепостью герцога Гоги.

– Значит, она убила его братьев?

– Нет. Они добровольно отказались от причитавшегося им наследства, заявив, что не претендуют ни на крепость, ни на земли и передают все права некоей дальней родственнице, ибо таково было желание их брата. Дарственную они заверили собственноручными подписями. После этого братьям герцога позволено было отправиться восвояси. Однако в течение года все они при разных обстоятельствах умерли в своих владениях.

– И все это не возбудило никаких кривотолков?

– Не сомневаюсь, многие подозревали, что дело тут нечисто. И все же Лилит – или кем там она была на самом деле – стала полновластной хозяйкой крепости. У нее было много денег, и она сорила ими направо и налево. Если летописи правдивы, то благодаря ей местные купцы обогатились, а местные чиновники были осыпаны ее милостями…

– А где вы откопали эти летописи?

– Я купил у святых отцов все документы, имеющие отношение к крепости. Монастырю они были не нужны. Сомневаюсь, что монахи хоть раз в них заглядывали. И, сказать откровенно, по большей части документы эти не представляют ни малейшего интереса. Перечисляются цены на свинину, стоимость починки крыши… одним словом, речь идет о самых заурядных хозяйственных делах.

– Значит, Лилит была неплохой хозяйкой?

– Судя по всему, да. Думаю, она хотела превратить крепость в свой собственный дом. В неприступное убежище, куда никогда не явится ее супруг, куда он просто не сможет проникнуть. Мне удалось обнаружить черновик письма, которое, как я полагаю, Лилит писала ему…

– Самому дьяволу? – прошептала Тэмми, не верившая своим ушам.

– Своему супругу, – уклончиво ответил Зеффер, – кем бы он ни был. – Он похлопал себя по карману. – Кстати, это письмо у меня с собой. Хочешь, я прочту его?

– Оно что, написано по‑английски?

– Нет, на латыни.

Зеффер сунул руку в карман и извлек сложенный кусок бумаги, истершийся по сгибам и пожелтевший от времени.

– Взгляни сама.

– Я не знаю латыни.

– Все равно взгляни. Потом будешь вспоминать, что тебе довелось держать письмо, написанное рукой супруги дьявола. Возьми, не бойся. Оно не кусается.

Женщина протянула руку и осторожно взяла письмо. Конечно, его нельзя было считать неопровержимым доказательством. Но и на грубую подделку оно тоже не походило. К тому же в каньоне Тэмми повидала уже достаточно, чтобы понять: то, с чем встречаешься здесь, не объяснить посредством заученных в школе правил.

Она развернула письмо. Оно было написано весьма изысканным почерком; чернила, хотя местами и выцвели, по‑прежнему сохраняли сверхъестественный блеск, словно при изготовлении в них добавили растертый перламутр. Тэмми пробежала глазами по строчкам и уперлась взглядом в украшенную замысловатыми завитушками подпись: «Лилит».

Пальцы женщины слегка дрожали, когда она возвращала письмо Зефферу.

– И о чем же там говорится? – спросила она.

– Ты действительно хочешь знать?

– Конечно.

Зеффер принялся переводить, не глядя на листок. Несомненно он давно выучил содержание письма наизусть.

– «Супруг мой, я обосновалась в крепости герцога Гоги и намереваюсь остаться там до тех пор, пока возлюбленный сын наш вновь не пребудет со мной…»

– Значит, она не сказала ему, что их сын погиб?

– Судя по письму, нет. – Зеффер скользнул глазами по строчкам. – Потом она сообщает о работах, которые затеяла в крепости. Это все можно пропустить. А вот что она говорит напоследок: «Тебе не следует являться сюда, супруг мой, ибо объятия мои закрыты для тебя. Если мир между нами возможен, не думаю, что он наступит скоро. Нарушив клятву, ты нанес мне величайшее оскорбление. Я боле не верю, что ты любил меня все эти годы, и прошу тебя: не усугубляй моей обиды, пытаясь меня в этом разубедить».

– Ну и ну, – пробормотала Тэмми.

Кем бы ни являлась женщина, сочинившая это письмо, чувства ее были вполне понятны. Тэмми и сама могла бы написать нечто в этом роде – конечно, в менее высокопарном стиле, зато с большим количеством грубостей. Жизнь не раз давала ей повод для подобных упреков. Бог Свидетель, Арни, этот человек без стыда и совести, не единожды нарушал собственные клятвы.

Зеффер сложил письмо.

– Ты можешь думать об этом все, что хочешь. Но лично я уверен: письмо подлинное. Полагаю, его написала не кто иная, как Лилит. Она готовила в крепости месть и не желала, чтобы ей кто‑либо мешал – ни Бог, ни ее супруг. Как бы то ни было, комната кем‑то создана. И этот кто‑то обладал силой, далеко выходящей за пределы человеческого понимания.

– А что произошло после того, как она наконец отомстила?

– Она собрала свои вещи и исчезла. Вероятно, жизнь в крепости ей наскучила. Может, она вернулась к мужу. А может, нашла любовника. Так или иначе, она скрылась в неизвестном направлении, оставив изразцовую комнату в целости и сохранности. А Гога и его люди по‑прежнему были пленниками ловушки, созданной по ее злобному замыслу.

– И все это вы купили?

– И все это я купил. Конечно, лишь некоторое время спустя я понял, что приобрел маленький кусочек ада. И должен сказать, что перевезти его оказалось поистине адской работой. В комнате насчитывалось тридцать три тысячи двести шестьдесят восемь плиток. И каждую из них необходимо было снять, протереть, пронумеровать, запаковать, погрузить на корабль, а потом, по прибытии, поместить в точности на то место, где она находилась прежде. Я занимался всем этим в то время, пока Катя участвовала в мировом турне – она разъезжала по свету с одной из своих картин.

– Думаю, вы чуть с ума не сошли.

– Мне помогала только мысль о том, как обрадуется Катя, увидев мой подарок. О деньгах и усилиях, потраченных на эту комнату, я ничуть не сожалел. Мне хотелось одного: поразить Катю. Наверное, я надеялся, что после этого она иными глазами взглянет на меня – человека, преподнесшего ей такую необычную вещь. Я жаждал ее благодарности. Рассчитывал, что в порыве радости она бросится в мои объятия с криком: «Женись на мне». Я упивался этими мечтами.

– Но им не суждено было сбыться?

– Разумеется, нет.

– Но почему? Ей не понравилась комната?

– Напротив. Она с первого взгляда поняла, что это за комната. А комната поняла, что за женщина в ней оказалась. Катя начала водить в подвал своих друзей. Избранных друзей. Тех, кто ее обожал. Тех, кто сходил по ней с ума. Таких в ту пору хватало – и мужчин, и женщин. Они пропадали там часами.

– Вы думаете, они занимались там любовью?

– Именно это я и думаю.

– Но вы сказали, там были и женщины?

– Разумеется. Катя обожала разнообразие. Любила одновременно наслаждаться и мужской, и женской любовью.

– И все об этом знали?

– О ее пристрастиях? А как же иначе. Но это никого не шокировало. В те времена, знаешь ли, это было очень модно. По крайней мере для женщин. «Сладким мальчикам» вроде Наварро и Валентино приходилось действовать менее откровенно. Но Кате всегда было наплевать, что о ней думают люди. Особенно после того, как у нее появилась эта комната.

– Значит, комната ее изменила?

– Эта комната изменяет всех, кто переступает ее порог. Включая меня. Человек становится другим – и духовно, и физически.

– Но как это происходит?

– Посмотри на меня и поймешь сама. Да будет тебе известно, я родился в 1893 году. Как видишь, в это невозможно поверить. Все это благодаря колдовской комнате. Я думаю, плитки пропитаны особой энергией. Магия Лилит по‑прежнему жива. Она использовала свои чары, чтобы превратить герцога и его людей в пленников иллюзорного мира. То были сильные чары. Монахи об этом знали. И у них хватало ума держаться от этой комнаты подальше.

– Значит, всякий, кто туда войдет, остается вечно молодым?

– Нет, все не так просто. На каждого комната воздействует по‑разному. И не каждый может это выдержать. Многие, зайдя туда, выскакивают через мгновение.

– Но почему?

– Тэмми, это творение дьявола. Верь мне, так оно и есть.

Женщина в растерянности покачала головой.

– Значит, некоторые люди выбегают прочь, потому что ощущают присутствие нечистого?

– Да, ты угадала. Но по большей части люди, попав в эту комнату, испытывают мощный прилив энергии. Чувствуют, что помолодели, стали сильнее, красивее.

– И какова же расплата за это?

– Хороший вопрос, – проронил Зеффер. – Дело в том, что каждый платит свою цену. Некоторые сходят с ума, не в силах вынести увиденного. Некоторые кончают самоубийством. Но большей частью… продолжают жить и при этом довольны собой, как никогда раньше. По крайней мере, в течение некоторого времени. Ну, а потом эффект кончается, и они вынуждены приходить сюда за новой порцией… В своей жизни я встречал немало людей, попавших в зависимость от опиума. Одним из них был русский художник, Анатолий Василинский. Ты о нем никогда не слышала?

Тэмми молча покачала головой.

– Неудивительно. С тех пор как он умер, прошло много лет. Он работал у Дягилева, в «Русском балете». На редкость талантливый был человек. Но «маковая соломка», как он называл это зелье, полностью его поработила. Однажды он оказался здесь, и, конечно, Катя повела его смотреть комнату. Никогда не забуду, с каким лицом он оттуда вышел. Бледный, как мертвец, руки трясутся, на лбу испарина. Сказать, что он был в ужасе, – значит не сказать ничего. «Ноги моей больше здесь не будет, – заявил он. – Хватит с меня одного наркотика. Двух мне не вынести». И он был совершенно прав, – продолжал Зеффер. – Эта комната – действительно наркотик. Мощный наркотик. Она порабощает плоть, наделяя человека силой и красотой. Она порабощает дух, даруя ему видения, которые кажутся более реальными, чем сама реальность. Она порабощает душу, потому что тот, кто хоть раз здесь побывал, не желает уже никаких иных радостей. Тот, кто здесь побывал, забывает, что такое молитва. Забывает, что такое смех. Забывает о своих друзьях, об идеалах, стремлениях. В вечных сумерках, которые здесь царят, все это кажется таким незначительным. И, выходя в большой мир, человек думает лишь о том мире, что скрывается в стенах волшебной комнаты. И мечтает вновь попасть туда.

Тэмми снова недоуменно покачала головой. Она оставила всякие попытки объяснить услышанное с точки зрения здравого смысла. Рассудок ее признал свое полное бессилие.

– Теперь ты поняла, почему тебе следует бежать отсюда и забыть про Тодда? Он видел комнату. Катя увела его именно туда.

– Вы уверены?

– Сейчас он там, – кивнул Зеффер. – Ручаюсь, это так. А куда еще она могла его увести?

Женщина вскочила из‑за стола. Еда определенно пошла ей на пользу. Хотя голова по‑прежнему слегка кружилась, сил у Тэмми, несомненно, прибавилось.

– Ты, конечно, можешь принести себя в жертву, но, по‑моему, в этом нет ничего героического, – изрек Зеффер. – К тому же Тодд наверняка не стал бы жертвовать собой ради тебя.

– Я это прекрасно знаю.

Зеффер вслед за ней подошел к дверям кухни.

– Раз так, значит, подумай о себе. Беги, пока есть возможность. Прошу тебя, Тэмми, не теряй времени. Я выведу тебя из каньона, и ты вернешься домой.

– Домой, – эхом повторила Тэмми.

Это слово показалось ей пустым и бессмысленным. После того, что произошло, у нее не осталось дома. А если и остался, это был совсем не тот дом, что прежде. Арни, маленький домик в Сакраменто… Сама мысль о том, чтобы вернуться туда, казалась ей невыносимой.

– Я должна найти Тодда, – заявила она. – Найти во что бы то ни стало. Именно за этим я сюда и явилась.

И, не оглядываясь на Зеффера, женщина выскочила из кухни и побежала к лестнице. Вслед ей летел встревоженный голос Виллема. Несомненно, старик хотел переубедить ее или рассказать новую невероятную историю. Но Тэмми было не до него; она торопливо устремилась вниз по ступенькам.

Date: 2015-09-24; view: 245; Нарушение авторских прав