Глава 4. Голос Уайтхоука был глубок, в нем отчетливо слышались нотки высокомерия и гнева

Голос Уайтхоука был глубок, в нем отчетливо слышались нотки высокомерия и гнева. Эмилин сидела у камина, слушая первые, вступительные, фразы королевского послания. Несмотря на близость к огню, руки и ноги ее похолодели, а в горле пересохло. Неподалеку, также в круге тепла и света от огромного камина, стоял, облокотившись на дубовый стол, Николае Хоуквуд. Уот не отходил от своей подопечной – верный защитник, готовый прийти на помощь в любую минуту.

– «Да будет известно и выполнено беспрекословно, – читал Уайтхоук, – что все состояние замка Эшборн конфискуется и переходит в собственность короны. Барон Гай Эшборн будет содержаться под стражей до полной уплаты долга, который составляет, пять тысяч марок».

– Пять тысяч марок! – с негодованием воскликнула Эмилин. – После Святок было только две тысячи!

Уайтхоук вскользь взглянул на девушку и продолжал читать: «Младшие дети Роже Эшборна отдаются на попечение Николаса Хоуквуда вплоть до полной уплаты долга королю».

Эмилин едва не задохнулась: король забирает детей! Этого уж она никак не ожидала. С силой девушка впилась ногтями себе в ладонь, чтобы сдержать чувства, и посмотрела на барона. Но лицо Николаса казалось абсолютно непроницаемым. Выглядел он холодным, равнодушным, поглощенным военными проблемами рыцарем, вряд ли способным заботиться о детях. Ее братья и сестра были ведь еще совсем маленькими: Кристиен пока совсем не готов к рыцарскому воспитанию, Изабель пуглива, словно кролик, а Гарри и вообще только начинает ходить. «Святая дева! – молилась Эмилин, – дай мне силы и терпение!»

Девушка знала, что король нередко забирает детей якобы под свою опеку, а на самом деле – заложниками. Некоторые исчезали навсегда. Несколько лет назад маленьких мальчиков, принцев Уэльских, захватили в качестве политических заложников. Через некоторое время их повесили. Эмилин глубоко вздохнула:

– Продолжайте, милорд!

Уайтхоук склонил голову и передал документ сыну. Николас Хоуквуд коротко сообщил, что замок Эшборн переходит к лорду Уайтхоуку ради пользы самого поместья. «В добавление к этому Эшборны должны уплатить королевскому двору дань в тридцать быков или двадцать воинов – по их собственному усмотрению».

Эмилин слушала со все возрастающим ужасом.

Сейчас в замке едва ли наберется и пятнадцать часовых, а все быки заняты на полях.

– Леди Эмилин! – произнес в заключение барон. – Король провозглашает вас невестой лорда Уайтхоука!

Взгляд девушки, еще мгновение назад потупленный, стремительно взметнулся вверх и столкнулся с твердым прямым взглядом Николаев Хоуквуда. В свете камина легкие, как паутина, и волнистые впряди волос блестели вокруг ее лица, сейчас уже смертельно бледного.

Она изо всех сил пыталась сдержать слезы. В горле застрял комок, дышать стало трудно.

«Успокойся, – говорила она себе. – Сейчас не время для слез. Нужна трезвая голова. Даже если можно было бы предположить такой поворот судьбы, разве были у меня силы и средства противостоять ему?»

Король Джон был способен нанести точный и жестокий удар, если хотел поставить барона на колени. С помощью бумаги он разорвал на куски и погубил ее семью точно так же, как хищник рвет на куски свою добычу. Гай останется в тюрьме и, возможно, там и умрет, а его дом и земли перейдут к другим. Дети будут лишены ее заботы, а сама она против воли станет женой коварного, жестокого старика, известного своим темным прошлым.

Могущество королевской власти и ненависти угрожало, подобно буре, разрушить всю жизнь. Девушка покачнулась и в эту самую минуту, словно сквозь туман, ощутила на своем плече прикосновение твердой руки Уота.

Закрыв глаза и медленно, с усилием дыша, Эмилин почувствовала, как все ее тело наполняется холодным мертвящим туманом. Глубокий вздох, потом еще один – и у нее уже хватило сил поднять голову и с достоинством взглянуть на Хоуквуда. Он не отвел своего стального взгляда.

– Неужели король способен на такое? – спросила девушка ровным голосом. Рыцарь медленно кивнул. Эмилин силой заставила себя отвести глаза от его лица. Повернулась к Уоту. – Но ведь вся эта ситуация не стоит и выеденного яйца! Я не понимаю действий короля. Что он творит с Гаем?

Уот презрительно хмыкнул.

– Король Джон делает то, что ему угодно, миледи. Он явно не считает ваше дело пустячным. Должно быть, его казна опять изрядно опустела, а дурное настроение еще больше подогревается непослушанием баронов, которые добиваются хартии независимости. Бьюсь об заклад, что не одних нас он сейчас так жалит.

– Если ваш брат обвиняется в измене, король имеет полное право наказать и его самого, и его близких. Нет ни малейшего смысла сопротивляться, миледи! – заявил Уайтхоук. Эмилин с ужасом взглянула в его ледяные глаза.

– Король Джон наверняка знает, что женщины, дети и домашняя утварь не окажут ему ни малейшего сопротивления, – горько произнес Уот.

Рядом со стулом Эмилин на низенькой скамеечке стояла шахматная доска с незаконченной партией. Девушка пальцем слегка дотронулась до алебастровой фигурки.

– Женщины – пешки в игре, которую по всей Англии ведут мужчины, – нахмурившись, проговорила она. – Не королевы, нет, а просто пешки. Игроки швыряют их по доске из стороны в сторону и с их помощью хватают себе куски пожирнее.

Она подняла голову. Необъяснимо и непреодолимо тянул к себе внимательный и спокойный взгляд молодого барона.

– Вы не сможете отказаться выйти замуж, если так приказывает король, – ровно и бесстрастно заметил тот. – Точно так же вы не сможете оставить при себе детей, если они официально лишены вашей опеки. – Слушая этот спокойный тихий голос, Эмилин внезапно спросила себя, нет ли в нем сочувствия к ее судьбе.

– Но ведь для свадьбы нужно и мое согласие! – попыталась возразить девушка.

– В нем вовсе нет необходимости, – бесстрастно ответил барон. Все, что она вообразила в его голосе, вдруг куда‑то исчезло. Эмилин почувствовала себя страшно одинокой, несмотря на близость Уота, и, поддавшись внезапно навалившейся смертельной усталости, слегка откинулась на стуле.

– Вам лучше собрать вещи – и свои, и детей, – грубовато посоветовал Уайтхоук. – Мы выезжаем утром. – И, обратясь к Николасу, добавил: – До отъезда я отдам все необходимые распоряжения относительно отряда. А тебя хочу предупредить: если собираешься ночевать в замке, постарайся не наставить мне рога! – Круто повернувшись, граф быстрым шагом вышел из зала.

Даже сквозь туман, охвативший ее, Эмилин услышала в словах графа горькое недоверие к собственному сыну. Несмотря на оскорбление, Николас Хоуквуд молчал.

Эмилин взяла с доски фигуру и сжала ее в своей ладони. Алебастр был гладок и прохладен на ощупь – резкий контраст сжигавшему ее огню. Столь откровенная несправедливость короля сводила с ума. А оскорбительные указания Уайтхоука воспринимались как прямой удар в сердце.

Воспитание подсказывало принять все происходящее как голос судьбы, как женскую долю. Но годы строгой религиозной дисциплины, призванной подавить в девушке характер и достоинство, внезапно вступили в борьбу с более ранним временем – с годами свободы в родительском доме. Природная живость ума, сила духа и решительность, освещавшие ее детство, а впоследствии, так долго угнетаемые, неожиданно с новой силой разгорелись сейчас, когда Эмилин сидела в задумчивости и рассеянно теребила в руках шахматную фигуру.

С неожиданной яростью она вдруг осознала, что не сможет по доброй воле подчиниться требованиям короля. Еще не зная, что именно она будет делать, Эмилин уже абсолютно точно определила для себя главное: сопротивление – любым возможным способом. Каким бы бесполезным ни казалось противостояние королевскому приказу, оно росло в душе и требовало выхода.

Девушка поднялась, и накидка медленно сползла с ее плеч да так и осталась лежать незамеченной на полу. Тоненькая фигурка четко выделялась на фоне огня, а распущенные волосы светлым нимбом окружали голову и спускались к талии роскошными волнами. Выпрямившись и вытянувшись в струнку, Эмилин гордо подняла подбородок и взглянула прямо в глаза Николасу Хоуквуду.

– Покорность королю – долг всех его подданных, – произнесла она. – Но эта помолвка свершилась без моего согласия. Подобные браки неугодны Богу и церкви.

– Церковь еще не решила окончательно, как рассматривать подобные случаи. Но это совершенно не волнует моего отца, – ответил рыцарь, не отводя взгляда.

– А вы, сэр, станете опекуном детей против моей воли, – воли их единственного, Богом посланного воспитателя. – Эмилин глубоко вздохнула, стараясь подавить гнев, рвущийся из души. – Если существует хоть малейший способ остановить разрушение моей семьи, могу вас заверить – я найду его.

Алебастровая фигурка была крепко‑накрепко зажата в кулаке. Внезапно Эмилин со злостью швырнула ее в стену, сама не зная, куда метит. Пролетев совсем близко от головы Николаса, та ударилась в полку над камином и упала на пол. Эмилин резко повернулась на каблуках и стремительно вышла из зала. Николас поднял пешку и взвесил ее в руке.

Потом небрежно бросил Уоту, и тот ловко поймал фигурку.

– Судя по всему, даже маленькой шахматной пешкой можно пробить человеку голову, – с перекошенным от ярости лицом произнес рыцарь. Уот молча кивнул, от изумления потеряв дар речи.

Хоуквуд повернулся к столу, чтобы налить себе вина.

– Если говорить искренне, сэр Уот, – произнес он, – то надо признать, что леди Эмилин – необыкновенная красавица. Моему отцу крупно повезло в этом отношении. – Он пригубил вина и на мгновение сжал губы. – Но у нее богатый темперамент. Поначалу, не скрою, я принял ее за весьма недалекую особу. И, пожалуй, это было бы лучше. Умная жена – очень опасная штука! – Рыцарь сделал еще глоток. – Во всяком случае, так считает мой отец, – тихо добавил он.

Дубовая дверь стукнулась о каменный косяк с грохотом, способным разбудить и мертвого. Эмилин стремительно мерила шагами свою небольшую спальню. Она шагала так быстро, что две толстых свечи, которые освещали комнату, чуть не гасли в потоках воздуха. Не в состоянии сдержать ярость, девушка громко проклинала ненавистных людей и жестокие обстоятельства; время от времени останавливаясь, она обращалась с горячей тирадой то к спинке кровати, то к двери, то – с особым жаром – к каменной стене.

Услышав тихий стук, девушка резко распахнула дверь, и в комнату ввалилась Тибби, едва удержавшись на ногах.

– Когда я укладывала малышей спать, пришел сам сэр Уолтер и все мне рассказал.

– Он сказал о королевском указе?

– Конечно! – Тибби подошла к комоду и, тяжело вздохнув, встала перед ним на колени, заняв юбкой почти полкомнаты. Выдвинула нижний ящик и начала копаться в его содержимом.

– Твои вещи, как всегда, в жутком беспорядке! А к свадьбе тебе ведь потребуется приличный наряд! – Она вытащила смятое платье из розовато‑лилового шелка. – Ну, вот это, кажется, подойдет, если его хорошенько просушить у огня.

– Я вовсе не собираюсь наряжаться, чтобы угодить этому демону, посланному королем! – отрезала Эмилин, решительно подойдя к кровати и усевшись на нее.

– Ах, моя маленькая госпожа! Совсем не важно, в чем ты будешь одета. Но ведь эти люди хотят уже утром увезти тебя. Я постараюсь собрать тебе в дорогу как можно больше вещей! – С минуту нянька внимательно наблюдала за выражением лица Эмилин. – Видит Бог, мое сердце наполняется страданиями при мысли о том, что может сделать с тобой чужой человек, перед которым ты совсем беззащитна! Но такова жизнь! Мы должны по возможности смиряться с ней!

Эмилин промолчала. Тибби же продолжала болтать без умолку: единственное на свете место, где она согласна была немного помолчать, – так это в церкви.

– Клянусь, даже в монастыре тебя не смогли приучить держать свои вещи в порядке! – Она подняла глаза: – И все‑таки ты станешь прекрасной графиней, такой же знатной дамой, как твоя мать и твоя сестра Агнесса – будущая настоятельница Росберийского аббатства.

Эмилин устало провела рукой по волосам, убирая их с лица.

– Я когда‑то благодарила Пресвятую Деву за то, что сделанный Агнессой выбор освободил меня от монастырских стен. Но лучше бы я осталась там! – с тоской в голосе произнесла она.

– Слава Богу, твой отец понимал, что ты не создана для созерцательной жизни, и забрал тебя домой!

Эмилин мрачно кивнула.

– Я способна долгими часами сидеть за столом и рисовать, но не могу отдаваться молитвам, как делают это Агнесса и ее монашки.

– Лорд Роже призвал тебя домой, чтобы ты заботилась о малышах, да и вообще заняла место своей матери. – Тибби повернулась и внимательно взглянула на свою любимицу проницательным и добродушным взором. – Добрее тебя малышам никого не найти! Жестоко вырывать их из‑под твоей опеки! Может быть, после свадьбы ты примешь их в свой новый дом, хотя этот Уайтхоук – прости меня Господи! – вонючий старый козел! Твой отец мечтал, чтобы ты вышла замуж по‑хорошему, как полагается благородной девушке. А получилось совсем не так!

Болтая без умолку, Тибби доставала вещь за вещью, разглаживала и аккуратно сворачивала. Скоро она превратила содержимое комода в ровные стопки из шерсти и шелка: длинные платья с узкими рукавами, легкие свободные рубашки, опрятное белье. Засунув пухлую руку обратно в ящик, напоследок вытащила шелковую накидку.

– Я сегодня не лягу спать, буду собирать твои сундуки. Эти мужчины – дураки! Как можно упаковать все за одну ночь? Тебе понадобится постельное белье, мебель. А сколько вещей нужно для будущих детей! – Тибби едва смогла сдержать рыдание.

Эмилин устало коснулась рукой лба. Длинные волосы укутали ее.

– О, Тибби! Ради всех святых! Я не представляю, как пережить то, что случилось с нами: Гай, замок, дети – все пропало! – Она резко, с шумом вздохнула, пытаясь подавить слезы. – А я должна выйти замуж за старика!

Тибби медленно и печально покачала головой.

– Это все сделано из‑за денег. Наш король ничем не лучше самого последнего грабителя! Да простит меня Бог за такие слова, – добавила она, подняв глаза. – Но подожди убиваться! Многие девушки выходят замуж за пожилых мужчин и не жалеют об этом! – Нянька проговорила это настолько искренне, что Эмилин с подозрением взглянула на нее. – Говорят, что Уильям Маршалл и его жена счастливы в браке!

– Уайтхоук так холоден! Белые волосы, бледное, как пергамент, лицо. У него глаза мертвеца! – пробормотала Эмилин.

– Никогда, никогда так не говори! – Тибби истово перекрестилась. – Ты не знаешь!.. – Она резко замолчала, широко раскрыв глаза.

– В чем дело? – Эмилин испугалась. Тибби в ответ лишь покачала головой. – Немедленно скажи мне все, что знаешь!

– Ax, госпожа! Говорят, что когда‑то лорд Уайтхоук страшно согрешил и теперь должен нести епитимью! Иначе его душа будет вечно гореть в аду!

– Как согрешил? Кто говорит об этом?

– Мне рассказал дворецкий, да и Уот обмолвился, что граф не ест мясного, выполняя покаяние.

– Это‑то я знаю. Но почему?

– И он построил монастырь, чтобы там молились за ее душу…

– Чью душу?! – Эмилин почти закричала, подавшись вперед.

– Рассказывают, что граф убил свою первую жену. Мать барона. – Тибби взглянула на девушку своими голубыми глазами.

– О Господи! – Эмилин склонила голову. – Я сердцем чувствую, что во всем этом есть доля правды. Граф и его сын ненавидят друг друга лютой ненавистью. Я не хочу вступать в такую ужасную, жестокую семью, Тибби! Как мне разорвать помолвку? И детям я нужна! Не могут же они жить с этим… бароном! – Эмилин внезапно поднялась и начала снова ходить по комнате, но уже не возбужденно, а задумчиво.

– Король повелевает, моя госпожа, и ты должна повиноваться! Для малышей лучше будет, если ты поступишь именно так. Может быть, после всех покаяний и молитв душа графа все‑таки очистилась!

Эмилин задумалась. «Разве кто‑нибудь сможет мне помочь, кроме меня самой? Должен же все‑таки быть способ расторгнуть помолвку!»

– Послушай меня, девочка! Покорись королю и церкви! Это твоя женская доля, хотя нельзя не признать, что в последнее время судьба обходится с тобой очень и очень сурово. – Тибби помолчала. – Может быть, Уайтхоуку нужна именно твоя доброта и ласка? Все его дурные поступки в прошлом. И я надеюсь, что малыши проживут отдельно от тебя совсем недолго.

Эмилин нахмурилась и снова начала мерить шагами комнату. Внезапно она остановилась и искоса взглянула на Тибби.

– Надо найти способ вернуть детей. Даже если придется их украсть!

– Смотри, действуй осторожно, а то потом пожалеешь! – пробормотала Тибби.

– Мне совершенно безразлично, чего Уайтхоук ждет от своей будущей жены. Если я не придумаю способа избавиться от этого замужества, тогда я буду рисовать, заниматься живописью, стрелять из лука… делать все то, что я делаю сейчас. Он может терпеть это или не терпеть – мне все равно. Может быть, если я окажусь не в его вкусе, он разрешит мне уйти в монастырь.

– Это, конечно, не то настроение, с которым надо выходить замуж, но все равно это уже лучше! – Тибби со вздохом подняла глаза к небу.

Их разговор внезапно прервал громкий стук в дверь. Тибби распахнула ее – на пороге показалась молоденькая служанка.

– В чем дело, Джоан? – спросила Эмилин.

– Молодой барон, миледи… Он послал меня за вами, чтобы вы помогли ему с ванной…

– Что! – возмутилась Тибби. – Скажи его милости, что госпожа уже отдыхает! Да разве…

– Джоан, – прервала Эмилин. – Передай барону, что я иду. – Служанка стояла как вкопанная, широко раскрыв рот. – Иди, Джоан, да закрой рот, а то ворона влетит!

Когда дверь закрылась, Тибби, подбоченившись, гневно повернулась к Эмилин.

– Что ты творишь? Хозяйка вовсе не обязана присутствовать при туалете гостя! Это старый обычай, и никто его уже не соблюдает! Если ты собираешься омыть ему ноги – это еще иногда делают. Но все равно – оставайся здесь и пошли свои извинения!

– Я должна идти, Тибби! И попрошу тебя принести чистые бинты и какое‑нибудь лекарство, чтобы обработать рану. Только ради Бога, спрячь все. Накрой полотенцем, чтобы никто не видел. Умоляю, Тибби, сделай это для меня!

Тибби изумленно вытаращила глаза:

– Сэр Уолтер говорил, что ты бросила в молодого лорда пешку, но я не знала, что ты оставила его у камина истекающим кровью!

– Не спрашивай меня ни о чем, Тибби! Просто приходи! – Эмилин быстро вышла из комнаты.

Комната, которую когда‑то делили родители и где в младенчестве спали и Эмилин, и все ее братья и сестры, была просторной и уютной, даже ночью. Высокое тройное стрельчатое окно, сейчас закрытое ставнями, служило главным ее украшением. Ароматный зеленый тростник, смешанный с травами, заменял ковер на полу, в камине мирно потрескивал огонь. Середину комнаты сейчас занимала огромная деревянная лохань с горячей водой – из нее поднимался густой пар. Джоан стояла у кровати в дальнем конце комнаты и складывала полотенца.

Николас Хоуквуд стоял у камина. Услышав шаги Эмилин, он обернулся.

– Этого достаточно, – обратился он к служанке. – Оставь нас!

Эмилин вздохнула.

– Спасибо, Джоан! Можешь идти.

Когда девушка вышла, барон движением плеча скинул свою синюю накидку. Она медленно сползла на пол.

– Помогите мне снять доспехи, миледи!

Девушка подошла вплотную и начала развязывать кожаные тесемки, скрепляющие части костюма. Рыцарь молча и неподвижно стоял, его дыхание согревало волосы девушки. Ее рука нечаянно коснулась заросшей щетиной щеки – он отвернулся, время от времени отдавая короткие команды.

Она помогла барону снять кольчугу, настолько тяжелую, что еле удержала ее. С его помощью положила ее на скамейку. Потом рыцарь приказал снять кожаный жилет, надетый под кольчугой, и тяжелые сапоги. Эмилин все беспрекословно выполнила.

– Вы можете не подсказывать мне, что делать, милорд! – наконец не выдержала она. – Я прекрасно знаю, как снимают рыцарские доспехи. У меня ведь есть старший брат, а вплоть до нынешнего лета был и отец – и обоим приходилось помогать!

Сидя на кровати, Николае молча развязал тесемки и снял щиток с правой ноги. Девушка наклонилась, чтобы помочь ему с левой – раненой. Оставшись лишь в одной льняной рубашке, он начал снимать толстые стеганые гамаши.

– Помоги, они присохли к ране! – не выдержал он. В сомнении девушка невольно отступила на шаг. – Подойди же, чего, черт подери, ты боишься? Ведь это все из‑за тебя, и эта проклятая ванна тоже!

Эмилин встала на колени и принялась стягивать гамаши – сначала правую – это оказалось совсем нетрудно. Голая нога бала мускулистой, покрытой темными волосами. И пахла она сталью, кожей и потом.

Девушка принялась за левую, раненую, ногу. Пропитанная кровью одежда присохла к ране. Пришлось отмачивать ее, а потом осторожно снять.

Увидев рану, Эмилин едва не задохнулась. Это было ужасное отверстие – дыра, величиной с ноготь большого пальца на мужской руке. Она оказалась открытой, и края уже начали воспаляться.

– О, это, наверное, так больно! – пролепетала девушка, невольно с силой сжав бедро мужчины.

– Да, – признался он, – потребуется несколько стежков, чтобы соединить ее края.

Прикусив губу, Эмилин начала промывать рану. Без тщательной обработки мышца не заживет, и инфекция начнет распространяться дальше. На ночь необходимо сделать компресс из крепкого настоя лука и чеснока. Выдержка и сила духа рыцаря поражала: он смог ходить, почти не хромая и не привлекая внимания к своей слабости.

Вынужденная вести огромное хозяйство, Эмилин имела представление об искусстве врачевания. Ей приходилось иметь дело с небольшими ранами, лечить от лихорадки и малярии и домочадцев, и слуг. Она присутствовала при родах и ночи напролет проводила у постели больных родителей – но еще ни разу не брала она на себя ответственность зашивать раны.

От прикосновения влажной ткани рыцарь невольно поморщился. Потом начал расстегивать белоснежную льняную рубаху.

– Я понимаю, что проще и приличнее было бы моему слуге помочь мне, а вам только обработать рану, – проговорил он сдавленным голосом. – Но дело в том, что я приехал сюда прямо от королевского двора, без оруженосцев и слуг. И никому не нужно знать об этой ране – раз вы меня подстрелили, придется вам и ухаживать за мной!

Говоря это, он развязывал тесемки на штанах, плотно облегавших бедра, затем быстро сбросил их. Эмилин задохнулась и в смятении отвернулась. Ясно, хотя и мельком, увидела она сильное мускулистое тело, темные волосы, покрывающие грудь и живот. Взгляд невольно скользнул и ниже.

Девушка покраснела до корней волос. Ей еще ни разу в жизни не приходилось видеть совершенно обнаженного мужчину, хотя она прекрасно знала, что многим женщинам, даже незамужним, нередко приходится помогать и родственникам, и гостям, когда те принимают ванну или беспомощны в болезни. Она слышала, что мужчины не очень утруждают себя скромностью. Сейчас доказательства этого были налицо.

Послышался плеск воды – рыцарь опустился в горячую воду со стоном, в котором слышались и боль, и облегчение.

Смущаясь и сомневаясь в пристойности всего происходящего, не желая надолго оставаться наедине с этим мужчиной, Эмилин страстно молила Бога, чтобы побыстрее пришла Тибби и принесла бинты и мази. Девушка считала, что не стоит скрывать рану от Тибби – ведь она опытный лекарь и умеет зашивать раны.

Эмилин взяла со стола полотенце и кусок мыла и, отведя взгляд, подала мыло гостю. Ощутила прикосновение его пальцев, когда он брал его из ее рук, а потом услышала всплеск – он опустил голову в воду, чтобы вымыть волосы.

Отклонясь назад, рыцарь подтянул колени и положил руки на края глубокой и просторной деревянной ванны. Она взглянула на него. Свет камина покрыл янтарной паутиной красивое лицо и четко очерченные мускулистые плечи. Глаза сверкали серебряным светом, а влажные волосы вились вокруг высокого лба. Молодой человек был очень похож на отца: такое же чистое, гладкое, светлое лицо. Внимательный взгляд коснулся рта с пухлой и мягкой нижней губой, чистой линии подбородка, искаженной лишь небольшим крестообразным шрамом с левой стороны – розовым, даже несмотря на скрывающую его щетину. Грудь была покрыта темными влажными волосами.

Для своего высокого роста и крупного телосложения Николас выглядел довольно худым, но плечи его были широки, прямы и сильны, мускулы хорошо оформлены. Эмилин знала, что даже доспехи и плащ не могли скрыть силы и грации его фигуры.

Внезапно девушка осознала всю нелепость своего положения – она, не отрываясь, смотрела на обнаженного мужчину, как будто это доставляло радость ее голодному взору. Господи, как же она глупа – поддалась даже этому искушению! Что толку разглядывать гостя? Его красота и мужественность почти соответствуют классическим канонам. Но это суровая красота, а резкий характер и бешеный нрав делают ее совсем отвлеченной. Если бы при такой внешности Николас обладал приятными светскими манерами, он бы оказался действительно неотразимым. Но такие мужчины – считающиеся с женской ранимостью и чувствительностью, обходительные и любезные в обращении – редки. Все они – за исключением отца Эмилин – жили только в легендах, которые девушка любила читать по вечерам у камина. Резкие манеры барона, само его присутствие в доме всерьез раздражали ее.

Эмилин вздохнула и взяла полотенце. В конце концов, напомнила она себе, она сама ранила его. Он не опозорил ее при всех. Его просьба приготовить ванну – ничто по сравнению с тем, что он мог сказать в присутствии своего отца.

Гость смотрел на Эмилин из‑под опущенных век, и она снова покраснела.

– Может быть, мне прислать слугу, чтобы он побрил вас, милорд?

Николас покачал головой:

– Нет, не сегодня. И хотя это было бы приятно, я не прошу вас потереть мне спину. – Он намылил голову. – Но вы можете сполоснуть мои волосы. – С закрытыми глазами он указал на ведро с чистой водой. Эмилин принесла его и подняла над головой гостя: чем быстрее закончится это испытание, тем лучше!

Она опрокинула ведро, и горячий поток обрушился на его голову и плечи. Мужчина резко выпрямился в ванне и, не выдержав, вскрикнул.

– Черт возьми! – завопил он, отплевываясь. – Неужели нельзя было сказать, холодная это вода или горячая? Вы чуть не обварили меня! – Яростно тряся головой, он протер глаза и сердито уставился на Эмилин.

– Ах, милорд, ради Бога, простите! Я не хотела этого! – Девушка с искренним раскаянием укрыла полотенцем голову и плечи гостя. Выхватив полотенце из ее рук, Николае сначала вытер лицо, потом начал сушить волосы.

– Видит Бог, женщина, сегодня вам угодно любым способом меня погубить! Сначала меня подстрелили, потом чуть не пробили мне голову пешкой, а сейчас обварили кипятком, словно угря! А в вино вы, наверное, весь вечер подсыпаете яд? Что мне лучше сделать – не спать всю ночь и быть начеку или уехать из замка прямо сейчас, чтобы вы все‑таки не успели меня убить?

Эмилин взяла еще одно сухое полотенце и, резко повернувшись, швырнула его в лицо сидящего в ванне мужчины. Полотенце упало в воду и тут же намокло.

– Не сомневайтесь, милорд! Уезжайте прямо сейчас! Я пошире открою ворота! – Она отступила на шаг в намерении оставить его наедине с этой проклятой ванной. Но он быстро схватил ее за руку.

– Подождите, леди. Я останусь до тех пор, пока полностью не выполню свой долг перед королем. А вы уже забыли о нем?

Тяжело дыша, Эмилин сверху вниз взглянула на рыцаря. Щеки ее порозовели от пара и возмущения. Волосы растрепались и влажными колечками прилипли ко лбу и шее. Она прекрасно понимала, что больше похожа сейчас на служанку, чем на благородную даму, но не беспокоилась об этом. Если ей не удастся справиться со своим гневом, то вскоре она и вообще будет напоминать адскую фурию.

– Вашу рану обработают, милорд, – процедила она сквозь зубы. – А кроме этого, у меня перед вами нет никаких обязательств!

Мужчина все еще держал ее за руку – своей теплой и влажной рукой. Сейчас он сжал ее еще крепче:

– Никаких, миледи? Как жаль! – Его тон был исполнен сарказма. – Ведь вы выполняете свои обязательства так мило и любезно!

Она постаралась вырваться, но лишь намочила пальцы в мыльной воде.

– Ну, так может быть, вы все‑таки наставите рога своему папочке?

Его пальцы были сильны, как тиски:

– Ваш язык подобен жалу змеи!

– А у вас – змеиное сердце! Человек, который в состоянии забрать малышей… – она снова дернула руку и на сей раз окунула в воду рукав.

Он сидел, повернувшись к ней лицом, по грудь в воде, мокрой ладонью сжимая ее руку.

– Этот указ – не моих рук дело, леди! Мы оба его жертвы! – Говоря это, рыцарь медленно провел пальцем по ладони девушки – от запястья до кончиков пальцев. Ее вдруг пронзила дрожь, всю – начиная от ногтей, сквозь всю руку, грудь и живот.

Тихо вскрикнув, Эмилин резко выдернула руку – и молодой человек, наконец, отпустил ее.

– Если вы закончили купание, – постаралась произнести она как можно более высокомерно, – то вот здесь, на кровати, найдете чистую рубашку. – И показала на принесенную Джоан аккуратно сложенную мягкую шерстяную сорочку.

В эту минуту раздался громкий стук в дверь. А тотчас вслед за ним появилась запыхавшаяся Тибби.

– Госпожа, – с трудом переводя дыхание, проговорила она, – я принесла мази и бинты!

Барон изумленно разглядывал вновь появившуюся особу, так и не успев вылезти из ванны и одеться. А она поспешила прямиком к нему.

– А теперь, милорд, дайте‑ка я посмотрю вашу голову!

– Мою… что? – переспросил он, недоумевая.

– Да котелок ваш, который пробила моя госпожа! – Тибби нагнулась.

Прикрывшись насквозь промокшим полотенцем, молодой человек пальцем показал на рану на ноге, которая была видна и в воде.

Тибби всплеснула руками, пораженная до глубины души.

– Господи! И это сделала моя девочка шахматной фигурой?

– Да нет же, Тибби! – не выдержала всей этой сцены Эмилин. – Стрелой.

Хоуквуд, нахмурившись, взглянул на нее, и она слегка ему подмигнула.

– Я оставлю вас. Моя часть работы выполнена, милорд. Вашу рану вылечат. Тибби – прекрасный и опытный лекарь. Уверена, что сегодня я больше уже не понадоблюсь.

– Это уж точно! – тихо проворчал рыцарь, когда девушка с шумом захлопнула за собой дверь.