Глава XIX. Вы когда-нибудь думали о том, на что человек готов, чтобы выбраться из самого пекла Ада?

Вы когда-нибудь думали о том, на что человек готов, чтобы выбраться из самого пекла Ада? Он рвётся из последних сил, сражается за каждый глоток воздуха, разрывает руками каждое препятствие, что встаёт между ним и свободой, и, в конце концов, получает столь желанный им приз, то, чем он был одержим на протяжении всей своей борьбы.
Свобода.
Семь несчастных букв, а сколько важности, сколько великолепия! Это слово приятно скользит на языке, легонько стучит по зубам едва ощутимыми прикосновениями кончика языка, и в самом конце произношения ты звонко восклицаешь «да!». Это апогей, это предел мечтаний каждого человека, быть свободным, ведь пока ты не свободен – ты не жив.
Всё в этом мире вертится вокруг свободы. Войны начинаются, чтобы стать свободнее за счёт проигравшего; люди берут друг друга в рабство, чтобы стать свободнее; они убивают, потому что отбирание чужой жизни позволяет им почувствовать себя свободнее.
Мы бежим, потому что впереди маячит призрачный отблеск свободы, и, соответственно, другой жизни.
Бес цепляется за свитер Авелин когтями на всех четырёх лапах, боком прижимаясь к моей груди, и шерсть его стоит дыбом. Он боится свалиться и громко мяукает, но у меня нет времени на то, чтобы успокаивать этот вопящий комок чёрной шерсти. Изредка я поглядываю на руку Авелин, проверяя, не открылось ли кровотечение, но пока что всё в порядке.
Как бы быстро мы ни бежали, гул всё нарастал, напоминая, что он всё ближе. Мне уже тяжело бежать, пот застилает глаза, и несколько раз я спотыкаюсь, но мне удаётся остаться «на ходу». Аника бежит за мной, я слышу её смешанное со всхлипами дыхание. Последними бегут Фабиан и Тошэки, и довольно часто со стороны Гаро доносится отменная брань – он не хочет умирать, но не может бросить друга.
Грег и Джейсон убежали куда-то вперёд, и вскоре с той стороны донёсся ужасный металлический скрежет – пронзительный и долгий, который резал слух, словно заржавевший нож.
- Они открыли выход! – кричит Грейс и прибавляет хода. Вдохнув как можно больше воздуха, я следую её примеру, и где-то над нашими головами разносится ужасающий грохот, словно бы что-то большое рухнуло за нашими спинами. Почему-то я уверен в том, что только что развалилась библиотека, похоронив под собой ворвавшихся внутрь тварей. Я чуть усмехаюсь этой мысли, и, не сбавляя шаг, резко заворачиваю за угол, и яркий свет, который маячит в конце коридора, ослепляет меня.
Авелин тихо, болезненно стонет, и я сразу же смотрю на её руку, но крови всё ещё не видно. Она приоткрывает мутные, словно бы стеклянные, глаза и что-то шепчет одними губами, но я не могу понять ни слова.
- Потерпи, Лин, - хрипло произношу я. От недостатка кислорода мои лёгкие горят огнём, но я всё бегу и бегу, спасая наши с ней жизни. - Я вытащу тебя отсюда, любимая, ты только держись.
Она смотрит на меня несколько долгих секунд, после чего медленно закрывает глаза, откинув голову назад. Я смотрю на неё, чувствуя, как страх холодными щупальцами обвивает моё горло, и бегу уже на пределе своих возможностей.
Из коридора на улицу я, в прямом смысле слова, вылетаю. Сделав несколько шагов вперёд, чтобы никто не врезался в мою спину, я останавливаюсь и тяжело дышу, стараясь устоять на дрожащих ногах. Крепко прижимая Авелин к своей груди, я оборачиваюсь – и испуганно замираю.
От центра города – предположительно там находится Бездна, - поднимается столб чёрного дыма, который чёрными вихрами клубится под самым куполом. Но даже это не так пугает меня, как зрелище того, как огромные здания с глухим грохотом складываются, словно карточные дома, после чего расширяющийся разрыв поглощает их, будто бы ужасный зверь останки некогда процветающей цивилизации.
Это зрелище пугает и завораживает одновременно. Сатана, оказывается, не только композитор, но ещё и художник.
Наша бешеная гонка от Смерти продолжается, как только из коридора появляются Фабиан и Тошэки. Джеймс вызывается помочь Гаро и закидывает ноги Ёсиоки себе на пояс, придерживая его под колени, в то время как сам мужчина обхватывает друга поперёк груди, заставляя его откинуться на себя. Азиат не возражает, позволяя вертеть себя, словно тряпичную куклу – он готов вытерпеть многое, лишь бы вернуться к своей семье.
Вскоре становится нечем дышать, и в лёгкие вместо кислорода врывается лишь пепел и запах гари. Я кашляю, чувствуя, как начинают слезиться глаза, и, чтобы отвлечься, начинаю считать в обратном порядке от тысячи. Голова идёт кругом, у меня мутнеет в глазах, но я продолжаю бежать, доводя свой организм до предела его возможностей.
Девятьсот девяносто пять, девятьсот девяносто четыре, девятьсот девяносто три…
Краем глаза я замечаю, как один из мужчин, принадлежащий к ополчению, подхватывает уставшую бежать Анику и закидывает её к себе на плечо. Девушка недовольно шипит, когда при каждом шаге плечо мужчины болезненно впивается в её солнечное сплетение, но не пытается вырваться, понимая, что не добежит сама.
Купол мутно блестит в пугающей близости от нас; охваченный огнём и пеплом город находит в нём своё отражение. Я почти сразу же нахожу взглядом небольшое углубление, которое становится всё больше, чем ближе мы к нему приближаемся. Это выход – то, чего мы желали двадцать лет, находится за этим чёртовым углублением!
Вбегая под его своды, я, почему-то, закрываю глаза.
Свежий воздух разрывает мои лёгкие на маленькие кусочки, наполняя меня всего, словно воздушный шар. Я хватаю его ртом, вдыхаю носом, позволяю ему слиться со мной в одно целое – и плачу.
СВОБОДА!
Люди, смеясь и рыдая, обнимаются, что-то громко кричат, а я крепко прижимаю к своей груди Авелин, целуя её в висок. Теперь у нас всё будет хорошо, ей помогут, а потом мы хорошенько обсудим нашу глупую ссору, и я женюсь на ней, но на этот раз – по-настоящему!
Бесу надоедает быть придавленным между нами, поэтому он взбирается мне на плечи, ложась на них наподобие воротника, и нервно дёргает хвостом, прижав уши к голове. Происходящее пугает его, он прижимается своим тёплым телом к моей шее, и я даже не возражаю, когда он вцепляется в меня когтями, испугавшись того, как порыв свежего ветра взъерошил его шерсть.
Господи, я и забыл, что мир такой огромный!
Но эйфория быстро проходит, и реальность спешит напомнить о себе.
Сначала ничего не происходит, или, быть может, это мы были настолько окрылены полученной свободой, что окончательно потеряли бдительность; говоря откровенно, я склоняюсь ко второму варианту.
Первым неладное почувствовал Бес. Кот внезапно зашипел, и шерсть его встала дыбом. Он, не обращая внимания на мои возражения, нагло забрался в воротник моей перепачканной кровью и копотью рубашки, и замер там, прижавшись к моему животу, царапая кожу своими когтями. Я решаю не обращать на это внимание – всё же кот испытывает такой же стресс, что и мы, - и это становится главной моей ошибкой.
Никто даже не обращает внимания на небольшой предмет, похожий на банку, что упал около нас. Аннабель, прижимаясь к груди обнимающего её Джейкоба, смотрит на эту небольшую металлическую банку, и буквально через несколько секунд её лицо искажает ужас.
- БЕГИТЕ! – кричит она, но уже поздно.
Банка, оказавшаяся гранатой, с диким шипением начинает крутиться, выпуская на волю запертый в ней газ, и сперва мне кажется, что это дымовая шашка, но нет. Первым на землю падает Джейсон, который стоял к гранате ближе всех, а за ним по одному теряем сознание все мы. Я делаю глубокий вдох, чувствуя, что буквально каменею от страха, и неосознанно вдыхаю этот дым. На меня тут же наваливается усталость, я падаю на колени, и весь мир кружится вокруг меня, словно сумасшедшая карусель. Авелин выпадает из моих рук, и вскоре я падаю рядом с ней. Тяжело дыша, я изо всех сил стараюсь держать глаза открытыми, но у меня ничего не получается. Хватая ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба, я стараюсь привстать, но силы окончательно покидают меня, и я снова падаю на землю, больно ударившись головой.
Кажется, я разбил себе бровь, но не могу понять, так ли это, или же мне просто кажется.
- А…велин… - хриплю я, медленно закрывая глаза.
Мир провалился в темноту.

Эпилог

Он сидит в глубоком кресле в своём кабинете, смотря в окно. Мужчина вертит между пальцев тонкий золотой крест, чуть нахмурившись; в руке он держит бокал с вином, но так и не сделал ни одного глотка.
Вздохнув, Аллан Уайт закрывает глаза, прижимая крест к губам, и в очередной раз просит Господа сохранить жизнь его дочери. Аника – глупый и невинный ребёнок, несчастная девочка. Она не должна погибнуть, став пешкой в политических играх.
Напряжённую тишину нарушает глухой звук шагов, и мужчина сразу понимает, кто направляется в сторону его кабинета. Отвернувшись от окна, он ставит бокал с нетронутым вином на стол, после чего торопливо убирает золотой крест на тонкой цепочке в карман своего пиджака.
Дверь открывается, и в помещение входит Томас Блёр. Мужчина, пригладив свои тёмно-рыжие, по цвету напоминающие вино в бокале, волосы, которые унаследовали его сыновья (ах, несчастные мальчики! Они даже не знают, во что ввязались!), подходит ближе к столу. Прижав правую ладонь к груди в районе сердца, он, прикрыв зелёные глаза, кланяется ему. Аллан кивает головой, позволяя ему выпрямиться.
- Докладывайте, Томас.
Голос у него ровный и абсолютно спокойный. Верховный Патриарх не может позволить, чтобы хоть кто-то увидел его волнение.
Выпрямившись, Блёр делает глубокий вдох, явно борясь с волнением, и тихо произносит:
- Двадцать человек сумели выбраться из объекта «Hell», и Ваша дочь была среди них. Как Вы и приказали, мисс Аника была доставлена в больницу, а остальные уцелевшие будут убиты. Но…
Это «но» заставляет Уайта заметно напрячься. Сцепив пальцы в замок, чтобы скрыть их дрожь, он хмурит серые, словно бы выцветшие, глаза, внимательно смотря на генерала.
- Что «но», Томас? Не тяните!
Мужчина открывает рот, делает глубокий вдох и неожиданно качает головой. Чтобы объяснить возникшую ситуацию, Томасу просто не хватает слов, да и сейчас его больше волнует то, что его сыновья будут убиты, и у него нет никаких шансов на то, чтобы спасти их.
- Вам лучше увидеть это своими глазами, Верховный Патриарх. Это… нельзя описать словами.
Уже сидя в машине, направляясь в больницу, Аллан Уайт прекрасно осознавал, что ничто уже не будет так, как раньше.
Ему оставалось лишь молиться о том, чтобы справиться с грядущими переменами.