Глава 1. Посвящается моим родителям, Джеку и Бетти Керли

Джек Керли

Послание

Райдер и Наутилус – 1

Джек Керли

Послание

Посвящается моим родителям, Джеку и Бетти Керли

От автора

В интересах повествования я часто искажал названия учреждений, географических мест, всевозможных организаций и правоохранительных органов. Ко всему этому нужно относиться как к выдумке, за исключением природной красоты Мобила и его окрестностей. Любое сходство персонажей книги с реальными людьми, ныне живущими или умершими, является совпадением.

Пролог

За несколько секунд до самого долгожданного события во взрослой жизни Александра Колфилда – события, которое он планировал и к которому стремился долгие годы, события, знаменовавшего его восхождение к профессионализму, достойному жалованью и уважению окружающих, – его глаз начал дергаться, как у какого‑то жиголо из третьесортного итальянского кинофильма.

Тик

Колфилд мысленно выругался. Как медик, он идентифицировал у себя симптомы преходящего гемифациального спазма, когда в ответ на события, вызывающие тревогу либо таящие в себе угрозу, начинает дергаться веко.

Беспокойство в такой ситуации просто нелепо, уговаривал он себя, прижмуривая противно дрожащий глаз, – в интернатуре он выполнял вскрытия сам и сотни раз ассистировал при них. Разница заключалась только в том, что это было его первое профессиональное вскрытие. К тому же в каких‑то пяти метрах от него сидела она.

Колфилд медленно приоткрыл глаз…

Тик

Он искоса взглянул на доктора Клэр Пелтье. Она только что вскрыла письмо в служебной комнате зала для аутопсии и, видимо, была полностью поглощена знакомством с его содержанием. Колфилд был огорошен, он не чувствовал себя готовым, пальцы плохо слушались. На сегодня у него было запланировано повторение методических правил и встреча с новыми коллегами в местном отделении Бюро судебной экспертизы штата Алабама в Мобиле, и тут она как бы невзначай предложила ему занять ее место во время процедуры вскрытия.

Тик

Колфилд поправил свисавшую с потолка хирургическую лампу, установил ее над телом лежавшего на столе белого мужчины средних лет и снова взглянул на доктора Пелтье. Она по‑прежнему читала почту. Он вытер пот со лба, в третий раз поправил маску и внимательно посмотрел на покойника. Получится ли разрез точно посередине? Выйдет ли он прямым? И ровным? Будет ли он соответствовать ее меркам?

Он вдохнул побольше воздуха и скомандовал рукам: «Все, сейчас». Бело‑голубые внутренности раскрылись перед ним от лобковой кости до грудины, словно занавес. Чисто и ровно, как в учебнике.

Колфилд снова бросил взгляд на доктора Пелтье. Теперь она уже следила за ним.

Тик

Доктор Пелтье улыбнулась и вернулась к своей корреспонденции. Колфилд спрятал страх в дальнем уголке сознания и сконцентрировался на осмотре и взвешивании внутренних органов. Свои заключения он произносил вслух: они записывались на диктофон, чтобы потом можно было сделать распечатку.

– При первичном осмотре ткани миокарда представляются нормальными по размеру и толщине стенок. Состояние миокарда в области левого желудочка указывает на перенесенный инфаркт…

Знакомые слова и картины возвращали Колфилда в привычную колею. Он даже не заметил, что глаз прекратил дергаться.

– …печень имеет крапчатую окраску, ранняя стадия цирроза… почки без отклонений…

Этого мужчину нашли во дворе его дома после звонка в службу 911. Работники «скорой помощи» предприняли методы интенсивной терапии, применяемые при сердечном приступе, но в университетскую клинику неизвестного доставили уже как «скончавшегося по пути в больницу». Первые выводы Колфилда подтверждали версию обширного инфаркта, хотя неповрежденные ткани на вид выглядели здоровыми, без следов атеросклероза. Колфилд двинулся в глубь брюшной полости.

– В нисходящей ободочной кишке наблюдается непроходимость…

Колфилд сжал выпуклость внутри, кишки. Предмет был твердым, правильной формы, явно изготовленным человеком. Ничего необычного в этом не было: персонал «скорой помощи» постоянно привозил к ним своих пациентов, чтобы извлечь вибраторы, свечи, овощи и всякие тому подобные штуковины; люди в своей тяге к сексуальным наслаждениям бывают чрезвычайно изобретательны.

– Скальпелем номер десять выполняется вертикальный разрез длиной десять сантиметров во внешней стенке нисходящей ободочной кишки…

Колфилд сдавил кишку, чтобы вытолкнуть наружу то, что стало причиной закупорки.

– Виден серебристый предмет цилиндрической формы, напоминающий фрагмент корпуса электрического фонаря…

В разрезе кишки блестел влажный металл, один конец которого был покрыт черной краской. Нет, это не краска, а изоляционная лента. Что‑то угрожающее было в этом предмете. От него веяло опасностью.

Тик

Он услышал, как отодвинулся стул и раздался стук высоких каблуков доктора Пелтье. Она подошла и прислушалась. Его пальцы углубились в разрез и ухватили странный предмет. Он легко скользнул было наружу, но затем словно уперся. Колфилд плотнее сжал его пальцами и потянул сильнее.

Тик

Ослепительно‑белая вспышка и черный провал… Голова Колфилда резко откинулась назад, и он упал спиной на пол. Перед глазами поплыл красный туман и дым. Через рев в ушах прорвался женский вопль. Кто‑то размахивал над ним тупой палкой, дубинкой.

Нет, не дубинкой…

Свет еще дважды вспыхнул, и наступила темнота.

Когда результаты вскрытия переводились с диктофона в печатный вид, фонотипист Мари Маноло засомневалась, нужно ли включать туда последние пять слов доктора Колфилда. Но, приученная доктором Пелтье работать бесстрастно и скрупулезно, она закрыла глаза, сделала глубокий вдох и продолжила:

«Мои пальцы… Где мои пальцы?…»

Глава 1

– Поздно вечером мужик прогуливает свою собаку…

Я смотрел на Гарри Наутилуса, который, облокотившись на стол для вскрытий, рассказывал столетний бородатый анекдот, Самый Смешной в Мире, десятку слушателей, державших в руках завернутые в салфетки чашки и пластиковые стаканчики. Большинство из них были чиновниками из нашего города Мобил или одноименного округа. Двое – практикующими юристами, выступающими в суде со стороны обвинения, разумеется. Из копов были только мы с Гарри. Вокруг топталась целая куча церковных сановников, в основном в зоне рисепшн, где и были запланированы основные события по освящению морга. Торжественное разрезание ленточки состоялось час назад, причем ленточка была золотистого цвета, а не черного, как предполагали вслух остряки.

– Что за собака? – спросил Артур Петерсон. Петерсон был заместителем прокурора, и вопрос его прозвучал, как возражение в суде.

– Дворняга, – бросил Гарри, скосив глаз в сторону перебившего. – Мужик прогуливает по улице свою шавку по имени Фидо, как вдруг замечает человека, стоящего на четвереньках под фонарным столбом.

Гарри пригубил пиво, облизнул пену с усов, торчавших вперед, словно ковш бульдозера, и поставил стакан на стол – туда, где должна лежать голова трупа.

– Любитель собак спрашивает у этого человека, не потерял ли он чего. «Да, – отвечает тот, – потерял, у меня выскочила контактная линза». Мужик привязывает Фидо к телефонному столбу и тоже становится на четвереньки, чтобы помочь. В итоге они обыскали под этим фонарем все вдоль и поперек. Через пятнадцать минут собачник говорит: «Приятель, что‑то я ее нигде не вижу. Ты уверен, что она выпала именно здесь?» – «Нет, – отвечает мужчина, – я потерял ее в парке». – «В парке? – взревел собачник. – Тогда какого же черта ты ищешь ее на улице?» – Гарри сделал короткую паузу. – А человек показывает на фонарь и отвечает: «Так тут освещение лучше».

Гарри расхохотался, причем этот музыкальный смех никак не соответствовал чернокожему парню с телосложением паровоза. Слушатели вежливо захихикали. Привлекательная рыжеволосая женщина в темно‑синем брючном костюме нахмурилась и сказала:

– А я не поняла. Почему это считается самым смешным анекдотом в мире?

– Просто он имеет двойной смысл, – ответил Гарри. Правая половина его усов вызывающе ощетинилась, а левая презрительно поникла. – Когда у людей появляется выбор, искать ли потерянное на ощупь в темноте или надеяться легко обнаружить его на свету, они в девяносто девяти случаях из ста выбирают свет.

Петерсон вопросительно приподнял свою прокурорскую бровь.

– Так кто же этот сотый парень? Тот, который всегда идет на ощупь в темноте?

Гарри ухмыльнулся и кивнул в мою сторону:

– Он.

Я замотал головой, повернулся к Гарри спиной и отправился на рисепшн. Там было шумно и многолюдно, местные VIP‑персоны толкались, как куча мышей в ведре, пытаясь пробиться на место рядом с Еще Более Важной Персоной или оказаться перед камерами теленовостей.

Гости в три слоя облепили стол с закусками. Я сам видел, как тучная женщина в вечернем наряде, сунув в сумочку два бутерброда, озадаченно замерла перед тефтелями в подливе. В нескольких метрах раскрасневшийся окружной комиссар полиции гордо вещал перед тележурналистами.

– …рад приветствовать вас на освящении нового оборудования… один из самых уникальных в стране… горд, что в свое время проголосовал за основание… трагедия доктора Колфилда должна всегда напоминать нам о бдительности…

Я заметил в другом конце зала Уиллета Линди и, нырнув в водоворот тел, принялся пробираться в его сторону, извиняясь направо и налево. Репортерша с «Канала 14» сначала уставилась на меня, а затем встала у меня на пути.

– А я ведь вас знаю, верно? – сказала она, прикасаясь алым ногтем к губам. – Вы принимали участие в том довольно громком деле несколько месяцев назад. Стоп, не подсказывайте, сейчас вспомню…

Я быстро повернулся и сбежал от нее, удивляясь собственной популярности. Уиллет Линди стоял у стены и потягивал что‑то слабоалкогольное. Я вырвался из кружившего вокруг потока и присоединился к нему.

– Как в «Уолмарт»[1]за три дня до Рождества, Уилл, – сказал я, ослабляя галстук, и поморщился, заметив, что на рубашку капнуло что‑то темное. По той же вселенской неотвратимости, согласно которой бутерброд всегда падает маслом вниз, пятно это никак нельзя было спрятать под спортивной курткой.

Линди ухмыльнулся и слегка подвинулся, освободив для меня кусочек стены, к которой можно было прислониться. Мне было двадцать девять, ему – на четыре года больше, но благодаря лицу гнома и редеющим волосам он выглядел старше меня минимум лет на десять. Линди выполнял в данном учреждении немедицинские функции, такие как снабжение и техническое обслуживание. Мы были знакомы уже около года – с того момента, как статус детектива сделал меня причастным к тайнам морга.

– Славно обновили это местечко, – сказал я. – Выглядит как с иголочки.

Мне приходилось говорить вниз, поскольку рост Линди где‑то метр семьдесят, а я выше его сантиметров на пятнадцать. Это было не очень трудно: шутили, что наклоняться у меня получается очень естественно – как у большой марионетки на ослабленных нитках.

Линди кивнул.

– Косметический ремонт – это пустяки. Мы заменили многое из оборудования. Плюс у нас появилось кое‑что, чего здесь раньше не было… – Он ткнул пальцем в точку на потолочной плитке. – Камеры системы безопасности. Миниатюрные. Если снова произойдет что‑то вроде истории с Колфилдом, саперы смогут увидеть всю сцену со стороны.

Колфилду, начинающему патологоанатому, изувечило руку бомбой, предназначавшейся человеку, который был уже мертв, – жуткий случай, остававшийся нераскрытым вот уже шесть месяцев.

– Что‑то копов здесь немного, Уилл, – сказал я, чтобы сменить тему.

Линди протестующе приподнял брови.

– Шеф полиции со всеми своими помощниками, пара капитанов…

Да, но я‑то имел в виду копов, и у меня не было времени – а скорее, желания – объяснять ему, в чем заключается разница. Как нарочно проходивший мимо капитан Терренс Скуилл заметил меня и вернулся. В прошлом мы с ним едва обменивались междометиями – он стоял настолько выше меня по служебной лестнице, что приходилось задирать голову, чтобы посмотреть на подошвы его ботинок.

– Райдер, вы? Какого черта вы здесь делаете?

Взгляд его остановился на моей испачканной рубашке, и он брезгливо поморщился. Начальник следственного отдела был подтянутым, щеголеватым мужчиной – правда, правильные черты его лица и влажные женственные глаза почему‑то вызывали в памяти актрису сороковых годов Орин Хатч. Узел на его галстуке был таким тугим и симметричным, что казался вырубленным из мрамора. Я мало что понимал в серых костюмах, но подозревал, что как раз сейчас вижу костюм, сшитый на заказ.

– Я получил приглашение и решил, что иду сюда представлять наш участок, сэр.

Он наклонился ко мне и понизил голос.

– Это мероприятие не для младшего состава. Вы что, уболтали какую‑то девку из муниципалитета под шумок внести ваше имя в список приглашенных? Или просто просочились через заднюю дверь?

Я удивился тому, сколько злости было в его глазах, – и это при том, что губы продолжали любезно улыбаться. Любой, кто видел нас со стороны, определенно решил бы, что мы говорим о футболе или рыбалке.

– Я никогда никуда не просачиваюсь, – сказал я. – Как я уже сказал, я получил…

Тут в разговор вмешался Линди.

– Какие проблемы, капитан?

– Что здесь происходит, мистер Линди?

– Детектива Райдера пригласила доктор Пелтье. Она также пригласила его напарника, детектива Наутилуса.

Скуилл обиженно поджал губы, словно собираясь что‑то сказать или плюнуть, после чего помотал головой и растворился в толпе гостей. Я тут же выбросил этот инцидент из головы, сказал, что хотел бы поблагодарить доктора Пелтье за приглашение, и нырнул в толпу.

Клэр стояла в дверях своего кабинета и разговаривала с генеральным прокурором Алабамы и его сопровождающими. Черное платье оттеняло ее кожу – бархат на фарфоре. Я получал удовольствие, глядя на то, как она владеет аудиторией. Этой потрясающей сорокачетырехлетней женщине с черными, как антрацит, коротко подстриженными волосами и голубыми, словно лед, глазами, доктору Клэр Пелтье, начальнику местного отделения Бюро судебной экспертизы штата Алабама в Мобиле, не хватало только копья и лат, чтобы смело претендовать на главную роль в опере Вагнера. Несколько лишних килограммов на ее плечах и бедрах только усиливали это впечатление. Когда прокурор со своей свитой чинно удалился, я подошел к ней. На высоких шпильках она была со мной практически одного роста.

– Уилл Линди говорит, что своим пребыванием здесь я обязан вам, – сказал я, поднимая свою чашку почти до уровня этих поразительных глаз. – Спасибо.

– Не стоит благодарности, Райдер. Список гостей был отчаянно перегружен полицейским начальством. Приглашена пресса, и я решила, что присутствие нескольких детективов будет вполне уместным. Я выбрала вас с детективом Наутилусом, потому что после дела Эдриана вы стали узнаваемы.

Карсон Райдер и Гарри Наутилус – символические детективы, и просто так попасть в список «А» для них слишком жирно. Я сомневался, что нас еще могут узнавать; как показало пересечение с репортершей, в сознании прессы, ориентированном на настоящее время, дело годичной давности оказывается где‑то между завоеванием Англии норманнами и промышленной революцией. Тем не менее я снова принялся благодарить доктора П., но тут меня оттер плечом в сторону какой‑то сверхэнергичный младший прокурор, желающий представить свою смешливую невесту «одной из лучших в стране женщине медицинскому эксперту».

Отходя от нее, я улыбался. Это же надо: лучшая в стране женщина медицинский эксперт… За такие слова Клэр просто съест этого маленького мерзавца с потрохами, когда они будут работать вместе в следующий раз.

Тяжелая черная рука сжала мое плечо. Гарри.

– Обрабатываешь толпу, амиго? – спросил я.

Он подмигнул.

– На такие тусовки, Карс, все политики и рвущиеся в политику приходят с подспудным чувством вины, так что выжать из них хотя бы немножко молока просто невозможно.

Молоко было у Гарри специальным термином, обозначающим конфиденциальную информацию относительно участка и событий в нем. Хотя сам он политических интриг не любил, зато обожал сплетни, и этого самого молока у него всегда было больше, чем от целого стада породистых коров. Он склонился ко мне и зашептал:

– Прошел слух, что шеф Хирам отбывает и уже следующей весной нас покидает. Самое позднее – летом.

– Он что, начал брать уроки танцев? – Манера Гарри периодически начинать говорить в рифму меня то изумляла, то раздражала. Сегодня – как раз раздражала.

– Выход на пенсию, Карс. На два года раньше срока.

Три года я был патрульным полицейским на улице и еще год – детективом. Хотя я и знал о сложных взаимоотношениях внутри участка, меня они как‑то не интересовали. Гарри посвятил пятнадцать лет изучению всего этого буквально на молекулярном уровне, а мне в подобных вопросах требовался переводчик. Перед тем как высказать свое компетентное мнение относительно того, чего следует ожидать в ближайшем будущем, Гарри выдержал паузу.

– Грядут властные игры, Карсон: задвигание конкурентов, предательские удары в спину и откровенная ложь. Люди, которые до этого только бумажки перекладывали, начнут строить из себя крутых, каких еще свет не видывал. – И какая часть этого дерьма свалится конкретно на наши головы? – спросил я.

Гарри сердито взглянул на свой пустой стакан и решительно двинулся в сторону бара; толпа расступалась перед ним, словно морские воды перед Моисеем, хоть Моисей этот и был негром в широких розовых брюках и красной рубашке.

– Мы, дружище, можем не волноваться и потом не обливаться, – бросил он через плечо. – Мы с тобой находимся слишком низко на служебной лестнице, чтобы нас достали эти потоки грязи.

В моем стакане с холодным чаем остался только лед. Я выловил кубик и провел им по потному лицу и затылку. Посреди ночной жары эффект был потрясающим: холодное прикосновение льда и вяжущий привкус танина. Маленькие радости, подумал я и со вздохом откинулся на спинку шезлонга. Над головой горел подернутый дымкой горбатый месяц с расплывчатыми очертаниями, воздух был перенасыщен влагой. После церемонии повторного освящения морга прошло уже несколько часов, и я, закинув босые ноги на перила веранды, любовался золотым пером нефтяной буровой вышки с газовым факелом наверху, видневшейся в трех милях через залив. Огонь на черной воде выглядел так же экзотично, как попугай в зарослях соснового леса.

Я живу на острове Дофин, в тридцати милях к югу от Мобила, причем несколько из этих миль – по воде. По местным меркам жилище мое скромное до неприличия – коттедж на две спальни на сваях, вбитых прямо в песок пляжа, – но любой риелтор оценит его в четыреста тысяч. Когда моя мама три года назад умерла, она оставила мне достаточно денег, чтобы провернуть эту сделку. Это был момент, когда мне требовалось безопасное уединение, а что может быть лучше, чем коробка посреди песка на острове? Зазвонил телефон. Я машинально похлопал по тем местам, где должны были быть карманы, если бы я был одет, потом взял трубку со стола. Это был Гарри.

– Нас ждут на месте убийства. Возможно, для ПИС‑ПИС пришло время выхода.

– С первоапрельскими розыгрышами, Гарри, ты опоздал на пару месяцев. Что там на самом деле?

– Это наш инаугурационный бал, напарник. В центре города объявилось тело, которое ищет свою голову.

Мы с Гарри служили детективами Отдела убийств в первом округе Мобила и были напарниками, а в силу бессмысленной жестокости, которая имеет место в любом городе, где бедность и достаток тесно переплетаются, работа у нас была всегда. Но работали мы в своем округе только в тех случаях, если, в соответствии с пересмотренными методическими указаниями, убийца проявлял «явные признаки психопатологических или социопатических тенденций». Тогда, независимо от юрисдикции, на сцену выходила команда психопатологических и социопатических исследований. Эта команда ПСИ, которую у нас в участке, понятное дело, называли ПИС‑ПИС, состояла из Гарри и меня, да еще, возможно, парочки специалистов, которых мы могли привлекать в случае необходимости. Хотя само это подразделение существовало в основном на общественных началах – и не было задействовано, – были в участке люди, которым это не нравилось.

Вроде меня, если говорить конкретно.

– Давай туда как можно быстрее, – сказал Гарри, продиктовав мне адрес. – Я встречу тебя снаружи. Включай сирену и мигалку. Не тяни, жми на газ и лети пулей.

– Не хочешь, чтобы я по дороге заехал за молоком и булкой для тебя?

Но он уже отключился.

Я впрыгнул в джинсы, натянул еще достаточно свежую белую рубашку, в которой был на вечеринке, а сверху набросил кремовый полотняный пиджак, чтобы прикрыть ремни кобуры на плече. Я слетел вниз по ступенькам, забрался в свой «Форд‑Таурус» без полицейских опознавательных знаков, стоявший под домом, и рванул с места, подняв фонтан песка и битых ракушек. Пока я не пересек чернильную полоску воды, отделявшую остров от материка, мигалка и сирена отдыхали, а после я врубил световое и звуковое шоу на полную и вдавил педаль газа в пол.

Тело находилось в небольшом парке в юго‑западной части Мобила – пять акров посадки из дубов и ореховых деревьев, окруженных постройками начала прошлого века, отражавшими постепенное движение города от упадка к облагораживанию территорий. Напротив парка стояли три патрульные машины с включенными мигалками плюс микроавтобус технической службы. Два автомобиля без полицейской маркировки пристроились по бокам блестящего черного внедорожника, в котором, как я решил, приехал Скуилл. Здесь же был фургончик вездесущей службы новостей с задранной вверх спутниковой антенной. Впереди, метрах в пятнадцати, я увидел Гарри, который направлялся к входу в парк. Я остановился и, выйдя из автомобиля, тут же угодил в засаду: в глаза мне внезапно ударил яркий свет телекамеры.

– Это ДиДи Денбери, «Новости Экшн Четырнадцать». Я нахожусь перед парком Боудери, где было найдено обезглавленное тело. Рядом со мной детектив Карсон Рай дер из…

Я хмуро глянул на камеру и выругался, использовав при этом слова трех действительно существующих языков и еще одного, придуманного только что, на месте. Больше всего на свете репортеры не любят, когда их перебивают. Репортерша оттолкнула меня в сторону.

– Блин, – бросила она оператору. – Стоп!

Я догнал Гарри, и молодой патрульный, охранявший вход в парк, внимательно посмотрел на меня.

– Вы ведь Карсон Райдер, верно?

Я опустил глаза и промямлил что‑то невнятное, что можно было расценить как угодно. Ткнув пальцем в свою форму, патрульный спросил у Гарри:

– Что мне сделать, чтобы поскорее избавиться от этого, как это получилось у Райдера?

– Нужно, чтобы ты был либо чертовски хорош, либо абсолютно безбашенным, – бросил через плечо Гарри.

– А Райдер какой? – не отставал молодой полицейский. – Хороший или ненормальный?

– Хватает и того, и другого, черт побери! – рявкнул Гарри. И, обращаясь ко мне, уже спокойнее добавил: – Поторопимся.