Философское осмысление религии

Интерес к сравнительному изучению религий и социальной роли религии пробуждается лишь в XVII–XVIII вв., в эпоху Просвещения и достигает своей кульминации в конце XVIII –начале XIX в. не последнюю роль сыграла и Реформация, вылившаяся в разрушительные религиозные войны.

Наряду с развитием нового понимания государства, переосмысления отношений собственности и права, философы и политические мыслители стремились переосмыслить роль религии в обществе. Из обязательного элемента государственного устройства она постепенно превратилась в частное дело каждого. Важный вклад внесли Т. Гоббс, Дж. Локк, Д. Юм, И. Бентам, Ш. Монтескье, Ф. М. Вольтер, Ж.-Ж. Руссо, энциклопедисты, а также Г. Лессинг, И. Кант и И. Фихте. Новую философию религии построили Шеллинг и Гегель. Одним из первых основательную критику религии предложил Л. Фейербах. Может быть впервые отчетливо выявилась разница между философией религии и религиозной философией.

Дэвид Юм утверждает, что источник религии следует усматривать не в созерцании природы, а в житейских заботах и страхах, от которых она людей, впрочем не избавила. Не имеет она и морального содержания: религиозные представление – это набор запретов и суеверий. Ее политическое значение лишь сводится к ширме для прикрытия политических идей, ведь все военные распри носили религиозную окраску и т. д. Тем не менее, по традиции, поведшейся среди философов со времен Платона, Юм не подвергает критики существующую церковь. Она должна лишь заменить ложную веру в бога истинным теизмом, когда бог в конечном итоге становится лишь источником чистой нравственности.

Критика теологии в доктрине Канта дополняется, в контексте практической философии, попыткой определить роль религии в обществе и обрисовать ее идеальный тип. Основной его вопрос – соотношение религии и нравственности, по сути остается открытым. Продуктивные дискуссии о природе религии в течение последующих двух столетий находят отражение в соответствующих разделах курса и подробно разбираются в курсе Истории западной философии, поэтому не будем повторяться.

На занятиях мы подробнее рассмотрим:

Гоббс, Левиафан, гл. 39.

Юм, Естественная история религии

Ш. Монтескье, О духе законов («парадокс Бейля» и разделы, сопоставляющие христианство и магометанство)

Руссо, Об общественном договоре, гл. 7 (о гражданской религии)

Кант, Религия в пределах только разума

Бентам, Введение в основания нравственности и законодательства (избранные места)

Гегель, Философия религии (отдельные места)

Конт, Курс позитивной философии (закон трех стадий)

Рекомендуемая литература

Кант И., Религия в пределах только разума (Кант И. Трактаты и письма. М., 1980) и соответствующие разделы Критики чистого разума.

Юм Д., «Естественная история религии», Юм Д. Соч.: В 2 т. М.,1965. Т.2.

Бентам И. Введение в основания нравственности и законодательства. Пер., предисл., примеч. Б. Г. Капустина. М., 1998.

Гоббс Т. Левиафан. М., 1936 (и переиздания).

Бекон Ф. Соч. в 2-х тт. М., 1971 (в особенности: т. 1, с. 418, о государстве и праве, и т. 2, «Новая Атлантида»).

Кант И. Соч. в 7-ми тт. М., 1963. См. также новое издание в 4-х тт.

Локк Дж. Избр. филос. произв. М., 1960.

Монтескье Ш. Избранные произведения. М., 1955.

Руссо Ж.-Ж. Трактаты. М., 1969.

Семинар 1. Л. Фейербах (1804-1872). «Сущность религии»

Объектом религии является природа.

Специфическая сторона христианства заключается не в боге, раскрывающемся в природе, а в боге, данном в человеке.

Существо без индивидуальности есть природа. Природа, как и «дух», есть не что иное, как общий термин для обозначения существ, вещей и предметов, отличаемых человеком от самого себя и от своего творчества и объединенных под общим названием природы.

Основу религии составляет чувство зависимости человека. Зависимость от природы. Природа есть первый изначальный объект религии.

Утверждение «религия врождена»:

1. Ложно, если под религией понимать теизм;

2. Верно, если понимать чувство зависимости.

Религия есть восчувствование и признание того, чем я являюсь. Для животного зависимость от природы бессознательна; возвыситься до религии – значит довести эту зависимость до сознания. Только человек отмечает смену времен года праздничными действиями.

Придавая ценность источнику жизни я лишь в предмете своего сознания начинаю усматривать ту ценность, которую бессознательно придаю себе, своей жизни. Поэтому, чем ценнее оказывается жизнь, тем, естественно, более высокую ценность и достоинство приобретают податели жизненных благ – боги.

Но! Восходя все дальше, не теряю ли я в конце концов всякий след моего существования?

Основное понятие бога сводится к тому, что он есть бытие, предшествующее твоему существованию. Бог есть могущественное существо: он может то, чего не может человек, т.к. бог есть природа. Бог есть таинственное существо, но только потому, что природа для человека таинственна и непонятна.

Возвышенность над человеческим произволом, непричастность человеческим потребностям и страстям, тождественность себе, царящая по неизменным законам, непреклонно на все века утверждающее то, что оно раз установило – все эти свойства, первоначально взятые только из созерцания природы, затем превращаются в абстрактные, метафизические свойства, также как природа становится абстрактной, мысленной сущностью. Отсюда: отличный от подлинного человеческого бога, не антропоморфный бог есть не что иное, как сущность разума.

Мощь природы, безусловно, ограничена в отличие от божественного всемогущества, т.е. силы человеческого воображения.

Причина и следствие.

Индивидуум предполагает другое порождающее существо, но вследствие этого порождающее существо стоит не над, а под существом порожденным. Пример: ребенок составляет гордость матери, она ставит ребенка выше себя, подчиняет существованию и благу ребенка свое существование, свое благо. Рождать – значит унижать себя, растворяться в массе, жертвовать своей индивидуальностью. Нет ничего более противоречивого, извращенного и бессмысленного, чем мысль о том, что естественные существа рождены высочайшим, совершеннейшим, духовным существом.

Человек не имеет права свое незнание естественных причин превращать в небытие этих причин. Человек не имеет права обожествлять, персонифицировать, объективировать свое невежество в такое существо, которое должно преодолеть это невежество. Невежество удовлетворяется имматериальными сущностями, но неизменная спутница невежества, пышная фантазия, всегда занятая сверхвысочайшими сущностями, тотчас возводит эти несчастные создания невежества в ряд сверхматериальных, сверхъестественных существ.

Все свойства или определения бога, превращающие его в предметное, действительное существо, представляют собой лишь отвлеченные от природы, природу предполагающие, природу выражающие свойства - такие свойства, которые исчезают, как только кончается природа. Правда, у тебя остается сущность, совокупность таких свойств, как бесконечность, сила, единство, необходимость, вечность, даже тогда, когда ты отвлекаешься от природы, когда ты отвергаешь ее существование в мыслях или воображении, то есть когда ты закрываешь свои глаза, изгоняешь из себя все определенные чувственные образы естественных предметов, следовательно, представляешь себе природу не чувственной (не конкретной, по выражению философов).

Это выведение кажется тебе разумным потому, что ты всегда предпосылаешь абстрактное, всеобщее как ближайшее для мышления, следовательно, более для мысли высокое и раннее единичному, реальному, конкретному; между тем в действительности наоборот:

Природа предшествует богу, другими словами, конкретное предшествует абстрактному, чувственное - мыслимому. В действительности, где все течет только естественным порядком, копия следует за оригиналом, образ - за вещью, мысль - за предметом, но в сверхъестественной, причудливой сфере теологии оригинал следует за копией, вещь следует за образом.

Блаженный Августин говорит:

"Это удивительно, но это верно, что мы не могли бы знать этот мир, если бы он не существовал, но он не мог бы существовать, если бы бог его не знал". Это как раз значит: сначала мы познаем, мыслим мир, а потом он начинает существовать реально; да он существует лишь потому, что его помыслили, бытие есть следствие знания или мышления, оригинал есть следствие копии, сущность есть следствие образа.

Для метафизики природа есть только нечто противоположное духу - "его другое".

Духу претит помыслить нечто чуждое самому себе; он в согласии с самим собой, он в пределах своего бытия, когда он мыслит лишь самого себя (спекулятивная точка зрения) или во всяком случае (теистическая точка зрения) мыслит сущность, выражающую лишь сущность мышления. Такая сущность дана лишь через мышление и, стало быть, сама по себе есть только мыслимая, во всяком случае пассивная сущность. Таким образом, природа превращается в ничто. Тем не менее, она как-то существует, хотя она не может существовать и не должна существовать.

Итак, как же метафизик объясняет ее наличность? Только мнимо добровольным, в действительности же противоречащим его глубочайшей сути, лишь принудительным самоотчуждением, самоотрицанием, самоотказом духа. Но если с точки зрения абстрактного мышления в ничто превращается природа, то, наоборот, с точки зрения реального миросозерцания исчезает этот создающий вселенную дух. При таком взгляде все дедукции - мира из бога, природы из духа, физики из метафизики, действительности из абстракции - оказываются логической игрой. Ощущения, которые в нем возбуждает объект природы, он непосредственно превращает в свойства самого объекта. Благоприятные, положительные ощущения и аффекты вызываются благим, благодетельным существом природы; отрицательные, вызывающие страдания ощущения - жар, холод, голод, боль, болезнь - причиняются злым существом или, во всяком случае, природой в недобром состоянии, в состоянии зложелательства, гнева. Таким образом, человек непроизвольно и бессознательно превращает природное существо в существо душевное, субъективное, то есть человеческое.

Впрочем, необразованный, первобытный человек не только приписывает природе человеческие мотивы, влечения, страсти, он в естественных телах усматривает настоящих людей.

Обратите внимание!

Так подтверждается высказанное в "Сущности христианства" положение, что человек в религии обращается лишь к самому себе, что его бог есть только его собственная сущность, подтверждается даже самыми грубыми, низшими видами религии, в которых человек почитает наиболее отдаленные, не схожие с ним предметы - звезды, камни, деревья, даже клешни раков и раковины улиток, - ведь он почитает их только потому, что он переносит в них самого себя, мыслит их в виде таких существ, каков он сам, или же считает, что они наполнены подобными существами. В связи с этим религия обнаруживает удивительное, но весьма понятное и даже неизбежное противоречие:

В то время как с теистической или антропологической точки зрения она потому человеческое существо почитает за божественное, что оно ей представляется существом, отличным от человека, существом нечеловеческим, наоборот, с натуралистической точки зрения она нечеловеческое существо потому почитает за божественное, что оно ей представляется существом человеческим.

Только непостоянство природы делает человека мнительным, смиренным, религиозным.

Но там, где кончается математическая достоверность, там начинается теология - так это происходит даже в наши дни со слабыми головами. Религия есть созерцание необходимого, как чего-то произвольного, добровольного, в отдельных случайных явлениях.

Жертвоприношение, главный акт естественной религии, коренится в чувстве зависимости от природы, в соединении с представлением природы как сознательно действующего, индивидуального существа. Зависимость от природы особенно остро воспринимается, когда мы в ней нуждаемся. Нужда есть чувство или выражение коего ничтожества без помощи природы; но с нуждой неразрывно связано наслаждение - противоположное чувство, чувство моей самости, моей самостоятельности в отличие от природы. Поэтому нужда богобоязненна, покорна, религиозна, наслаждение же высокомерно, не знает бога, не отличается почтительностью, легкомысленно. почтением человека перед природой как существом живым, эгоистическим, восприимчивым в человеческом смысле этого слова; существо это, подобно человеку, ревниво оберегает свои права. Этот захват или использование природы представляется поэтому человеку как бы нарушением чужого права, как бы присвоением чужого имущества, преступным деянием. И вот, чтобы успокоить свою совесть и ублаготворить объект, оскорбленный с человеческой точки зрения, чтобы показать, что он обворовал его по нужде, а не из заносчивости, человек урезывает свое наслаждение, возвращает объекту кое-что из его отнятой собственности.

В жертвоприношении становится наглядной и сосредоточивается вся сущность религии. Жертвоприношение коренится в чувстве зависимости - в страхе, сомнении, неуверенности в успехе, в будущем, в угрызениях совести из-за совершенного греха; а результат, цель жертвоприношения лежит в самочувствии - в храбрости, наслаждении, уверенности в успехе, свободе и блаженстве. Рабом природы приступаю я к жертвоприношению, а после жертвоприношения я чувствую себя хозяином природы. Поэтому корень религии - в чувстве зависимости от природы; упразднение этой зависимости, освобождение от природы составляет цель религии. Другими словами, божественность природы в самом деле есть источник, основа религии, а именно всяческой религии, также и христианской; конечной же целью религии является обожествление человека.

Мышление, хотение - в моей власти, но то, чего я домогаюсь и что я мыслю, принадлежит не мне; это - вне меня, это зависит не от меня. Религия стремится и ставит себе целью устранить это противоречие или эту противоположность; божественное же существо и есть то существо, где это противоречие разрешается, где оказывается возможным или, вернее, действительным все то, что возможно согласно моим желаниям и представлениям, но невозможно для меня по моим силам.

Желание есть источник, есть самая суть религии, сущность богов есть не что иное, как сущность желания. Боги - сверхчеловеческие и сверхприродные существа. Боги - это те существа, от которых исходит благословение. Благословение есть результат, есть плод, цель действия, от меня независимая, но мною желаемая.

Но разве желания не сверхчеловеческие и не сверхприродные существа? Разве я, например, остаюсь еще человеком в своем желании, в своей фантазии, если я мечтаю стать бессмертным существом, избавившимся от оков земного тела? Нет! У кого нет желаний, у того нет и богов.

Антирелигиозные явления в области веры всего нагляднее раскрывают происхождение и сущность религии. Таким антирелигиозным фактом, с горьким упреком подмеченным еще благочестивыми язычниками, является, например, то обстоятельство, что вообще люди только в несчастии прибегают к религии, только в несчастии обращаются к богу и думают о нем, но как раз этот факт приводит нас к источнику самой религии. Человек приходит к мучительному

выводу, что он не может того, чего хочет, что у него связаны руки, когда он находится в несчастии, в нужде, своей ли собственной или чужой.

Боги - воплощенные, овеществленные, осуществленные желания человека, упраздненные естественные пределы человеческого сердца и воли, существа с неограниченной волей, существа, чьи телесные силы равны сипе их хотений.

Но известная поговорка: guod quis per alium fecit, ipse fecisse putatur, иначе говоря, то, что один делает при помощи другого, то ему приписывается в качестве собственного деяния - находит здесь свое применение: то, что человек делает через бога, то в действительности делает он сам.

Религия ставит себе такую же цель, как просвещение или культура; их стремление сводится к тому, чтобы сделать природу в теоретическом отношении понятной, в практическом отношении - податливой, соответствующей человеческим потребностям, однако с тем различием, что культура достигает своей цели с помощью средств, а именно с помощью заимствованных из самой природы средств, религия же - без средств, иначе говоря, с помощью сверхъестественных средств - молитвы, веры, таинств, волшебства. Поэтому все, что при развитии культуры человеческого рода стало делом образования, самодеятельности, антропологии, то было первоначально делом религии или теологии; таковы, например, право (ордалии, испытания кровью, судебные оракулы германцев), политика (оракулы греков), врачевание, которое еще в наши дни у некультурных народов является функцией религии. Поэтому религия является средством просвещения человечества в суровые времена и для диких народов, но в эпоху просвещения религия потакает дикости, архаичности; она - враг просвещения. бессмертия. Последнее остается безграничным, неосуществимым желанием религии.

Итак, верующий человек обладает глазами только для того, чтобы не видеть, чтобы быть совсем слепым, он обладает разумом только для того, чтобы не мыслить, чтобы быть совсем глупым. Естественная религия есть наглядное противоречие между представлением и действительностью, между фантазией и истиной. Что в действительности - мертвый камень или чурбан, то в понимании естественной религии- живое существо, что по всей видимости не бог, а нечто совсем другое, то невидимо, согласно вере, - бог. Поэтому естественная религия находится в постоянной опасности горчайшего разочарования.

Правда, христиане оправдывают это политическое идолопоклонство толкованием, будто король - лишь заместитель бога на земле, бог есть царь царей, но это оправдание - простои самообман. Уже не говоря о том, что власть короля есть власть в высшей степени ощутительная, непосредственная, чувственная, самодовлеющая, власть же царя царей только опосредствованная, только воображаемая, - бог определяется и рассматривается в качестве правителя вселенной, в качестве царской или вообще политической власти лишь там, где личность короля до такой степени заполняет, определяет человека и овладевает им, что он ее считает за высшее существо.

Противоположность между несвободным и самостоятельным, то есть между религиозным и антирелигиозным, свободным человеческим взглядом на природу.

Там природа - предмет почитания, здесь - наслаждения; там - человек для природы, здесь - природа для человека; там - она цель, здесь - средство; там она стоит над человеком, здесь она ему подчинена.

В каком виде природа, вселенная проявляется для человека, такова она, разумеется, для него по его представлению. Если человек, наделенный волей и умом, возвышается над природой, становится супранатуралистом, то и бог становится сверхъестественным существом. Итак, только творением оправдывается, реализуется, исчерпывается владычество. Языческие боги уже были действительно владыками природы, но не творцами ее, поэтому они-конституционные, ограниченные, введенные в известные рамки, не абсолютные монархи природы, иначе говоря, язычники еще не были абсолютными, безусловными, радикальными сторонниками всего сверхъестественного.

Теисты объявили учение о единстве бога сверхчувственным, основанным на откровении учением по его происхождению, не учитывая, что человек является источником монотеизма, что единство бога коренится в единстве человеческого сознания и духа.

Бог же есть существо, для которого нет ничего невозможного; он по своей силе - творец бесчисленных миров, средоточие всех возможностей, всего, что можно себе представить; другими словами, он не что иное, как сущность человеческой способности воображения, мышления и представления, сущность, ставшая действительной, предметной, служащая объектом мысли и представления в качестве действительного и даже наидействительнейшего, абсолютного существа.

"Духовное существо", которое человек предпосылает природе как ее возглавляющее, обосновывающее и созидающее существо, в действительности есть духовное существо самого человека, но это существо представляется чем-то самостоятельным, отличным от человека и с ним несравнимым, потому что человек превращает его в причину природы, в причину действий, которые не могут быть вызваны человеческим духом, человеческой волей и умом, что, следовательно, человек с этим духовным, человеческим существом одновременно связывает отличную от человеческого существа сущность природы. Эта связь или смешение "морального" и "физического" существа, существа человеческого и нечеловеческого, порождает третье существо, которое не есть ни природа, ни человек, но, как амфибия, причастно и тому и другому.

Если ты хочешь обладать существом, не наделенным никакими человекообразными признаками, без всяких человеческих привнесений, будут ли то привнесения ума, сердца или воображения, то будь настолько решителен и последователен, чтобы отказаться от бога вообще, чтобы апеллировать и опереться на чистую, незапятнанную, безбожную природу как последнюю основу своего бытия. Пока ты допускаешь отличие бога от природы, до тех пор ты оставляешь в силе человеческое отличие, до тех пор ты в этом первосуществе обожествляешь лишь собственную сущность.

Поэтому воля и ум представляются человеку основными силами или причинами природы лишь потому, что непроизвольные действия природы в свете его рассудка кажутся ему преднамеренными, целенаправленными, а следовательно, природа - разумным существом или во всяком случае – чистым предметом разума.

Человек переворачивает естественный порядок вещей, он ставит мир вверх ногами, в буквальном смысле этого слова вершину пирамиды он делает ее основанием, первое - в уме и для ума, логическое "почему" он превращает в первое действительности, в обусловливающую причину. Основание вещи в уме предшествует самой вещи. Вот почему разумная, или рассудочная, сущность, мысленная сущность не только логически, но и физически составляет для человека изначальную сущность, основную сущность.

Тайна телеологии - в противоречии между необходимостью природы и произволом человека, между природой, какова она в действительности, и природой, как она представляется человеку. Если бы Земля занимала другое место, например место Меркурия, то все бы погибло от невероятной жары. Как мудро Земля оказалась водворенной именно туда, где ей подобает быть по ее составу. Но к чему сводится эта мудрость? Просто - к противоречию, к противоположности по отношению к человеческой глупости, которая произвольно, мысленно ставит Землю не на то место, где она в действительности находится.

Если ты с самого начала оторвешь друг от друга то, что существует в природе в неразрывном виде, как, например, астрономическое место мирового тела и его физический состав, то, разумеется, задним числом, единство природы представится тебе целесообразностью, необходимость - планом, действительное, необходимое, совпадающее с своей сущностью местонахождение небесного тела покажется тебе разумным, правильно предусмотренным, правильно рассчитанным, мудро избранным местоположением, в противоположность тому неподходящему месту, которое ты измыслил и выбрал. Разумеется, если бы человек не делал черное из белого, если бы человеческая глупость не распоряжалась произвольно природой, то и божественная мудрость не царила бы над землей.

Для тебя природа только представление, только зрелище, ласкающее твой взор; поэтому ты веришь, ты думаешь, что то, чем восхищается твой глаз, движет и управляет также природой; небесный свет, в котором тебе является природа, ты превращаешь в небесное существо, ее создавшее, зрительный луч ты превращаешь в рычаг природы, зрительный нерв - в двигательный нерв мирового целого. Выводить природу из мудрого творца - значит родить детей одним взглядом, значит утолять голод аппетитным запахом пищи, значит благозвучием тонов двигать скалами. Разумеется, явления природы представляются нам чем-то разумным, но причина этих явлений так же мало есть разум, как причина света есть свет.

Об ожидании чуда

Но бесконечно сильнее, чем прошлое, действует на душу будущее; прошлое оставляет лишь спокойное ощущение воспоминания, будущее же стоит перед нашим взором с ужасами ада или с небесным блаженством. Настоящее в высшей степени прозаично, завершено, определенно; его нельзя изменить, восполнить, выделить. В настоящем представление совпадает с действительностью, богам в нем нет места, нет простора, настоящее - безбожно. Будущее же есть царство поэзии, царство неограниченных возможностей и случайностей, будущее может быть тем или другим, оно может быть таким, каким я его желаю, или таким, каким я его страшусь. Оно еще не обречено суровой судьбе, не допускающей никаких измерений; Этот мир - мир богов. Настоящее принадлежит мне, будущее - богам. Сейчас я налицо.

Вера в бога есть либо вера в природу (объективную сущность), как человеческое (субъективное) существо, либо вера в человеческое существо как сущность природы. Первая вера - религия природы, политеизм, вторая - духовно-человеческая религия, монотеизм. Обозначение политеизма как религии природы (безоговорочно и в общем смысле) имеет, лишь относительный смысл, смысл по противоположности. Политеизм жертвует собой природе, он одаряет природу человеческим оком и сердцем; монотеизм жертвует природой себе,

человеческий глаз и сердце он наделяет силой и властью над природой;

политеизм ставит человеческое существо в зависимость от природы, монотеизм - природу от человеческого существа;

Творение так относится к чуду, как род или вид к отдельному индивидууму; чудо есть акт творения в виде особого, единичного случая.

Другими словами: творение - теория; практикой, применением является чудо.

Бог - причина, человек - цель вселенной, то есть бог - теоретическое первосущество, человек - первосущество практическое. Природа для бога - ничто, она - простая игрушка его всемогущества, но только для того, чтобы в случае нужды, да и вообще природа не имела никакой силы над человеком. В творце человек освобождается от ограниченности своего существа, своей "души"; в чуде он освобождается от ограниченности своего существования, своего тела; в первом случае он превращает в существо природы свое невидимое, мыслящее и мыслимое существо, во втором случае - свое видимое, практическое индивидуальное существо; в первом случае он узаконивает чудо, во втором - он его реализует. Поэтому в чуде цель религии достигается чувственным, доступным путем- власть человека над природой, божественность человека становится чувственно воспринимаемой истиной.

Но придет время, когда исполнится пророчество Лихтенберга, когда вообще вера в бога, следовательно и в бога рационалистического, будет считаться таким же суеверием, каким в настоящее время считается вера в телесного, чудодейственного, то есть христианского, бога, когда вместо церковного света наивной веры и вместо сумеречного света рационалистической веры засияет, согревая человечество, яркий свет природы и разума.

Как звук или тон в качестве предмета слуха выражает только сущность слуха, так бог, взятый только как предмет религии, веры, выражает только сущность религии, веры. Благодаря чему объект становится религиозным объектом? Как мы видели, только благодаря человеческой фантазии, способности воображения и человеческому сердцу.

Верить - значит воображать несуществующее существующим, значит, например, воображать, будто этот образ - живое существо, будто этот хлеб - мясо, будто это вино - кровь, то есть предполагать, что есть то, чего нет. Ты найдешь бога только в вере, только в способности воображения, только в человеческом сердце, ибо он есть не что иное, как сущность фантазии или способности воображения, сущность человеческого сердца.

Моральным можно быть и без бога, но нельзя быть без бога блаженным, блаженным в сверхъестественном, христианском смысле, ибо блаженство в этом смысле находится за пределами природы и человечества, не подчиняясь их власти, поэтому для своего осуществления это блаженство предполагает сверхъестественное существо, существо, которое может быть тем, что не под силу природе и человечеству, что выше всего человеческого. Поэтому, если Кант сделал из морали сущность религии, то он находился в таком же или приблизительно таком же отношении к христианской религии, в каком Аристотель стоял к греческой, поскольку последний теоретическую деятельность считал сущностью богов. Как бог, представляющий собой лишь спекулятивную сущность, лишь ум, еще не есть бог, так и моральное существо или "олицетворенный моральный закон" еще не есть бог. Насколько простирается желание блаженства, настолько, не дальше, простирается представление о божестве. У кого больше нет сверхъестественных желаний, для того больше нет сверхъестественных существ.

Семинар 2. Философский анализ форм мифологического мышления

Эрнст Кассирер (1874-1945) Философия символических форм

Переводы: Философия символических форм: В 3 тт. / Пер. с нем. С. А. Ромашко. М.—СПб., 2002. Том 1. Язык, Том 2. Мифологическое мышление; Философия Просвещения / Пер. с нем. В. Л. Махлина. М., 2004.

Исследования: Свасьян, К. А. Философия символических форм Э. Кассирера: Критический анализ / АН АрмССР, Ин-т философии и права. Ереван: Изд-во АН АрмССР, 1989; Свасьян К. А. Проблема человека в философии Э. Кассирера; Кравченко, А. А. Логика гуманитарных наук Э. Кассирера. Кассирер и Гете. М., 1999; М. Е. Соболева. Философия символических форм Э. Кассирера: Генезис. Основные понятия. Контекст. СПб., 2001.

Том 2. Мифологическое мышление. Глава 1.

В критической философии соотнесение представления с предметом представляет собой самостоятельный спонтанный акт сознания. Предмет не существует до и вне синтетического единства, он не является отчеканенной формой, просто оставляющей отпечаток на сознании, а представляет собой результат формовки, осуществляемый основными силами сознания, в силу условий созерцания и чистого мышления. Всякая картина мира такого рода оказывается возможной только благодаря своеобразным актам объективации, перевода простых «впечатлений» во внутренне определенные и структурированные «представления».

Направление процесса объективации. Тот факт, что это направление не является «однозначным» и унифицированным, что способ и вектор сведения многообразных чувственных впечатлений в духовные единицы может содержать в себе самые разнообразные смысловые нюансы, – этот общий итог нашего предшествовавшего исследования получает ясное и выразительное подтверждение, если мы рассмотрим противоположность процесса объективации в мифологическом и теоретическом, т.е. чисто опытном мышлении.

Развитие науки всего лишь доводит до состояния полной актуализации, развития и сквозного логического определения те принципы, на которых покоится, выражаясь словами Канта, «возможность всякого восприятия». Однако то, что мы называем миром нашего восприятия «наличествует» лишь постольку, поскольку прошло через определенные основные теоретические акты, обработано ими, «усвоено» и определено.

Когда мы приписываем вещам определенный размер, определенное положение и удаленность, мы высказываем при этом вовсе не простые данные чувственного ощущения, а помещаем чувственные данные в систему отношений и связей, в конечном итоге оказывающихся не чем иным, как связью суждений. Всякое различие в положении, в размере, в удаленности отмечается и устанавливается только потому, что отдельные чувственные впечатления по-разному оцениваются в суждениях, им придается различное значение.

Пространственная упорядоченность мира восприятия восходит к актам отождествления, различения, сравнения и подчинения, которые по своей основной форме являются чисто интеллектуальными актами. Лишь после того, как сами впечатления посредством таких актов оказываются упорядоченными, распределенными по разным смысловым уровням, мы получаем, словно наглядное отражение этого теоретического распределения по смысловым уровням, упорядоченность в пространстве. Переход от мира впечатлений к миру пространственных «представлений» основан на том, что постепенно выделяются постоянные отношения, которые отличаются от нестабильных содержательных моментов чувственного восприятия. Эти постоянные отношения и образуют прочную конструкцию, своего рода жесткий каркас «объективности».

Каждое представление отдельной эмпирической «вещи» или эмпирического события одновременно содержит в себе акт оценки. Эмпирическая «действительность» отличается тем, что устойчивое все более четко и определенно отличается от текучего, постоянное – от изменяющегося, стабильное – от эволюционирующего. Лишь после прохождения этой проверки отдельные чувственные впечатления зачисляются в царство действительности, объективной определенности. И эта проверка, эта проба не завершается совсем ни на одной из ступеней опытного мышления и знания, напротив, она может и должна постоянно возобновляться. То и дело константы нашего опыта оказываются всего лишь относительными константами. Непрестанно возобновляемая работа духа является той силой, которая постоянно смещает очертания того, что мы именуем объективным бытием.

«Соотнесение представления с предметом» представляет собой это самое включение представления в систематическую связь более высокого порядка, в которой ему уготовано однозначно определенное место. Объективность данной картины мира есть не что иное, как выражение его полной замкнутости, выражение того факта, что мы в каждом частном элементе и вместе с ним мыслим форму целого и рассматриваем тем самым частное лишь как своего рода особое выражение, как «представителя» этой общей формы.

Синтез вообще, к которому стремится теоретическое опытное мышление, предполагает соответствующий анализ и может быть построен лишь на основе подобного анализа. Сочетания в данном случае предполагает разъединение, в то время как разъединение, в свою очередь, нацелено на то, чтобы подготовить и обеспечить соединение. В этом смысле всякое опытное мышление внутренне диалектично. То, что дано в простом единстве мира знания, было преобразовано в иерархию – в систему «оснований» и «следствий».

Там, где чувственное миросозерцание видит лишь мирное единение, лишь конгломерат «вещей», -- эмпирико-теоретическое мышление усматривает скорее взаимопроникновение, сложение «условий».

Объективным считается то, что несет в себе гарантию постоянства, прочной и всеохватной определенности. Однако, легко забывают, что предполагаемая сугубо «наивная» ступень опытного сознания сама не является фактом, а представляет собой теоретическую конструкцию – что она в сущности не что иное, как пограничное понятие, созданное критическим анализом познания для своих потребностей.

Восприятие, если рассмотреть его более внимательно, уже представляет собой процесс отбора и различения, осуществляемый сознанием по отношению к хаотической массе «впечатлений». Подобная «селекция» лежит в основе самой возможности соотнесения восприятия с объектом.

Миф = мифологическое мышление

Миф также живет в мире чистых образов, представляющихся ему вполне объективными, более того – как сама объективность. Эта форма действительности еще внутренне полностью гомогенна и недифференцированна. Смысловые и ценностные нюансы, с помощью которых оно проводит границу между миром «истины» и миром «видимости», в данном случае еще полностью отсутствуют. Миф пребывает исключительно в наличности своего объекта – в той интенсивности, с какой тот в определенный момент овладевает сознанием и подчиняет его себе.

Вместо диалектичного движения мышления здесь присутствует простое упоение самим впечатлением и соответствующим «присутствием». Сознание охвачено им, как простым наличным бытием – у него нет ни силы, ни возможности исправлять, критиковать данное здесь и сейчас, ограничивать его в объективности, соразмеряя с тем, что не дано в данный момент, с прошедшим или будущим. Здесь отсутствует всякое различие ступеней реальности, отсутствует разграничение ступени объективной достоверности. Картине реальности не хватает глубины изображения. Все описанное здесь можно назвать специальной феноменологией мифа.

В мифологическом сознании прежде всего отсутствует надежный рубеж между восприятием «представляемого» и «реального», между желанием и исполнением, между образом и вещью. Наиболее ясно это проявляется в том, что переживается во сне. Правда анимистическая теория, усматривающая происхождением мифа в «смешении» пережитого во сне с пережитым наяву (Тэйлор), остается в этой форме односторонней и недостаточной.

Для мифологического сознания и мифологического «опыта» между миром видений и миром объективной «реальности» постоянно существует зыбкая переходная грань. Вся жизнь и деятельность многих «первобытных» народов вплоть до деталей определяется и направляется их сновидениями. Нет для них четкой границы, линии, отделяющей сферу жизни от сферы смерти. Это однотипные, однородные части одного и того же бытия. Отсутствует ясно очерченный переход жизни в смерть или смерти в жизнь.

Внутренне недифференцированное и неотрефлектирование сознание отказывается осуществлять разделение, которое и в самом деле не заключено непосредственно и непреложно в содержании переживаний как таковом, но которое, в конечном счете, требуется осознанием эмпирических условий жизни – т.е. определенной формой каузального анализа.

«Быть действительным» и «быть действенным» сливаются воедино. Место аналитического рассечения занимает скорее недифференцированное представление о «наличном бытии» вообще.

Если на ступени мышления, на ступени метафизики, мышление вынуждено мучительно пытаться представить «доказательства» существования души после смерти, то в ходе естественной истории человеческого духа соотношение скорее обратное. Не бессмертие, а смертность является тем, что должно быть «доказано».

Мы привыкли воспринимать это содержание как «символическое» постольку, поскольку за ним стремятся отыскать скрытый смысл, к которому символы опосредовано отсылают. Миф становится при таком подходе мистерией: его подлинная глубина заключается в том, что он скрывает. Т.е. мифологическое сознание, подобно шифровальному письму, понятно только тому, кто обладает необходимым для этого ключом – т.е. тому, для кого особые содержательные элементы этого сознания, в сущности, не более, чем конвенциональные знаки для «иного», в них самих не содержащегося. Отсюда возникает и толкование мифов.

«Образ» не представляет «вещь» – он и есть эта вещь. Он не только не замещает, но и действует так же как она, так что заменяет ее в ее непосредственном присутствии.

В качестве характерного признака мифологического мышления можно рассмотреть то, что в нем отсутствует категория «идеального» и что при встрече с чисто смысловыми явлениями ему приходится претворять эти смысловые явления в нечто вещное, в некоторое бытие. Эта черта прослеживается от самых примитивных проявлений магического взгляда на мир, до высших манифестаций религиозного духа.

Все ритуалы обладают реальным смыслом: они настолько вплетены в реальность воздействия, что образуют его необходимую составляющую часть. На правильном выполнении ритуалов основано продолжение человеческой жизни, более того, сохранение самого мира. Культ является подлинным инструментом, с помощью которого человек подчиняет себе мир не столько духовно, сколько чисто физически. Несмотря на свой регулярный ход, природа ничего не отдает без церемоний.

Фундаментальное чувство тождества, реального отождествления. То, что происходит в ритуалах – это сам процесс и его осуществление, это реальное и действительное событие. В этой форме мима, из которой мы можем вывести все драматическое искусство, речь нигде не идет о чисто эстетической игре, все совершается серьезно, и это та серьезность, которая как раз и характеризует священное действо как таковое. Ведь там, где мы видим только знак и подобие знака, для магического восприятия существует сам предмет.

Миф и язык находятся в постоянном взаимном соприкосновении. Наряду с магией изображения существует магия слова и имени, слово и имя содержат в себе сам предмет и его реальные силы. Слово и имя так же не обозначают и не значат – они существуют и действуют. В каждом звуке человеческого голоса присутствует своеобразная власть над вещами.

Гёте: «Имя человека точно кожа, облегающее платье, его нельзя скоблить и резать, не поранив самого человека». Имя выражает внутреннюю, существенную сторону человека, оно и есть эта внутренняя стороны. Имя и личность сливаются воедино.

Изображение так же не только представляют объект для субъективного восприятия и воздействия. Подобно имени, изображение является его alter ego: что происходит с изображением, то происходит и с человеком. Ту же роль может играть тень человека. Здесь исконная идентификация: вместе соединяются сон и явь, имя и вещь.

Общая категория «причины» и «действия» вовсе не отсутствуют в мифологическом мышлении. Об этом свидетельствуют не только мифологические космологии и теогонии, пытающиеся ответить на вопрос о возникновении мира и рождении богов, но и множество мифологических повествований, обладающих «объяснительным» характером.

Изолирующая абстракция, в силу которой из общего комплекса выхватывается и выделяется в качестве «условия» определенный частный момент, совершенно чужда мифологическому образу мысли. Для него всякое совпадение во времени, всякое пространственное совмещение и соприкосновение уже само по себе содержит в себе реальное казуальное «следствие». Пример: животное, появляющееся в определенное время года, приносит его, является его причиной: для мифологического воззрения именно ласточка делает лето.

Противопоставление: эмпирически-каузальное мышление и мифологическое мышление.

В то время как понятийное каузальное суждение разлагает событие на постоянные элементы и пытается «понять» его, исходя из сложности и взаимопроникновения этих элементов, мифологическому взгляду, погруженному в общее представление как таковое, достаточно картины простого совершения самого события.

Существенной особенностью мифологического мышления является то, что оно вообще не в состоянии помыслить в каком-то роде «случайное» событие. В особенности это касается смерти, никогда не наступающей «сама по себе», а неизменно производимой извне колдовским воздействием. Эту тенденцию можно назвать гипертрофией каузального «инстинкта» и потребности в каузальном объяснении.

Миф начинает с представления целенаправленного воздействия – ибо все силы природы это проявление демонической или божественной воли.

Особая характерная черта мифологического мышления – отношение между целым и частью. Подлинная нерасчлененность, мыслимая и реальная «индифферентность» целого и части. Целое не «обладает» частями и не распадается на них – часть есть непосредственно целое и действует как таковое. Часть, с точки зрения мифа, представляет все ту же вещь, что и целое, поскольку является реальным носителем действия – так как все, что она испытывает или совершает, что происходит с ней активно или пассивно, является одновременно активным или пассивным событием целого. То, что после разделения случается с частью, происходит и с целым.

Мифологическое мышление обладает тенденцией по возможности сдерживать то аналитическое раздробление, с которого начинается научное понимание мира. На «симпатическую» связь между телом и его отдельными частями никак не влияет физическое и пространственное разъединение. Мифологический вопрос о происхождении удовлетворяется тем, что сводит к заранее данному вещному наличному бытию даже самые сложные комплексы отношений – ритмы мелодии, разделение общества на касты и т.д.

Мифологическая фантазия стремится к своего рода материализации духовных элементов содержания сознания.

Сила в мифологическом понятии никогда не представляется в качестве динамического отношения, но всегда выступает как нечто подобное вещи или субстанции. Эта вещность распространена по всему миру, представляется как бы сконцентрированной. И во всех случаях в мифологическом мышлении встречается овеществление свойств и процессов, сил и видов деятельности, нередко ведущее к их прямо-таки непосредственной материализации.