Модернизм, его границы и черты

Относительно границ модерна существуют два подхода. Один из них связывает начало модерна с Великой французской революцией (конец XVIII века) и утверждением капитализма в Европе, с практической реализацией социального проекта, разработанного деятелями французского Просвещения. Другой подход связывает начало модерна с разработкой самого социального проекта и тогда начало модернизма переносится почти на полтора столетия назад, к середине XVII века, когда Ф. Бэкон и Р. Декарт заложили основы нового мировоззрения, поставили человека в центр мироздания и на него возложили ответственность за его судьбу и за утверждение общественной справедливости. Бэкон и Декарт провозгласили принцип «знание – сила» и ответственность за истинность знания Декарт возложил на человека. С этого времени человек связывает свое будущее с развитием знания, с его высшим проявлением – наукой. Эта мысль и находит свое развитие в философии Просвещения. В философии Просвещения были сформулированы основные новые принципы общественного устройства: свобода, равенство, справедливость, разум, прогресс, братство и т. д. При этом просветители предполагали, что мир – природа, общество и сам человек – разумен, т.е. функционирует по объективным законам, и человек в состоянии своим разумом постигнуть эти законы и в соответствии с этим знанием построить свои общественные отношения, преобразовать природу и самого себя. Вера в разум, науку и прогресс выступает ядром мировоззрения Нового времени, ядром модернизма. На этой базе, с верой в эти идеалы и ценности, совершаются буржуазные революции и закладываются основы модернизации общества.

Но, провозгласив человека ответственным за истину, Декарт заложил подводные камни в мировоззрение модернизма, ведь тем самым он оторвал истину от бытия, разнес их по разным мирам – мир субъекта и объекта. Античность и Средневековье исходили из единства, тождества истины и бытия. В Античности это единство было провозглашено Парменидом в его знаменитом выражении: «Одно и то же есть мысль и то, что она мыслит» и находило свое выражение в том, что сутью Космоса, сутью бытия объявлялся Логос – разум, закон, который и был ответственным за бытие, ибо он был неразрывен с ним. В Средневековье олицетворением единства истины и бытия выступает Бог. Он и творец бытия, и носитель истины. Поэтому постижение истины и в одном, и в другом случае есть и постижение бытия. Отсюда уверенность и законченность философских систем Античности и Средневековья. В философии Нового времени человек провозглашается ответственным за истину, но не ответственным за бытие: он его не создавал. Гегель был единственным в Новое время, кто попытался вновь соединить истину и сущее, бытие, но он уже не был услышан. Человек уже выступает только познающим субъектом, правда, за ним признается возможность познать истину и построить свою деятельность в соответствии с ней. Но уже в последней трети XYIII века, то есть в самом начале практической реализации модернистского проекта, Кант высказал сомнение в возможности адекватного познания человеком мира. А XIХ век показал, что и с практической реализацией модернистского проекта возникают большие проблемы. Лозунги, под которыми совершалась Великая французская революция, так и остались лозунгами, так и не нашли своего воплощения в жизнь. ХХ век еще более усилил сомнения. Две мировые войны, развязанные на территории просвещенной Европы и унесшие десятки миллионов жизней, гонка вооружений, глобальные проблемы и СПИД, поставившие человечество на грань выживания, окончательно подорвали веру и в «разумность» мира, и в возможности разума. Даже успехи в области потребления стран, составляющих «золотой миллиард», выглядят сомнительно, если посмотреть на них с точки зрения самоценности человека, его свободы и всестороннего развития. Уже в XIХ веке Ницше в своей философии заявил о несостоятельности претензий разума на истину, о необходимости переоценки всей системы ценностей. Это было прямым выражением кризиса модерна и началом постмодерна. Но только началом. Двадцатый век усилил эти тенденции. Они нашли свое проявление и в феноменологии, и в герменевтике, и в психоанализе, и в экзистенциализме. Но все же вплоть до последней трети ХХ века мы можем говорить об эпохе модернизма. И основная причина такого положения дел сводится к тому, что в этот период человек верит еще в объективность бытия, пусть даже выступающего в виде языковых структур. «Язык – дом бытия», – заявляет Хайдеггер. И только когда общество вступает в постиндустриальную фазу, переходит к информационному обществу, когда Интернет начинает опутывать своей сетью весь мир, можно с полным правом говорить о начале стадии постмодернизма.

Содержание постмодернизма

Постмодернизм в философии неразрывно связан с новым пониманием природы знания, истинности знания, из чего вытекает и новый взгляд на бытие. Вообще, как уже указывалось в предыдущей главе, в ХХ веке внимание философии сосредоточено на знании и языке, исходя из чего, осуществляется подход ко всем другим философским проблемам. Именно такой подход мы наблюдаем в работе Жана Франсуа Лиотара (1924–1998) «Состояние постмодерна». «Наша рабочая гипотеза состоит в том, – пишет Ж. Ф. Лиотар, – что по мере вхождения общества в эпоху, называемую постиндустриальной, а культуры – в эпоху постмодерна, изменяется статус знания» [5, с. 10]. Это изменение статуса знания проявляется, прежде всего, в том, что знание перестает быть только элементом процесса развития разума, формирования личности, а приобретает стоимостную форму, становится главной производительной силой, приобретает статус информации. Обществу отныне знание необходимо в виде информации и потому при его оценке речь теперь идет не об его истинности, но об легитимации. Знание становится одним из главных факторов силы государства, и последнее играет важную роль в его легитимации, так как «в эпоху информатики вопрос о знании более чем когда-либо становится вопросом об управлении» [5, с. 28].

Лиотар представляет знание в виде определенной языковой игры, в которой правила устанавливаются игроками по соглашению. Сама игра имеет смысл и значение, если правила признаются игроками. В обществах эпохи модерна легитимирующую функцию по отношению к знанию, правилам игры выполняли большие рассказы: гегелевская идея всеобщей рациональности и развития, марксистская идея классового противоборства и отчуждения, идея Парсонса о системном характере общества и даже ницшеанская идея воли к власти, хотя, с другой стороны, философия Ницше может рассматриваться как предпостмодернистская. Но в ХХ веке большие рассказы сходят со сцены и не могут выполнять роль легитимирующего фактора. Таким фактором теперь становится власть, представляемая правящим классом, который принимает решения и «…образуется не традиционным политическим классом, а разнородным слоем, сформированным из руководителей предприятий, крупных функционеров, руководителей больших профессиональных организаций, профсоюзов, политических партий и религиозных конфессий [5, с. 43]. В свою очередь, легитимность решений власти осуществляется через эффективность, через производительность. Производительность является не только показателем результативности, но и хорошей верификацией и хорошим заключением. С другой стороны, легитимирующую функцию в отношении знания выполняют ученые, выступающие уже не как интеллектуалы и носители общественных идеалов, а как специалисты, эксперты, устанавливающие правила игры, формулирующие парадигмы и дискурсы.

Постмодернистская теория знания с самого начала отвергает идею продуктивности в качестве легитимации знания. Дело в том, по словам Лиотара, что продуктивность с самого начала связана с идеей стабильной системы, удовлетворяющей законам термодинамики. Но современная наука, особенно квантовая теория и микрофизика, подорвали наше представление о стабильности, детерминизме и предсказуемости. Исходя из этого «…постмодернистская наука строит теорию собственной эволюции, как прерывного, катастрофического, несгладимого, парадоксального развития. Она меняет смысл слова «знание» и говорит, каким образом это изменение может происходить. Она производит не известное, а неизвестное, И она внушает модель легитимации, не имеющую ничего общего с моделью наибольшей результативности, но представляющую собой модель развития, понимаемого как паралогия»[7] [5, с. 133]. У Лиотара паралогизм означает отсутствие определенного дискурса, определенных правил игры в функционировании науки как условие ее легитимации, а также отрицание легитимирующего значения по эффективности и результативности. В науке могут существовать и существуют одновременно не одно, а несколько правил игры. «Наука, если только она избирательна, представляет в своей прагматике антимодель устойчивой системы. Любое высказывание нужно удерживать только тогда, когда оно содержит отличие от известного ранее и поддается аргументации и доказательству. Она является моделью «открытой системы», в которой релевантность высказывания заключается в том, что оно «дает рождение идеям», т.е. другим высказываниям и другим правилам игры. …В обобщенном виде вопрос о легитимации превращается в вопрос об отношении между антимоделью, представленной научной прагматикой, и обществом» [5, с. 155].

Общество при этом, по мысли Лиотара, должно исходить не из принципа системности и консенсуса, а из принципа справедливости. При этом справедливость не привязана к консенсусу. А что же тогда справедливость по Лиотару? Нужно думать, что это многообразие правил игры, свобода менять эти правила. «Это направление (постмодернизм) соответствует эволюции социальных взаимодействий, где временный контракт на деле вытесняет постоянные установления в профессиональных, аффективных, сексуальных, культурных, семейных, международных областях, в политических делах» [5, с. 160].

Еще дальше Лиотара в дискредитации знания пошел другой французский философ-постмодернист Жак Деррида (1930 г. р.). Деррида создает свою теорию деконструкции, в которой он «демонтирует власть монументального текста». Он показывает многозначность текста, вытекающую из многозначности любого слова. «…Язык не является ни абсолютным, ни точным, ни логичным. В каждом слове, каждой фразе и даже способе построения предложений заложены возможности появления двусмысленностей, искажающих значение. Язык избегает ясности и точности» [5, с. 11]. Уже отсюда видно, что постмодернизм провозглашает другие задачи, ставит перед философией другие цели. Классическая философия ставила своей целью сведение знания к единому, пыталась найти первоосновы, бытие как таковое. Если даже неклассические философы, такие как Ницше, Фрейд, Хайдеггер, неопозитивисты, не смогли уклониться от этой цели, хотя у них она выступает в виде воли к власти, бессознательного, «Dasein» (бытия-существования) или языкового факта, то постмодернизм, и Деррида в особенности, провозглашают право читателя давать свое собственное толкование тексту. Провозглашается несостоятельной традиционная концепция истины и однозначности бытия. Теперь эта однозначность отрицается не только в действительности, но и в языке. Бытие может принимать различные формы и не нуждается в обосновании. Оно может выступать в виде звездных войн или пространства Гарри Поттера, в виде виртуального пространства Интернета или пространства политики постсоветских государств. Оно может выступать в любом виде и в природе, и в обществе, и в мышлении, и в языке. Философия с ее стремлением к единству, однозначности становится невозможной. Правда, в таком случае невозможна и философия постмодернизма, что, впрочем, Деррида и не отрицает. Ведь его интерпретация языка является одной из возможных интерпретаций. Но как тогда быть со справедливостью Лиотара, которую он провозглашает незыблемой ценностью? На это ответа в философии постмодернизма нет.

Литература

1 Лиотар, Ж. Ф. Состояние постмодерна / Ж. Ф. Лиотар. – М.: Алетейя, 1998. – 162 с.

2 Стребен, П. Деррида за 90 минут / П. Стребен. – М.: АСТ: Астребель, 2005. – 104 с.

3 Бистршицки, И. Культура постмодернизма / И. Бистршицки // Вестник МГУ. Серия 7, Философия. – 2003. – № 3.

4 Введение в философию: учеб. пособие для вузов / авт. кол. И. Т. Фролов [и др.]. – М.: Республика, 2003. – 623 с.

5 Ильин, В.Р. История философии: учебник для вузов / В.Р. Ильин. – СПб.: Питер, 2003. – 732 с.

6 Канке, В. А. Философия: учебник / В. А. Канке. – М.: Логос, 2002. – 344 с.