Глава 20. – Пит! – пронзительно кричу я

– Пит! – пронзительно кричу я. Я трясу его сильнее, даже бью по лицу, но это бесполезно. Его сердце не бьется. Я лечу в пропасть. – Пит!

Финник помогает Мэг опереться о дерево и отталкивает меня в сторону.

– Дай я. – Его пальцы касаются шеи Пита, потом передвигаются к костям в его ребрах и позвоночнике. Затем он зажимает ноздри Пита.

– Нет! – воплю я, кидаясь на Финника, убежденная, что он собирается удостовериться, что Пит умер, уничтожить любую надежду на то, что жизнь может к нему вернуться. Рука Финника поднимается и ударяет мне в грудную клетку так сильно, что я отлетаю прямо в ствол стоящего рядом дерева. На мгновение я оглушена болью, я пытаюсь восстановить дыхание, когда вижу, как Финник снова закрывает нос Пита. С места, на котором сижу, я вытягиваю стрелу, кладу ее на тетиву и уже собираюсь запустить, когда меня поражает вид Финника, целующего Пита. Это очень странно, даже для Финника, так что, я останавливаю свою руку. Нет, он не целует его. Он закрыл нос Пита, но запрокинул ему голову и открыт рот, он вдувает воздух ему в легкие. Я вижу это, я на самом деле вижу, как грудь Пита то поднимается, то опускается. Затем Финник расстегивает молнию на верхней части комбинезона Пита и начинает надавливать на место рядом с его сердцем своими ладонями. Теперь, когда мое потрясение улеглось, я понимаю, что он пытается сделать.

Очень редко я видела, как мама пробует это. Если твое сердце останавливается в Дистрикте‑12, мало вероятно, что твоя семья успеет доставить тебя к моей маме вовремя. Так что, ее пациенты обычно обожженные, раненные или просто больные. Ну, или голодающие, конечно.

Но в мире Финника все иначе. Независимо оттого, что он делал сейчас, он делал это раньше. Определенный ритм и метод. И я замечаю, что опускаю стрелу на землю и наклоняюсь, отчаянно ища какие‑нибудь признаки успеха. Проходят минуты агонии, в то время как мои надежды исчезают. Примерно в тот момент, когда я решаю, что уже слишком поздно, и Пит мертв, ушел, больше никогда не вернется, он выдает небольшой кашель, а Финник отклоняется.

Я оставляю свое оружие в грязи, бросаясь к нему.

– Пит, – говорю я нежно. Я убираю влажные светлые волосы с его лба и нахожу пульс, стучащий на шее у меня под пальцами. Его ресницы дрожат, поднимаясь, и его глаза встречают мои.

– Осторожно, – слабо произносит он. – Впереди силовое поле.

Я смеюсь, но по щекам у меня катятся слезы.

– Похоже, намного более сильное, чем то, на крыше Тренировочного центра, – говорит он. – Но все же я в порядке. Просто слегка тряхануло.

– Ты был мертв! Твое сердце остановилось! – взрываюсь я, прежде чем думаю, хорошая ли это идея. Я захлопываю свой рот рукой, потому что начинаю издавать те ужасные звуки, которые появляются, когда я рыдаю.

– Ну, зато теперь оно, кажется, работает, – говорит он. – Оно в порядке, Китнисс. – Я киваю, но звуки не прекращаются. – Китнисс? – теперь Пит волнуется обо мне, что добавляет во все это еще больше безумия.

– Все нормально. Это просто ее гормоны, – произносит Финник. – Из‑за ребенка.

Я поднимаю взгляд и смотрю на него, сидящего на коленях, но все еще слегка задыхающегося от подъема, жары и усилий, приложенных для возвращения Пита из мертвых.

– Нет. Это не… – начинаю я, но обрываюсь, разражаясь еще более истеричными рыданиями, что, кажется, только подтверждает то, что сказал Финник о ребенке. Он встречает мои глаза, и я смотрю на него сквозь слезы. Это глупо, я знаю. То, что все его старания делают меня настолько раздосадованной. Все, что я хотела, это помочь Питу выжить, но я не смогла, а Финник смог, и я должна быть благодарной. И я благодарна. Но я так разозлена потому, что это означает, что я всегда буду должна Финнику Одейру. И как я теперь смогу убить его во сне?

Я ожидаю увидеть самодовольное или саркастическое выражение на его лице, но его взгляд странно насмешлив. Он переводит взгляд от меня к Питу, как будто пытается что‑то понять, затем немного трясет головой, словно пытается очистить ее.

– Как ты? – спрашивает он Пита. – Думаешь, сможешь идти дальше?

– Нет, ему нужно отдохнуть, – говорю я. Из моего носа ужасно течет, а у меня нет даже клочка ткани, чтобы использовать его как платок. Мэг срывает мох со ствола дерева и протягивает мне. Я в таком состоянии, что даже не спорю. Я громко сморкаюсь и стираю слезы со своего лица. Это хороший мох. Впитывающий и удивительно мягкий.

Я замечаю золотой отблеск на груди Пита. Я тянусь и достаю круг, висящий на цепочке у него на шее. На нем выгравирована моя сойка‑пересмешница.

– Это твой символ? – спрашиваю я.

– Да. Ты же не возражаешь против того, что я использовал твою сойку‑пересмешницу? Мне хотелось, чтобы мы соответствовали, – говорит он.

– Нет, конечно, не возражаю, – я вымучиваю улыбку. Пит, появившийся на арене, носящим сойку‑пересмешницу, является и благословением, и проклятием. С одной стороны, это должно окрылить мятежников в дистриктах. С другой стороны, трудно представить, что президент Сноу упустит это из виду, и, значит, работа по сохранению Пита живым становится сложнее.

– То есть, получается, вы хотите разбить лагерь прямо здесь? – спрашивает Финник.

– Я сомневаюсь, что это хороший выбор, – отвечает Пит. – Пребывание здесь. Без воды. Без защиты. Я действительно чувствую себя нормально. Мы могли пойти медленно.

– Медленно будет лучше, чем совсем никак. – Финник помогает Питу подняться на ноги, пока я стараюсь взять себя в руки. С тех пор, как я встала сегодня утром, я наблюдала за тем, как Цинну избили до полусмерти, попала на еще одну арену и видела смерть Пита. Тем не менее, я рада, что Финник продолжает разыгрывать карту беременности для меня, потому что с точки зрения спонсоров, я не слишком хорошо справляюсь со всеми вещами.

Я проверяю свое оружие, которое, я и так это знаю, находится в идеальном состоянии, но это помогает мне взять все под контроль.

– Я пойду первая, – объявляю я.

Пит начинает возражать, но Финник обрывает его:

– Нет, позволь ей это. – Он хмурится, глядя на меня. – Ты же поняла, что там было силовое поле, не так ли? Прямо в последнюю секунду. Ты хотела предупредить. – Я киваю. – Как ты это поняла?

Я колеблюсь. Показывать, что я знаю хитрость Бити и Вайрис в распознавании силового поля, может быть опасно. Я не знаю, заметили ли распорядители Игр, как те двое указали мне на это, или нет. Так или иначе, у меня есть очень ценная информация. А если они узнают об этом, они смогут изменить силовое поле таким образом, что я не смогу больше видеть этот изъян. Поэтому я лгу:

– Не знаю. Как будто я могу слышать это. Слушайте. – Мы все замолкаем. Здесь звуки насекомых, птиц, ветра, листвы.

– Я ничего не слышу, – говорит Пит.

– Да нет же, – настаиваю я. – Это похоже на то, как по забору Дистрикта‑12 бежит ток, только тише. – Все снова внимательно прислушиваются. Я делаю вид, что тоже пытаюсь, хотя на самом деле услышать тут ничего нельзя. – Вот! – говорю я. – Разве вы не слышите? Звук идет справа, оттуда, где ударило Пита.

– Я тоже ничего не слышу, – произносит Финник. – Но если тебе это удается, то ты, определенно, должна идти первая.

Я решила играть до конца.

– Это поразительно, – говорю я, поворачивая голову из стороны в сторону, будто озадаченная. – Я могу слышать это только левым ухом.

– Тем, которое восстанавливали врачи? – спрашивает Пит.

– Да, – отвечаю я, а потом пожимаю плечами. – Вероятно, они сделали работу даже лучше, чем предполагали. Знаете, иногда я действительно слышу этой стороной необычные вещи. Те, у которых звука быть не должно. Вроде крыльев насекомых. Или снега, падающего на землю. – Прекрасно. Теперь все внимание будет обращено на хирургов, которые восстанавливали мое ухо после Игр в прошлом году, и именно им придется объясняться, почему я могу слышать так же хорошо, как летучая мышь.

– Ты, – говорит Мэг, подталкивая меня вперед, чтобы я пошла первая. Так как мы путешествуем медленно, Мэг предпочитает идти, опираясь на ветвь, из которой Финник быстро соорудил трость для нее. Он также сделал трость и для Пита, потому что, несмотря на все его заявления, видно, что единственное, что хочется Питу, – лечь. Финник идет последним, что ж, хотя бы кто‑то прикрывает наши спины.

Пока я иду, силовое поле слева от меня, потому что это должно быть той стороной, где у меня ухо супермена. Но так как я все это придумала, я срезаю связки орехов, которые висят, как виноград, на соседнем дереве, и бросаю их влево, пока иду. Это правильное решение, потому что я чувствую, что не замечаю пятна, свидетельствующие о силовом поле, чаще, чем замечаю их. Всякий раз, когда орех попадает в силовое поле, он начинает дымиться и падает к моим ногам, почерневший и с треснутой скорлупой.

Через несколько минут я слышу чмокающий звук позади себя и разворачиваюсь, чтобы увидеть, как Мэг очищает орех от скорлупы и закидывает его себе в уже полный рот.

– Мэг! – кричу я. – Выплюни это. Они могут быть ядовитыми.

Она что‑то бормочет и игнорирует меня, облизывая губы с явным удовольствием. Я смотрю на Финника, обращаясь за помощью, но он только смеется.

– Вот, полагаю, так мы и узнаем, – говорит он.

Я иду дальше, размышляя о Финнике, который спасает старую Мэг, но позволяет ей есть странные орехи. На того, на кого Хеймитч поставил штамп одобрения. Того, кто вернул Пита из мертвых. Почему Финник не позволил Питу умереть? Тот был бы мертв на сто процентов. Я никогда бы и не предположила, что восстановление Пита было во власти Финника. И почему он был столь настроен объединиться со мной? Тоже желая убить меня, если до этого дойдет. Но если мы будем драться, он оставит выбор мне.

Я продолжаю идти, бросая орехи, иногда мельком видя силовое поле, пытаюсь найти место слева, где мы сможем пройти, сбежать от Рога изобилия и, надеюсь, найти воду. Но после часа или около того, я понимаю, что это бесполезно. Мы не сможем пройти влево. На самом деле силовое поле, кажется, сопровождает нас на протяжении всего изогнутого пути. Я останавливаюсь и оборачиваюсь, смотря на хромающую Мэг и блестящего от пота Пита.

– Давайте сделаем перерыв, – говорю я. – Мне нужно взглянуть сверху.

Я выбираю дерево, которое кажется выше остальных. Я цепляюсь за ветки, стараясь держаться как можно ближе к стволу, насколько это вообще возможно. Не говоря уже о том, как эти ветви гнутся, будто резиновые. Тем не менее, я поднимаюсь выше разумного, потому что мне нужно кое‑что увидеть. Когда я цепляюсь за участок ствола, не шире саженца, покачиваясь взад и вперед на ветру, мои подозрения подтверждаются. Я вижу причину, по которой мы не сможем повернуть налево, никогда не сможем. С этого неустойчивого пункта наблюдения я могу впервые рассмотреть арену полностью. Идеальный круг. С идеальным колесом посередине. Небо над окружностью джунглей равномерно окрашено в розовый цвет. И я думаю о том, что смогла заметить в нем один или два этих вибрирующих квадратов, трещин в броне, как называли из Бити и Вайрис, потому что они обнаруживают то, что должно быть скрыто, и, следовательно, являются слабостью. Просто чтобы быть совершенно уверенной, я пускаю стрелу в пустое пространство над линией деревьев. Вспышка света и проблеск настоящего голубого неба, стрела падает обратно в джунгли. Я спускаюсь, чтобы сообщить остальным дурные вести.

– Силовое поле держит нас в ловушке в кругу. В куполе, если быть точным. Я не знаю, насколько он высок. Все, что нас окружает, – Рог изобилия, море и джунгли. Круг очень точный. Очень симметричный. И не очень большой.

– Ты видела какую‑нибудь воду? – спрашивает Финник.

– Только морскую, там, где мы начали Игры, – отвечаю я.

– Должен быть какой‑то другой источник, – говорит Пит, хмурясь. – Иначе мы все будем мертвы буквально за несколько дней.

– Ну, листва довольно плотная. Возможно, где‑то тут есть водоемы или ручьи, – говорю я с сомнением. Я инстинктивно понимаю, что Капитолий хотел бы закончить эти не получившие популярность Игры как можно быстрее. Плутарху Хевенсби уже, вероятно, был отдан приказ избавиться от нас всех поскорее. – Но в любом случае, нет смысла пытаться выяснить, что находится с той стороны холма, потому что ответ – ничего.

– Должна быть питьевая вода между силовым полем и колесом, – настаивает Пит. Мы все знаем, что это означает. Возвращение обратно вниз. К профи и кровопролитию. С Мэг, едва способно передвигаться, и Питом, слишком слабым, чтобы бороться.

Мы решаем спуститься на пару сотен ярдов и продолжить идти по кругу. Посмотреть, может, на этом уровне есть какая‑нибудь вода. Я по‑прежнему иду впереди, иногда кидая орехи влево, но теперь мы в основном вне досягаемости силового поля. Палящее солнце светит на нас, превращает воздух в пар, играет с нашими глазами. К полудню становится очевидно – Мэг и Пит больше идти не могут.

Финник выбирает место для разбивки лагеря примерно в десяти ярдах от силового поля, утверждая, что мы сможем использовать его в качестве оружия, отправляя в него наших врагов, если они нападут. Затем они с Мэг рвут стебли травы, растущей пятифутовыми пучками, и начинают сплетать из них коврики. Так как, кажется, Мэг не страдает от вредного воздействия орехов, Пит собирает связки и поджаривает их, заставляя отскакивать от силового поля. Он методично снимает скорлупу, складывая ядра на лист. Я стою на страже, беспокойная, разгоряченная и мокрая, переполненная всеми эмоциями сегодняшнего дня.

Пить. Я так хочу пить. Наконец я не могу больше этого выдержать.

– Финник, почему бы тебе не постоять на страже, а я пока еще похожу вокруг, поищу воду? – спрашиваю я. Никому не нравится идея о том, что я пойду куда‑то одна, но угроза обезвоживания нависает над нами. – Не волнуйся, я не далеко, – говорю я Питу.

– Я тоже пойду.

– Нет, я собираюсь поохотиться, если получится, – отвечаю я, не добавляя: «А ты не можешь пойти, потому что слишком шумишь». Но это подразумевается. Он отпугнул бы добычу и подверг бы меня опасности своим тяжелым шагом. – Я не надолго.

Я двигаюсь украдкой сквозь деревья, радуясь, что земля позволяет мне шагать беззвучно. Я держу свой путь вниз по диагонали, но не нахожу ничего, кроме все той же роскошной зелени.

Стрельба пушек останавливает меня. Изначальное кровопролитие около Рога изобилия должно быть закончено. Теперь можно понять, сколько трибутов погибло в результате него. Я считаю выстрелы, каждый из которых соответствует одному мертвому победителю. Восемь. Не столько, сколько в прошлом году. Но это кажется еще большим, потому что я знаю все их имена.

Внезапно ослабевшая, я прислоняюсь к дереву, чтобы отдохнуть, чувствуя, что жара вытягивает влагу из моего тела, как губка. Даже глотать уже трудно, усталость подкрадывается ко мне. Я глажу рукой свой живот, надеясь, что какая‑нибудь сочувствующая моей беременности женщина станет моим спонсором, и Хеймитч сможет прислать немного воды. Не везет. Я сползаю на землю.

Сидя неподвижно, я начинаю замечать животных: странных птиц с блестящим оперением, древесных ящериц с блестящими синими языками и кого‑то, похожего на помесь крысы и опоссума, цепляющегося на ветвях рядом со стволом. Я стреляю в одного из последних, чтобы лучше рассмотреть.

Это уродливый… ладно, большой грызун, покрытый серой в крапинку шерсткой и двумя опасно выглядящими передними зубами, выступающими над его нижней губой. Пока я потрошу и очищаю его, я замечаю кое‑что еще. Его морда мокрая. Как у животного, которое пило из водоема. Взволнованная, я залажу на дерево, служившее ему домом, и медленно кручусь по спирали. Он не может быть далеко, водоем этого существа.

Ничего. Я не нахожу ничего. Ни росинки. В конце концов, зная, что Пит будет волноваться за меня, я возвращаюсь в лагерь, более разгоряченная и разбитая, чем когда‑либо до этого.

Когда я подхожу, я вижу, как остальные преобразовали это место. Мэг и Финник сделали своего рода хижину из ткани, которую создали из травы, открытую с одной стороны, но с тремя стенами, полом и крышей. Мэг также сплела несколько мисок, которые Пит заполнил жареными орехами. Их лица поворачиваются ко мне с надеждой, но я качаю головой.

– Нет. Никакой воды. А вот это тот, кто знал, где она есть, – говорю я, поднимая вверх выпотрошенного грызуна, чтобы все видели. – Он пил не так давно до того, как я застрелила его, сидящего на дереве, но я не смогла найти его источник. Клянусь, я охватила каждый дюйм земли в радиусе тридцати ярдов.

– Мы можем его съесть? – спрашивает Пит.

– Я не знаю наверняка. Но его мясо не особо отличается от мяса белки. Его надо приготовить… – Я колеблюсь, думая, как развести огонь здесь с полного нуля. Если даже у меня получится, есть еще дым, о котором тоже надо думать. Мы все слишком близко друг к другу на этой арене, нет никакого шанса скрыть его.

У Пита есть другая идея. Он берет тарелку с мясом грызуна, насаживает его на острую палку, как на вертел, и кидает в силовое поле. Резкое шипение, и палка прилетает обратно. Кусок мяса обуглился по краям, но отлично приготовился внутри. Мы аплодируем ему, а потом быстро останавливаемся, вспоминая, где мы.

Белое солнце тонет в розовом небе, когда мы собираемся в хижине. Я все еще подозрительно отношусь к орехам, но Финник говорит, что Мэг узнала их по другим Играм. Я не потрудилась провести хоть немного времени в секции распознавания съедобных растений, потому что в прошлом году это для меня было довольно легко. Теперь я жалею, что не делала этого. Безусловно, вокруг меня было бы меньше незнакомых растений. И я, вероятно, знала бы, что можно есть. Тем не менее, Мэг выглядит хорошо, а она ела орехи в течение нескольких часов. Так что, я беру один и откусываю маленький кусочек. У него легкий, немного сладкий аромат, напоминающий мне каштан. Я решаю, что это нормально. Жесткий и подгоревший грызун, но при этом удивительно сочный. Действительно, это неплохая еда для нашего первого дня на арене. Если бы у нас еще было, чем ее запить.

Финник задает много вопросов о грызуне, которого мы решили назвать древесной крысой. Как высоко он сидел, как долго я следила за ним, прежде чем выстрелить, и что он делал? Не припомню, чтобы он что‑то делал. Обнюхивал круживших рядом насекомых или что‑то еще.

Я боюсь ночи. Во всяком случае, плотно сотканная трава обеспечивает некоторую защиту от того, что крадется по джунглям после полуночи. Но прежде чем солнце скрывается за горизонтом, бледная луна поднимается в небо, оставляя вещи достаточно видимыми. Наш разговор затихает, потому что мы знаем, это вот‑вот начнется. Мы садимся в линию перед входом в хижину, и Пит берет меня за руку.

Небо проясняется, когда появляется герб Капитолия, словно плавающий в воздухе. Пока я слушаю звуки гимна, я думаю, что Финнику и Мэг будет труднее. Но это оказывается достаточно трудным и для меня. Смотреть на лица восьми мертвых победителей, спроектированных на небо.

Мужчина из Пятого, которого Финник заколол трезубцем, появляется первым. Это значит, что все трибуты из Первого, Второго, Третьего и Четвертого живы: профи, Бити с Вайрис и, конечно же, Финник и Мэг. За мужчиной из Пятого следует наркоман из Шестого, Сесилия и Вуф из Восьмого, оба из Девятого, женщина из Десятого и Сидер из Одиннадцатого. Возвращается герб Капитолия и заключительные звуки музыки, а затем небо становится совершенно темным, не считая луны.

Никто не разговаривает. Я не могу притворяться, что знала их очень хорошо. Но я думаю о тех трех детях, которые хватались за Сесилию, когда ее забирали, о доброте Сидер по отношению ко мне при нашем знакомстве. Даже мысль о наркомане со стеклянными глазами, расписывающем мои щеки желтыми цветами, причиняет мне острую боль. Они все мертвы. Они все ушли.

Не знаю, как долго мы, возможно, просидели бы здесь, если бы не прибытие серебряного парашюта, скользящего вниз сквозь листву, чтобы приземлиться перед нами. Никто не берет его.

– Чей он, как думаете? – спрашиваю я наконец.

– Неизвестно, – говорит Финник. – Почему бы не позволить Питу претендовать на него, раз уж он чуть не умер сегодня?

Пит развязывает веревку и раскрывает шелковый круг. С парашютом приземлился маленький металлический объект, назначение которого я не знаю.

– Что это? – спрашиваю я. Никто не знает. Мы передаем это из рук в руки, по очереди исследуя. Это полая металлическая трубочка, немного сужающаяся на одном конце. На другом у нее сгиб. Она кажется неясно знакомой. Часть, которая могла отпасть от велосипеда, карниза, от чего угодно, на самом деле.

Пит дует в один конец, чтобы понять, не издает ли она звук. Не издает. Финник засовывает в нее свой мизинец, проверяя, не оружие ли это. Бесполезно.

– Ты можешь ловить этим рыбу, Мэг? – спрашиваю я. Мэг, которая может ловить рыбу практически всем, чем угодно, качает головой.

Я беру трубку и перекатываю ее туда сюда на своей ладони. Пока мы союзники, Хеймитч будет работать с ментором Дистрикта‑4. Он приложил руку к выбору этого подарка. Значит, он ценен. Даже спасителен. Я вспоминаю, как в прошлом году ужасно хотела пить, но он не посылал мне воду, потому что знал, что я смогу найти ее, если попробую. Подарки Хеймитча или их отсутствие несут в себе важные сообщения. Я почти слышу его рычание: «Используй свои мозги, если они, конечно, у тебя есть». Что же это?

Я стираю пот со своих глаз и смотрю на подарок в лунном свете. Я двигаю его туда и сюда, рассматривая с разных углов, закрывая и открывая концы. Пытаюсь понять, для чего он мне. Наконец, в отчаянии, я втыкаю его в грязь.

– Я сдаюсь. Может, если мы объединимся с Вайрис и Бити, они смогут в этом разобраться.

Я ложусь, прикасаясь своей разгоряченной щекой к коврику из травы, гневно смотря на вещь. Пит растирает напряженное место между моими плечами, и я позволяю себе немного расслабиться. Интересно, почему арена не остыла теперь, когда солнце зашло. Интересно, что происходит у нас дома.

Прим. Мама. Гейл. Мадж. Я думаю о них, наблюдающих за мной дома. По крайней мере, я надеюсь, что они дома. Не арестованы Тредом. Не наказаны, как Цинна. Как Дариус. Наказанные из‑за меня. Все.

Я начинаю страстно хотеть к ним, в свой дистрикт, в свои леса. Хорошие леса, с крепкими деревьями, кучей еды, добычей, которая не является жуткой. Бегущими ручьями. Прохладными ветрами. Нет, холодными ветрами, чтобы сдуть эту душную жару. Я вызываю в своем воображении такой ветер, позволяя ему заморозить мои щеки и сделать мои пальцы окоченевшими, и внезапно металлическая штуковина, наполовину закопанная в землю, обретает название.

– Втулка! – восклицаю я, вскакивая.

– Что? – спрашивает Финник.

Я вытаскиваю трубочку из земли и очищаю ее. Подставляю к узкому концу руку, словно чашу, прикрывая его, и смотрю на выступ. Да, я видела такую раньше. Давно, в холодный, ветреный день, когда я была в лесах с отцом. Вставленную в дырку, проделанную в стволе клена. Проводник для сока, который тек в наше ведро. Кленовый сироп может сделать даже наш обыкновенный хлеб лакомством. После того, как папа умер, я не знала, что случилось с теми несколькими втулками, которые у него были. Спрятаны где‑то в лесах, вероятно. Никогда не найдутся.

– Это втулка. Что‑то вроде крана. Надо поместить ее в дерево и из нее пойдет сок. – Я смотрю на жилистые деревья вокруг. – Ну, в нормальное дерево.

– Сок? – спрашивает Финник. У них рядом с морем нормальных деревьев тоже нет.

– Чтобы сделать сироп, – говорит Пит. – Но здесь может быть в деревьях что‑то другое.

Все сразу встает на свои места. Наша жажда. Отсутствие источников. Острые передние зубы древесной крысы и ее влажная морда. В этих деревьях может быть только одна вещь. Финник направляется к фактически каменному зеленому дереву, чтобы воткнуть в его ствол втулку.

– Подожди, ты можешь сломать ее. Нам сначала надо просверлить отверстие, – говорю я.

Вокруг нет ничего, чем можно было бы сверлить, поэтому Мэг предлагает ее шило. И Пит вдавливает его в кору на два дюйма. Они с Финником по очереди втыкают в отверстие шило и нож, пока оно не становится достаточно широким для втулки. Я аккуратно втискиваю ее, и все мы отступаем в ожидании.

Поначалу ничего не происходит. Затем капли воды начинают скатываться из выступа, попадая на ладонь Мэг. Она слизывает их и протягивает руку за добавкой.

Регулируя втулку, мы получаем тонкую струю. Мы меняемся, подставляя свои рты под кран, смачивая наши высохшие языки. Мэг приносит корзинку, трава в которой сплетена так плотно, что она удерживает воду. Мы наполняем корзинку и передаем ее по кругу, делая глубокие глотки, а позже, с наслаждением, умываем свои лица. Как и все здесь, вода очень теплая, но сейчас не время быть разборчивым.

Без нашей жажды, которая отвлекала нас, мы понимаем, как устали, и начинаем готовиться ко сну. В прошлом году я всегда старалась сделать так, чтобы все мои вещи были собраны, если мне придется быстро убираться с места посреди ночи. В этом году нет никакого рюкзака, чтобы подготовиться. Только оружие, которое, так или иначе, мне будет не сложно схватить. Затем я думаю о втулке и вытаскиваю ее из ствола дерева. Я отрываю листья от жесткой лозы и надежно привязываю втулку к своему поясу.

Финник предлагает сидеть на страже первым, и я позволяю ему, зная, что это должен быть кто‑то из нас двоих, пока Пит не отдохнет. Я ложусь рядом с Питом на пол хижины, веля Финнику разбудить меня, когда он устанет. Вместо этого я просыпаюсь спустя несколько часов от чего‑то, похожего на удары в колокол. Бом! Бом! Это не совсем то, как звонят у нас в Доме Правосудия на Новый год, но довольно похоже, настолько, что я узнаю это. Пит и Мэг продолжают спать, несмотря на звук, но у Финника такой же внимательный вид, как и у меня. Удары прекращаются.

– Я насчитал двенадцать, – говорит он.

Я киваю. Двенадцать. Что это значит? Один удар для каждого дистрикта? Может быть. Но зачем?

– Что это значит, как считаешь?

– Без понятия, – отвечает он.

Мы ждем дальнейших инструкций, возможно, сообщений от Клавдия Темплсмита. Приглашения на пир. Только одна вещь слышна в отдалении. Ослепляющий разряд электричества ударяет в высокое дерево, а затем начинают сверкать молнии. Полагаю, это признаки дождя, источника воды для тех, у кого нет ментора, столь же умного, как Хеймитч.

– Иди спать, Финник. В любом случае сейчас моя очередь сидеть на страже, – говорю я.

Финник колеблется, но никто не может бодрствовать вечно. Он располагается около входа в хижину, сжимая трезубец в одной руке, и погружается в беспокойный сон.

Я сижу со своим заряженным луком, смотря в джунгли, которые призрачно бледны и зелены в лунном свете. Примерно после часа сверкание молний прекращается. Тем не менее, я могу слышать приближающийся дождь, который барабанит по листьям на расстоянии в несколько сотен ярдов. Я жду, когда он настигнет нас, но этого не происходит.

Звук пушки заставляет меня вздрогнуть, хотя на моих спящих товарищей он не производит особого впечатления. Нет смысла будить их из‑за этого. Еще один победитель мертв. Я даже не позволяю себе задаться вопросом, кто он.

Неуловимый дождь внезапно выключается, как шторм, который был в том году на арене.

Спустя мгновение после его остановки, я вижу туман, тихо скользящий со стороны недавнего ливня. Обычная реакция. Испарения от прохладного дождя, думаю я. Он продолжает приближаться в устойчивом темпе. Завитки тянутся вперед, а затем клубятся, словно пальцы, как будто они тянут за собой остальных. Пока я смотрю на это, я чувствую, как волоски на моей шее встают дыбом. Что‑то не то с этим туманом. Движение переднего края слишком ровное, чтобы быть естественным. А если оно не естественное…

Тошнотворно сладкий запах начинает вторгаться в мои ноздри, а я подбегаю к остальным, крича им, чтобы вставали.

За пару секунд, которые уходят на то, чтобы разбудит их, я начинаю покрываться волдырями.

Date: 2015-09-22; view: 258; Нарушение авторских прав