Глава 5. – Мадемуазель! Вы приказали слугам взять слишком много вещей

– Мадемуазель! Вы приказали слугам взять слишком много вещей! – Николаc Хоуквуд быстро шел навстречу Эмилин через внутренний двор замка, и голос его отчетливо раздавался в холодном утреннем воздухе. Он показал на две повозки, до предела нагруженные обитыми железом сундуками, перинами и подушками, коврами и гобеленами, просто какими‑то тюками. А вещи все прибывали и прибывали.

В походке барона уже не было и следа хромоты. Хотя темные круги под глазами и складки у рта говорили об усталости, это снова был тот уверенный в себе красавец‑рыцарь, которого Эмилин встретила в лесу. Длинный ярко‑синий камзол, низко подпоясанный и расшитый золотыми ястребами, скрывал доспехи, плащ свободными складками спадал с плеч. Длинные темные волосы мягко развевались на ветру.

Хоуквуд остановился около девушки.

– И в Хоуксмуре, и в замке моего отца в Граймере полно мебели, – проговорил он. – Я прикажу разгрузить вторую повозку.

Эмилин постаралась скрыть растущий гнев и говорить спокойно.

– Милорд, – ответила она, – дети вынуждены оставить родной дом. Я не позволю лишить их привычной обстановки. Здесь только самые необходимые вещи!

Хоуквуд молча наблюдал суету сборов. Один из его собственных оруженосцев, одетый в темно‑зеленый камзол, какие носили все воины, вышел из конюшни с ярко раскрашенным детским седлом в руках и положил его на самый верх повозки.

Рыцарь покачал головой.

– Конечно, дети нуждаются в заботе. Но вы, я смотрю, охотно отправили бы с ними все, что есть в замке.

– У вас вполне достаточно солдат, чтобы сделать это!

– Воины ненавидят выполнять работу слуг, хотя, судя по всему, вам они готовы угодить. Но эту повозку никто не поведет. Лорд Уайтхоук и я согласны взять только фургон. Прощайте, леди. – Коротко кивнув, он повернулся, чтобы уйти.

– Подождите, сэр! – остановила его Эмилин. Подчинившись ее неожиданно властно прозвучавшему голосу, рыцарь остановился, высокомерно глядя через плечо.

С гневно горящими глазами Эмилин приблизилась к нему, но через секунду постаралась отвести взгляд и придать всей своей фигуре более покорный вид: ей не хотелось снова получить прозвище змеи.

– Я ведь тоже готовлюсь к отъезду, милорд! – проговорила она. – Так как необходимо упаковать мои сундуки и постель и вынуть стекла из окон, соизвольте передать своему отцу, что я не смогу отправиться раньше полудня, а может быть, даже раньше завтрашнего утра.

– Господи боже! Окна! – Николас даже повернулся на каблуках от возмущения.

Эмилин гордо подняла голову, она не могла больше изображать покорность.

– У нас в Эшборне хорошие застекленные окна. Я прикажу вынуть стекло, упаковать и отправить в свой новый дом. Если оно останется здесь, боюсь, солдаты вашего батюшки его разобьют.

– Миледи! – резко прервал ее барон. – Мы уезжаем не потому, что меняется время года или в лесу кончилась дичь. И перевозим все хозяйство не из‑за того, что менестрели ушли на юг, и вам здесь стало скучно. Мы просто‑напросто выполняем королевский приказ – немедленно освободить замок.

– Вы заставляете троих детей, как солдат, по команде покинуть дом с пустыми руками! – горячо возразила Эмилин, глядя на рыцаря снизу вверх.

Он насмешливо кивнул.

– Весь этот скарб, который прогибает ось повозки, – это называется «с пустыми руками»? Нет, ми – леди, будет нагружен только один фургон! Видит Бог, это и так нас задержит!

Трясущиеся пальцы, судорожно сжимающие ворот плаща, выдавали бурю в душе, которую Эмилин так старалась скрыть.

– Ваш отец приказал мне собраться и собрать детей сегодня. Еще только раннее утро, а вам уже не терпится!

Что‑то дрогнуло в лице рыцаря.

– Не пытайтесь задержать нас, леди! Уайтхоук стремится как можно скорее отправиться в путь! – Обычное спокойствие, казалось, начало покидать его. – Ну, что еще? Я предпочел бы услышать все претензии прямо сейчас!

Эмилин, нахмурясь, взглянула на него:

– В мое отсутствие замком будет управлять Уолтер Лиддел. Он знает и землю, и людей.

– Я именно это и предложил Уайтхоуку. Сэр Уолтер очень умен, и Эшборн в его руках не придет в упадок.

– Миссис Изабелла – Тибби – поедет с детьми в Хоуксмур.

– В Хоуксмуре за ними будет присматривать моя тетушка!

– Тибби любит их, как своих родных. Она воспитала всех детей в нашей семье. – Неожиданно слезы навернулись на глаза девушки. Она подняла голову, и одна слезинка крошечным ручейком скатилась по щеке.

Хоуквуд быстро отвел взгляд, а потом кивнул, сдаваясь:

– Ну, хорошо, пусть Тибби едет с нами. Эмилин не ожидала этой уступки. Щеки ее противника неожиданно запылали, румянец проступил даже сквозь щетину и зажег в серых глазах зеленые и голубые искры – так неожиданно выглянувшее из‑за туч солнце окрашивает холодное небо. Девушка пристально вглядывалась в это внезапно изменившееся лицо. Она не верила, что чувства могут согреть этого каменного человека; наверное, щеки его порозовели от холодного воздуха. Она заметила, что кожа его отца также имела свойство быстро краснеть. Но в чем Эмилин была абсолютно уверена, так это в том, что Хоуквудам не знакома жалость.

– Не задерживайте нас больше, миледи! – отрезал Николае и, резко повернувшись, решительно направился через двор к отцу. Девушка задумчиво смотрела ему вслед. Хоуквуд совершенно безошибочно уловил ее желание, как можно дольше оттягивать отъезд и свой, и детей. Ей отчаянно хотелось побыть со своими малышами, да и дом требовал хлопот, прежде чем ему предстояло перейти в ведение Уайтхоука. Она просто не могла сейчас уехать!

По крайней мере, день, если не больше, потребуется, чтобы оповестить жителей и самого замка, и деревень, что они переходят в другие руки. Эмилин вздохнула. Вряд ли Уайтхоук окажется таким же заботливым и щедрым хозяином, какими были Эшборны.

И сама Эмилин, и ее братья и сестры с детства были знакомы со многими семьями в близлежащих деревнях и хуторах. Земля эта была дарована семье еще Вильгельмом Завоевателем[2]и уже несколько поколений баронов Эшборнов проявляли благородство, честность и широту натуры, управляя своими поместьями. Крестьяне охотно помогали на полях, на рынке – даже сейчас, когда налоги и штрафы, введенные королем Джоном, изрядно истощили казну Эшборнов. Лорд и его семья всегда расплачивались с работниками – будь то деньгами, продуктами или даже землей. Когда в результате интердикта[3]в Англии начали закрываться монастыри. Роже де Эшборн принял на себя благотворительные функции, раньше исполняемые монахами. А этой зимой уже Эмилин заботилась о том, чтобы старики и беднейшие семьи не голодали и не мерзли.

Девушка прекрасно понимала, что королевский указ изменит саму суть отношений между крестьянами и их лордом. Если Уоту удастся сохранить должность сенешаля замка, то традиционные обязательства останутся в силе, по крайней мере до тех пор, пока Уайтхоук не вмешается. Она задумалась, насколько далеко зашла жестокость графа. Возможно, он распространит свою ненависть и на членов семьи.

Медленно пройдя через двор, Эмилин подошла к конюшне, возле которой Уайтхоук беседовал о чем‑то с несколькими воинами. Среди них стоял и Николас. Высокий и крепко сложенный, граф был весьма импозантен в своих блестящих черных доспехах, черном плаще, с развевающимися на ветру белыми волосами. Сын показывал на повозки, а отец что‑то недовольно отвечал.

Когда девушка приблизилась, Уайтхоук резко повернулся и пристально и мрачно посмотрел на нее:

– Мне только что сказали, что до отъезда здесь необходимо еще многое сделать, миледи!

– Совершенно верно, милорд! – Эмилин с трудом могла вымолвить слово под этим ледяным взглядом. – Остались дела, которые требуют моего присутствия.

– В Эшборне больше не существует проблем, которые должны решать вы. Занимайтесь упаковкой своих вещей! – Он взглянул на нее – щеки его почему‑то дрожали. – И, видит Бог, мы не повезем с собой никаких окон и стекол!

Выпрямившись, Эмилин глубоко вздохнула. Эти люди явно не имели опыта в переездах, иначе они понимали бы, что совсем не лишнее вынуть стекла, чтобы вставить их на новом месте. Чем сильнее сопротивлялись Уайтхоук и его сын, тем тверже стояла Эмилин на своем. Для нее важным было также и то, что упаковка стекол займет несколько часов, а это время ей как раз крайне необходимо.

– Я не хочу начинать свою семейную жизнь лишь с несколькими платьями, впопыхах засунутыми в сундук. Мне нужно белье, мебель и окна, принадлежащие еще моей матери. А детям нужны их вещи!

– Не потерплю в своем доме цветных церковных стекол! – прорычал Уайтхоук. Двое или трое из его солдат в испуге отошли в сторону.

Напряжение предыдущего вечера и сегодняшнего утра дало себя знать. Эмилин уже оказалась не в состоянии сдерживаться.

– Если я должна стать вашей женой, сэр, то придется вам взять и стекла, и все остальное, что я сочту нужным! – громко заявила она.

Николас Хоуквуд отвернулся, чтобы скрыть улыбку. Девушка мельком взглянула на него, а потом снова повернулась к Уайтхоуку, возвышавшемуся рядом. Прищуренные голубые глаза казались ледяными точками на широком красном лице. В холодном взгляде сквозил неприкрытый гнев, и Эмилин с трудом подавила желание отойти в сторону.

В голосе графа звучала явная угроза:

– До тех пор, пока мы не добрались до моего замка и моей постели, вы можете поступать, как вам угодно! Ну а там уж мы решим, кто действительный хозяин положения!

Эмилин даже побледнела, осознав истинный смысл этих слов. А Уайтхоук обратился к Николасу:

– Мы не будем больше ждать эту несговорчивую особу! Я поеду с тобой. Выезжаем через полчаса! Николас коротко кивнул. Граф повернулся к Эмилин:

– Можете остаться здесь и продолжать набивать фургоны своим барахлом, сколько вашей душе угодно, но в течение недели вы обязаны покинуть замок. Хью де Шавен, капитан моей личной охраны, останется здесь, а потом будет сопровождать вас в Грэймер.

Пораженная, Эмилин не нашла, что ответить на это. Все ее усилия отложить отъезд ни к чему хорошему не привели. Дети поедут с Уайтхоуком, со свитой Николаев, но без нее. Заявив, что не успела собраться в дорогу, она, оказывается, дала Уайтхоуку возможность перехитрить себя.

– Неделя, миледи! Этого времени будет вполне достаточно даже для того, чтобы разобрать отхожие места и упаковать их, если вам это угодно! – Уайтхоук резко повернулся и стремительно пошел прочь.

Паника охватила девушку. Она рванулась вперед, чтобы догнать его, но дорогу преградил Хоуквуд. Эмилин невольно остановилась, и он схватил ее за плечи.

Прерывисто дыша, она пыталась вырваться:

– Господи, вы ведь действительно заберете у меня детей. Отпустите! Я должна с ним поговорить!

– Подождите, леди! Вряд ли вам стоит сражаться с таким драконом, как Уайтхоук! Послушайте меня! Будьте с ним осторожны! И запомните, что придется подчиняться всем его приказам!

Невольный всхлип вырвался из груди девушки, и она покрепче сжала губы: она ни за что не заплачет здесь, перед слугами и всеми этими незнакомыми людьми. И не превратится в беспомощное жалкое создание в руках этого человека. Гнев поддерживал ее.

– Будь проклят ваш отец, – процедила сквозь зубы Эмилин. Она попыталась вырваться, из крепко сжимавших ее плечи рук. – А вам, милорд, следовало бы иметь более высокое понятие о чести и не брать в заложники детей! Это достойно лишь труса!

– Миледи, я только выполняю приказ короля, – сдержанно ответил Николае. – Дети еще чрезвычайно малы. Я предпочел бы не обременять себя.

– Передайте королю, что я отказываюсь и от помолвки, и от вашей опеки! – Ее глаза горели лазурным огнем. – Клянусь Богом, что все равно заберу детей!

– Храбрая девочка! – пророкотал Хоуквуд. – Если вас посещают столь дерзкие мысли, старайтесь держать их при себе! – Он внезапно понизил голос до шепота: – Некоторые попадали в тюрьму, провинившись значительно меньше!

– Тюрьма не может стать мукой более страшной, чем те, которые испытывает сейчас моя семья! – Эмилин опять попыталась вырваться, но от резкого движения лишь прядь золотистых волос выбилась из ее косы. Вконец рассерженная, девушка рванулась еще сильнее и оказалась на свободе. Ничто не могло удержать ее.

– Как же тупы эти рыцари, если подчиняются самым нелепым приказам короля! – пробормотала Тибби.

Эмилин, подбежав, выхватила из ее рук Гарри и прижала к груди его теплое родное тельце. Изабель стояла рядом, и девушка одной рукой с нежностью гладила ее густые темные кудри.

– Иди, Тибби! – вздохнула она, – и собери свои вещи.

Тибби кивнула, смахнув слезу, и решительно направилась через двор, по пути не упуская ни малейшей возможности задеть посильнее кого‑нибудь из воинов Уайтхоука. Она поднялась по ступеням замка и остановилась на высоком крыльце, громко и не стесняясь в выражениях оценивая происходящее. Кристиен только что вернулся из конюшни. Его каштановые локоны развевались на ветру, а голубые, словно сапфиры, глаза излучали неистребимую энергию. Гарри протянул пухлую ручонку и попытался ухватить брата за волосы.

– Эмилин, – заговорил Кристиен, увертываясь от малыша, – можно мне поехать с сэром Питером на его коне? Я не хочу сидеть в повозке с женщинами! – Мальчик сморщил курносый нос.

– Большую часть пути ты, конечно, должен проехать в повозке. Но если сэр Питер согласен, то можешь немного времени провести и с ним, верхом. – Сестра улыбнулась, видя невинное, такое здоровое и естественное возбуждение ребенка, так не похожее на поведение Изабели, все утро робко прижимавшейся то к самой Эмилин, то к Тибби.

Гарри неожиданно дернул капюшон, и он закрыл Эмилин лицо. Изабель и Кристиен со смехом начали выдергивать ткань из руки малыша. Все эти детские проказы немного успокоили девушку и смягчили ее сердце, наполнив его любовью.

– А нам обязательно ехать с этим противным белоголовым стариком? – Изабель казалась не в духе из‑за всех событий сегодняшнего дня. Да и встать сегодня пришлось намного раньше обычного. – Он был очень груб с Кэдгилом за завтраком!

– Мы теперь пленники? Нас отвезут в тюрьму? – недоумевал Кристиен.

Эмилин постаралась скрыть свои истинные чувства и придать голосу легкость.

– Тише, милые. Никакие мы не пленники. Лорд Уайтхоук поедет в свой собственный замок, он называется Грэймер. А вы ненадолго останетесь в Хоуксмуре с бароном Николасом. – Не зная, как рассказать им о своей помолвке, она еще и не упоминала о ней. И так вполне достаточно изменений и новостей.

– Барон мне нравится, – заявил Кристиен. – Он красивый и сильный, и похож на короля. А его черного коня зовут Сильванус. Силь‑ва‑нус. – Кристиен попробовал имя на слух.

– А почему ты не едешь с нами? – поинтересовалась Изабель.

– Есть дела, которые я должна закончить до отъезда, – мягко объяснила старшая сестра. – В Хоуксмуре вы будете в безопасности и уюте, мои милые, пока я не приеду за вами.

Гарри попытался слезть на пол. Крепко держа его, Эмилин схватила в объятья всех троих и страстно вдохнула их такой близкий и любимый аромат: смесь молока, шерстяной одежды, яблочной пастилы и теплого детского тельца.

– Постарайтесь быть храбрыми! – тихо попросила она. – А ты, Кристиен, не забывай, что истинный рыцарь всегда защищает тех, кто слабее и нуждается в его помощи. Вы с Изабелью должны нянчить Гарри и следить, чтобы около него постоянно кто‑то был. – Дети торжественно кивнули в знак согласия. – Дружите! – Она поцеловала их в мягкие щечки. – А я приеду за вами, как только смогу.

«Ни один человек на свете, – подумала она про себя, – даже король, не сможет отнять вас у меня навсегда!»

– Бегите сюда, цыплята, мы будем с вами вить уютное гнездышко! – позвала Тибби, направляясь к повозке, и близнецы побежали к ней.

Все было уже готово: поклажа тщательно увязана, лошади запряжены, полог поднят для большей безопасности тех, кто поедет внутри. Когда Эмилин подошла вместе с Гарри к повозке, она заметила, что та слегка покачивается, и совсем не удивилась, когда обнаружила, что Кристиен и Изабель устроили внутри состязание по прыжкам.

Подошел Уот, и близнецы, как щенки из корзинки, бросились ему на руки. Он подержал их в своих объятиях, а потом посадил обратно, как бы между делом погладив по головке Гарри. Его карие глаза увлажнились, и, быстро кивнув Эмилин и Тибби, Уот резко отвернулся.

Когда нянюшка уселась, Эмилин передала ей малыша. Она уже не могла сдерживать своих чувств – слезы застилали глаза. Как во сне она поцеловала близнецов, взлохматив их шелковые головки, напомнила им, чтобы не забывали хорошо вести себя, молиться, слушаться, хорошо кушать, умываться. Напоследок обнялась с Тибби.

Повозка тронулась, зажатая между рядами всадников, ехавших парами по обеим ее сторонам. Во главе процессии восседал верхом Уайтхоук. Николас Хоуквуд вместе с Питером Блэкпулом проехали мимо Эмилин последними. Барон, пристально взглянув на нее, коротко кивнул и отвернулся.

Группа медленно пересекла двор – со всех сторон за ней наблюдали слуги, высыпавшие из дома. Скрипя и качаясь, деревянная повозка проехала сквозь огромные крепостные ворота, а за ней – последние воины.

Кристиен и Изабель махали руками, на их милых бледных личиках внезапно отразилось недоумение и растерянность. Все было кончено.

После четырех дней пути, к тому времени, как процессия достигла долины, раскинувшейся перед Хоуксмуром, Николае почувствовал себя совершенно истощенным. Неуклюжая повозка едва тащилась, а частые остановки, необходимые детям, еще больше замедляли движение. Путешествие оказалось куда более продолжительным, чем он рассчитывал.

На север, в графство Йорк, ехали по старым, еще римлянами построенным дорогам. Уайтхоук настоял именно на таком пути: по холмам, минуя деревни и фермы. Николасу едва удавалось скрыть негодование, когда приходилось кругом объезжать леса, избегая прямых и коротких дорог через населенные местности. Успокаивало лишь то, что погода оставалась мягкой, а дети оказались на редкость выносливыми путешественниками; единственным их недостатком была страсть к рапросам, они постоянно интересовались, сколько осталось ехать и когда же им удастся увидеть Хоуксмур.

Сейчас, наконец, Хоуксмур действительно показался на горизонте – в полуденном солнце хорошо были видны три из шести его резных башен. С южной стороны высоко поднималась крепостная стена, как будто высеченная из монолита, – она стояла на скале, нависающей над рекой. А с тыльной стороны скала постепенно переходила в обширные болота и леса.

Чтобы попасть в замок, нужно было пересечь: реку вброд и обогнуть по периметру неприступную стену, чтобы добраться до решетчатых ворот на западной стороне крепости. У реки Уайтхоук со своими людьми свернут на запад, в Грэймер. Подумав, что вскоре их пути разойдутся, Николае с облегчением вздохнул. Он взглянул на отца – тот ехал рядом, глубоко погруженный в свои мысли.

– Эта девчонка из Эшборна своевольна и упряма, как кошка, – наконец заговорил Уайтхоук. – Но клянусь, очень скоро я сделаю из нее покладистую женушку. Как только уложу в постель, она тут же научится оказывать должное почтение! – Он самодовольно ухмыльнулся. – Любой слишком норовистой особе не мешает узнать, что такое настоящий мужчина!

Николас лишь молча покрепче сжал губы. Щеки его порозовели от гнева, в то время как отец его лишь легкомысленно смеялся.

– Это хорошо, что она выйдет замуж за меня, а за такого, как ты. Сомневаюсь, что ты сумел бы укротить ее. Ну а я уж не потерплю своеволия ни от одной женщины!

– Не забывайте, что нам пришлось столкнуться с нравом леди Эмилин из‑за того, что мы лишили ее дома и родных, милорд, – спокойно ответил Николае, крепче сжимая вожжи.

Некоторое время Уайтхоук ехал молча, потом снова заговорил:

– Свадьба состоится через месяц. Времени вполне достаточно, чтобы всем, включая невесту, собраться в Грэймере. – Граф взглянул на сына. – Не вздумай привозить с собой этих детей: не хочу омрачать свадьбу – ведь девчонка наверняка начнет;

просить оставить их.

– Они – ее семья. Естественно, она ожидает, что опека должна перейти к ее мужу.

– Король Джон возложил обязанности няньки на твои, а не на мои плечи. Держи их в Хоуксмуре до тех пор, пока король не решит их дальнейшую судьбу. Если, конечно, он вообще о них вспомнит.

Николас вздохнул при мысли об этом опекунстве, которое затянется неизвестно на сколько.

– Мне придется отклонить ваше приглашение, милорд.

– Ты не посмеешь. – Уайтхоук пристально взглянул на сына.

– Но я скоро уезжаю в Лондон!

– Ты едешь с баронами, которые организуют заговор против короля!

– Нет, милорд. Но я еду на переговоры с ними.

– Ты говоришь, нет? Но я прекрасно знаю, что ты поддерживаешь этих бунтовщиков – баронов! Они мечтают свергнуть того самого короля, который позволил мне сколотить это огромное состояние! А когда‑нибудь оно станет твоим! – Румянец ярче проступил на лице графа.

– Видит Бог, я рожу еще одного сына, а тебя отвергну! Девчонка выглядит вполне пригодной к тому, чтобы произвести на свет нескольких стоящих сыновей!

Николас как будто и не слышал отцовских слов. Уже много раз ему то обещали Грэймер, то снова отказывали в наследстве. Не раз он думал, что лучше совсем не иметь состояния, чем иметь что‑то, что висит над головой и регулярно выхватывается, как только настроение отца меняется; Николае превратил свой собственный замок Хоуксмур, который достался ему в наследство от матери, в процветающее имение. А Грэймер пусть провалится сквозь землю или перейдет в руки монахов – как будет угодно отцу.

Он изо всех сил пытался сохранить терпение.

– Бароны собираются вблизи Лондона вовсе не для того, чтобы свергнуть короля, а чтобы ускорить принятие хартии, которую они требуют. А те несколько человек, которые действительно угрожают жизни короля, – всего лишь отщепенцы, милорд. – Он уже не раз объяснял все это отцу. – А большинство предпочитают бунту разум и логику.

– Среди этих отщепенцев был и ты. Ведь наверняка ты так же страстен в своих убеждениях, как Юстас де Веси и его единомышленники. – Уайтхоук презрительно хмыкнул. – Свергнуть короля – вот их мечта. Мы подошли к печальному перекрестку. Мое поколение понимает, что такое верность королю, а твое уже нет!

– Многие мечтают о реформе английских законов, хотя вы, милорд, и не принадлежите к этим людям.

– Именно так. И учти – мои союзники сильны. Сам маршал Уильям против этих действий баронов и многие другие тоже.

– Я очень уважаю маршала. В Англии нет более доблестного рыцаря. Мне кажется, он выступает против хартии исключительно из верности королю Джону. Но как бы то ни было, нам повезло, что возле трона есть человек его ума и благородства. Уайтхоук нахмурился:

– И все же ты выступаешь против человека, чей опыт и здравый смысл значительно превышает твой собственный!

– Я предпочел бы более совершенную систему землевладения, сэр. Мы все должны смотреть в будущее. Королю Джону нельзя доверять. Кто из нас уверен в безопасности своих замков, случись у короля приступ жадности или дурного настроения? То, что случилось с Эшборнами, может в любой момент случиться и со мной, и с вами!

– Он наш король!

– Он недалек и желчен. А его страсть к мщению слишком сильна, чтобы мы могли безропотно терпеть ее.

– Юстас де Веси и Роберт Фитц Уолтер тоже достаточно мстительны, – заметил Уайтхоук.

– Это правда. Оба они обижены королем, и именно обида и руководит их действиями. И тот, и другой – сильные вожди, но бунтарский дух слишком значителен в их умах. В нашем движении есть и более рассудительные и спокойные люди. Многие из баронов пойдут за ними, милорд. Король может победить горстку недовольных и поставить их на колени, но он не сможет справиться с объединенными силами английского дворянства. – Николас натянул вожжи, чтобы придержать своего коня, и прямо взглянул в глаза отцу, который остановился рядом. – Пришло время новых законов. Джон – вовсе не такой король, каким был его отец. Он бессердечен. Под его тяжелой рукой страна сползет в хаос. И мы вынуждены защищать и наши земли, и наши семьи от посягательств и произвола. В Англии всегда существовали законы, защищающие англичан. И мы не будем терпеть короля, который игнорирует закон.

Уайтхоук был явно взволнован: грудь его вздымалась, как кузнечный мех, лицо покраснело – казалось, румянец добрался до корней волос.

– Что касается меня, я никогда ни испытывал неприятностей от короля Джона. Он щедр и справедлив с теми, кто радеет о благополучии страны.

Николас презрительно покачал головой.

– Ты хочешь сказать, о благополучии самого Джона…

С минуту отец ледяными глазами пристально смотрел на сына. Даже дыхание его от волнения и гнева стало тяжелым и прерывистым.

– Если бы молодые бароны оказывали королю истинное почтение и поддержку – так, как они обещали, давая клятву верности, – тогда наша страна, да и все мы не пребывали бы сейчас в столь плачевном положении. Вас разобьют – всех до одного! Что заставляет вас с такой настойчивостью поддерживать эту проклятую Хартию вольности? Бог посылает человеку свободу через короля и церковь. Люди не могут сами объявлять ее.

– Может быть, как раз и пришло время попробовать, – вставил Николас.

– Я ошибся в своем сыне. Надеялся, что ты сумеешь изгнать ярость из своего сердца. Но кровь матери говорит в тебе. И все‑таки, возможно, с возрастом ты остепенишься и поумнеешь!

Николас промолчал, лишь лицо его немного напряглось. Давным‑давно он уже оставил всякие попытки противостоять отцу – будь то логикой или прямым непослушанием. Временами казалось, что Уайтхоук торжествует в своих прямолинейных и однозначных решениях; мир был таким, каким он провозглашал его. В мире графа не существовало альтернативных мнений и точек зрения, больше того, он пытался диктовать формы существования, исходя исключительно из своих узких сфер. Даже трагическая смерть жены – матери Николаев – не обнаружила роковой трещины в его собственном мире. Постепенно Николае осознал бесполезность любых попыток объяснить отцу свою точку зрения. Напротив, он научился, как можно реже сталкиваться с ним и проявлять свои взгляды, сведя общение лишь к тем случаям, когда оно было навязано королем или территориальной необходимостью: ведь Хоуксмур и Грэймер отстояли друг от друга всего лишь на одиннадцать миль.

– Возможно, возраст – это именно то, чего мне и не хватает, – сухо заметил Николае.

– Возраст имеет обыкновение успокаивать, – миролюбиво согласился Уайтхоук. – А свою женитьбу я рассматриваю, как еще один способ остепениться. – Он неожиданно ухмыльнулся и сразу стал похож на огромного зубастого волка. – Но я уверен, что еще достаточно молод, чтобы насладиться своей красавицей‑женой.

Неожиданно возникший образ отца в постели с Эмилин Эшборн, мысль о его мясистых руках, ласкающих ее нежное тело, привели Николаев в бешенство – лишь усилием воли он смог подавить его.

– Я хотел бы обсудить с вами один вопрос, милорд, – коротко произнес он.

– Да? Какой же?

– Не так давно мой сенешаль доложил, что вы приказали начать строительство в северной части Арнедейла. Но это поместье частично находится на земле, которая принадлежит мне. Я вынужден просить вас прекратить работы.

Уайтхоук искоса взглянул на сына.

– Это вовсе не твоя земля! Николае вздохнул.

– Давайте постараемся не ступать на эту зыбкую почву. Ни один участок в долине не принадлежит вам, и все‑таки вы заявляете свои права и начинаете строительство. Мой сенешаль утверждает, что последний проект всерьез претендует на земли Хоуксмура. Принадлежит ли остальная часть долины вам или монастырям Вистонбери и Болтон – этого не стоит сейчас обсуждать. Просто прикажите своим каменщикам выбрать другое место для строительства, а потом уже, если угодно, продолжайте выяснение отношений с аббатами.

– Я уже устал спорить на эту тему и с монахами, и с тобой. Эта долина принадлежит мне, она перешла по наследству от твоей матери, и со временем я сумею это доказать! – мрачно и настойчиво заявил Уайтхоук.

– Не стройте ничего на моей земле, милорд, – спокойно и как будто даже равнодушно проговорил Николае. – Мне придется остановить вас, если вы будете продолжать.

– На Хоуксмур я ведь тоже могу заявить права, не забывай! – предупредил Уайтхоук. – Однако, поскольку мне нужна сторожевая башня в том краю, Арнедейл, я считаю, подходит больше.

– Я уже предупредил, милорд! Лучше прекратите строительство!

– А разве Хоуксмур не выиграет от соседства с хорошо укрепленным поместьем? В ваших местах нередки столкновения. Подумай об этом! – Уайтхоук счел разговор завершенным и, пришпорив коня, отъехал в сторону.

Сжав зубы, Николас повернулся в седле, осматриваясь. Взгляд его в эту минуту казался холодным и невыразительным. Качаясь и скрипя, к нему подъезжала повозка. Дети махали ему, и Николас поднял в ответ руку, ощущая тяжесть в сердце. Он порывисто вздохнул, сбрасывая напряжение, оставшееся от разговора с отцом, и не отводя глаз от экипажа. Вырванные из привычной обстановки родного дома, дети сейчас полностью отдались веселью и новым ощущениям: они прыгали и кувыркались в повозке, наслаждаясь полной свободой.

«Ну что ж, – подумал Николас, – в конце концов, для них не все потеряно: они имеют друг друга, Тибби, старшую сестру, которая поклялась, что скоро приедет за ними».

Неожиданно перед его мысленным взором предстали тонкие руки, поправляющие капюшон девочке, дотрагивающиеся до мальчишеского лба. Нежность, любовь и верность, которые так естественно наполняли жесты и движения Эмилин, вызывали зависть. Внезапно Николас осознал, что отдал бы все на свете, чтобы такая любовь хоть ненадолго осветила и его жизнь.

Только мать любила его искренне. Но она умерла, когда ему было всего семь лет. Память о ней он нежно хранил в душе: теплое объятие, нежный голос, блестящие темные волосы с ароматом роз. Уже годы спустя он узнал, что сделал с ней его отец, и начал чувствовать, какое презрение тот испытывал и к нему самому. Николас не мог не ответить тем же. Сердце его ожесточилось.

Видя подъезжающую повозку, рыцарь опустил поводья и позволил Сильванусу идти неторопливо и свободно. Он сочувствовал этим малышам: его самого отослали из дома, когда ему было всего‑навсего шесть лет, и отправили в замок графа Гант‑роу, женатого на сестре его матери. Однако леди Джулиан любила его, а ее муж оказался добродушным человеком – его отличали громкий смех и развитое чувство долга. Питер и кузен Хью де Шавен воспитывались вместе с Николасом.

Влияние тетушки и дяди – сильное, исполненное любви – оказалось счастливой противоположностью тем чувствам, которые испытывал к нему родной отец. Особенно заметно это стало в период возмужания юноши. Уайтхоук не скрывал, что считает Николаев менее чем достойным сыном и рыцарем. Всеми силами он старался подчеркнуть любую слабость и недостаток юноши, а все хорошее оставалось незамеченным.

Николас научился терпимо относиться к враждебности отца и чувствовал, что сильные стороны его собственного характера – это наследство, доставшееся от матери. Леди Бланш терпеливо и безропотносвыносила и беспричинную ревность, и жестокость мужа – до тех самых пор, пока они не свели ее в могилу. Смерть матери Николае простить не смог.

Но иногда юноша чувствовал и по‑человечески уязвимые стороны отцовского характера. Он не мог безоговорочно осуждать отца, считая его воплощением зла: ведь и в его собственной жизни и делах было так много дурного!

Дети что‑то кричали, очевидно, просили подождать, и Николас придержал коня. Поглаживая густую шелковистую гриву, он задумчиво смотрел, как приближается повозка.

Вне всякого сомнения, было позором забрать этих детей из отчего дома. Порой рыцарь ощущал свое бесчестье физически – как привкус плохого вина. Истина постепенно оставляла его – с тех самых пор, как он вступил в соперничество с собственным отцом. Пока он будет продолжать тайное противостояние Уайтхоуку – неважно, что действует он от имени других, много страдавших от руки графа людей, – он не ощутит истинного вкуса рыцарства.

Эмилин Эшборн права: забрать детей – трусливая и лживая уловка, недостойная барона, выступающего против короля Джона. Ее слова жгли и жалили почти так же, как пущенная ею стрела. Но девушка не знала, что рыцарь согласился на это, стремясь оградить малышей от опеки Уайтхоука. Это уж он, по крайней мере, в состоянии сделать для Роже Эшборна, хотя долг его несравнимо значительнее.

Четыре года назад, желая расплатиться с ее отцом, Никола просил руки Эмилин. Родители дали согласие, но невеста была еще слишком молода и воспитывалась в монастыре, а потом их смерть разрушила помолвку.

Молодой человек был уверен, что никто не знает об этом предложении. Теперь, когда король отдал девушку Уайтхоуку, Николасу досталось только опекунство. Но рыцарь не отказывался от намерения отдать долг Эшборнам – способ сделать это наверняка существовал.

Когда он увидел Эмилин, то горько пожалел, что его помолвка так и не состоялась. Доброта сквозила во всем ее существе – даже несмотря на тот гнев, который она испытывала. У нее было достаточно мужества, ума и темперамента, чтобы воспламенить его душу. И вместе с тем девушка обладала простодушием и нежной, притягивающей красотой. Такая женщина была бы драгоценным подарком. Жизнь с Уайтхоуком лишь озлобит и ожесточит ее.

Когда повозка, наконец, поравнялась с конем, Кристиен с радостным криком вытянул руку и погладил густую гриву. Николас подъехал вплотную – так, что и Изабель могла достать рукой до шелковистой морды.

С улыбкой Николас отвечал на расспросы детей о Сильванусе. А когда поднял глаза, то увидел, что к повозке верхом приближается Питер.

Рыцарь повел своего серого в яблоках коня вровень с Сильванусом, чем вызвал неописуемый восторг Кристиена. В глубине повозки Тибби изо всех сил держала мальчика за край плаща, чтобы он в своем энтузиазме не вывалился на землю, и грозила, что никогда больше не разрешит ему гладить лошадь, если он сию же минуту не успокоится.

– Милорд! – неожиданно заговорила Изабель. Николас удивленно поднял бровь. – Скоро мы приедем в Хоуксмур? Дорога такая длинная!

Николас улыбнулся и показал вдаль:

– Видишь полоску леса, а за ней на фоне неба – башни?

Дети вытянули шеи, отталкивая друг друга, чтобы получше разглядеть, а Тибби вздохнула:

– Ну, наконец‑то, милорд! Они уже всякое терпение потеряли! – Она повернулась, чтобы взять на руки Гарри, который только что открыл глаза и протянул к ней ручонки.

Питер скинул капюшон и встряхнул медно‑рыжими кудрями:

– Вокруг этого леса нет безопасной дороги в объезд. Уайтхоук решил ехать напрямую.

– Обнажить мечи! Приготовить луки! – Николас повторил хорошо знакомую боевую молитву. – Когда все это было, Перкин?

– Нападение на Уайтхоука в лесу? Восемь лет назад.

– А он никак не может забыть.

– Разве он в состоянии забыть хоть какую‑нибудь мелочь? Особенно если она угрожала его благоденствию?

– Но в тот раз дело обстояло серьезно – это была вовсе не мелочь.

– Я бы сказал, даже больше того. Ведь он потерял золото и серебро, зерно и другие продукты, которые вез через лес в свой замок. Да еще и несколько человек в придачу.

– Да, люди. Вот их всегда жалко.

– Целых два года Уайтхоук страдал от мести лесного разбойника. – Питер в упор взглянул на Николаев, голубые глаза его задорно блестели. – Думаешь, он когда‑нибудь сможет расслабиться? Ни за что! Всю свою жизнь он будет въезжать в лес вооруженным до зубов!

– Особенно с тех пор, как Лесной Человек начал тревожить его обозы.

– Бог даст, мы не встретим его сегодня, а то детям потом долго будут сниться кошмары!

– О Господи! Только не в моем доме! – взмолился Николас.

– Сэр Питер, я хочу ехать с вами! Вы же обещали! – Кристиен никак не мог угомониться.

– Обязательно, парень! – ответил, улыбаясь, рыцарь. Николас удивлялся его веселому расположению духа. У него самого на душе было тяжело и темно. – Только позже, – продолжал Питер. – Сейчас мы должны продвигаться осторожно, потому что въезжаем в страшный лес. – Глаза Кристиена стали совсем круглыми, а Изабель испуганно запищала.

– Осторожней, Питер, – предупредил друга Николас. – А не то ты их испугаешь всерьез – на весь оставшийся путь! – Глаза Питера озорно сверкали.

– Тут есть разбойники, сэр? А у нас в Эшборне их нет. И нет опасных зарослей – только строевой лес, в котором моя сестра стреляет из лука, – заявил Кристиен.

– Кто‑кто? – переспросил Питер. Николас напрягся и уже готов был перебить, но Питер продолжал: – Твоя сестра? Не эта ли очаровательная особа? – и он подмигнул Изабели. Девочка довольно хихикнула.

– Не‑е‑т. Изабель только и знает, что играть в глупых принцесс. – Сестра толкнула Кристиена локтем, но он и внимания не обратил. – Эмилин иногда стреляет. Но не очень хорошо. Гай пытался научить ее, и меня он тоже учил!

Питер поднял бровь и значительно взглянул на Николаса:

– Леди Эмилин – стрелок, друг мой! Знал ли ты об этом?

Николас почувствовал, что щеки его начинают гореть. А Питер невинно подмигнул и слегка наклонился к другу.

– Сдается мне, что недавно она подстрелила крупную дичь!

Кристиен удивленно вытаращил глаза:

– А откуда вы знаете, что она ходила на охоту именно тогда?

Питер громко, весело рассмеялся.

– Поезжай вперед, болтун, да прикажи всем вооружиться! – резко прервал опасную беседу Николас.

– Я поеду, но им нечего бояться врага, который шатается в лесу близ Эшборна! – Все еще ухмыляясь, Питер направился к охране.

Николас натянул поводья, коротким кивком попрощался с Тибби и детьми и поехал вперед. Несмотря на подшучивания Питера, рыцарь знал, что тот не выдаст его, хотя колкими намеками долго еще будет щекотать ему нервы.

Он потер ногу. Поврежденная мышца болела, ей нужен был покой, а какой покой в дороге, верхом на коне? Однако благодаря искусному врачеванию Тибби рана заживала быстро. Как только он приедет в Хоуксмур, то устроит себе отдых, но лишь на день – два. Постоянно размышляя о том, как отдать долг Эшборнам, Николас наконец кое‑что придумал. А для того, чтобы осуществить задуманное, ему придется вскоре покинуть Хоуксмур.

Процессия уже ехала под сводами деревьев. Николас почувствовал, что лес начинает оказывать на него свое магическое действие. Как обычно, успокаивающие звуки птичьего гомона и шелеста листьев, душистый воздух и теплые солнечные лучи постепенно вытеснили из его ума и души мрачные мысли и дурные предчувствия. В лесу он чувствовал себя прекрасно, хотя было время, когда именно в лесной чаще ему доводилось вершить опасные дела.

Он вернется в лес сразу – как только устроит детей в Хоуксмуре, немного отдохнет и выяснит» когда нужно ехать в Лондон.

Улыбаясь своим мыслям, Николас решил, что, возможно, его отец и прав, стараясь объезжать лед стороной.