Тогда расширялись небеса и удлинялись рассветы

Истоки современного индуизма – религии сегодняшней Индии – уходят в очень глубокую древность. Первые священные книги Индии не похожи ни на библейский рассказ о сотворении мира, ни на греческие мифы. Это сборники гимнов, из которых необычайно трудно создать какую бы то ни было систему. Образы в них еще текучи, подвижны. Больше восторга, неожиданных ходов чувства и слова, чем определенности мысли. Больше удивления перед миром, чем веры в его порядок, установленный свыше. Эта религия, хотя ее нередко использовали как опиум для народа, не всегда была такой, – писал Р. Тагор' в предисловии к изданию избранных индийских священных текстов. «Быть может, самое сильное впечатление, охватывающее читателя собранных здесь гимнов, это то, что они совсем не похожи на заповеди... Скорее, это поэтическое свидетельство коллективного отклика народа на чудо и трепет бытия. Народ с сильным и нерафинированным воображением пробудился на самой заре цивилизации с чувством неисчерпаемой тайны, заложенной в жизни. Это была простая вера, приписывающая божественность каждой силе природы, но в то же время вера мужественная и радостная, в которой страх перед богами был уравновешен доверием к ним, в которой чувство тайны только прибавляло очарования жизни, не придавливая ее своей тяжестью...»

Однако отклик поэта на поэзию Вед не исчерпывает их сущности. Вспомним слова Тейяр де Шардена о двух путях к глубинам «Божественной Среды»: через радость жизни и через скорбь жизни. В Ригведе (сборник гимнов) есть и углубление бытия через экстаз радости и углубление через борьбу с тоской небытия, через вечно нерешенные вопросы о судьбе единичной жизни в бесконечности. От одной мандалы (части сборника) к другой нарастает чувство смертности и порыв преодолеть смерть, выйти по ту сторону смерти. В десятой мандале воля к бессмертию достигает огромной силы и в постановке философских вопросов, и во взрывах мистической интуиции по ту сторону логики. В Ригведе рассыпаны зерна, из которых выросли все течения позднейшего индуизма. И вместе с тем, веды как целое сохраняют то детское сорадование миру, то ликование твари вместе с Творцом, о котором писал Тагор.

Достаточно оказаться в море, под солнцем – и поэту Васиште грезится, что в челне, рядом с ним, сам бог неба и вод Варуна (греч. Уран). Небо опоило его восторгом, и все стало священным – челн, море, свет, песня: «На челне среди Великого океана Варуна и я. Мы счастливы в волнах, счастливы, рассекая волны, счастливы, качаясь на них; Варуна посадил Васишту в свой челн. Варуна превратил его в риши. Когда они сияли блеском, Мудрый сделал его певцом. Тогда расширялись небеса и удлинялись рассветы...» (Ригведа).

Януш Корчак в своей книге о детях «Когда я снова стану маленьким» говорит о том, что взрослому надо вовсе не снисходить до ребенка, а встать на цыпочки, чтобы дотянуться до него, – до его необычайной яркости чувств, остроты и полноты мировосприятия. Эти слова применимы и к детству человечества, к его священной поэзии. Люди, умевшие так взглянуть на мир, чтобы увидеть «расширяющиеся небеса» и «удлиняющиеся рассветы», обладали секретом восстанавливать «вечное мгновение». Они по праву считали себя обладателями высшей мудрости – ведением. Отсюда и название книг – «веды» (корень общий, индоевропейский).

«Пробуждая мир пурпурными конями, на своей стройной колеснице приближается Заря. Открывает свой лик, входит, посылая вперед свой блеск.

Последняя из бесчисленных, уже отгоревших и снова первая – занялась Заря! Вставай! Дыхание, жизнь вновь нас достигли!.. Открылась дорога Солнцу! Открылся мир, в котором жив человек! Вознося хвалу сияющему утру пеньем гимна, встает священник – поэт» (Ригведа).

«Древнейшие песнопения возникли в то время, – пишет известный русский индолог И. П. Минаев, – когда жертвоприношения совершались очень просто, без сложной запутанной обрядности, были актом простой благодарности великому неизвестному, прямо и непосредственно внушенной сердцем. Поэт, славословящий бога, был в то же время вождем и священнодействующим в своей семье или роде. Его словам внимали с верой, и толпа, повторяя все изречения и песни, видела в нем существо необыкновенное, высшее и более близкое к богам».

Каких же богов призывал и чтил он?