ПРИМЕЧАНИЯ 2 page

40. Ч.Диккенс служил примером «распоряжающегося инициативой». Поль­зуясь ею, он стремился, как пишетX. Пирсон, «видеть себя героем драмы». «Разве это не лучший способ, - продолжает биограф, - насладиться жалостью к себе? Сколько в этом самолюбования!.. Диккенс никогда не был так счастлив, как на те­атральных подмостках, особенно в роли героя, пожертвовавшего собой ради любви и заставляющего публику таять от сочувствия и восхищения» (112, стр.339-340). «Быть любимым - вот в чем заключалась основная потребность натуры Диккенса... но только «спрос» всегда превышал «предложение» (112, стр.43).

41. Хвастаться, «возвышать себя» можно чем угодно. Вот рассуждения од­ного из персонажей В. Дорошевича: «Скажите, разве не утешение для стражду­щего узнать, что его несчастьем интересуются, что ему сочувствуют? Наконец, у человека есть самолюбие. Всякому лестно, что с ним случилось необыкновенное несчастье» (56, стр. 333).

42. Могущество лести отмечалось многими. У Достоевского Свидригайлов говорит: «Величайшее и незыблемое средство к покорению женского сердца, сред­ство, которое никогда и никого не обманет и которое действует решительно на всех до единой, без всякого исключения. Это средство известное, лесть. Нет ничего в мире труднее прямодушия, и нет ничего легче лести. Если в прямоду­шии только одна сотая доля нотки фальшивая, то происходит тотчас диссонанс, а за ним - скандал. Если же в лести даже все до последней нотки фальшиво, и тогда она приятна и слушается не без удовольствия; хотя бы и с грубым удо­вольствием, но все-таки с удовольствием. И как бы ни груба была лесть, в ней непременно по крайней мере половина кажется правдою. И это для всех развитии и слоев общества» (57, т.5, стр. 497).

Шекспир показал могущество лести в «Ричарде III», в сцене у гроба. А вот пример исторический. Светоний рассказывает об отце императора Вителлия: «От­личался он и удивительным искусством льстить. Гая Цезаря он первый начал почитать как бога: вернувшись из Сирии, он, чтобы приблизиться к нему, окутал голову, подошел, отвернувшись, и простерся на полу. Перед Клавдием, которым помыкали жены и вольноотпущенники, он также не упускал ни одного способа выслужиться: у Мессалины он попросил, как величайшей милости, позволения ее разуть и, сняв с нее правую сандалию, всегда носил ее на груди между тогой и туникой, то и дело целуя» (125, стр. 188).

43. Хороший пример «выяснения взаимоотношений» можно найти в песне двадцать третьей «Одиссеи» Гомера. Возвратившийся Одиссей подробно, последовательно, через конкретные деловые сведения выясняет взаимоотношения с Пенелопой.

А вот другой пример: умелое провокационное «выяснение взаимоотноше­ний» с чисто деловой целью в спектакле «Назначение» в театре «Современник». Приводим отрывок из монографии И. Саввиной об актере Е. Евстигнееве: «Нако­нец понятна цель визита Куропеева - Лямин должен написать за него статью. Перед актером (Евг. Евстигнеевым - П. Е.) два пути. Первый - задавить партнера доводами... Евстигнеев избирает второй путь. Он отказывается в чем бы то ни было убеждать Лямина. Но, прежде чем уйти, необходимо, просто человечески необходимо знать, как Лямин к нему относится. Тем более что Куропеев, оказы­вается, любит Лямина... Это объяснение тем более дорого, что дается оно с тру­дом... Положение Куропеева так невыносимо в беспомощности самообнажения, что Лямин просто страдает» (124, стр. 50).

Примеры неожиданных «деловых подходов» можно встретить даже в «Житии протопопа Аввакума»: «И некая девица прииде ко мне исповедати своя согрешения, исполненна блудных дел Аз же, слышавше от нея, сатаниным наве­том разгоревся блудным помыслом, падох на налой руками и мыслих, что со­творю, како бы избытии огня в себе паляща: и слепил три свещи, зажег, и положих руки своя на огнь и сожже; и оттоле угасло во мне блудное распадение. В нощи же той из церкви прииде в дом свой, зело скорбен» (2, стр. 311).- $124.

По свидетельству В.М. Дорошевича, так П.А. Стрепетова играла Катерину в «Грозе»:

«На сцену выходила маленькая, жалкая в своем мещанском «наряде», ни­чтожная мещаночка.

Таких встречаешь тысячи и думаешь, - если только о них думаешь: «Какой у них может быть внутренний мир?» «Мещанская кукла». И только.

И вот, как чудный цветок, расцветала пред нами душа Катерины. Стрепетова не идеализировала Катерины.

Все время ее Катерина возбуждала к себе жалость: пришибленная, мало­развитая.

Но какая совесть!

...Я сделал нехорошее дело.

- Весь мир виноват передо мной. Предки, зачем меня родили таким? Воспитание, среда, все условия жизни, которые заставили меня пойти на преступление. И есть другое миросозерцание. Строгое прежде всего к себе.

Оно заставляет даже жертву просить прощения у всех» (56, стр. 102).

46. А.И. Герцен пишет о своем отце: «Его ум, охлажденный длинной жизнью в кругу людей испорченных, поставил его en garde [настороже] противу всех, а равнодушное сердце не требовало примирения; он так и остался в враждебном отношении со всеми на свете» (36, т.1, стр. 106).

П.А. Кропоткин ссылается на К.Ф. Кесслера, который «первый из натурали­стов высказал идею о том, что в мире живых существ наряду с законом борьбы за существование есть и другой закон - взаимной помощи» (71, стр. 352). По мне­нию Кропоткина, «для прогрессивного развития вида он несравненно важнее» (71, стр. 317). Любопытно сопоставить это с данными современного естествознания: «Многие змеи очень чувствительны к действию собственного яда, и свою добычу они поедают обычно только после того, как разложится яд, проникший в тело жертвы. Укус, очевидно, был бы самым быстрым и эффективным способом изба­виться от соперника. И если бы агрессор был представителем любого другого вида, расправа с ним, несомненно, была бы короткой. Но против соплеменника гремучая змея ядовитые зубы в ход никогда не пустит» (58, стр. 136-138).

Эгоизм этот присущ, конечно, не только детям. В романе Р.П. Уоррена «Вся королевская рать» мы читаем об эгоизме родителей: «Сын приезжает домой, и родитель расставляет свои сети. Старику - или старухе - не­чего сказать сыну. Им и надо всего-навсего, чтобы ребенок посидел час-другой в кресле да лег с ними спать под одной крышей. Это не любовь... Когда вы рож­даетесь, ваши отец и мать что-то теряют и лезут из кожи вон, чтобы это вернуть, а это и есть вы. Они знают, что всего им не вернуть, но постараются вернуть кусок побольше» (149. стр. 44).

Е.В.Тарле пишет о Талейране: «Кругом были только чужие люди, на­чиная с наиболее чужих, т.е. собственных родителей. А чужие люди - это кон­куренты, враги, волки, если показать им свою слабость, но это - послушные орудия, если уметь быть сильным, т.е. быть умнее их. Такова была основная руководящая мысль, с которой Талейран вышел на жизненную дорогу... В два­дцать один год он был в моральном отношении точь-в-точь таким, как в восемь­десят четыре года... Дураков подгоняй и эксплуатируй, умных и сильных старайся сделать своими союзниками, но помни, что те и другие должны быть твоими орудиями, если ты и в самом деле умнее их, - будь всегда с хищниками, а не с жертвами, презирай неудачников, поклоняйся успеху!» (141, стр. 23-24).

Светоний по этому признаку противопоставляет Юлия Цезаря Помпею: «Между тем, как Помпей объявил своими врагами всех, кто не встанет на защиту республики, Цезарь провозгласил, что тех, кто воздержится и ни к кому не примкнет, он будет считать друзьями» (125, стр. 28).

50. «Известно, что чем ближе люди по родству, тем более острое чувство вражды питают они друг к другу» (Тацит. - 142, т.2, стр. 179).

«Трудно угнетенным объединиться. Их объединяет собственная нищета - когда они понимают, кто ее виновник. «Наша нищета - это их благоденствие». В прочих случаях нищета разъединяет их: ведь они вынуждены вырывать кусок хлеба друг у друга изо рта» (Б. Брехт, Диалектика на театре. - 19, стр. 222-223).

«Замечу мимоходом: между арестантами почти совсем не замечалось дружества, не говорю общего, - это уже подавно - а так, частного, чтоб один какой-нибудь аре­стант сдружился с другим. Этого почти совсем у нас не было, и это замечательная черта: так не бывает на воле» (Ф.М. Достоевский, Записки из мертвого дома. - 57, т.3, стр.528).

A.M. Горький в «Литературных портретах» в гл. «Камо» рассказывает, как конспираторы отличали своих от провокаторов. Флеров говорит: «После я долго соображал: почему он (Камо - П.Е.) не возбудил у меня никаких подозре­ний и я так легко подчинился ему? Вероятно, меня поразило приказывающее выражение его лица; провокатор, шпион попросил бы, не догадался приказать» (48, стр. 389).

В художественной литературе нередко отмечается эта связь. В одном из рассказов В. Вересаева есть фраза: «Он за нею не ухаживал, а так - появилась в ее присутствии легкость движений» (24, стр.514). В повести Н. Воронова: «Без­различия между нами не было. Была бдительность. Мы очень опасны друг для друга, поэтому должны находиться в сдержанно-твердом мире и по возможности не общаться» (31, стр.59).

Специальной и чрезвычайно значительной областью общности интересов яв­ляется любовь со всеми ее противоречиями и парадоксами. Здесь можно отметить то, что прямо связано с взаимодействием людей. Для словаря Брокгауза философ Вл. Соловьев дал такое определение любви: «Любовь - влечение одушевленного существа к другому для соединения с ним и взаимного восполнения жизни. Из обоюдности отношений можно логически вывести троякий вид любви: 1) любовь, которая более дает, нежели получает, или нисходящая любовь; 2) любовь, которая более получает, нежели дает, или восходящая любовь; 3) любовь, в которой то и другое уравновешенно. Этому соответствуют три главные вида любви, встречаемые в действительном опыте, а именно: любовь родительская, любовь детей к родите­лям и любовь половая (или супружеская). Все три вида имеют свои начатки уже в царстве животном... В мире человеческом мы находим те же три главные вида любви, но с новым, постоянно углубляющимся и расширяющимся значением... С точки зрения нравственной философии любовь есть сложное явление, простые элементы которого суть: 1) жалость, преобладающая в любви родительской; 2) благоговение, преобладающее в любви сыновней и вытекающей из нее религиоз­ной и 3) исключительно присущее человеку чувство стыда, которое в соединении с двумя первыми элементами - жалостью и благоговением - образует человече­скую форму половой или супружеской любви (материал же ей дается физическим влечением, актуальным или потенциальным)» (130, стр. 236).

Е. Сушкова приводит слова Лермонтова, вносящие существенную поправку в логические построения: «Любить более, чем быть любимым - несчастье! Любить менее, чем быть любимым - отвратительно! Нужно выбрать!» (138, стр.209). Но от этой надобности можно отвлечься: «Наверное, в этом и заключается человече­ская сущность - в духовной отзывчивости, которая порождает в людях ответную отзывчивость... Любовь - это высшая форма заинтересованности» (62, стр.57). От­сюда вытекают записанные Б.Я. Петкером советы К.С. Станиславского: «Вздохи, взгляды - все только изображения любви, а не само чувство. Нам нужно найти действенное выражение любви, а оно заключается прежде всего в желании сделать приятное любимому человеку. Надо внимательно следить за каждым словом, за каждым жестом любимой и исполнять даже еле заметные, незначительные ее же­лания» (132, стр. 162).

53. Герой повести И.А. Бунина «Жизнь Арсеньева» говорит о себе: «В обществе я действительно чаще всего держался отчужденно, недобрым наблюдателем, втайне даже радуясь своей отчужденности, недоброжелательности, резко обострявшей мою
впечатлительность, зоркость, проницательность насчет всяких людских недостатков» (22, стр. 366).

54. Много ярких примеров для иллюстрации такой маскировки можно найти в книге Светония «Жизнь двенадцати цезарей». Так, император Домициан «все свои самые суровые приговоры начинал заявлением о своем милосердии, и чем мягче было начало, тем вернее был жестокий конец» (125, стр. 216).

55. «Бернард Шоу, с которым в деловом отношении не мог сравниться ни один издатель или автор его времени, говорил, что хорошим можно считать тот договор, который устраивает обе стороны. Если одну из них он перестает удов­летворять, его следует составить заново, с учетом интересов обеих сторон - хотя бы потому, что обиженный человек работает хуже, чем может» (112, стр. 79).

Г. Никольсон соглашается с дипломатом XVII века де Кальером, который «полностью отклонял теорию, что целью дипломатии является обман. Напротив, он утверждал, что серьезная дипломатия основывается на доверии и что в свою очередь доверие может явиться только результатом доброй воли» (109, стр. 81).

56. «Нынешний служащий обычно расположен смотреть на свой оклад, как на действительную цель своей службы, а на служебные труды свои только, как на предлог к получению оклада» (В.О.Ключевский. - 67, стр.338).

Современный автор В. Канторович вспоминает формулировки, адресованные английскому чиновничеству: «Чиновники создают работу друг для друга», «От­сутствие полезной деятельности вовсе не означает бездействия...» (64, стр. 159).

57. «Презрение, пренебрежение и отвращение выражаются разнообразными способами, движениями черт лица и различными жестами, и... все эти знаки одинаковы на всем свете. Для всех них характерны движения, изображающие выбрасывание или отстранение какого-либо реального предмета, который нам противен или гнусен, но в то же время не возбуждает в нас других, более силь­ных эмоций, например, ярости или ужаса» (Ч. Дарвин. - 52, стр. 853). «Люди всех рас нахмуриваются всякий раз, когда испытывают какое бы то ни было ум­ственное затруднение» (52, стр. 828).

58.«Ни в чем не проявляется так характер людей, как в том, что они на­ходят смешным» (Гете).

«Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что по смеху можно узнать че­ловека, и если вам с первой встречи приятен смех кого-нибудь из совершенно незнакомых людей, то смело говорите, что это человек хороший» (Ф.М.Достоев­ский. - 57, т.з, стр. 428).

«Беспричинный смех, без всякого видимого повода и мотивировки. Без види­мой мотивировки - это не значит без всякой мотивировки, ибо мотивировкой, если угодно, являетесь вы сами, вся ваша натура, ваша душа, которая отражается в смехе. Он становится своего рода вашей характеристикой. Смех этот, таким образом, содер­жательный, хотя он и беспричинный (Ю. Юзовский. - 166, стр. 169).

59. Утверждение Ларошфуко подтверждается тем, что едва ли не лучше всего угадывают дружественность и враждебность дети, они замечают такие под­робности и опенки поведения, которые ускользают от внимания взрослых, и не­произвольно делают общий вывод. Е. Сушкова вспоминает себя в пятилетнем возрасте: «С детской проницательностью я поняла, что матушка нелюбима, не оценена мужем и его семейством, но угнетена и преследуема ими. Тогда я еще больше привязалась к ней и ко всей ее родне: с ней и с ними я была ласкова, разговорчива, услужлива, послушна, а с отцом и его родней - дика, боязлива, упряма и молчалива» (138, стр. 44).

60. Б.Львов-Анохин - о С.Г.Бирман в роли Вассы Железновой: «В Вассе постоянно есть какая-то враждебность, собранность, готовность к борьбе, она в каждую секунду жизни готова оборонять себя, свою семью, свой капитал. В ней живет враждебная настороженность к жизни, и это превосходство оттеняет Бир­ман даже в незначительной, казалось бы, фразе» (83, стр. 5). Заметим, что В.Н. Пашенная в роли Вассы не подчеркивала в ней враждебности. В ее толко­вании взаимоотношения Вассы с окружающими определялись сознанием своих общепризнанных преимуществ в силе и вытекающей отсюда снисходительностью.

В спектакле Московского театра «Современник» «На дне» «враждебность» использована широко, разнообразно и плодотворно. Благодаря ей видно, что каж­дый обитатель ночлежки верит (или хочет верить, или хочет создать впечатление, что верит) в то, что он попал сюда случайно, что он - не чета всем остальным. В этом разнообразии степеней и оттенков «враждебности» сквозит сверхзадача: вырваться со «дна».

61. Ю. Юзовский приходит к утверждению: «Природа таланта Марецкой - простодушие» (166, стр. 112). В Бабановой он отмечает доверчивость ее натуры (166, стр. 272).

А. Бартошевич пишет об образах комедий Шекспира: «Секрет привлекатель­ности Фальстафа и сэра Тоби состоит в том, что они бескорыстны в своих грехах. Они не преследуют практической цели. В противоположность фарсовому герою, Фальстаф лжет «из любви к искусству». Единственная его задача - развлечь дру­гих и повеселиться самому. Точно так же в розыгрыше Мальволио сэр Тоби видит главным образом возможность посмеяться, предлог для шутки (ю, стр. 61). При­мер связи бескорыстной дружественности с инициативностью можно найти у Ф.М.Достоевского: «Коноводы... вообще презамечательный народ... Это особенный тип, повсеместно между собою схожий. Это народ горячий, жаждущий справед­ливости и самым наивным, самым честным образом уверенный в ее непременной, непреложной и, главное, немедленной возможности... Через горячку свою они проигрывают, но через горячку же и влияние имеют на массу... Их жар и честное негодование действуют на всех, и под конец самые нерешительные к ним при­мыкают» (57, т.з, стр. 659-660).

62. «Во всякой войне неизменно действует следующий, в высшей степени несправедливый закон: удачу каждый приписывает себе, а вину за несчастья воз­лагают на одного» (Тацит. - 142, т.1, стр. 341).

63. Е.В. Тарле пишет: «Что такое «убеждения» - князь Талейран знал только понаслышке, что такое «совесть» - ему тоже приходилось изредка слышать из рассказов окружающих, и он считал, что эти курьезные особенности человеческой натуры могут быть даже очень полезны, но не для того, у кого они есть, а для того, кому приходится иметь дело с их обладателями» (141, стр.7). И вот результат: «Талейран... презирал в душе и всю жизнь и самого себя...» (141, стр. 259).

64. Здесь дают себя знать гордость, самолюбие, чувство собственного достоинства. «Всякий, кто бы он ни был и как бы он ни был унижен, хоть и инстинктивно, хоть бессознательно, а все-таки требует уважения к своему человеческому достоинству» (57, т.3, стр. 507).

«Вы росли с ним вместе - и он добился успеха, он знаменитый, а вы - не­удачник, но обращается он с вами, как раньше, словно ничто не изменилось. Именно это и заставляет вас подковыривать - какими бы словами вы себя ни обзывали. Есть снобизм неудачников» (Р.П. Уоррен, Вся королевская рать. - 149, стр. 125).

Чувство собственного достоинства, через самолюбие и гордость, доходит до самонадеянности, а она задевает самолюбие и гордость других. «Чем более чело­век самонадеян, тем менее он тщеславен, ибо самонадеянность основывается на преувеличенном мнении о собственных достоинствах, а тщеславие - на высоком мнении о других» (X. Пирсон. - 112, стр. 222). По мнению Светония, именно гор­дость, самонадеянность погубили Юлия Цезаря: «Величайшую, смертельную не­нависть навлек он на себя вот каким поступком. Сенаторов, явившихся в полном составе поднести ему многие высокопочетнейшие постановления, он принял перед храмом Венеры Прародительницы сидя...» (125, стр. 29). Император Август, ви­димо, учел это и вел себя иначе. Так же, по свидетельству Плутарха, стремился щадить самолюбие партнеров и Александр Македонский. Так и Наполеон «всегда умел создавать, усиливать и поддерживать свое личное обаяние и власть над сол­датской душой... Не было любви, но была большая заботливость о солдате. На­полеон умел придавать ей такой оттенок, что солдаты объясняли ее именно вниманием полководца к их личности, в то время как на самом деле он стре­мился только иметь в руках вполне исправный и боеспособный материал» (140, стр. 32).

65. Иллюстрацией может служить все тот же Наполеон в ссылке на острове Св. Елены: «Что более всего удивительно, - это влияние, которое этот человек, пленник, лишенный трона, окруженный стражей, оказывает на всех, кто к нему приближается... Французы трепещут при виде его и считают себя совершенно счаст­ливыми, что служат ему... Англичане приближаются к нему только с благогове­нием... Никто не осмеливается держать себя с ним на равной ноге» (140, стр. 369).

66. У Шекспира Улисс говорит об Ахилле, Патрокле и Аяксе («Троил и Крессида»):

«Они, поступки наши осуждая,

Считают разум трусостью и даже

Осмеивают нашу дальновидность

И прославляют только силу рук,

А силу мысли, что судить способна

О степени уменья, силе рук,

Не признают и даже презирают.

Для них работа мысли - бабье дело,

Игра пустая, детская забава,

Для них таран, что разрушает стены,

Скорее уважения достоин,

Чем мудрость тех, чей тонкий, хитрый ум

Движеньями тарана управляет».

(164, т.5, стр. 351)

«В окружении хищных и сильных предполагать, что тебя оставят в покое, -ошибочно: где дело доходит до кулаков, там такие слова, как скромность и чест­ность, прилагаются лишь к одержавшему верх» (Тацит.-142, тл, стр.368).

«Сила не заключает в своем понятии сознательности, как необходимого условия, напротив, она тем непреодолимее - чем безумнее, тем страшнее - чем бессознательнее. От поврежденного человека можно спастись, от стада бешеных волков труднее, а перед бессмысленной стихией человеку остается сложить руки и погибнуть» (А.И. Герцен, Былое и думы. - 36, т.2, стр. 368).

«Человек - карета; ум - кучер; деньги и знакомства - лошади; чем более ло­шадей, тем скорее и быстрее карета скачет в гору» (М.Ю.Лермонтов. - 79, стр.432).

«В самом деле, что было бы с нами, если бы вместо общеудобного правила: чин чина почитай, ввелось в употребление другое, например: ум ума почитай? Какие возникли бы споры! И слуги с кого бы начинали кушанья подавать?» (А.С. Пушкин. - 116, стр. 88).

«В действительности иногда происходит не только отделение, но и проти­воположение между умом и совестью. Если бы они были одно и то же, то каким образом мог бы ум служить для дел, не только посторонних нравственности, но и прямо безнравственных? А ведь это бывает» (B.C. Соловьев. - 130, стр. 187).

67. «Власть есть совокупность воль масс, перенесенная выраженным или молчаливым согласием на избранных массами правителей» (Л.Толстой. - 146, т.7, стр. 344). Но существуют и иные представления. По Ключевскому, «Иван IV был первый из московских государей, который узрел и живо почувствовал в себе царя в настоящем библейском смысле, помазанника божия. Это было для него по­литическим откровением, и с той поры его царственное я сделалось для него пред­метом набожного поклонения» (67, стр. 196). Дж. Неру противопоставляет вождей пророкам. Пророк бросает вызов существующему и отрицает его во имя будущего; вождь объединяет волю масс в настоящем. Пророк обладает идеальной силой, вождь обязан обладать силой вполне реальной. «Пророков неизбежно забрасывают камнями; такова их участь, и это критерий того, в какой мере выполнили они свое предназначение. Но вождь, которого забрасывают камнями, доказывает тем самым, что он не справился со своей задачей по недостатку мудрости или же потому, что он спутал свои функции с функциями пророка» (106, стр. 489).

68. Классическое правило Наполеона, вошедшее потом во все учебники стра­тегии и тактики, гласило: «Секрет военного искусства заключается в том, чтобы быть сильнее неприятеля в нужный момент в нужном месте» (140, стр. 300).

69. Этим приемом пользовались для вымогательства еще римские чинов­ники в подвластной Риму Британии. Они осложняли для местного населения вы­полнение повинностей; эти, как пишет Тацит, «придуманные ради личной наживы порядки вызывали в британцах еще больше недовольства, чем подати... Заставляли подолгу дожидаться у запертых государственных складов, сдавать хлеб в отдаленные округа, в бездорожные местности и т. д.» (142, т.1, стр. 337-338).

70. В примечании 42 дан рассказ Светония о том, как лестью добивался положения отец римского императора Вителлия. Вот другой:

«Витиний был одним из наиболее чудовищных порождений императорского двора: выросший в сапожной лавке, уродливый телом, площадной шут, он сначала был принят в окружение принцепса (Нерона. - П.Е.) как тот, кого можно сделать всеобщим посмешищем, но с течением времени, возводя обвинения на лучших людей, обрел столько силы, что влиятельностью, богатством, возмож­ностью причинять вред превзошел даже самых отъявленных негодяев» (Тацит. -142, т1, стр. 293-294).

71. Иллюстрацией может служить поведение Талейрана в Англии в 1792 году. «Приняли его в Лондоне крайне враждебно. Французские эмигранты пре­зирали и ненавидели «этого интригана, этого вора, и расстригу», как они его ве­личали... Королева на аудиенции... повернулась и ушла... Но... он с царственной величавостью умел не замечать того, чего не хотел заметить, так спокойно и не­брежно, где нужно, держал себя и говорил, так артистически симулировал созна­ние глубокой своей моральной правоты... Он был холоден, сдержан, говорил свысока, скупо и намеренно не очень ясно по существу, очень умел слушать и извлекать пользу из малейшей необдуманности противника» (141, стр. 41-42).

«Наполеон раздражался... когда чувствовал справедливость аргументации спорящего с ним» (140, стр. 267).

72. Ф.М.Достоевский пишет о каторжниках: «Весь этот народ, за некоторыми немногими исключениями неистощимо-веселых людей, пользовавшихся за это все­общим презрением, - был народ угрюмый, завистливый, страшно тщеславный, хвастливый, обидчивый и в высшей степени формалист. Способность ничему не удивляться была величайшей добродетелью. Все были помешаны на том: как на­ружно держать себя» (57, т.3, стр. 399).

«Чувствуется: чем ниже культура, тем сильнее стремление не ударить лицом в грязь во внешних проявлениях ее» (В. Борначева, День страхового агента. - 17, стр. 97).

74. «Когда человек поднимается вверх и откидывается назад, чтобы произвести впечатление возможно большего различия в росте между презирающим и презираемым, веки участвуют в общем движении и глаза должны смотреть сверху вниз на презираемый предмет» (Ч.Дарвин. - 52, стр.849). Э. Миндлин - о поэте О.Мандельштаме: «Первое, что привлекало внимание к его быстрой в движениях, остроугольной фигуре, это его неправдоподобно задранная кверху го­лова в выцветшей тюбетейке... Но он нес ее именно так всю свою жизнь. Он нес ее - непоколебимо гордо поднятой кверху, смотря в небо и даже смотря поверх тех, кто причинял ему страдания физические и душевные - в трагические, по­следние годы жизни поэта. Не гордость, не пустословный аристократизм, не смешное высокомерие, а высокое сознание собственной правоты - и одно лишь оно! - способно помочь человеку, как бы ни было ему трудно, держать голову кверху так, как держал ее Мандельштам» (97, стр. 78). У Достоевского Расколь­ников теряет уверенность в правоте: «Вы выходите из дому - еще держите голову прямо. С двадцати шагов вы уже ее опускаете, руки складываете назад...» - го­ворит ему Свидригайлов (57, т.5, стр. 487).

75. А. Кугель - об Орленеве: «Вот он, например, в старинной пьесе «Горе-злосчастье», в роли несчастного, маленького чиновника... Он и смотреть-то боится прямо. Ни разу он не становится фасом к публике - потому что фас, открытый фас - это смелость, достоинство, уверенность, - а в три четверти, вполоборота. Ибо откуда же набраться забитому, бедному человеку смелости глядеть прямо в глаза?» (74, стр. 254).

76. A.M. Горький - о Л. А. Сулержицком: «Сулер чувствовал себя равным всякому человеку, рядом с которым ставила его судьба, ему было незнакомо то, что испытывает негр среди белых и что нередко заставляет очень даровитых людей совершенно терять себя в среде чуждой им.

Со Львом Николаевичем Сулер становился философом и смело возражал ге­ниальному «учителю жизни», хотя Толстой и не любил возражений» (48, стр. 95-96).

77. Одним из характернейших проявлений слабости является страх. Вл.И. Немирович-Данченко писал: «Сильного, самоуверенного человека не только не останавливает явная опасность, а еще больше взвинчивает. Он становится еще дерзче, хотя, может быть, страх сильно постучался в его груди, еще упрямее в своей нелепой настойчивости» (104, стр. 405).

«Мужу бесстрашному, кто бы он ни был, хотя б чужеземец,

Все по желанию вернее других исполнять удается».

(Гомер, Одиссея. - 43, стр. 150)

«От поспешности недалеко и до страха, тогда как медлительность ближе к подлинной стойкости». (Тацит. - 142, тл, стр.366). «Когда человек испуган, ему всегда самым ненадежным представляется именно то положение, в котором он сейчас находится...» (Тацит. - 142, т.11, стр. 138-139).

Калигула «постоянно повторял известные слова трагедии: пусть ненавидят, лишь бы боялись!» (Светоний. - 125, стр. 116).

«Наполеон очень часто повторял слова, выражавшие крепко сидевшую в нем мысль: «Есть два рычага, которыми можно двигать людей, - страх и личный интерес» (140, стр. 89).

«Ни один порок, ни одна жестокость, - пишет Ст. Цвейг, - не вызывали стольких кровопролитий, сколько человеческая трусость. Поэтому, если Жозеф Фуше в Лионе становится массовым палачом, то причина этого кроется не в его респуб­ликанской страстности (он не знает никаких страстей), а единственно в боязни прослыть умеренным» (158, стр. 183).

Но, с другой стороны, робость неразлучна с истинной любовью, как говорил А.С. Пушкин (116, стр. 78). Робость бывает и провокационной: перед аустерлицким сражением «Наполеон артистически разыграл роль человека, очень испуганного, ослабевшего, больше всего опасающегося битвы» (140, стр. 148).

78. А.И. Герцен обратил внимание на такое высказывание: «Если, говоря с начальником, вы ему позволите поднять голос, вы пропали: услышав себя кричащим, он сделается дикий зверь. Если же при первом грубом слове вы закричали, он непременно испугается и уступит, думая, что вы с характером и что таких людей не надобно слишком дразнить» (А.И. Герцен, Былое и думы. - 36, т1, стр. 201).

Date: 2015-09-22; view: 316; Нарушение авторских прав