Как случилось, что неверные методы привели к хорошим

результатам? (О задаче)

У Художественного театра были прекрасные постановки, в Художественном театре очень хорошо играли, в Художественном театре и теперь хорошо играют в некоторых подходящих ролях некоторые наиболее одаренные актеры.

Все это хорошее достигалось и достигается совсем не методом «активности» и не методом «задачи».

«Раздевайтесь, полезайте в воду: ваша задача — купаться!»

«Позвольте, почему я должен купаться? Совсем не хочу».

«Купайтесь. Такова задача: купаться».

«Ну, ладно, Я человек подневольный, приходится "купаться". Ничего не поделаешь».

Здесь «купаться», там «прислушиваться», там «убедить партнера», там «вкрасться в доверие» — все это не убедительно, не увлекательно, не понятно и, в конце концов, скучно. Зачем я буду «прислушиваться» или «вкрадываться

в доверие»? Зачем «купаться»?

И вот талантливый режиссер начинает всю эту скукоту разгонять, начинает наполнять живительным воздухом безвоздушное пространство.

Он рассказывает вам целую сказку; он заставляет вас всяческими ухищрениями почувствовать, что вы шли... несколько часов... по трудной дороге, в тяжелых сапогах... за плечами увесистая котомка, в руках палка...

Жарит солнце, пыль, каменистая дорога... вы спотыкаетесь от усталости... Путь ваш лежит через речку... Вот она — тенистая, качает тростником и пригибает прибрежные травы... разве не соблазнительно освежиться, смыть

с себя пыль и пот, дать отдохнуть ногам, высушить и проветрить мокрую рубашку?

Руки сами сбрасывают тюк, обувь, одежду... ласковый ветер так хорошо обдувает, вода так приветливо зовет к себе...

Исполняю ли я задачу? Как будто бы исполняю... а как будто бы и нет. Как будто бы таковы условия, что все само собой делается без всякого задания и всякой «активности». Но делается все, вместе с тем, достаточно энергично

и быстро, то есть активно, делается потому, что путь изрядно утомил меня и хочется побыстрее сбросить с себя и котомку, и обувь, и прилипшее мокрое платье. Хочется поскорее прикоснуться к чудесной влаге...

Так наталкивает вас на задачу талантливый режиссер.

А не талантливый будет от вас просто требовать исполнения задачи, да еще «активного» исполнения.

Талантливый инстинктивно обойдет саму задачу, он вас подведет к тому, что вам захочется купаться, вы будете не в силах удержаться, а не талантливый полезет напролом. Не талантливый всегда примитивен, ограничен и близорук.

Исследователь-изобрататель сказал: нужна задача28. «Ну вот, — решает прямолинейный, — значит, прежде всего, надо всю роль разбить на задачи. Разбили, записали, теперь дело за пустяком — пусть актер выполняет

задачи».

А верны ли эти задачи? Постоянны ли? Может быть, их следовало бы определить только приблизительно, потому что степени их меняются от самых ничтожных причин (например, настроение партнера). Куда там! Это уж -«тонкости».

А между тем подсказать человеку задачу, это хоть и помочь ему, но, вместе с тем, всегда — связать его по рукам и ногам.

Вы любите. Остались вдвоем. Чувствуете себя не очень спокойно, не знаете, что делать. Режиссер подсказывает: «Когда вы остались вдвоем с человеком, который вам так нравится, — какая у вас задача? Чего вам хочется? Вероятно, быть к ней поближе, коснуться ее платья, взять за руку».

Актеру стало легче, он старается быть ближе, исполняет то, что подсказано режиссером. Но через десять репетиций роль пошла вперед, и эта, спасительная раньше задача, теперь не удовлетворяет — надоела. Так и должно быть.

Да мало того, что она надоела, она, оказывается, неверна. Разве всегда, когда остаются вместе влюбленные, «хочется быть ближе и взять ее за руку»? Это бывает, это может быть, но... мол-сет ведь и не быть. Бывает и такая

любовь, что я ни за что не позволю себе не только прикоснуться, а даже приблизиться. То, что я смотрю на нее, есть уже неслыханная дерзость. А куда уж тут «ручка»!

Или другая любовь: как увиделись, так сейчас же начинают ссориться. Вместе ругаются, а врозь невыносимо скучно, так и идет до самой женитьбы... Опять без «ручки».

В результате такой грубой и аляповатой режиссерской работы даже у способных актеров дальше прославленного «правдоподобия» дело никак не может сдвинуться. Правды же им не видать как своих ушей.

Задача не есть начало, задача есть результат и беспрерывно меняется в зависимости от тысячи влияющих на человека причин.

Во все времена так было, что посредственность усваивала от своего учителя только его ошибки.

Иначе никогда не было.

В этом и заключается одна из причин падения и полного исчезновения таких школ, как школа живописи итальянского возрождения и многих других, как бы они ни казались законченны и совершенны.

Такова же судьба и всех театральных школ, начиная со школы Гаррика.

Через неверности своих методов талант перешагивает, он даже не замечает, что они — неверности. Сделает на первых порах ошибку, устроит себе такое препятствие, что кажется и не одолеть, подхватит себе совсем не попутный, а прямо встречный ветер и вдруг... начинает идти против этого встречного ветра, как идут хитроумно устроенные яхты, начинает лавировать вкось и вкривь и... в конце концов, попадает, куда ему было нужно.

Но посредственность этого сделать не в силах, нет у нее этого хитроумного «механизма», ведущего к конечной цели, и паруса у нее просто прямые и неподвижные. Достаточно сделать малейшую ошибку, она перешагнуть через нее никак не может, так и запутается здесь же, в начале, безнадежно и окончательно.

По правде сказать и для таланта не всегда безнаказанно сходят с рук его мало продуманные теоретизирования. Попутный ветер и ему бы, естественно, куда сподручней...

Будем, однако, продолжать о задаче.

Эмоционально-волевая (?) школа ставит ее во главу угла всего здания душевной творческой актерской техники. С чего начинать? С задачи. Что нужно знать? Задачу: чего я здесь хочу?

Так ли это?

Возьмем самый простой пример: у вас по спине путешествует блоха.

Какая задача? Чего вы хотите? Избавиться от блохи.

Верно. Только разве все началось с того, что вы захотели избавиться от блохи? Началось с блохи

Не будь блохи, разве вы захотели бы избавляться от нее? Вот сейчас у вас по спине ничего не ползет, — ведь у вас нет никаких желании избавляться от блохи.

Посмотрим, как такие вещи происходят в жизни.

Вы сидели спокойный, занимались своим делом. Это первое.

Второе. Ваша спина ощутила какое-то неприятное ёрзанье, может быть укус... в ответ на это у вас совершенно непроизвольно задвигались плечи, лопатки, вы отрываетесь от своего дела. Все стихло и задачи никакой даже и

не появилось.

Пойдем дальше. Блоха посидела, посидела спокойно и опять стала проявлять инициативу.

Что там такое? Опять и опять — не унимается. Блоха! Черт возьми! Надо от нее избавляться.

Вот когда появилась задача.

На первом ли она месте? Дай бог, на десятом.

Задача не только первое, с чего начинается жизнь, задача есть результат. И результат весьма отдаленный.

Когда это знаешь, делаются так понятны неудачи многих режиссеров и многие провалы ролей даже у способных актеров.

Но почему же, однако, этот метод задач так живуч, и почему он все-таки дает часто хорошие результаты?

Об одной из причин этого мы говорили: талантливый режиссер, дав задачу, сделав эту ошибку, начинает дальше ее исправлять. Он заставляет почувствовать и ощутить обстоятельства, подсказывает факты и таким способом делает с вами то, что задача у вас появляется. А вернее сказать, не задача появляется, а вы в ответ на подсказанные вам обстоятельства и факты начинаете реагировать, как если бы у вас была задача (помните «руки сами сбрасывают сумку, сдергивают с себя одежду» и т. д.).

Вторая причина: актерская талантливость, которая сама находит выход, без режиссерской подсказки. «Нужно купаться?» Ага... значит, жарко, устал... и фантазия рисует полуденное солнце, пыль, каменистую дорогу и т. д.

И третья причина: разбивание на задачи роли прекрасный прием для осмысливания роли.

Возьмем пример — сцену из «Венецианского купца».

Большей частью актер, прочитав текст роли, сразу начинает искать, с каким чувством и какой интонацией сказать ту или иную фразу текста. Это «на этом», это «на том».

Как же можно делать так?! Он еще не видит и не понимает всей сцены в целом, а уже ищет окончательные детали. Последствия бывают самые жалкие.

Тут-то задача и выводит его на верную дорогу. Заставляет его взглянуть поближе к корню дела.

«А что вы хотите? С одной стороны, выпросить деньги, а с другой — поймать в свои сети и отомстить за все.

Ну вот, ловите. Ваш злейший враг сам лезет в ваши тенета».

В самом деле, я, оказывается, этого главного не принимал во внимание, а ведь от этого все и пойдет. Я думал, что мне все ясно, остается только найти хорошие интонации, а, оказывается, я не понимал самого главного. Мне

лишь представилось, что я это понимал и знал. Ведь все и дело-то в этом, чтобы поймать да отомстить злейшему врагу. А он сам лезет в тенета. Теперь понял и знаю, что

делать.

Таким образом, метод разбивания роли на задачи чрезвычайно помогает осмысливать и понимать каждую сцену. Одно это уже имеет огромную ценность. За одно это задача должна восхваляться без конца. Талантливый, но неопытный актер не понимал и действовал наугад. Ошибка влекла за собой ошибку. Теперь он понял: «Надо ловить в свои тенета врага», и у него сразу возникают все обстоятельства, факты и проч., и он ожил, он сыграет.

Это талантливый, в минуты своих исканий, в том расположении духа, когда малейший верный подсказ все и решает.

Ну а когда нет этого благодатного расположения духа?

Осмыслить произведение, это еще не значит зажить им.

Знать, что мне надо хотеть, еще не значит захотеть.

Вот тут-то и начинается переоценка метода задачи.

Расчеты на актерскую или режиссерскую талантливость не очень-то свидетельствуют о безусловной и постоянной пригодности метода.

Вот вам пример.

(?) Эмоционально-волевая школа категорически запрещает подсказывание чувства: чувство искать нельзя, чувство есть результат.

Это верно, но ведь если и не в такой, но в близкой к этому степени и задача — результат.

Если, подсказав талантливому актеру задачу, вы ему помогаете, т. к. он ее преломляет в себе, и она теряет свое ядовитое качество, так же талантливому, в минуты его талантливости, вы можете подсказать и чувство. И, право, ничего особенно катастрофического не получится.

Я был свидетелем, как один из режиссеров Художественного театра делал подобным образом сцену свидания князя Шаховского с Мстиславской («Царь Федор Иоаннович»).

«Смейтесь, веселитесь!» Почему? Зачем? «Они молоды, влюблены, вот им и весело».

Актеры послушно засмеялись, потом посмотрели друг на друга — засмеялись еще больше... он тронул ее за руку, она вскочила, побежала, он за ней — бегут, хохочут, шалят... Разыгрались, разошлись и сцена получилась.

Конечно, нужно было быть такими способными и такими опытными, чтобы нехитрое и даже довольно опасное замечание — «будьте веселы» -- превратить в действие и жизнь.

Обычно, если вы таким примитивным образом подсказываете актеру чувство (здесь вам весело, здесь вы грустны и т. п.), вы портите все дело: актер сразу начинает пытаться внешне изображать чувство. А как его изобразишь? Актер на этот счет не очень мудрствует. Весело —он начинает улыбаться, грустно — он скорчит постную физиономию, и на этом все кончается. Сделанная ли улыбка, сделанная ли постная физиономия, — одинаково не задевают души актера, они остаются на поверхности и,

как ненужные искусственные и фальшивые гримасы, только связывают и умерщвляют все живое, что могло бы появиться и проявиться, не нагороди он на пути таких препятствий.

Так бывает обычно. Поэтому серьезная режиссура почти никогда не подсказывает актеру чувство. Оно должно появиться «в результате верного исполнения верной задачи». Но ведь верное исполнение верной задачи. как мы видим, тоже результат. И с этого тоже начинать нельзя.

В минуту талантливости можно подсказать актеру все — самое рискованное, самое непедагогичное, — он подхватит и претворит в художественное произведение.

А вот как быть, когда еще нет творческого состояния? Когда талантливость куда-то улетучилась, как будто ее и не было никогда?

«Задача» в руках рядового посредственного режиссера, не умеющего своей талантливостью обезвредить ее, чаще всего — новое бревно, брошенное поперек пути жизни и творчества.

Лет двадцать назад Станиславскому ставили в вину, что при помощи своей «системы» он низводит искусство с его высот: если пользоваться его «системой», можно будет играть не имея таланта, на сцену пойдут все, кому вздумается, а это приведет к падению искусства актера.

Помнится, он сказал, приблизительно, следующее: «Наоборот — система только для талантливых».

Совершенно верно! И мало того: пользоваться большинством его приемов можно, как видите, только в минуты творческой готовности и творческого раскрытия.

Иначе в результате будет сушь, правдоподобие, скукота и марионеточность.

Date: 2015-09-26; view: 306; Нарушение авторских прав