Ожидание чуда

Шла вторая неделя поисков Влады. Мне незачем искать ее, нечего сказать ей, кроме того, что я живу, пишу, дышу, кашляю и чихаю. Но мне безумно хотелось ее найти. Я приходила в отчаянье с каждым звонком не в ту квартиру. Из жалости или чтобы отвязаться, бывшая соседка Влады дала ее номер телефона, но номер не обслуживался. По двадцать раз на дню я набирала этот номер. Хотя бы услышать голос сурового робота женского пола. Искала Владу через знакомых, рассматривала все возможные сайты знакомств, говорила с теми, кто жил в ее городе. Маленький город, вероятность, что кто‑нибудь знаком с ней, была высока. Но Владу никто не знал. Здесь такие не живут. Я отчаялась, больше не верила в свои возможности, а чуда не происходило. Друзья спрашивали, нашла. Пока нет, отвечала я сердито. Ну что, будешь искать дальше. Буду. К концу второй недели на мой мобильный прислали sms. Это не был комсомолец Максим, не была Вера. Десять цифр работающего телефона Влады. Десять цифр, из‑за которых две недели страдали ни в чем не повинные люди. Я думала, сейчас наберу номер, Влада поднимет трубку, я скажу ей, привет. Скажу, привет, как дела. Она обрадуется, удивится, вздохнет, закричит «ура», начнет рассказывать о себе. Сейчас наберу номер. Привет, как дела. Привет. Ты меня хорошо слышишь. Я хорошо тебя слышу, зачем ты звонишь. Хочу узнать, как твои дела. Да ну, три года назад тебя совершенно не интересовали мои дела. А сейчас интересуют. Что изменилось. Я изменилась, Владуся, я очень изменилась. С трудом верится. Поверь, это так, это правда, как дела. Дела прекрасны. Голос Влады звучал уверенно и холодно. Он мало чем отличался от голоса робота женского пола. Фразы другие, интонации те же.

Я замолчала. Две недели моих надежд выливаются в не совсем интересный разговор. Чего молчишь, спросила Влада. Ты не ответила, как дела. Мой голос отличался от голоса робота, он выдавал волнение, мне себя было жалко. Влада не жалела меня, после того что ты обо мне сказала, ты еще смеешь звонить. Смею, Владуся, смею. А ты думала о том, какие чувства я испытала, когда мне это передали. Я начала лгать, сочинила правдивую историю о том, как исказили смысл моих слов, и даже была готова признаться, что дети Влады это мои дети. Не верю тебе, бросила Влада. Но я настаивала на том, что мне верить можно. Как ты думаешь, Владуся, зачем мне звонить тебе, спросила я в сердцах. Рита, я понятия не имею, что может взбрести тебе в голову. Вот именно. А как ты думаешь, что есть у тебя, чего нет у меня, в чем я нуждалась бы, что ты можешь мне дать. Думаю, ничего. Тогда отчего мы не можем просто поговорить. Полное отсутствие логики в последних предложениях почему‑то успокоило Владу. Расскажи ты о себе, попросила она. Нет, Владуся, это ты расскажи о себе. Как твои дети, как ты живешь, как муж, как твоя работа, хватает ли денег, давай, рассказывай.

Когда Влада начала говорить, она уже не могла остановиться. Я слушала ее и понимала, что она сама все тот же ребенок, каким я ее помню, и неважно, что ей уже почти тридцать лет. Понимала, почему она не хотела говорить о себе. Понимала, что сама теперь не хочу знать, как она живет, но по другой причине, не потому, что она мне безразлична. Когда‑то Влада прекрасно пела, у нее абсолютный слух и удивительной красоты голос. Она хотела поступить в музыкальное училище, но ее не приняли, нам вас нечему научить, сказали ей. Наверное, ее действительно ничему не нужно было учить. Странно, но Влада смирилась с этим. В семнадцать лет она не представляла себя без музыки. И я не представляла ее без музыки. Все, кто знал ее, не представляли, как Влада может не петь. Она смирилась, поступила в медицинское училище, а после его окончания работала медсестрой в поликлинике. Втайне от всех любила девушек, заводила короткие романы, но в ее городе почти ничего нельзя скрыть. Влада вышла замуж, чтобы жить так, как живут все. И муж был неплохой, рассказывала она, только полный придурок. Вот представь, возвращался с работы, разбрасывал по квартире свои вонючие носки, в грязных брюках садился на диван. Ты ведь помнишь, как я не люблю, когда приходят с улицы и не переодеваются. Я спросила, Владуся, неужели это все его недостатки. Нет, он прикладывался к бутылке, ссорился со мной, называл меня дурой. И всё. Не всё, он поднял на меня руку. А ты что. А ничего, ходила в синяках неделю, я развелась бы с ним раньше, но мама говорила, что так будет нехорошо. Беременная первым ребенком, Влада оставила мужа, и родила ребенка без него. Через год муж вспомнит о том, что у него есть девочка, попросит Владу дать ему еще один шанс. Не знаю, зачем она дала ему еще один шанс. Она ушла от него второй раз беременная вторым ребенком. Так у Влады родился мальчик. На кого похожи дети, спросила я. К сожалению, на него, грустно ответила Влада. Каждый день она встает в семь утра, везет детей в детский сад в центре города. Пятнадцать остановок на троллейбусе, битком набитом людьми. Она везет их именно туда, потому что детский сад рядом с ее домом платный. Потом Влада едет на работу, за которую получает три с половиной тысячи рублей в месяц. После работы едет за детьми, забирает их из сада последними, и еще пятнадцать остановок до дома. Домой они приезжают к девяти вечера. Каждый день. Изо дня в день. По выходным Влада поет в церкви. Она не высыпается. Дети часто болеют, в их квартире почти не топят зимой, а летом в ней сыро. Ей с детьми в принципе не особо есть на что жить. Влада больше не ищет настоящую любовь. Пятнадцать остановок туда, пятнадцать обратно. Каждый день. Без вариантов, без надежды на лучшее, без веры в то, что когда‑нибудь наступит хорошая жизнь. Возможно, я стала провинциальной курицей, но даже не отрицаю этого. Владуся, я ведь об этом не говорила. Ты не говорила, но, по сути, так и есть. Нет такого, ты же с кометой в заднице, без всякого энтузиазма поддерживала я Владу. Рита, да пойми, когда я вспоминаю, какой была раньше, и сравниваю это с тем, во что превратилась сейчас, то думаю, может быть, я была такой, как сейчас, всегда, в этом ужас, понимаешь. Влада плакала. Я сказала, Владуся, а помнишь свой день рожденья в монастыре. Да, радостно ответила она. Ты помнишь его так, будто он был вчера, да. Да, будто вчера. Все эти годы меня поддерживали лишь несколько воспоминаний из прошлого. Не понимаю, зачем после тебя я спала с женщинами. Скажи, а ты любила тех, с кем спала после меня. Да, Владуся, любила. Сильно. Раза три очень сильно. Влада вздохнула, а я спала с ними и знала, что никогда не буду любить их так, как люблю тебя. А день рожденья ты точно помнишь, Владуся. Точно, не сомневайся. В деталях помнишь. В деталях. А помнишь, как пришла Валюша. Да. А как Игуменья запретила нам разговаривать. О, да. Рита, я иногда думаю, что если бы она так не стремилась оградить нас друг от друга, наверное, между нами ничего бы и не произошло. И я так думаю. Да. Когда ты открыла дверь в мою келью, и стояла на пороге с зубной щеткой в руке, то была очень смешной. Да. А ведь я тогда все поняла. Что всё. Именно тогда, когда я смотрела на тебя, то поняла, что ты меня тоже любишь, знала это всегда, даже если ты выгоняла меня из монастыря. Ты права, Владуся, ты права. Я разговаривала с Владой, и мне казалось, я возвращаюсь в прошлое. Мы перебивали друг друга, а помнишь, а помнишь. Ну, что скажешь, спросила Влада. Скажу, что была рада тебя слышать, Владуся, я позвоню еще. Ладно. Я тебе позвоню. Ты только не думай, что эта жизнь в тридцать остановок, что она навсегда. Вы будете жить лучше, правда, ты ведь сильная и никакая не курица. Просто верь, что будет лучше. Постараюсь, ответила Влада, а ты себя береги. Пока. Пока, обнимаю тебя. И я тебя, пока. Пока. Подожди, остановила Влада, помнишь, ты подарила мне двухкассетник. Помню. Ну вот, он до сих пор у меня. Владуся, сейчас все слушают диски, нафига двухкассетник держать. Ты не понимаешь, это ведь память. У меня не осталось от тебя ничего, кроме фотографий одиннадцатилетней давности и магнитофона. И что, он все еще работает. Да, работает, и еще, подожди. У. Как твой муж. Владуся, у меня нет мужа. Нет, ну как твой бывший муж. Понятия не имею. А на что ты живешь. В каком смысле. Рита, ну где ты работаешь, деньги у тебя откуда. Я задумчиво молчала. Ты меня слышишь, Рита. Слышу, да. А деньги откуда. Честно сказать. Конечно. Деньги я снимаю со счета. А как они появляются на счете, пытала меня Влада. Но вот как они появляются на счете, я не знаю. Ну хватит, я серьезно. И я серьезно. Знаешь, Владуся, может быть, ты подумаешь над тем, чтобы начать свое дело. Какое в этом городе может быть дело, Рита. Обычное дело. Парикмахерская, кафе, стоматологический кабинет, ларек с газировкой, обычное дело, понимаешь. А кто мне даст на это деньги. Я дам. Ты даже не знаешь, как они появляются у тебя на счете. Ну и что, это никак не связано с тем, что я могу их со счета снять. Хорошо, предположим, ты их мне дашь, а если я прогорю со своим делом. Не прогоришь. Почему ты так думаешь. Потому что я в тебя верю, пообещай мне, что подумаешь насчет своего дела, ладно. Ладно, только выбирать не из чего. Владуся, всегда есть из чего выбирать, не сомневайся. Я позвоню еще, давай, пока. Пока, звони. Позвоню, пока. Через неделю Влада прислала удивительное письмо «как мне подсчитать предполагаемый доход и точно определить первоначальную сумму вложений». В груди приятно покалывало. Ей нужно было всего ничего, просто знать, что в нее верят. Верить в себя. Бороться с тридцатью остановками ежедневно. Помнить, что себя можно и нужно менять. Ничего больше.

В жизни раз бывает тридцать три года, напевала я, тревожно прислушиваясь к своим ощущениям. Друзей не стало больше, любимых стало меньше. Меня беспокоили многие проблемы, но из всех проблем лишь одна сверлила по ночам. Поздравит Вера с днем рожденья или нет. Если не поздравит, значит, мы обе здоровы. Если поздравит, мы обе больны. К этому времени я начала забывать ее, жизнь строила и строилась, выстраивала новые объекты. В моей стране наступал режим диктатуры, свободы и порядка. Поздравит или не поздравит. Сидела, привычно теребила волосы на голове, думала, напишет, а я не отвечу. Пришлет sms, тоже не отвечу. Позвонит на мобильный, не возьму трубку. Позвонит на домашний, просто положу трубку. Или сухо скажу, спасибо, Вера. Да, лучше сухо сказать, спасибо, Вера. А еще лучше сказать сухо и холодно. Тогда лучше наоборот, Вера, спасибо. Вот так сказать и положить трубку. Не прощаясь. Сухо и холодно, Вера, спасибо, всё, гудки. Нормально. Эффектно. Чтобы не успела спросить, как дела. И пусть обижается. Тереблю волосы, закрываю глаза, мечтаю. Я мечтаю. Вот она звонит, говорит, Рита, поздравляю тебя с днем рожденья, желаю счастья и здоровья. Всех благ, тра‑та‑та. А я отвечаю, Вера, спасибо. Так хорошо, точно. Поиграли в вежливых людей и разбежались, правильно. Да, закрываю глаза, мечтаю. Вот собралась компания, вот мы сидим за столом, в дверь звонят. Открываю дверь, а там Вера. Что дальше. Не повезло, значит. И что сказать, если она стоит. Хуже, если с букетиком. А с букетиком и с подарком, это вообще труба. Тереблю волосы, открываю глаза, думаю, тут же закрою дверь. Хрена ли, дверь закрыть несложно. Закрою дверь. Пусть звонит еще. Или лучше пусть кто‑то выйдет открывать дверь. Когда все в сборе, а в дверь звонят, пусть кто‑то пойдет, откроет дверь, скажет, Рита занята. Да, Рита занята, цветочки передам. Подарок тоже. Не, это не эффектно. И совершенно не болезненно будет. Подумает, я все та же скотина, а надо бы намекнуть, что теперь другая. Значит, открою дверь, увижу Веру, удивлюсь, сделаю вежливое лицо. Сделаю приторное лицо, да, такое, вежливое и приторное. У Веры вежливо‑приторное, у меня тоже. Скажу, здравствуй, Вера. Сладко так, противным голосом, здра‑а‑а‑вствуй, Вера. Будто мы почти не знакомы. Спрошу, как дела. Вот так будет хорошо. Входи. Народ, это Вера. Ага, пусть почувствует их любовь. Назову имена и фамилии всех присутствующих. Сладко и вежливо. Садись, Вера, вот тарелочка, вилочка, бокальчик, рюмочка, салфеточка. А пепельницу вымою, что уж. Ах, какие цветочки, и где вы купили такие цветочки. О, Вера, какой прекрасный подарок. Спасибо, очень приятно. Я не я буду, при таком раскладе она свалит раньше, чем мы успеем съесть салат. Нужно быть приличным человеком. Сижу, тереблю волосы, говорю кошке, Рита, ты ведь приличный человек. Отвечаю за кошку, разумеется. Само собой разумеется, я приложу максимум усилий для того, чтобы разбить любые чувства, взлохматить любую бабушку. Вежливо и приторно. Серпом по серпу. А может, вести себя иначе. Поздравит Вера или не поздравит. Поздравит или нет. Как же быть, как.

Кирилл пришел в пять вечера, принес странные цветы. Я мало смыслю в таких цветах, но то, что они еще совсем дети, мне было понятно. Его цветы простояли в вазе месяц, и к началу второго месяца стали распускаться. Странно, что они не пустили корни. Неприятный синий цвет бутонов каждое утро приводил меня в бешенство, поэтому увядание этих растений к концу второго месяца я сочла жестом доброй воли с их стороны. Инга пришла в семь часов со словами, мать, так все надоело. Выглядела она, как филин, только что выписавшийся из дурки. Я дежурно улыбалась, внушая ей простую мысль, кое‑кому сегодня исполнилось тридцать три года. А, да, вспомнила она, поздравляю. Вручила мне корзинку с цветами полевыми, от которых я страдаю аллергией, отодвинула меня, разулась и устроилась на кухне. Ночью из корзинки с цветами выполз огромный шмель. Кошка убила его, съела, а потом часами сидела возле цветов в надежде, что выползет еще один. Где жратва, спросила Инга. Кирилл протянул ей стакан тоника. Что это. Это тоник, в нем хинин. Хинин не жратва, постановила Инга, а где жратва. Хинин помогает желудку, вежливо сказал Кирилл. Инга недовольно покосилась на стакан с тоником. А выпить есть что. Я вновь дежурно улыбнулась. Понятно, сказала она, опять всех ждать. Тут пришла Галя. Принесла три желто‑зеленых тюльпана, умерших на следующий день не своей смертью. Ой, Рита, столько лет живу в Москве, и меня никто ни разу не приглашал на день рожденья просто так. А как, удивилась я. Приглашали, но только всегда кого‑нибудь нужно было постричь. Галя, если хочешь, можешь постричь Ингу. Нет, закричала Инга, нет. Два года назад Галя пришла ее стричь. Что ты хочешь иметь на голове, не совсем по‑русски осведомилась Галя. В припадке благодушия Инга ответила, Галя, делай что хочешь. В тот день на затылке Инги был выстрижен квадрат, а волосы окрасились в вызывающе розовый цвет. Значит, мы напьемся, радостно предположила Галя. Само собой, Инга потянулась к бутылке. Нет‑нет, вставила я, давайте упакуем стол, будем ждать остальных и пить. Стол упаковали, Инга с Галей наливали себе вермут, Кирилл пил тоник. Ну, что, произнесла Инга, я хочу сказать. Ты, Рита, всегда была дурой. Я тепло посмотрела на Ингу. Кирилл с Галей тепло смотрели на меня. Так вот, продолжила она, пять лет я жду, когда ты поумнеешь. Прогресс невелик, но меня не оставляет надежда, закончила Инга, отсосала полстакана вермута, и взгляд ее остановился на сыре. Нет, Инга, запретила я. А кого мы, собственно, ждем, возмутилась она. Ждем Марусю, может быть, Аленка успеет подъехать. И чего, эта Маруся стоит того, чтобы мы ее ждали. Да, мать, стоит, будем ждать. Галя не сопротивлялась, Кирилл дружил с хинином. Я тоже дружила с хинином и нервничала. Позвонила Маруся, буду через двадцать минут, сообщила она. Ну вот, а вы волновались. Не сильно опаздывает, подобрела Инга. Вместе с Галей за сорок минут они оприходовали литр вермута, а всё еще пытались быть собой. В дверь звонили. Беги, открывай Марусе, приказала Инга. Я взглянула на нее строго, она ехидно мне улыбнулась. Дверь не пришлось открывать, дверь открылась сама, на пороге с двумя букетами стоял Стасик. Это тебе от Ильи, сказал он, и протянул мне мохнатые розовые розы, а это тебе от меня. Скромный букет Стасика тоже оказался из цветов странных, но при этом симпатичных. Аллергию это обстоятельство не отменило, однако эстетическая сторона вопроса не пострадала. Тьфу бля, расстроился Стасик, забыл подарок в машине, развернулся и убежал. Бабы на кухне тянули с тарелок ветчину. Что вы делаете, бляди, спросила я вкрадчиво. Галя по‑детски вытирала руки о тефлоновую скатерть. Кирилл нюхал стакан. Кирилл, поставь цветы в вазы. Он производил впечатление безнадежно вменяемого человека, пытался угодить всем и свести к минимуму агрессию филина, за одно это его хотелось расцеловать. Вернулся Стасик, вот, держи, Стасик протянул мне бумажный сверток. Что это. Это подарок от Веры. От кого подарок. От Веры.

Поздравит Вера или не поздравит. А если поздравит, то как. Позвонит в дверь, я открою, скажу, здравствуй, Вера. Да, вежливо и приторно. А если пришлет письмо, не отвечу. На sms тоже. Мобильный вообще отключу. А если на дом, скажу холодно, ага. Чтобы вежливо и обидно. Подарок от Веры. Проходи, Стасик. Нет‑нет, стал отмахиваться он, я поеду. Стасик никогда не умел врать. Ему никуда не нужно было ехать, поэтому я настаивала. Но я есть не хочу, капризничал он, вот разве что. Что, спросила я. Разве что торт, и он с надеждой посмотрел на стол, пытаясь обнаружить на нем торт. Проходи давай, садись. Дети, обратилась я к своей палате, это вот Стасик. Стасик, понимаете, хороший человек. Инга вульгарно посмотрела на него и вслух подумала, а кто такой у нас Стасик. Да, кто такой у нас Стасик, оживилась Галя. А кто такой у нас Стасик, в отчаяньи произнес Кирилл. Дети, Стасик у нас зять Веры. Кто‑кто, спросили все в голос. Стасик, с паузами расшифровывала я, это муж старшей дочери Веры. А какая у Веры старшая дочь, задала идиотский вопрос Инга. Инга, старшая дочь Веры, это старшая дочь. Понятно, кивнули все и сникли. Галя робко посмотрела на Стасика. Вы такой интересный мужчина, со свойственной молдаванкам непосредственностью вставила она. Стасик смутился и зачем‑то внес ремарку, бывший зять Веры. Палата обмерла. Как бывший, не поняла Инга. Да, присоединилась Галя. Угу, промычал Кирилл, рассматривая стакан. Стасик, ты что, разошелся с Катенькой. Ну, мялся Стасик, в общем да, но это длинная история. Как это могло произойти, театрально воскликнула я. Вот так вот, довольно ответил Стасик. Двадцать минут прошло, Маруся никак не могла доехать. Инга вела себя безобразно. За полтора часа на моих глазах из шлепнутого филина она превратилась в форменную свинью. Кирилл оставался одиноким. Галя смотрела Стасику в рот, когда он рассказывал о делах. В его рот можно смотреть всегда, потому что его рот ни на минуту не закрывается. Я хладнокровно терпела происходящее. Поздравит Вера или не поздравит. Послать ко мне Стасика идея хорошая, но жлобская. Вера использовала его, она его просто подставила. Стасик испытывал неловкость, а мне нужно было его утешать. Он смотрел на меня, молча говорил, Рита, я не виноват, ты ведь понимаешь, что это Вера. Я смотрела на него и молча успокаивала, конечно, понимаю, ты ни в чем не виноват.

Через час на красном ягуаре с кошкой на капоте, разрекламированная и долгожданная, коммерческий директор большой конторы, обеспеченная и беспечная Маруся все же добралась до меня. Она вошла в мою палату новым и свежим человеком. Увидев ее, Инга предложила, а давайте посмотрим, что подарила Вера. Кирилл занервничал. Галя со Стасиком молчали. Это Маруся, внесла я Марусю. Маруся улыбалась присутствующим. Инга натянула строгое лицо. Гале было все равно, она видела только Стасика. Стасику не было все равно, его интересовал ягуар. Кирилл интересовался всем. Можно жрать, разрешила Инга. Маруся засмущалась. Лица пациентов просветлели. Маруся не была голодна, но присоединилась ко всем. Мне не хотелось есть вообще, так что со словами, может быть и Аленка приедет, я спокойно развалилась на стуле. Давай, Маруся, рассказывай, чем занимаешься, подтачивая салат, дебоширила Инга. В детских глазах Маруси появился вопрос, «с какой стати», но, посмотрев на меня, она включила беспроигрышную тему баек о Кубе. Во время рассказа пациенты распивали привезенное Марусей вино, а филин слушала ее с большим интересом. Неужели очнулась, подумала я, но ошиблась. Когда Инга обнаружила себя во внимании, то нарочито переключилась к очередному тосту. Давайте выпьем, сказала она, подняла руку с бокалом, бокалы звенели, Маруся удивленно смотрела на меня. Филин выпила, все выпили следом. Тогда я подумала, это похоже на похороны, но всё лучше, чем раньше. В какой‑то момент мне показалось, вечер может войти в нормальную колею, но тут проснулась Галя. Резко схватив Марусю за колено, Галя запричитала, ты знаешь, как хорошо в Молдавии, и пустила слезу. Стасик ей сочувствовал. Кирилл ел. Инга думала над очередной гадостью. Маруся просто сходила с ума. Она поглядывала на меня, словно спрашивая, стоит или нет переводить этот бред в простой разбор, кто здесь реальный муфлон. Я сигналила ей, не нужно. Они пришли не в мою квартиру, не на мой день рожденья и не ко мне. У нас мексиканский ужин, я не вижу смысла свернуть его или что‑либо изменить. Стасик нес жуткую околесицу о работе с Ильей и не только. Кирилл уже устал, он откровенно юродствовал. Галя время от времени хватала бедную Марусю за колено, чтобы вставить в бредовую атмосферу предложение, не несущее никакой информационной нагрузки. Когда до Маруси дошло, что Галя просто впадает и выпадает, а ее ухваты ничего не значат, как и то, что она говорит, Маруся успокоилась. Инга тупо пила и странно свирепела. Вместе с Галей Инга объясняла Марусе и мне, как вредно курить. Они вот обе курить бросили, да жопы стали больше, зато какое душевное облегчение. Сладко затягиваясь сигаретой, я сказала, пошли вы нахер со своим здоровым образом жизни. Маруся добавила, что в этом такого. Инга ответила, курение это зло. Да ну, Маруся закурила, а мне нравится. Инга потухла. Очередной раз проснувшись, Галя обратилась к Стасику, ты отвезешь меня. Такого откровенного приглашения совокупиться никто из нас давно не слышал, но Стасик, не моргнув, ответил, поехали. Твою мать, подумала я, что он скажет Катеньке, а Катенька Вере. Дети, очнитесь, одернула я Стасика. Стасик был похож на потасканного енота, мне стало жаль его. Езжайте, прокричала им в спины. Они не успели закрыть за собой дверь, как Инга скомандовала, а ну тащи подарки, посмотрим. Я ответила, что распаковывать подарок Веры не буду. Еще как будешь, сказала Инга, тащи давай. Чтобы не морочить себе голову, я принесла на кухню подарок и положила его на стол. А теперь распаковывай, сверлила филин. Маруся мне сочувствовала.

В бумажном свертке лежала упаковка с тремя сортами чая. Все знают, что я люблю чай. Ничего, да, произнесла Инга, рассматривая чаи, а что еще. К чаю прилагалась килограммовая плитка черного шоколада, оформленная в виде бандероли, с печатью из сургуча. Все знают, что я люблю шоколад. Охуеть, отвалилась Инга. Я тоскливо рассматривала чай и шоколад. Инга, скажи, зачем мне килограмм шоколада. Ну, ответила она резко, тебе не угодишь. Нет, как его есть. Грызть, предположил Кирилл. Иначе никак, задумчиво сказала Маруся. Именно что, тоскливо пробормотала я. Инга, этот подарок не для меня, понимаешь. Не‑а, зевнула она, что тебе не нравится. Мне все не нравится. За весь вечер эти слова были единственными правдивыми словами. Мне все не нравится. Мне не нужен ее подарок. Она поступила пошло, вынудив Стасика приехать. Стасик похож на задроченного енота, прокомментировала Маруся. Совершенно верно, его и без того все рвут на части, и его жизнь в семье Веры превратилась в большой косяк. Он приезжает ко мне по ее просьбе, вдумайся, чтобы передать этот гребаный подарок, а зачем. Зачем, Инга, она могла бы просто написать, это лучше подарка и Стасика. Адресное послание было бы, адресное, не безликий подарок, который принес уставший енот. Написать письмо, послать sms, позвонить, вложить сюда открытку с двумя словами. Чтобы подарок действительно имел ко мне хоть какое‑нибудь отношение, а так никакого. Никакого. Я возмущенно жестикулировала. Инга живо меня слушала. Кроме того, он несет в себе негативную энергию. Какую энергию, перебила меня Инга. Негативную. Рита, а что по поводу негативной энергии говорит нам Православная Церковь. Она нам говорит, что негативная энергия существует, просто говорит другими словами. Да ну, издевалась Инга. Ты не понимаешь, мать, мне от этого подарка плохо, а не хорошо. Зачем мне подарок, если от него плохо, вот ответь. Я тебе так скажу, Инга зевнула и потянулась, ты Вере‑то мозг не компостируй. Она тебя поздравила, поступила нормально, а что тебе не нравится, это твои проблемы. Вера вообще ни в чем не виновата. Она ради тебя старалась, ясно. Нет, мать, не ясно. Я не понимаю, как можно так стараться, чтобы после этих стараний становилось хуже. Вера использовала Стасика, который теперь ебётся с Галей, очередной раз натянула его, очередной раз обманула себя, Инга, она просто хотела сохранить свое лицо. Она всегда, в любой ситуации хочет сохранить лицо, даже если это стоит ей потери головы в целом. Нет, Рита, в том, что случилось между тобой и Верой, виновата ты, а теперь просто ищешь, к чему бы придраться. Минуточку, сказала Маруся. Инга смотрела на нее с плохо скрываемой пролетарской неприязнью. Минуточку, Инга, какого хуя здесь происходит. Инга перестала моргать. Взгляд Кирилла завис в пространстве. Маруся внезапно сгруппировалась, словно готовилась к прыжку. Она нервничала, тщательно подбирала слова, чтобы не обидеть филина, а потом бросила. Я так понимаю, что если ты Рите друг, ты всегда на ее стороне. И класть на Веру. Рита говорит, что ей неприятен подарок, значит, он действительно неприятен. Другого мнения быть не может. Чья ты подруга, Веры или Риты. Да, но, подожди, попыталась отбиться Инга. А чего ждать, разошлась Маруся, если у тебя претензии к Рите, разбери их наедине, но какого хрена я должна слушать этот бред, тем более что вижу тебя первый раз. Я пришла поздравить Ритусю, выбирала ей подарок, рада ее видеть и рада, что мой подарок ей понравился. У человека день рожденья, Инга, при чем тут права Вера или не права. Пошла Вера нахер. Не нравится Рите эта бандероль, и конец разборок. Значит, Вера поступила плохо. Я смотрела на Марусю, вспоминала праздники, которые устраивал мне папа. Горы подарков, годы ожиданий. Вспоминала бабусю. Вспоминала день рожденья Влады в монастыре. Вспоминала дни рожденья тех, кто был мне близок. Все подарки. Все улыбки благодарности. Наши слова друг другу. Понимала, что самым дорогим, самым ценным для тех, кто не рядом, всегда оставались корявые буковки. Смешные письма. Короткие или длинные звонки. Всем нам, бывшим близким людям, было важно дотянуться в этот день друг до друга. Созвониться, списаться, успеть помириться, вручить подарок и наблюдать, как его открывают. Моя к тебе любовь. Делай с ней что хочешь. От меня к тебе. Любовь не прекращается. Смотрела на Марусю, теребила волосы на голове, думала, надо же. Думала о том, что не чувствую обиды. На моих глазах вместе с потрясающим свинством растворяется Инга. Она ничего не должна мне, а я ей. Смотрела на Марусю, говорила про себя, Господи, спасибо. Теребила волосы, молчала. Мне всего‑то и нужно было, всего‑то. Пережить свой день рожденья.

Чай и бандероль с шоколадом Кирилл получил от меня в качестве подарка на следующий день. Он очень обрадовался. Инга на следующий день пыталась выяснить, что произошло. В ответ на мои слова «наступил конец» решила попросить прощения. Услышав, что дело не в обиде, поэтому не в прощении долго не могла понять, в чем же тогда. Что такое точка невозвращения, Инга не знает, а объяснить ей это невозможно. Аленка жалела, что не смогла приехать. Стасик с Галей больше не появлялись. Марусе удалось убедить меня в том, что стыдиться мексиканского сериала незачем. Просто есть люди, которые умеют выйти безобразно и навсегда. А Вера сохранила лицо. В результате все получили ровно то, чего хотели. На долгую, долгую память. И это справедливо.

Date: 2015-09-17; view: 280; Нарушение авторских прав