Общая характеристика классовых культур

Выражение «высший класс» используется по отношению к та­ким людям, которые распоряжаются очень многими, при этом сами они мало с кем считаются. Существует много способов добиться этой завидной позиции. Предводители армий завоевателей и их на­следники оставались командующими на протяжении всей истории;

некоторые из них все еще живут в своих оптифундиях в Латинской Америке и Юго-Восточной Азии. Другой способ попасть в эту ка­тегорию — стать главой правительства или оказаться близко к этой позиции; еще один — войти в круг наиболее влиятельных бизнесме­нов в индустриальном обществе. На практике власть в бизнесе все в большей мере означает вовлечение в финансовые интересы; в то время как рядовые руководители фирм ведут достаточно рискован­ное существование, независимое от финансового сообщества...

Чем же определяется мировоззрение высшего класса? Преж­де всего, здесь играет роль продолжительность их нахождения во властной позиции. Ощущать готовность к подчинению становится смыслом жизни; а неподчинение рассматривается в этой среде как не­что немыслимое. Уверенность высшего класса, его холодный расчет, как бы врожденное высокомерие — таков результат. Высший класс всегда выполняет задачи арбитра, он представляется судом послед­ней инстанции, по крайней мере до тех пор, пока они могут убедить в этом других людей. Итоговая установка, формирующаяся на этой основе — обдуманность действий и уверенность в окончательном ре­шении вопроса. Представитель высшего класса — человек, наиболее преданный своей организации, ибо он получает от нее наибольшее вознаграждение; кроме того, он отдает приказы и ощущает готов­ность к подчинению именно как член организации. Более того, он сам является организацией в большей мере, чем кто-либо еще; сеть властных отношений, связывающая подчиненных вместе, не была бы связана вообще, если бы он не связал ее сам. Это можно уподо­бить армии, которая разваливается не столько из-за многочисленных потерь, сколько из-за неспособности генерала собрать ее осколки воедино. Независимо от того, является ли образ организации рели­гиозным, политическим или светским, высший класс верит в этот образ в наибольшей степени. Их философия тем не менее является мирской на практике; они ничего не могут приобрести в результате фундаментальных изменений, и у них нет «базовых» неудач или не­достатков, стимулирующих их скромность или фанатизм.

Все это следует из того, что эти люди отдают множество при­казов, а получают очень мало. Некоторые побочные результаты возникают и вследствие социальных контактов и богатства высшего класса. Представители высшего класса находятся на вершине наи­более распространенной организационной сети коммуникаций. Это является истиной более или менее по определению, так как власть над людьми есть вид манипулирования человеческими се­тями. Это значит, что представитель высшего класса является по

необходимости общительным. В то же время мы видим, что этот человек вызывает трепет или благоговение у подчиненных, он ис­полнен самоуважения и чувства собственного достоинства, ведет себя разумно. В результате возникают жестко формализованные коды этикета, способы, с помощью которых властители имеют дело с другими, не нанося ущерб престижу собственной позиции. Акцент на форму ради самой формы и уважение к традициям под­держивают друг друга в данной ситуации. Обладание наибольшим богатством, — а оно сопутствует положению во власти, поскольку власть может предоставить все или почти все — создает возможность для людей высшего класса тщательно заботиться о собственном весьма сложном имидже. Дорогостоящие вкусы в одежде, жилье, еде и других принадлежностях становятся частью властного антуража. Другая сторона этого имиджа — идеал великодушия по отношению к нуждающимся, который хотя бы в принципе смягчает высоко­мерие высшего класса. Это вполне соответствует патерналисти-ческой рационализации господства, укрепляя их церемониальное лидерство в сообществе, которое обходится сравнительно недорого и дает довольно высокую отдачу благодаря упрочению статуса и дополнительным гарантиям их власти.

Охарактеризованное мировоззрение проявляется тем явственнее и четче, чем более постоянно и систематично человек сталкивается с ситуациями неоспариваемого подчинения. Хорошо защищенные магнаты бизнеса, подобно наследственным монархам, сталкиваются в своей жизни с этим чаще, чем незащищенные политики в системе состязательной демократии. Чем сильнее человек объединяется с другими, будь то семья или друзья, испытавшие точно такие же ситу­ации, тем стабильнее культура. Вебер предположил, что периоды бы­строй смены властных отношений ведут к распаду культуры высшего класса на ее основные элементы. А это, прежде всего, способность держать в страхе других, энергия командования, самоидентификация с идеологической рефлексией организации. С прошествием времени появляются утонченные манеры, дух самодовольства, разрабатыва­ются сложные системы взаимного признания, поддерживаемые с помощью сигналов материального порядка.

Второй основной класс состоит из функционеров (исполнителей). Это средние классы, которые занимают подчиненное положение по отношению к одним и командное положение по отношению к другим. По сути дела, сам термин «средний класс» не очень жестко охватывает огромное разнообразие ситуаций. Так же как «высший класс», принадлежность к которому определяется тем, что почтитель-

ность к ним испытывают многие, а сами они считаются с весьма огра­ниченным кругом людей. «Высший класс» включает в себя и крупных землевладельцев, и индустриальных магнатов в маленьких городах, и действующих императоров, и крупных финансистов. Что касается «среднего класса», то он включает в себя людей, занимающих до­вольно высокие позиции в административной иерархии, равно как и клерков, и администраторов самого низкого уровня. Здесь мы имеем дело с континиумом. На одном полюсе мы имеем «высший средний класс» — функционеров, которые имеют дело только с другими функ­ционерами, или же формально независимых крупных бизнесменов, или профессионалов, которые зависят от хороших отношений с банкирами, клиентами, поставщиками и партнерами. На другом по­люсе — «низший средний класс» — администраторов первой линии, тех, кто дает распоряжения только тем, кто уже не отдает вообще никаких распоряжений никому, то есть тем, кто находится на самой низшей границе в системе властных отношений.

«Низший средний класс» — наиболее отличительный тип. Вебер определил его религиозные взгляды как аскетичные, мора­лизирующие, ориентированные на сообщество, респектабельные, уважающие упорный труд. В доиндустриальных обществах Вебер рассматривал этот класс как состоящий, прежде всего, из незави­симых ремесленников, среди которых и родилось христианство в городах Римской империи. Те же самые общие черты могут быть обнаружены у представителей современной мелкой буржуазии — не­значительных конторских служащих, мелких бизнесменов и неза­висимых квалифицированных рабочих. Вебер объяснял их мировоз­зрение, исходя главным образом из характера рабочей ситуации, в которой достижение успеха кажется возможным только благодаря постоянной самодисциплине. Без сомнения, то страстное рвение, с которым представители «низшего среднего класса» отстаивают свою респектабельность, имеет прямое отношение к соседствующему дур­ному примеру, исходящему от любви к удовольствиям (гедонизму), столь характерной для рабочего класса.

Причины такого положения дел могут стать яснее при рассмотре­нии межличностных отношений. Мелкий буржуа имеет определен­ную долю в системе организационной власти, как бы незначительна она ни была. Например, мелкий служащий крупной организации имеет все основания чувствовать свое превосходство по меньшей мере над некоторыми, при условии что он воспринимает собственную роль с чувством ответственности. В качестве компенсации за почтитель­ность, которую он должен испытывать по отношению к начальству,

человек, выполняющий для этого начальства самую черную работу, может требовать уважения от подчиненных, не имеющих никакой власти вообще. Но эти последние располагаются вне сферы властных отношений, и, следовательно, у них нет никаких оснований иденти­фицировать себя с властью. Мелкий буржуа ведет, таким образом, са­мую тяжелую повседневную классовую войну. Наименее уверенный в своем собственном авторитете и в наибольшей степени вынужденный оставаться на острие разделения «властных классов», индивид иден­тифицирует себя с ценностями организации, ее респектабельностью и авторитетом самым жестким образом. Ограниченная правилами «бюрократическая личность», обладающая весьма незначительной властью в любом деле, не понимающая широких задач организации, которые воспринимаются только теми, чьи обязанности определены в наименьшей мере, является функциональной. По существу, тот же самый образец имеет место и среди мелких бизнесменов и «кустар­ных» производителей, стремящихся к тому, чтобы любой ценой от­делить себя от клиентуры, которая оказывается лишь немного беднее их самих. Меньшим диапазоном контактов и более скудным доходом «низшего среднего класса», в сравнении с «высшим средним клас­сом», объясняется недостаток у них космополитизма, утонченных манер и безупречного вкуса.

Более высокие слои среднего класса располагаются по своим культурным стандартам между жесткой и безвкусной респектабель­ностью низшего среднего класса и самодовольными претензиями на аристократизм высшего среднего класса. Вообще, весь средний класс выделяется от тех, кто ниже его, своим промежуточным положением в системе коммуникаций большого общества; рабочий класс состав­ляет набор небольших анклавов в большом сообществе; в то время как высший класс занимает центральные позиции. Низший средний класс находится в кругу этих более широких связей; высшие слои среднего класса становятся по мере возвышения более сознатель­ными в организационном плане, более космополитичными, более вовлеченными в формализованное общение и дела сообщества. Также имеет место континуум вкусов и манер — от склонности к грубым удовольствиям и явного аскетизма низшего среднего класса, к возрастающей дороговизне вкусов и тонким манерам, которые высший средний класс заимствует от элиты.

Те, кто имеет относительно устойчивые рабочие места в основа­ниях экономики, характеризуются своей профессиональной культу­рой. Они — почти исключительно подчиненные. Так как они не дают распоряжения от имени организации, то они и не идентифицируют

себя с ней. Часто они выступают ее оппонентами (identify against it), а еще чаще они проявляют безразличие по отношению к идеалам, которые выдвигает их начальство.

Культура рабочего класса локальна, цинична и ориентирована на непосредственное настоящее. Они не включены в организаци­онные коммуникации и в то же время понимают, что их начальство использует контроль над информацией для оправдания своего господства. Рабочие воспринимают мир с агрессивной личностной точки зрения.

Абстрактная риторика более космополитичного начальства вызывает у них недоверие. Единственной точной информацией является информация о том, что делают уже известные им персо­ны. Точка зрения рабочих в значительной степени ограничена тем, что физически находится в их поле зрения и касается их непосред­ственного круга общения. Таким образом, мы находим, что рабочие стремятся ограничить свой круг общения пределами собственной семьи и кругом друзей детства. Космополитизм среднего класса, характеризующийся участием в политических, социальных и благо­творительных организациях, в среде рабочих не наблюдается, равно как и образцы общения, когда иностранцев приглашают в дом на обед или на вечеринку. Такие стандарты присущи обычно высшему и высшему среднему классам. Ценности рабочего класса, как и цен­ности обычных людей, подчеркивают добродетели их собственной жизненной ситуации. Они включают в себя уважение к физической выносливости, верность в дружбе, мужество и осторожность по от­ношению к иностранцам и начальству...

В культуре рабочего класса их собственная жизнь расценива­ется как трудная и непредсказуемая, в которой можно планировать только ближайшее будущее. Нужно быть готовым к тому, чтобы схватить момент радости в жизни, когда представится такая воз­можность, и переносить длительные периоды неизбежных лишений. Во всех отношениях культура индустриального рабочего класса не отличается от культуры крестьян и фермеров. Вебер характеризует обе группы исторически как по существу мирские в религиозном отношении. В этих группах никогда не проявлялись склонности к моралистическим и аскетическим религиям. Здесь признаются ре­лигии, которые позволяют отмечать периодические события жизни шумными праздниками. Религия здесь весьма близка к магии; она позволяет верить в исцеление с помощью обрядов и в приметы, предсказывающие удачу и будущее. Наблюдаются и иные спосо­бы использования религиозных церемоний ради мирских целей

и эмоциональной разгрузки. Сельские языческие религии, с их ежегодными фестивалями и обрядами, посвященными обильному урожаю, свадьбам и похоронам, как бы продолжаются в развлечениях индустриального класса, связанных с силовыми (или по крайней мере высоко активными) спортивными состязаниями, периоди­ческими выпивками, сопровождающимися дракой. В отличие от морализаторства низшего среднего класса, равно как и озабоченных «общественным мнением» высшего и высшего среднего классов, мужская культура рабочего класса позволяет проявлять открытый интерес к сексу. При этом она характеризуется жестким двойным стандартом, предполагающим контроль со стороны мужчины над женами, сестрами и дочерями, и в то же время свободное общение мужчин с проститутками и незамужними женщинами. Эмоциональ­ный тон характеризуется несдержанностью, будь то в драке или на празднике. Работа рассматривается как неизбежное зло.

Наконец, культура низшего класса построена на мировоззрении людей, не имеющих постоянных контактов с крупными организа­циями. Это временные чернорабочие, хронические безработные, нищие, изгои. В литературе широко обсуждался вопрос, а может ли этос низшего класса восприниматься как культура вообще? Ведь главная особенность жизни низшего класса — недостаток сильных межличностных связей и устойчивых групп, которые могли бы со­хранять и поддерживать культуру. Не вдаваясь в терминологию, мы можем охарактеризовать мировоззрение (outlook) низшего класса. По сути дела, это — аморальное и индивидуалистическое отношение каждого человека к себе. Правила честного поведения, подавление импульсов к насилию, ограничения по отношению к таким слабо­стям, как алкоголизм или употребление наркотиков, не имеют или имеют очень слабое влияние в социальных совокупностях (social aggregates), которые не образуют устойчивых групп. Исторический обзор Вебера отражает это наилучшим образом, когда он обращается к описанию рабов, которых он характеризует как людей, не имеющих верований. У них лишь на короткое время возникают приливы веры в тысячелетнее царство, фантазии и чувственный страх по поводу неизбежного разрушения социального порядка.

Достаточно очевидно, что культуры этих классов (высшего класса, среднего класса, рабочего класса, низшего класса) — это идеальные типы, своего рода контрольные точки в некоем конти­нууме. И даже это является упрощением, поскольку на самом деле существует несколько различных измерений, в соответствии с кото­рыми может изменяться профессиональный опыт людей. Мы имеем

дело с индивидуумами, каждый из которых может находиться в своей собственной ситуации. «Классы» — всего лишь удобный способ обсуждения. Главные профессиональные различия связаны с рас­пределением времени, которое, во-первых, расходуется на то, чтобы оказывать почтение другим и испытывать уважение по отношению к себе, и, во-вторых, на соответствующие виды коммуникации. Пер­вая линия в распределении времени делает индивида достойным и самонадеянным, представительным и угодливым или же циничным и защищающимся в зависимости от того, какое место он занимает в иерархии власти: он только распоряжается, распоряжается сам и выполняет распоряжения других одновременно или он только вы­полняет распоряжения других.

Вторая переменная связана с коммуникативностью. Она опреде­ляет, будет ли человек космополитичным и церемониальным или локально ориентированным и лишенным утонченности.

Третья главная переменная — доход: чем больше доход, тем в большей степени человек озабочен утонченностью, которая может быть куплена на эти средства. Это важно еще и потому, что это имеет тенденцию определять, кто с кем может общаться. И благодаря этому как бы сшивать вместе культуры классов через группы общения.

Можно обдумывать вопрос о различных комбинациях этих переменных и о расширении их перечня. Например, чем отчетливее выражено принуждение (coercion) при передаче распоряжений, тем заметнее образцы достоинства и респектабельности или готовности к защите, проявляющиеся на трех главных классовых уровнях соот­ветственно. Это объясняет некоторые различия в окраске отношений между традиционными обществами с их вездесущей военной силой, с одной стороны, и наиболее индустриальными обществами, в кото­рых откровенное принуждение уменьшилось, с другой стороны...

<...> Масштаб и структура социальных коммуникаций создает вторую сеть детерминант, определяющих индивидуальные взгляды и поведение.

Взаимный надзор. Чем в большей мере человек испытывает физическое присутствие других людей, тем больше он усваивает культуру данной группы и тем больше он ожидает соблюдения пра­вил поведения от других. И, наоборот, чем меньше человек окружен другими людьми, тем в большей мере его установки сугубо индиви­дуалистичны и сосредоточены только на самом себе.

Космополитанизм. Чем более разнообразны коммуникации, в которые вовлечен человек, тем в большей мере он развивает абстрактные, релятивистские идеи и привычку продумывать от-

даленные последствия. И, наоборот, чем менее разнообразны ком­муникации, тем в большей мере мысли человека сосредоточены на конкретных людях или на конкретных вещах, на краткосрочных обстоятельствах...

Эти два принципа — взаимный надзор и космополитанизм — де­лят дюркгеймовское представление о социальной сплоченности на несколько составляющих. Первый принцип имеет огромное множество разветвлений: от различий в воспитании детей, где есть постоянный надзор за ними или где они остаются без присмотра, до различий в общем этосе сообществ, как в рамках нашего собствен­ного общества, так и на всем протяжении истории. Этот принцип может пересекаться со всеми переменными в структуре власти, хотя часть различий в профессиональной культуре существует благодаря недостаткам в организации надзора, а также благодаря большому многообразию контактов на высших профессиональных уровнях.

Эти принципы помогают также объяснить культуры двух про­фессиональных «классов», о которых ранее не говорилось. Одна из них — культура низшего класса, людей, работающих эпизоди­чески и занимающих позиции простого исполнения. Их культура, соответственно, характеризуется крайней формой аморального индивидуализма, проистекающего из комбинации наиболее низких показателей в области авторитета, надзора и космополитанизма. Другой профессиональный «класс» состоит из артистов, интеллек­туалов и других одиноких волков, которые относятся к другим как к равным или даже как к главным (при достаточном количестве денег или известности). Их культура характеризуется высоким уровнем эгоцентризма и нонконформизма, но она формируется с позиций (по меньшей мере, воображаемого) контроля над социальным ми­ром, это своего рода творческая мания величия. Интеллектуалы, будь они изолированы или нет, занимают относительно высокие позиции в системе очень сложных коммуникаций, которые таким образом становятся для них основным ценностным стандартом. Поэтому интеллектуалы оказываются на высокой позиции на шкале космополитанизма, но в наиболее низкой позиции по критерию надзора. (Поскольку интеллектуальные поиски предполагают работу в одиночку.) Таким образом, это культура характеризуется такими свойствами, как высокомерие, отсутствие формализма, индивиду­ализм, релятивизм.

Огромное разнообразие коммуникаций может происходить в результате общения или переписки с большим количеством различных людей, что и имеется в виду, прежде всего, когда говорят о «космопо-

литизме»; или это может происходить оттого, что человек постоянно получает новые сообщения от людей, которых он регулярно видит. Исполнители высокого уровня и носители интеллектуальных профес­сий попадают во вторую категорию, даже если они функционируют внутри однородной сети знакомых. Результаты примерно одинаковы в обоих случаях: это те стороны культуры верхнего среднего класса и высшего класса, которые делают людей утонченными, думающими достаточно абстрактными категориями и в долгосрочной перспек­тиве. Эта переменные помогают объяснить, почему в течение всей истории было так много различных культур высших классов. Сравни­тельно изолированный сельский землевладелец или даже племенной вождь, при всем подобострастии, которое они встречали, действовал в среде, которая ничего общего не имеет с сетью коммуникаций, ис­пользуемых сегодняшним бизнесменом или политиком.

Власть и социальная сплоченность проявляются а различных сферах жизни: в работе, политике, домохозяйстве, совместном от­дыхе, передвижении на определенной территории. Система взглядов индивидов формируется на основе всей совокупности опыта во всех этих областях...

С точки зрения стратификационных принципов, сформулиро­ванных выше, этничность выводится с самого начала из культуры сообществ с определенной профессиональной, политической, хозяйственной и рекреационной структурами. Это является при­чиной начальных различий. Миграции или завоевания меняют по­следовательность переменных, воздействующих на мобилизацию этих сообществ vis-a-vis друг другу, так как каждая группа, перво­начально различимая географически, объединяется совместным обладанием общей культурой. А ее внутренняя сплоченность, кроме того, является мощным орудием, которое может быть использовано в борьбе с другими группами за власть и экономическое положение. Эти внекультурные цели конфликта опосредуются культурной орга­низацией, которая в принципе не совпадает с действующей линией классовой дифференциации, а что касается экономических и по­литических антагонизмов, то они работают на усиление этих линий ассоциативных включений и исключений...

Заключение

Возможные влияния на человеческое поведение исключительно разнообразны. В таком обществе, как современная Америка, где нет явно выраженного политического доминирования и количество раз­личных организаций и групп огромно, направления контактов в тече-

ние человеческой жизни, или даже в течение нескольких дней, могут быть необычными. Нас не должно удивлять, что в каждом человеке есть нечто уникальное. В других обществах разнообразие меньше. В некоторых случаях, возможно в будущем, контакты увеличатся.

Но наша цель в данном случае состоит не том, чтобы вос­хищаться многообразием, а в том, чтобы объяснить поведение с точки зрения комбинации нескольких относительно простых принципов. Читатель может проверить эти принципы на тех, кого он знает, и выяснить, насколько хорошо объяснена здесь субъек­тивная реальность. Профессиональная карьера в рамках небольших бюрократических градаций в армии; семейные связи преуспеваю­щих фермеров северной Европы в деревнях, которые до сих пор управляются земельной аристократией; глава патриархального до­мохозяйства с женой, которая сидит дома с покорными и упрямыми детьми; уважаемый гражданин маленького американского городка с самодовольно скучным протестантским собранием; дружеские контакты, ограниченные кругом родственников, при этом все они происходят из тех же самых европейских сообществ и занимаются профессиями низшего среднего класса, — все эти примеры форми­руют устойчивое мировоззрение осторожного человека, уважающего власти и живущего амбициозными надеждами на своих детей, на­следующего упорядоченный и банальный мир, которому угрожают только молодежные культуры, в которых он никогда не принимал участия. Это описание мира старого человека. В разных точках его жизненного пути, конечно, воздействующие влияния могли чем-то отличаться, и более пристальный взгляд на его жизнь может показать, что двигало им в каждый данный момент. Этот пример помогает проверить мою теорию; аналогичная сеть объясняющих категорий помогает мне понять самого себя. В той мере, в какой социология становится мощной теорией, она должна освещать — все с большей уверенностью — жизнь тех, кто находится вокруг нас.

Date: 2015-09-27; view: 294; Нарушение авторских прав