Новые опыты о человеческом разу­мении — работа Лейбница (написана в 1704, опуб­ликована в 1765)

"НОВЫЕ ОПЫТЫ О ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ РАЗУ­МЕНИИ" — работа Лейбница (написана в 1704, опуб­ликована в 1765). Была задумана как критический ответ на книгу Локка "Опыт о человеческом разумении" (1690) — см. "Опыт о человеческом разумении" (Локк). Лейбниц в 1695 ознакомился с этим сочинени­ем и написал к нему краткие замечания — он хотел на­ладить с Локком, находившимся в те времена на пике собственной популярности, переписку. Англичанин ук­лонился от заочной дискуссии, ответив посреднику: "Мы живем в полном мире и добрососедстве с господа­ми из Германии, поскольку они не знают наших книг, да и мы не читаем их сочинений". После того, как в 1700 в Амстердаме книга Локка вышла во французском пере­воде, Лейбниц получил возможность адекватнее понять ее смысл. Он выстраивает полемическое сочинение "Н.О.оЧ.Р." в виде диалога между двумя условными персонажами: Филалетом, представляющим Локка, и Теофилом, выражающим собственные мысли автора. Тем самым в данной работе Лейбниц мог просто сле­дить за ходом рассуждений Локка, которые послужили

ему опорой для собственных оригинальных мыслей. Книга фактически была написана в период с лета 1703 до начала 1704. Смерть Локка 28 октября 1704 исключи­ла возможность могущего состояться диалога. Лейбниц отметил: "Смерть господина Локка лишила меня жела­ния публиковать замечания к его сочинениям; теперь я предпочитаю опубликовать свои размышления, не свя­зывая их с чужими мыслями". Книга "Н.О.оЧ.Р." будет опубликована лишь через 49 лет после смерти автора. Хотя труд Лейбница может показаться направленным против Локка, но все-таки, в первую очередь, это изло­жение его собственной теории, никак не связанной с учением Локка. Оппонент понадобился Лейбницу лишь для того, чтобы привести в систему собственные мысли. В предисловии Лейбниц рассказывает о своих принци­пиальных расхождениях с Локком. В то время как Локк считает, что душа — это своего рода "чистая доска" ("tabula rasa"), на которой опыт пишет свои идеи, Лейб­ниц утверждает, что в душе потенциально содержатся такие принципы и понятия, которые невозможно вывес­ти из опыта. Для Лейбница опыт — лишь необходимое условие выработки знания путем рефлексии. Лейбниц выдвигает теорию бессознательных малых перцепций (восприятий), непрерывно воздействующих да душу че­ловека. Душа же обладает способностью к анализу, поз­воляющей уточнять неясные или запутанные понятия. В отличие от Локка, считавшего, что материя непознавае­ма, Лейбниц, напротив, утверждает, что она — единст­венное, что можно познать. Он отвергает идею о частич­ной и усеченной познаваемости природного порядка, которую отстаивал Локк. Ей он противопоставляет ме­тодологический постулат о полной познаваемости мира. В книге первой "Н.О.оЧ.Р.", посвященной "врожденным понятиям", Лейбниц высказывает несогласие с полным отрицанием понятия врожденных идей, содержащимся в теории Локка. Он считает, что еще до всякого опыта в душе существуют некоторые понятия, например, о са­мой душе. В душе присутствуют истины разума. Имен­но они строят связи между вещами, представляющими­ся душе. Способность духа познать эти истины — это "предрасположение, задаток, преформация, которая оп­ределяет нашу душу и благодаря которой эти истины могут быть извлечены из нее". Сюда же относятся об­щие и абстрактные интеллектуальные идеи. Таким обра­зом, в человеческом духе, в душе существуют врожден­ные принципы, являющиеся в то же время вполне раци­ональными, такие, например, как стремление "искать радости и избегать печали". Во второй книге "Н.О.оЧ.Р.", посвященной исследованию "идей", Лейб­ниц оспаривает выводы Локка относительно значения человеческого опыта. По Локку, идея рождается лишь при воздействии на сознание внешнего мира. Лейбниц

же выдвигает тезис о присутствии в душе некоего непо­средственного внутреннего объекта, который выражает реальность соответствующего внешнего объекта. Эта мысль отрицает концепцию "чистой доски". В душе со­держится немало понятий, которые нельзя получить с помощью чувств (бытие, субстанция, единичность, тож­дественность, причинность и т.д.). Потенциальное су­ществование идеи внутри души объясняется требовани­ем непрерывности и наличием разума, созданного са­мой душой. Познание имеет свою логику, согласно кото­рой оно собирает разрозненные восприятия, с тем чтобы придать им структуру, форму. Но это не значит, что ду­ша не способна разложить на части те действия, кото­рые осуществляет поначалу непроизвольно. Опираясь на анализ сложных идей, Лейбниц считает, что принцип их организации существует в душе еще до накопления данных о "субстанции". Идея обретает силу, когда она достаточно хорошо проработана душой и полностью от­вечает внешним объектам: "... признаком законченной идеи служит то, что благодаря ей мы можем в совершен­стве узнать возможность предмета". В третьей книге "О словах" Лейбниц рассуждает о языке и происхождении слов. Слова — это условные понятия, даже если в осно­ве их лежат первичные ассоциации — естественные или случайные. Лейбниц выступает против номиналистиче­ского понимания идей и общих терминов. Он считает, что сходство между вещами содержится в самой их при­роде. Если некоторые вещи объединяют под одним на­званием, то лишь потому, что сами эти вещи сходны между собой. Их сходство вполне реально. Мы не мо­жем "обладать знанием индивидов и найти способ точ­ного определения индивидуальности каждой вещи, не сохраняя ее самой, так как все обстоятельства могут по­вториться; самые незначительные различия остаются нами незамеченными; место и время не только не в со­стоянии служить для определения, но, наоборот, нужда­ются сами для своего определения в содержащихся в них вещах". Польза языка состоит в том, что он помога­ет определить и классифицировать вещи. А сущность вещи заключается в возможности воспринимать ее как именно эту вещь. Но в этом случае можно говорить об априорном ее знании. Встреча с действительностью и опыт убеждают нас в реальности определений. Соглас­но Лейбницу, "...то, что считают возможным, выражает­ся определением, но это определение только номиналь­но, если оно не выражает в то же время возможности, так как в этом случае можно сомневаться, выражает ли данное определение нечто реальное, т.е. возможное, по­ка опыт не придет нам на помощь и не покажет этой ре­альности a posteriori, если вещь действительно находит­ся в мире". Вещь имеет лишь одну сущность, но не­сколько определений (они зависят от места, которое мы

занимаем по отношению к вещи). Задача ученых состо­ит в постоянном и все более точном определении реаль­ности вещей и совершенствовании при этом употребля­емого нами языка. Определения вещей должны быть та­кими же точными, как у весов и мер: иногда следует ус­танавливать фиксированные границы. Следовательно, расчленение действительности с помощью понятий представляет собой в то же время и внесение в нее структурной упорядоченности. Лейбниц признает не­точность слов и нередкие злоупотребления ими. В пись­менной речи можно заранее договориться о терминоло­гии, а значит, выразить свою мысль более точно, чем в устной. Смысл книги четвертой "О познании" сведен к тому, что, по Лейбницу, несмотря на то что истина выяв­ляется путем сравнения идей, это не значит, что связи между идеями должны проявляться именно в данный момент. Продукт работы разума может содержаться в памяти или проявиться позднее: "Так как наше знание, даже наиболее доказательное, получается очень часто в результате длинной цепи выводов, то оно должно дейст­вительно заключать в себе воспоминание о некотором прошлом доказательстве, которого мы уже не различаем отчетливо, когда заключение уже сделано; в противном случае мы вечно повторяли бы это доказательство. И да­же в процессе доказательства его нельзя охватить сразу целиком, так как все его части не могут одновременно быть представлены в разуме; держа постоянно перед глазами предыдущую часть, мы никогда не дошли бы до последнего, завершающего заключение, звена. По этой же причине было бы трудно создать науку без письмен­ности, так как память недостаточно надежна". Знание может быть сведено к молчаливому признанию возмож­ности. Анализ и синтез — два вида деятельности разу­ма, которые позволяют вырабатывать все более и более точное знание. Чувственное познание заключается в том, чтобы установить на основе множества опытов "...связь явлений, т.е. связь того, что происходит в раз­ных местах, в разное время и в опыте разных людей... гарантирующую фактические истины относительно чувственных вещей вне нас, подобно тому как оптичес­кие явления находят свое объяснение в геометрии". Эту связь, по мысли Лейбница, можно также установить с помощью расчета вероятностей. Следовательно, она проясняется с помощью доказательств, построенных на основе истин разума. Анализ позволяет расширить зна­ние. Таким образом, даже те неполные представления, которые мы имеем о материи, позволяют нам постичь реальность субстанции через понимание гармонической связи, существующей между всеми явлениями. Лейбниц пишет: "Основа истинности случайных и единичных ве­щей заключается в том, что чувственные явления оказы­ваются связанными между собой в точности так, как

этого требуют истины разума". Говоря о методике пре­подавания наук, Лейбниц замечает, что к открытию или изобретению человек обычно приходит окольными пу­тями, редко совпадающими с последовательным дидак­тическим изложением их сути. Он сожалеет, что часто люди забывают, как делается изобретение. По этому по­воду обычно строят нелепые догадки. Лейбниц предла­гает рассказывать об обстоятельствах, при которых уче­ный приходит к открытию: "Часто имеется разница между методом обучения наукам и методом создания их, но не об этом здесь идет речь. Как я уже сказал, ино­гда случай давал повод к открытиям. Если бы отметили эти случаи и сохранили память о них для потомства (что было бы очень полезно), то факт этот явился бы очень важным элементом истории наук, но на нем нельзя бы­ло бы построить системы их. Иногда также изобретате­ли в своем движении к истине пользовались рациональ­ным методом, но прибегая при этом к очень окольным путям. Я считаю, что в важных случаях авторы оказали бы услугу публике, если бы в своих сочинениях они правдиво отметили следы своих попыток". Лейбниц считает, что при правильном построении гипотез анализ может выйти за рамки наблюдаемых явлений. Этот принцип — единственный, с помощью которого можно объяснить дедукцию, например в сфере этики. "Н.О.оЧ.Р." — наиболее законченное из сочинений Лейбница. Его огромное наследие (70 томов по 500 страниц каждый) в основном состоит из фрагментов, примечаний к произведениям различных авторов, а так­же писем. Наибольший интерес в "Н.О.оЧ.Р." представ­ляет идея о восприятии как едином целом. Разум приме­ряет к миру заранее существующие формы. Мысль о том, что восприятие строится из отдельных частичек, атомов (Локк) сегодня выглядит устаревшей. Позиция Лейбница в большей мере оказалась созвучной совре­менной науке.

A.A. Грицанов

НОМАДОЛОГИЯ (от общеевропейск. nomad — кочевник)

НОМАДОЛОГИЯ (от общеевропейск. nomad — кочевник) — 1) в собственном (узком) смысле — мо­дельная концепция, предложенная Делезом и Гваттари; исходные идеи номадологического проекта впервые бы­ли высказаны Делезом в работе "Логика смысла"; окон­чательную свою формулировку концепция Н. обретает в совместных работах Делеза и Гваттари (прежде всего, второй том "Капитализма и шизофрении"); сводное из­ложение идей номадологического проекта дано в англо­язычном издании "Nomadology" (N.Y.: Semiotex, 1986). 2) В широком смысле — фундаментальная для постмо­дернизма установка на отказ от характерных для класси­ческой метафизики презумпций, а именно: а) презумп­ции жестко структурной организации бытия; б) полага-

ния пространства в качестве дискретно дифференциро­ванного посредством семантически и аксиологически определяющих точек (прежде всего, центра — см. Ацентризм, Центризм); в) понимания детерминизма как принудительной каузальности, причинения извне (см. Неодетерминизм); г) выделения фундаментальных оппозиций внешнего — внутреннего, прошлого — буду­щего и т.п. (см. Бинаризм); д) полагания смысла в каче­стве имманентного миру (объекту) и раскрывающегося субъекту в когнитивных процедурах (см. Метафизика). Связывая этот способ мирообъяснения с традицией за­падной классики, постмодернизм постулирует содержа­тельную исчерпанность его интерпретационного потен­циала, выдвигая на смену ему номадологическую мо­дель мировидения. С точки зрения Делеза и Гваттари, современность демонстрирует отчетливо выраженную "потребность в номадизме". В противоположность ме­тафизической традиции, Н. задает видение мира, опира­ющееся на радикально альтернативные презумпции: а) рассмотрение предметности в качестве аструктурной (см. Ризома); б) трактовка пространства как децентрированного и открытого для территориализации (см. Ацентризм); в) новое понимание детерминизма, осно­ванное на идее принципиальной случайности сингуляр­ного события (см. Событийность); г) снятие самой воз­можности выделения оппозиций внешнего и внутренне­го, прошлого и будущего, мужского и женского и т.п. (см. Бинаризм); д) придание феномену смысла пробле­матичного статуса (см. Постметафизическое мышле­ние, Трансцендентальное означаемое, Означивание). Номадологический проект фундирован отказом от пре­зумпции константной гештальтной организации бытия, и это находит свое выражение в конституировании пост­модернизмом взамен традиционной категории "структу­ры" понятия "ризомы", фиксирующего принципиально аструктурный и нелинейный способ организации цело­стности, оставляющий возможность для имманентной подвижности и, соответственно, реализации ее креатив­ного потенциала самоконфигурирования (см. Ризома). В отличие от фундаментальной для классической евро­пейской культуры метафоры "корня" как предполагаю­щего жестко фиксированную конфигурацию и генетиче­скую (осевую) структуру, культура постмодерна, по оценке Делеза и Гваттари, фундирована метафорой "ко­решка", т.е. "корневища-луковицы" как "скрытого стеб­ля", который может прорасти в каком угодно направле­нии, или сети "корневых волосков", потенциально воз­можные переплетения которых невозможно предусмот­реть. Ризома принципиально процессуальна, — она "не начинается и не завершается. Она всегда в середине..." (Делез, Гваттари). Бытие номадической среды реализу­ется в последовательно сменяющихся виртуальных

структурах: по словам Делеза и Гваттари, "оса и орхи­дея образуют ризому, будучи гетерогенными... Подлин­ное становление, превращение осы в орхидею, превра­щение орхидеи в осу... оба вида становления следуют друг за другом и сменяют друг друга". Артикулирован­ные в духе Н. идеи могут быть обнаружены не только у Делеза и Гваттари. Так, по Барту, процессуальность письма не результируется в тексте финальным образом: "писать", в этом смысле, по оценке Барта, "непереход­ный глагол". Аналогична "структурная невозможность закрыть... сеть, фиксировать ее плетение" у Деррида. Это позволяет заключить, что эксплицитно выраженные Н. презумпции являются базисными для философии постмодернизма в целом. Номадологический проект предполагает в этом контексте и принципиально новое понимание организации пространства. Используя ти­пичные для соответствующих культур игры как выража­ющие характерные для этих культур способы членения пространства, Делез и Гваттари противопоставляют шахматы, с одной стороны, и игру кочевников (го) — с другой. Шахматы предполагают кодирование простран­ства (организацию четко очерченного поля игральной доски в качестве "системы мест") и жесткую определен­ность соответствий между константно значимыми фигу­рами и их возможными позициями — точками размеще­ния в замкнутом пространстве. В противоположность этому, го предполагает внекодовую территориализацию и детерриториализацию пространства, т.е. рассеивание качественно недифференцированных фишек на незамк­нутой поверхности (броски камешков на песке придают в каждый момент времени ситуативное значение фигу­рам и ситуативную определенность конфигурации про­странства). Такое рассеяние есть номадическое распре­деление сингулярностей, которые "обладают подвижно­стью, имманентной способностью самовоссоединения", радикально отличающейся "от фиксированных и осед­лых распределений". Пространственная среда предстает как "недифференцированная": "мир, кишащий номадическими [кочевыми]... сингулярностями" (Делез). Топо­логически это означает, что в рамках номадического проекта организация пространства артикулирована ра­дикально нетрадиционно. Прежде всего, это касается его видения в качестве плоскости (см. Поверхность, Плоскость). Согласно номадологическому видению, "генетическая ось — как объективное стержневое един­ство, из которого выходят последующие стадии; глубин­ная структура подобия"; в противоположность этому, "ризома антигенеалогична" (Делез, Гваттари): она "осу­ществляется в другом измерении — преобразователь­ном и субъективном", т.е. принципиально не осевом, не линейном, и "не подчиняется никакой структурной или порождающей модели", "чуждается самой мысли о ге-

нетической оси как глубинной структуре" (Делез, Гват­тари). По оценке Делеза и Гваттари, "оседлая" (запад­ная) культура, в отличие от кочевой, основана на пони­мании движения по осевому вектору, для которого топо­логически внешнее выступает аксиологически внешним, коим можно без семантических потерь пренебречь, — в отличие от номадического понимания движения как дисперсного рассеивания, имманентно осуществляюще­го интеграцию внешнего: "мы пишем историю... с точки зрения человека, ведущего оседлый образ жизни... Ис­тория никогда не понимала кочевников, книга никогда не понимала внешнее". Важнейшей презумпцией Н. яв­ляется презумпция программного ацентризма:прост­ранство принципиально лишено того, что могло бы пре­тендовать на статус центра (в терминологии Делеза и Гваттари — "Генерала"). Интерпретация ризомы в каче­стве децентрированной среды оборачивается ее трак­товкой как обладающей креативным потенциалом само­организации: "ризома может быть разорвана, излома­на... перестроиться на другую линию" (Делез, Гватта­ри). Источником трансформаций выступает в данном случае не причинение извне, но имманентная нон-финальность системы, которая "ни стабильная, ни не ста­бильная, а скорее, "метастабильна" и "наделена потен­циальной энергией" (Делез). Таким образом, понятие "метастабильности" в Н. типологически соответствует понятию "неустойчивости" в современном естествозна­нии, фиксирующему процессуальность бытия системы и ее креативный потенциал самоорганизации, варьиро­вания пространственных конфигураций. Ни один из плюральных вариантов определенности ризомы не мо­жет быть аксиологически выделен как предпочтитель­ный (автохтонный в онтологическом или правильный в интерпретационном смыслах): "любая точка ризомы мо­жет и должна быть связана со всякой другой" (Делез, Гваттари). Объективация этих возможностей образует подвижную картину самоорганизации ризомы, консти­туируя между ее составляющими ("сингулярностями") временно актуальные соотношения — "плато". Сингу­лярности не только "способны к само-воссоединению", но пребывание в поле "номадологического распределе­ния" заставляет их "коммуницировать между собой" (Делез), при непременном условии взаимодействия с внешней по отношению к ризоме средой (плоскость как зона соприкосновения). Конкретным инспирирующим толчком (поводом) формирования диссипативного плато выступает в Н. так называемый "парадоксальный эле­мент", практически воплощающий собой случайность (случайную флуктуацию) как таковую, он же задает сво­его рода точки версификации в процессе самоорганиза­ции ризоморфных сред, заставляя сингулярности "резо­нировать, коммуницировать и разветвляться" (Делез).

Соответственно, существенным моментом процессуаль­ности ризомы является принципиальная непредсказуе­мость ее будущих состояний: "парадоксальный эле­мент" потому и парадоксален, что он выходит за грани­цы знания (доксы), очерчивающей проективно рассмат­риваемое пространство трансформаций. По оценке Делеза и Гваттари, "это множественность... но мы пока не знаем, что она влечет за собой, когда... обретет субстан­тивный характер". Согласно постмодернистскому виде­нию ситуации, номадологический способ мироинтерпретации отнюдь не является экзотической версией фи­лософского моделирования процессуальности, но, на­против, отвечает глубинным запросам культуры запад­ного образца, "уставшей" от собственной ориентации на гештальтную жесткость: по оценке Делеза и Гваттари, "чего нам не хватает, так это Номадологии, отличной от истории... [...] Испытываем ли мы потребность в нома­дизме более основательном, чем номадизм крестовых походов, номадизм настоящих кочевников или номадизм тех, кто больше не суетится и уже ничего не имитиру­ет?" (см. Симуляция). (См. также Ризома, Ацентризм, Бинаризм, Плоскость, Поверхность, Дерево, Корень, Анти-Эдип.)

М.А. Можейко

Date: 2015-09-23; view: 326; Нарушение авторских прав