Герберт Спенсер

(1820-1903)

Общество есть организм[ii]

„Когда мы говорим, что социальные аггрегаты и органические аггрегаты имеют общие явления роста, то этим мы вовсе не исключаем еще всякой общности с неорганическими аггрегатами; ибо многие из последних, напр., кристаллы, заметно растут, и все они, согласно эволюционной гипотезы, Должны были раньше или позже возникнуть путем интеграции. Тем не менее, живые существа, а равно общества, по сравнению с упомянутыми неодушевленными вещами, обна-

руживают массовый прирост столь очевидным образом, что мы справедливо можем считать этот признак характерным для первых двух. Многие организмы растут в течение всей своей жизни, а другие растут, по крайней мере, в течение значительной части своей жизни. Социальный рост продолжается обычно до тех пор, пока общество либо распадется, либо будет поглощено другим обществом.

Итак, мы нашли тут первую черту, благодаря которой общества примыкают к органическому миру и весьма существенно отличаются от мира неорганического.

Далее, к особенностям социальных, как и живых организмов вообще, относится то, что, помимо увеличения в размерах, растет и сложность их строения. Низшее животное, а также зародыши высшего, обнаруживают лишь немного различных частей; но при большем объеме увеличиваются и дифференцируются также его части. То же самое происходит и с обществом. Вначале различия между отдельными группами его единств весьма незначительны по числу и по_ характеру, но по мере роста народонаселения все больше и явственнее выступают всякого рода разделения и подразделения. Затем эти процессы дифференцирования прекращаются в социальных организмах, как и в отдельных живых существах, лишь вместе с завершением типа, который характеризует состояние зрелости и предшествует упадку".

„Эта аналогия станет еще яснее, если мы укажем на то, что прогрессирующая дифференциация структуры всегда сопровождается прогрессирующей дифференциацией функций.

Первичные, вторичные, третичные и т. д. части, выступающие у развивающегося животного, приобретают большие и меньшие различия не без определенной цели. Одновременно с изменениями в их внешней и внутренней структуре происходят всегда изменения и в их функциях; вырастающие различные органы имеют всегда различные задачи. Напр., пищеварительная система берет на себя всю задачу поглощения пищи, но по мере обособлений в ее строении она распадается на различные части, из которых каждая имеет особую функцию, составляющую часть общей функции. Отдельный орган, служащий для продвижения или для схватывания, расчленяется на большие и меньшие части, Каждая из которых принимает более или менее существенное участие в выполнении этой деятельности.

То же самое относится и к частям, на которые распадается общество. Когда на сцену выступает господствующий класс, то он при этом не только становится не похож на все другие классы, но и приобретает над ними власть принуждения, а когда этот класс вновь дробится на другие классы с большей или меньшей степенью господства, то и последние начинают стремиться к тем или иным видам кон-

тролирующей деятельности. То же самое находим мы и у классов, деятельность которых подвергается контролю. Различные группы, на которые они распадаются, имеют каждая особые свойства, а в пределах каждой отдельной группы вырабатываются опять-таки менее значительные противоречия между отдельными частями, соответствующие менее значительным противоречиям в степени их подчиненности.

„Почему этот различный характер деятельности неодинаковых частей в государственном организме и в живом существе рассматривается как настоящая функция, между тем как мы не называем так различных процессов, происходящих в несходных частях неорганического тела? Мы поймем это еще яснее, если обратимся к дальнейшим и лучше всего характеризующим их сходным чертам. И в органическом и в неорганическом мире развитие производит не простые различия, но определенно связанные друг с другом, т. е. такие, из которых одно делает возможным другое. Части неорганического агрегата находятся в таком отношении между собой, что одна из них может существенно изменяться без того, чтобы на других это заметно отразилось. Совсем иначе Обстоит дело с частями органического или социального агрегата. И в том и в другом изменения в его частях взаимно определяют друг друга, и, равным образом, изменившиеся деятельности частей взаимно зависят друг от друга. А кроме того, и тут и там степень этой взаимной зависимости растет по мере прогресса развития. На низшей ступени, животное—это один желудок, одна дыхательная поверхность, один орган. Превращение в более высокий тип с особыми придатками, которые служат для перемещения животного с места на место или для схватывания пищи, возможно лишь тогда, когда эти придаточные образования теряют свою прежнюю способность всасывать пищу из непосредственно окружающей тело среды и когда эта функция выполняется другими частями, сохранившими эту способность всасывания. Дыхательная поверхность, служащая для обеспечения питательных соков кислородом, может возникнуть лишь при том условии, чтобы связанная с этим потеря ее способности самой добывать нужный материал для восстановления и для роста была возмещена развитием особого органа, который доставляет ей этот материал.

То же самое происходит и с обществом. Мы с полным основанием говорим об его организации, и этим хотим сказать, что в нем имеются особенности того же характера. На первобытной своей ступени общество, как целое, есть одновременно воин, охотник, строитель, оружейник и -т. д., т. е. здесь каждая отдельная часть удовлетворяет все потребности. Прогрессивное развитие к такой ступени, которая характеризуется наличием постоянной армии, возможно лишь

с образованием учреждений, обеспечивающих снабжение этой армии продовольствием, одеждой и военным снаряжением со стороны всего прочего общества. Когда население в одном месте занимается исключительно земледелием, а в другом— только горным делом, когда одни производят товары, в то время как другие распределяют их, то это предполагает, что в возмещение особого рода услуг, которые оказывает каждая из этих частей другим, эти другие части, с своей стороны, предоставляют первым соответствующую долю собственных услуг.

Это разделение труда, которое, как известно, впервые было доказано экономистами, как социальное явление, а затем признано было для живых существ биологами, назвавшими его „физиологическим разделением труда", есть то. что только и делает живым целым как общество, так и отдельное животное.

Я особенно подчеркиваю ту истину, что по отношению к этому основному признаку социальный и индивидуальный организм совершенно сходны друг с другом. Когда мы видим, что у млекопитающего прекращение деятельности легких очень скоро влечет за собой остановку сердца; что с невозможностью для желудка выполнять его функцию мало-помалу замирают и все прочие части; что паралич членов ведет, в конце концов, к смерти всего тела вследствие недостатка питания или неспособности противостоять опасности, что даже потеря незначительного органа, напр., глаза, лишает все прочее тело услуги, необходимой для его сохранения,—то мы не можем не признать, что взаимная зависимость частей составляет весьма существенную характерную черту.организма. А когда мы, с другой стороны, наблюдаем в обществе, как рабочие железоделательной промышленности прекращают свою деятельность, когда горнопромышленные рабочие перестают доставлять им материал; как изготовление готового платья не может продолжаться при недостатке текстильного сырья; как вся фабричная работа приостанавливается, когда не действуют органы, производящие и распределяющие продовольствие; как, наконец, и господствующие силы: правительство, чиновники, судьи, полиция, не в состоянии более сохранять порядок, когда подчиненные им части не снабжают их всем необходимым для жизни,—тогда ясно, что и тут имеется столь же тесная взаимная зависимость частей, как и там. Как бы ни были различны во всем остальном оба рода агрегатов, они вполне сходны между собой в отношении этой существенной характерной черты и обусловленных ею особенностей.

До какой степени жизнь целого составляется из комбинированной деятельности взаимно зависящих частей и каким образом отсюда вытекает параллелизм между социальной

л животной жизнью, нам станет еще яснее, если мы примем во внимание, что жизнь каждого видимого организма складывается из жизней единиц, которые слишком малы, чтобы их можно было видеть невооруженным глазом.

Разительный пример тому дает нам замечательная группа Myxomicetes. Споры или зародыши этих форм становятся реснитчатыми монадами, которые после некоторого периода оживленного движения превращаются в подобие амебы, чтобы медленно ползти, принимать пищу, расти и размножаться путем деления. Затем эти амебообразные особи снова сползаются вместе, начинают сливаться в большие группы, каковые опять-таки соединяются вместе, так что получается масса, которая иногда едва видима, а иногда величиною с ладонь. Этот так называемый plasmodium, будучи неправильной формы, сетчатого строения и студенистой массы, в свою очередь, сам производит движения своих частей, подобные движениям гигантской корненожки; он медленно ползет по поверхности гниющих веществ и даже подымается по стеблям растений. Здесь, таким образом, мы ясно видим, как множество незначительных живых особей соединяются, чтобы создать относительно большой агрегат, в котором, невидимому, утрачивается их отдельная индивидуальность, но совместная жизнь которых составляется из комбинаций их отдельных жизней.

В других случаях вместо единиц, которые первоначально раздельны и теряют свою индивидуальность лишь путем соединения, перед нами выступают такие формы, где единицы происходят путем размножения из одного и того же зародыша и затем никогда не теряют своей связи, хотя, тем не менее, еще весьма ясно обнаруживается особое существование каждой такой единицы. У живой губки, напр., находятся роговые волокна, одетые в студенистое вещество, которое, как нам показывает микроскопическое исследование, состоит из подвижных монад. Мы не можем отрицать жизнь губки, как целого, ибо она проявляет известную деятельность, как совокупность. Наружные амебообразные единицы частично теряют свою индивидуальность путем слияния в охранительный слой, или кожу; сеть волокон, служащая для поддержания внешней формы целого, образуется общей деятельностью монад; точно так же, благодаря этой совокупной Деятельности образуются и те потоки воды, которые всасываются через мелкие отверстия и выталкиваются обратно через крупные. Но в то время как в этих 'явлениях выражается слабая общая жизнь, все же жизни многих тысяч составляющих целое единиц лишь мало подчинены этой общей жизни; они представляют как бы народ, в котором едва только начинается разделение функций, или, как это выразил профессор Гексли: „губка представляет собой нечто

в роде подводного города, где люди выстроились вдоль улиц и переулков таким образом, что каждый легко может выловить свое питание из воды, проплывающей мимо пего".

„Даже у высших животных можно проследить эти отношения между жизнью общности и отдельных ее составных частей. Кровь есть жидкость, в которой на ряду с питательными веществами, обращается бесчисленное множество живых единиц—кровяных телец. Каждое из них имеет собственную биографию. В первой своей стадии, в которой его называют белым или бесцветным кровяным шариком, каждое кровяное тельце производит самостоятельные движения, на подобие амебы. „Можно затем заметить краску, которая скоро собирается внутри нее"; „и во многих случаях фактически наблюдали, как бесцветные кровяные тельца поглощали своих меньших товарищей—красные кровяные тельца".

„Таким образом, после того, как мы видели, что обыкновенный живой организм можно рассматривать, как народ, состоящий из единиц, каждая из которых ведет свою особую жизнь и среди которых многие обладают довольно значительной независимостью, нам будет совсем нетрудно рассматривать народ, состоящий из человеческих существ, также как организм.

Отношение между жизнью единиц и жизнью агрегата представляет еще одну особенность, общую обоим случаям. Жизнь агрегата может быть разрушена благодаря какой-либо катастрофе без того, чтобы тем самым была уничтожена также жизнь всех составляющих его единиц, между тем как, с другой стороны, жизнь агрегата, если только ее преждевременно не прерывает катастрофа, продолжается гораздо дольше, чем жизнь его единиц.

У холоднокровных животных реснитчатые клетки продолжают свои движения с совершенной правильностью еще долго после того как животное, часть которого они составляют, становится мертвым и недвижимым. И мышечные волокна еще сохраняют способность сокращаться под влиянием раздражений".

„Подобным же образом может прекратиться всякая торговая деятельность, всякая работа правительственной машины и т. д. которые составляют общую жизнь народа, напр., вследствие внутренних взрывов, без того, чтобы тем самым должна была прекратиться и деятельность отдельных его единиц. Некоторые классы этого народа, в особенности широко-распространенные и проживающие в более отдаленных местностях, которые занимаются производством средств питания, еще долго могут продолжать существовать и, как прежде, заниматься своим особым делом.

С другой стороны, мы видим, как каждый из мелких живых элементов, которые составляют взрослых животных, раз-

вивается, выполняет свою особую задачу, вновь распадается и, наконец, замещается другим, в то время как животное в качестве целого спокойно продолжает жить. В более глубоком слое кожи путем постоянного деления образуются клетки, которые по мере своего увеличения продвигаются кнаружи, затем сплющиваются, чтобы образовать эпидермис, н, наконец, отшелушиваются, уступая место находящимся под ними более молодым клеткам".

„Это замещение происходит в одних тканях очень быстро, а и других лишь медленно, но в среднем в продолжение всего существования отдельного организма каждая его частица, по крайней мере, несколько раз воспроизводится и разрушается.

То же самое происходит и с обществом и его единицами. Общество в целом, а также более крупные его подразделения, продолжают существовать из года в год, несмотря на умирание некоторого числа входящих в его состав граждан. Совокупность живых лиц, которые, напр., производят в фабричном городе известный продукт для народного потребления, остается по истечении ста лет столь же крупной совокупностью, несмотря на то, что все мастера и рабочие, которые ее составляли, уже давно умерли. То же самое относится и к меньшим частям этого промышленного организма. Фирма, возникшая при одном из прежних поколений и продолжающая свою деятельность под именем своего основателя, быть может, несколько раз уже переменила своих владельцев и служащих, продолжая, тем не менее, занимать то же положение и сохранять те же отношения с покупателями и продавцами. Это наблюдаем мы повсюду. Правительственные учреждения более широкого и местного характера, церковные корпорации, армия, учреждения всякого рода, вплоть до цехов, клубов, обществ взаимопомощи и т. д., обнаруживают более продолжительное существование, чем жизнь составляющих их лиц. Мало того. Из того же закона вытекает, что существование общества в целом превосходит по продолжительности существование ближайших его составных частей. Частные объединения, местные правительственные установления, второстепенные национальные учреждения, отдельные города, посвятившие себя особым отраслям промышленности, могут распасться, в то время как весь народ сохраняет свою целость и увеличивается в размерах и сложности своего внутреннего строения.

В обоих случаях, где, таким образом, взаимно зависимые между собой функции различных отделов слагаются каждая из деятельностей многочисленных единиц, это имеет своим следствием то, что, когда эти единицы одна за другой умирают и замещаются новыми, это не влияет заметным образом на то общественное отправление, в котором они прини-

мали участие. Каждое отдельное новое волокно мышцы в свое время изнашивается, и на его месте образуется новое, в то время как прочие продолжают, как и прежде, свои комбинированные сокращения; и отставка чиновника и смерть купца так же мало потрясают деятельность того учреждения или торгового предприятия, в которых они были заняты.

Тем самым, в социальном организме, как и в индивидуальном, жизнь целого возвышается над жизнями единиц и совершенно отлична от последних, хотя и составляется из них.

От этих черт сходства между социальным и индивидуальным организмом мы должны обратиться к чертам существенного различия между ними. Отдельные части животного составляют конкретное целое, напротив, части общества составляют раздельное, дискретное целое. В то время, как живые единицы, составляющие животное, тесно связаны между собой и находятся в ближайшем соприкосновении, единицы, образующие общество, являются свободными существами, не соприкасающимися между собой и более или менее рассеянными. Какой же может тут быть параллелизм?

Хотя это различие очень глубоко и как будто не допускает аналогии, но более тщательное исследование доказывает, что оно менее существенно, чем это могло бы показаться с первого взгляда. Ниже я докажу, что полное признание этого различия вполне совместимо с упомянутыми аналогиями; но сначала посмотрим, как, в случае надобности, можно было бы сделать попытку доказать, что даже в этом отношении существует менее значительное противоречие, чем это кажется с первого взгляда.

Можно сказать, что в физическом смысле сложное тело животного не во всей своей массе состоит из живых единиц, но значительную часть его составляют обособившиеся части, которые были образованы жизнедеятельными частями, ставшими потом полуживыми, и во многих случаях, наконец, совсем безжизненными. В качестве примера можно привести протоплазматический слой, который лежит под кожей, и указать на то, что он состоит из действительно живых единиц, но образующиеся в нем клетки, превращаясь в чешую эпидермиса, становятся неживыми охранительными образованиями; и по отношению к нечувствительным волосам, ногтям, рогам и т. д. можно было бы указать, что хотя подобные образования и представляют составные части тела, но едва ли их можно назвать его живыми частями. Кто пожелал бы продолжать это исследование, тот мог бы указать, что и во многих других частях тела существуют подобные слои

с обильной.протоплазмой, из которых вырастают ткани, составляющие разнообразные органы; эти слои одни только сохраняют “полную жизнеспособность, в то время как развившиеся из них образования теряют свою жизненность по мере своей специализации, таковы, напр., хрящи, сухожилия и соединительная ткань, где это особенно заметно. Из всего этого можно вывести заключение, что, хотя тело животного и представляет одно связное целое, но его существенные единицы, рассматриваемые сами по себе, образуют такую целостность лишь там, где находятся протоплазматические слои.

К этому можно было бы прибавить ряд фактов, которые показывают, что социальный организм, при правильном взгляде на него, представляется гораздо менее прерывистым, чем это обычно думают. Точно так же, как мы включаем в понятие индивидуального организма, на ряду с действительно живыми частями, также и менее живые и даже совсем не живые, принимающие участие в деятельности целого, так, в соответствии с этим, нам следовало бы, собственно, и в социальном организме иметь в виду не только наиболее жизненные единицы—человеческие существа, которые, главным образом, обусловливают его явления, но и всякого рода домашних животных, которые, хотя и стоят на низшей ступени жизни и подчинены человеку, все же оказывают ему свое содействие; можно было бы привлечь сюда и существа, гораздо более низкие—растения, которые, размножаясь благодаря человеческой деятельности, доставляют материал для животной и человеческой деятельности. В защиту такого взгляда можно было бы указать, в какой мере эти низшие классы организмов, сосуществующие с людьми, объединенными в общества, влияют на организацию и на деятельность этих обществ; как особенности пастушеского типа зависят от природы животных, содержащихся в стадах, и как в оседлых обществах растения, из которых извлекаются предметы питания, материал для текстильных товаров и т. д., обусловливают вполне определенную форму социального уклада и жизненных проявлений. А поскольку физические и духовные особенности и образ жизни человеческих единиц, отчасти по крайней мере, складываются в зависимости от отношений к этим растениям и животным, которые существуют благодаря людям и, в свою очередь, полезны для их жизни и потому так тесно связаны с социальной жизнью, что даже являются предметом законодательства, — постольку можно с основанием утверждать, что эти низшие формы не должны быть исключены из представления о социальном организме. Отсюда можно было бы вывести заключение, что если, кроме человеческих существ, включить в понятие общества и стоящих: на менее высокой ступени животных и растения,

находящиеся на занимаемой обществом земной поверхности, то перед нами будет такой агрегат, в котором непрерывность частей весьма значительно приближается к непрерывности индивидуального организма. Сходство проявляется еще и в том, что такой социальный агрегат составляется из местных объединений, состоящих из единиц, обладающих высокой жизненностью, вложенных в обширный агрегат единиц с разнообразными, более низкими степенями жизненности, каковые, в свою очередь, в известном смысле производятся, преобразуются и регулируются более высокими единицами.

Но даже не разделяя этого взгляда и допуская, что раздельность (дискретность) социального организма стоит в резком противоречии с цельностью (конкретностью) индивидуального организма, это возражение можно вполне удовлетворительно опровергнуть.

Хотя связь между частями индивидуального организма является предпосылкой для того взаимодействия, благодаря которому происходит его жизнь, и хотя члены социального организма, не составляя подобного конкретного, целого, не могут и проявлять взаимодействия при помощи подобных непосредственно передаваемых от одной части к другой физических влияний, однако подобная кооперация может происходить и происходит на самом деле иным путем. Не находясь в соприкосновении между собой, они все же влияют друг на друга через пространство при помощи языка чувств, а также при помощи языка ума, устного и письменного. Для выполнения взаимно-зависимых действий требуется, чтобы импульсы, приспособленные друг к другу в отношении их характера, степени и времени, могли передаваться от одной части к другой. В живых существах это условие выполняется молекулярными движениями волн, которые у самых низших форм распространяются совершенно неопределенно, напротив, у более высоких форм устремляются по определенным каналам (их функция носит весьма характерное наименование.посреднической"). В человеческом же обществе та же самая функция выполняется путем знаков,, выражающих чувства и мысли, каковые переносятся от одного лица к другому, сперва неопределенным образом и на короткие расстояния, но позднее в более определенной форме и на большие расстояния. Иными' словами: эта посредническая функция, хотя и не проводится путем физически-передаваемых раздражений, тем не менее выполняется при помощи языка, передающего душевные и умственные движения.

Таким образом, весьма действительно устанавливается та взаимная зависимость частей, которая образует основу организации. И хотя социальный агрегат не разделен, но конкретен, тем не менее он составляет одно живое целое.

Продолжая мысленно следовать по пути, открытому этими возражениями и ответам на них, мы наталкиваемся на другой контраст, имеющий большое значение, контраст, существенно влияющий на наше понимание целей, к достижению которых должна стремиться социальная жизнь.

Хотя эта раздельность социального организма отнюдь не препятствует прогрессирующему разделению функций и взаимной зависимости частей, однако, она не допускает такой дифференциации, при которой одна часть превращается в орган чувствования и мышления, в то время как другие части утрачивают всякую чувствительность. Высшие животныя любого класса отличаются от низших своею сложной и высоко интегрированной нервной системой. Можно сказать, что в то время как у низших, форм крошечные, повсюду рассеянные нервные клетки существуют лишь для блага прочих образований, у высших форм концентрированные в большие массы нервные узлы являются теми органами, в интересах которых существует все остальное. Хотя задачей и вполне развитой нервной системы является такое управление деятельностью всего тела, чтобы последнее по возможности сохраняло свою целость, однако, конечной целью всех этих видов деятельности является в результате все же благосостояние самой нервной системы: вред, нанесенный другому органу, приобретает значительность в зависимости от того, насколько он приносит нервной системе страдание или лишает ее удовольствия. Но раздельность общества делает совершенно невозможной дифференциацию, которая могла бы возрасти до таких крайних размеров. В индивидуальном организме, где живые единицы, по большей части, длительно локализированы и приростают, к. одному месту, где зарождаются, размножаются и отмирают, они в течение целого ряда поколений, благодаря отмежеванной им деятельности, подвергаются таким изменениям, что одни становятся особенно чувствительными, а другие совсем бесчувственными. Не так обстоит дело с социальным организмом. Составляющие последний единицы не соприкасаются непосредственно между собой, а также далеко не так крепко привязаны к данному положению, и потому далеко не могут так дифференцироваться, чтобы могли возникнуть совершенно нечувствительные единицы, с одной стороны, а с другой—такие, которые монополизировали бы чувство.

Впрочем, имеются некоторые следы подобной дифференциации. На самом деле человеческие существа различаются между собой по степени восприимчивости и душевных движений, вызываемых одними и теми же причинами: у одних мы находим тупость, у других исключительную восприимчивость, как характерный признак. Единицы, занимающиеся

механическим трудом 'и ведущие скудный образ жизни, менее чувствительны, чем единицы, занимающиеся умственным трудом и лучше обеспеченные. Но хотя регулятивные аппараты социального организма, подобно таковым же индивидуального организма, и обнаруживают известную склонность специализироваться в качестве обиталища чувства, однако, эта тенденция очень скоро встречает препятствие в том, что тут нет той физической связи, которая делает возможным длительное и постоянное разделение функций, а кроме того, этому препятствует то обстоятельство, что и механически работающие единицы для надлежащего выполнения своих функций также постоянно нуждаются в чувстве.

Таким образом, в этом лежит основное различие между обоими видами организма. В одном—сознание сконцентрировано в небольшой части агрегата, в другом—распространено по всему агрегату: все его единицы обладают способностью испытывать наслаждение и страдание, если и не в равной степени, то все же приблизительно одинаково. А поскольку нет общественного чувствилища (sensorium), постольку благосостояние агрегата, взятого отдельно и независимо от составляющих его единиц, не может быть целью, к которой должно стремиться. Общество существует для блага своих членов, а не члены—для блага общества. Следует всегда помнить о том, что как бы велики ни были усилия, делаемые для процветания государственного организма, все же притязания последнего сами по себе ничто и приобретают значение лишь постольку, поскольку они, до некоторой степени, воплощают в себе притязания составляющих его индивидов.

От этого последнего соображения, которое скорее является отклонением от нашей аргументации, чем ее частью, мы вернемся назад, чтобы резюмировать основания, которые побуждают нас рассматривать общество, как организм.

Общество подвержено постоянному росту. По мере его роста, части его становятся несходными между собой: таким образом, оно обнаруживает увеличение разнообразия во внутреннем строении. Вместе с тем, неодинаковые части принимают на себя выполнение деятельности разного рода. Эти разные виды деятельности не просто отличаются друг от друга, но их различия стоят в таком отношении между собой, что одна деятельность делает возможной другую. Взаимная поддержка, которую они таким путем оказывают друг другу, вызывает в свою очередь взаимную зависимость частей, и эти взаимно-зависимые части, живя благодаря друг другу и друг для друга, образуют агрегат, построенный на том же общем принципе, как и индивидуальный организм. Аналогия между обществом и организмом покажется еще яснее, когда мы примем во внимание, что

каждый организм мало-мальски заметной величины представляет собой общество, и когда мы узнаем, что в том и в другом жизнь единиц продолжается еще некоторое время после того как жизнь агрегата внезапно прекращается, между там, как наоборот, когда агрегат не уничтожается насильственным образом, жизнь его, в отношении продолжительности, далеко превосходит жизнь отдельных составляющих его единиц. Хотя оба эти агрегата обнаруживают важное различие, а именно: один является раздельным (дискретным), а другой—конкретным, и хотя отсюда вытекает и различие в целях, достигаемых путем организации, однако, это не ведет к различию по отношению к законам организации: требуемые взаимные влияния частей происходят и в обществе, где они проводятся не прямым путем, но косвенным".