Что значит найти форму для хорошей пьесы

При Шекспире вместо декораций выносилась палка с плакатом и ставилась посередине сцены. На плакате надпись: «Сад», или «Дворец», или «Берег моря», словом, знай, где это происходит, и вообрази, как умеешь. Костюмы

актеров тоже не отличались большим разнообразием; во всяком случае совсем не так, как это делается сейчас: на каждую роль не только особый костюм, но даже бывает на одну роль три-четыре и больше костюмов. И так далее.

Сущность дела видели тогда в другом: во внутреннем содержании пьесы, в человеческих столкновениях, в силе страстей, в поэтическом и философском содержании пьесы (то есть во «внутренней форме»?).

В каких только «видах» можно увидеть сейчас, например, «Гамлета»?

Павильон, традиционное черное трико и рапира для принца, белый саван для тени отца его и т. д., словом, все условно, все традиционно, «театрально». Все, кроме, может быть, оживших под этими маскарадными тряпками актеров, кроме волнения их крови, полета их мысли и разбуженных, запылавших страстей.

Или вот вам огромные золотые ширмы, такой высоты, что скрывают от нас самое небо. Куда ни посмотришь -золото: стены — золото, люди в золоте, речи о золоте, о благополучии, о власти. И только один Гамлет в скромной темной суровой одежде, чуждый блеску и золоту.

Не быт, не исторические приметы времени — философское и символическое решение трагедии в этом театре.

Третий Гамлет. Рыцарский замок с мостами, с лестницами,

с бойницами, с пушками, с закованными в железо

людьми, людьми с суровыми рыцарскими нравами.

Не рапира, не трико, а боевой меч и меховая теплая одежда,

тяжелые сапоги воина, вот каков Гамлет. Спектакль

быта, спектакль нравов, спектакль социальных столкновений.

И еще на тысячи ладов можно ставить и играть эту удивительную пьесу. И любая из найденных форм может показаться верной и увлекательной.

Нашел ли кто-нибудь самую верную форму? И можно ли ее найти?

Стоит огромный, почти шеститысячеметровый Эльбрус, утром один, днем другой, вечером третий, ночью четвертый. Зимой, летом, под солнцем, в ненастье, сверху, снизу, сбоку, с одной стороны и с другой стороны —

все время разный и всё — Эльбрус.

Чем крупнее произведение, тем больше оно походит на такой Эльбрус. Любой из режиссеров, любой из исполнителей, как бы он ни обольщался мыслью, что глубже и умнее всех, вернее всех нарисовал нам Эльбрус, — он заблуждается. Хорошо, если он не подсовывает нам себя вместо Эльбруса, а нарисовал нам кое-что и в самом деле об Эльбрусе, но, конечно же, это не все о нем и не на веки веков самое главное.

То, что он сегодня видел в Эльбрусе, и то, что он передал нам, — это «форма», которая вскрыла одно из бесчисленных «содержаний» этой горы. И только. (Можно Эльбрус заменить морем.) Поставить по-новому старую хорошую пьесу (найти новую форму) — это вскрыть одно из бесчисленных ее

содержаний. Забыв об остальных, и только.