Формация и цивилизация

Осмысление исторического бытия людей включает в себя в качестве важнейшей задачи создание философских предпосылок для решения вопроса о закономерности и направленности исторического процесса. Поэтому отметим прежде всего, что в философии истории сложились, как это нередко бывает и в других ее областях, два полярно противоположных подхода к пониманию исторического процесса со стороны его сущности:

1) история есть единый, строго детерминированный процесс, подчиняющийся всеобщим объективным законам;

2) история — это цепь случайных, не имеющих между собой необходимой и всеобщей связи событий.

Первый подход издавна реализуется в рамках религиозной философии. Так, христианская философия связывает ход истории с реализацией божественного замысла в целенаправленных действиях человека (Т. Геккер,
Э. Бруннер). При этом в неотомистской философии истории первоначалом признается сущностный бог, из чего следует, что ход истории определяется вечными принципами: историческое развитие общества имеет линейный, заранее предопределенный характер. С позиций протестантизма, двигателем истории выступает волевой бог, поэтому историческая судьба человечества зависит от решений и соответствующего вмешательства божественной личности. Но и здесь в форме «исторической драмы» развертывается, в конечном счете, не человеческая, а божественная история.

В свою очередь, позитивистская философия утверждает, что причинно-следственные связи реализуются в обществе точно так же, как и в природе. Историческая закономерность сближается тем самым с естественнонаучной и исследуется математически и статистически, что ведет по существу
к полному игнорированию специфики социальных явлений. К примеру, немецкий философ П. Барт полагает, что, основываясь на эмпирически устанавливаемых социологических законах, можно предвидеть ход исторических событий. Однако такое предвидение натуралистично, оно не учитывает того, что социальное развитие детерминировано не только прошлым, но и будущим, представленным в целях, надеждах, идеалах людей. Именно поэтому эмпирическая социология оказывается весьма ограниченной в возможностях предвидения социальных явлений: она тоже
сбрасывает со счета то обстоятельство, что люди не только актеры,
но и авторы грандиозной драмы по имени история.

Значительно более основательно и системно понимание истории
как единого объективно детерминированного, закономерного процесса разработано в рамках марксистской теории общественно-экономической формации. Исходное утверждение этой теории состоит в том, что общественный строй в каждой стране устанавливается самими людьми,
но не произвольно, а в зависимости от господствующего способа производства материальных благ, который представляет собой единство производительных сил и производственных отношений. Определенному уровню развития производительных сил соответствует и определенный тип производственных отношений. Вследствие постоянного развития производительных сил такое соответствие нарушается, что рано или поздно приводит к смене типа производственных отношений, а вместе с этим и к возникновению новой общественной формации.

Отсюда следует, что развитие общества есть единый объективный «естественноисторический» процесс смены общественно-экономических формаций. Каждая формация, возникая из предыдущей, достигает своей зрелости, затем вступает в полосу упадка и гибнет вследствие развивающихся в ней противоречий, уступая место другой. Вновь возникшая общественная система генетически связана с предшествующей, поскольку она наследует ее достижения: общество одного типа с необходимостью рождает общество другого типа, опирающееся на более развитые производительные силы и поэтому более высокоорганизованное по сравнению
с предшествующим. С этой точки зрения, всякое общество в своем развитии проходит объективно необходимые этапы, а всемирная история
предстает как единый закономерный процесс движения человечества
к более совершенному общественному устройству. Венцом этого исторического движения является коммунистическое общество.

Подчеркнем одно из важнейших положений этой теории, что каждая новая формация возникает лишь тогда, когда исчерпаны все возможности роста производительных сил в рамках предыдущей формации. Иначе переход к новой формации оказывается беспредпосылочным и невозможным. Так, Г. В. Плеханов, рассуждая в духе ортодоксального марксизма, пришел к мысли о преждевременности социалистической революции в России, поскольку у нас еще не успели в полной мере сложиться капиталистические общественные отношения, которые открывают достаточно простора
для развития производительных сил страны. Россия, говорил он, еще
не смолола той муки, из которой можно испечь пирог социализма. Отсюда хорошо видно, что, с позиций марксистской теории, история движется поступательно, а общественно-экономические формации являются ступенями исторического прогресса.

Так обосновывается всеобщая закономерность развития мировой истории. Второй из названных нами подходов, напротив, отрицает подобную закономерность исторических событий, а вместе с этим — единство и поступательность исторического процесса. Здесь на передний план выдвигаются такие составляющие исторического процесса, как иррационализм человеческих действий, непредсказуемость результатов творческой активности, спонтанность жизненного порыва (А. Бергсон), неограниченная свобода индивидуального выбора жизненного проекта автономной человеческой личностью (Ж.-П. Сартр), случайность и неповторимость исторических событий (Д. Хекстер).

Односторонность такого понимания исторического процесса видна, что называется, невооруженным глазом: оно «схватывает» единичность
и индивидуальность человеческих действий, из которых складывается этот процесс, но отвлекается от того, что является в них общим, повторяющимся и воспроизводимым. И если христианские философы делают человека бессильным перед божественной волей, а позитивисты представляют его чем-то вроде орудия объективного закона, то абсолютизация иррациональной воли и индивидуальной свободы не позволяет учесть влияние объективных обстоятельств человеческого действия, закрывает путь к выявлению общего и закономерного в изменении этих обстоятельств. Такой подход неизбежно заставляет человека целиком положиться на благоприятное стечение этих обстоятельств. Тем самым он исключает всякую возможность предвидения исторических событий, превращая людей в рабов случайности, не позволяющей им достигнуть своих целей, осуществить свой исторический проект.

Значительно более корректным в теоретическом отношении представляется объяснение многообразия исторического процесса, развиваемое
в рамках философско-культурологического направления, которое вошло
в современное понимание истории под названием «теории локальных цивилизаций». У истоков этого направления стоял немецкий философ
и культуролог О. Шпенглер. В рамках обозначенной им парадигмы
построили свои модели исторического процесса английский историк
А. Тойнби и российско-американский социолог П. А. Сорокин.

В книге «Закат Европы» (1918–1922 гг.) О. Шпенглер выступил против «линейной» концепции мировой истории. Отвергая господствовавшее тогда в европейском сознании представление о единстве мировой культуры, он рассматривал развитие национальных культур по аналогии с жизнью биологических организмов. Выдвинув идею циклического развития множества равноценных культурных миров, он сформулировал теорию культурно-исторического круговорота и ритмической повторяемости циклов развития истории, в которой каждая культура проходит три стадии: юность, расцвет и упадок.

В соответствии с воззрениями А. Тойнби, изложенными в его
10-томной всемирной истории (1934–1955 гг.), основу всякого общества, определяющую его характер, образует культура, что обусловливает многообразие цивилизаций, существовавших в истории человечества. Образом исторического процесса является у него дерево с многочисленными ветвями, олицетворяющими цивилизации. Каждая из них проходит в своем развитии четыре последовательные стадии: генезис, рост, надлом, дезинтеграция. Цивилизации рождаются в поисках адекватных ответов на вызовы, предъявляемые либо природными, либо социальными факторами.
При этом новая цивилизация зарождается в недрах уходящей — в виде «куколки» — новой религии, которая становится «генетическим кодом» новой культуры, а вместе с этим возникает новая цивилизация и начинается новый круг в истории человечества. П. А. Сорокин тоже видел в историческом процессе главным образом циклическую смену различных типов культуры.

Таким образом, цивилизация предстает как социум, опирающийся
в своем развитии на присущее ему специфическое культурное основание. Исходя из этого, общим для всех теорий «цивилизационного» направления является признание за каждой цивилизацией особого статуса, обусловленного своеобразием ее культурного основания. Между различными цивилизациями отсутствует какая-либо субординация по тем или иным признакам, поэтому возникновение новой цивилизации нельзя рассматривать
как восхождение исторического процесса на новую, более высокую ступень прогресса. Иными словами, все цивилизации, независимо от времени
и места их возникновения и развития, уникальны и равноценны.

Теория общественно-экономической формации и теория локальных цивилизаций на протяжении почти целого века выступают в качестве основных конкурирующих способов объяснения исторического процесса. Они сформировали два соответствующих методологических принципа этого объяснения — формационный и цивилизационный. Какой же из них является более адекватным и предпочтительным?

Несомненно, что у каждого из них есть свои плюсы и минусы. Сильной стороной теории общественно-экономической формации является обоснование объективно закономерного характера исторического процесса. Несогласные с этим утверждают, что признание исторической закономерности в какой бы то ни было форме лишает историю всякого смысла, поскольку
в этом случае она совершается как бы помимо людей: мы в ней не участвуем, не «делаем» ее, она двигается как эскалатор и несет нас в заранее заданном направлении. Однозначно детерминистский взгляд ведет, по мнению критиков формационного подхода, к признанию фатальной предопределенности всех исторических событий. Он не оставляет возможности
для реализации желаний и целей самих людей, которые из субъектов исторического процесса превращаются в объект манипуляции или в материал для переработки в железном механизме истории. Функционирование этого механизма подчиняется естественному закону, который как бы извне диктует людям определенную направленность их действий.

Подобные аргументы против признания всякой исторической закономерности представляются, однако, недостаточно основательными. Объективность законов истории, утверждаемая марксистской теорией, не говорит о том, что они действуют независимо от людей. Речь идет лишь о признании того, что деятельность людей, составляющая их действительную историю, совершается в определенных условиях, и деятельность последующих поколений опирается на результаты деятельности предшествующих. В связи с этим существует историческая преемственность и закономерность событий. Вместе с тем в истории нет ничего абсолютно предопределенного «логикой вещей», ибо люди осуществляют в рамках существующих объективных условий сознательный выбор возможностей, постановку собственных целей, что и обусловливает многообразие, поливариантность исторического процесса.

Отсюда следует, что законы общественного развития выявляют себя лишь как тенденции изменений от прошлого к будущему. Они являются статистическими, т. е. действуют с «железной» необходимостью только
в массе единичных фактов, событий. В каждом же отдельном событии они проявляются не иначе, как с определенной долей вероятности, здесь случайность играет значительную роль. Заметим попутно, что это далеко
не уникальный признак, присущий одним лишь социологическим законам: статистический характер имеют также законы микромира и законы биологической эволюции.

Другое дело, что подобный ход мысли предполагает также и признание того факта, что историческая закономерность не является единой и всеобщей: законы истории, как и законы природы, многообразны, и каждый
из них действует лишь при определенных условиях. Люди, создавая соответствующие условия, могут, как известно, использовать действие того или иного закона природы в своих целях, реализуя маловероятные, но желаемые возможности и тенденции изменений. На этом основана вся инженерно-конструкторская деятельность людей. Эта, по выражению Г. Гегеля, «хитрость» человеческого разума в равной мере проявляется и при использовании социальных законов. Признание объективной закономерности исторического процесса в изложенном понимании не отменяет ни целенаправленности человеческих действий, ни человеческого смысла исторических событий.

Но именно в этом свете «ахиллесовой пятой» формационного подхода к пониманию истории является утверждение о том, что всеобщую основу исторического процесса образует экономика. Идея эта многим людям,
в том числе крупным мыслителям, впитавшим в себя соки европейской культуры, долгое время представлялась бесспорной. Сегодня она выглядит существенно иначе: мы все более убеждаемся в том, что материальное производство выступает лишь условием существования и воспроизводства человека, но само по себе оно не является способом развития общества. Таким способом выступает творческая деятельность людей независимо
от того, в какой сфере общественной жизни она совершается. При этом сфера духовной культуры предоставляет значительно больше возможностей для творчества, нежели производство вещей, где неизбежно тиражирование в массовом количестве экземпляров одних и тех же продуктов производства. Массовое производство вещей сопряжено, главным образом, с деятельностью нетворческой, стереотипной. Оно выступает способом утверждения, консервации возникших общественных порядков, а никак
не их изменения, развития, совершенствования.

С учетом этого, теория локальных цивилизаций, полагающая, что основой исторического процесса является культура, более адекватно трактует способ рождения нового общественного организма. Переход к новым общественным структурам совершается вследствие ценностных сдвигов, которые происходят в сфере культуры: зарождение новой культурной парадигмы означает начало конца существующей цивилизации. Выработка
и утверждение в обществе новых ценностных императивов и универсалий культуры — это исходный «мутагенный фактор», вызывающий к жизни новую цивилизацию.

Вместе с тем основоположники теории цивилизаций неоправданно абсолютизировали уникальность и неповторимость культур, разложив
на этом основании весь исторический процесс на «точечные» образования. В результате цивилизационный подход, в противоположность формационному, не позволяет уловить какую-либо закономерность исторических событий. Единство исторического процесса при таком его понимании разрушается. На передний план выступает момент локального, особенного. Если к этому добавить, что в силу специфики и уникальности своего культурного основания вновь возникшая цивилизация не наследует достижения предыдущей, то исторический процесс предстает здесь как циклическая,
т. е. лишенная прогрессивной направленности, смена различных культур или локальных цивилизаций.

Таким образом, цивилизационный подход в своей абсолютизированной форме расчленяет всемирную историю на отдельные, случайные, локализованные в пространстве и времени события, между которыми нет генетической связи, преемственности, сохранения и т. д. К примеру, О. Шпенглер не оставляет ни малейшей возможности для какого-либо иного толкования своих взглядов на этот счет: «всемирная история есть принципиально бессмысленная смена рождения, расцветания, упадка и смерти отдельных культур». Но это значит, что принципиальное отрицание единства и закономерности исторического процесса еще более радикально обессмысливает историю, нежели признание действия в истории законов, создаваемых человеческой деятельностью, которые, в свою очередь, детерминируют
и регулируют действия людей.

Date: 2015-09-22; view: 745; Нарушение авторских прав