Глава четвертая. В жизни, двух женщин расцвет и дряхление будто поменялись местами; прежние супруги стали женихом и невестой

В жизни, двух женщин расцвет и дряхление будто поменялись местами; прежние супруги стали женихом и невестой

Вам, конечно, хочется поскорее узнать, кто прислал письмо и что в нем было написано. Так вот, прислал его свояк Юя и его собрат по экзаменам – Дуань, который, сам терпя лишения и невзгоды, нашел возможность выразить Юю свое сочувствие. Он опасался, что родственник, находясь в плену заблуждений, попадет в беду, а когда поймет свою ошибку, раскаиваться будет поздно. Дуань надеялся, что его слова помогут Юю излечиться от недуга. Как раз в этот момент в Цзинь пришла весть о разгроме Ляо. Дуань понимал, что Юй, связанный с семьей крепкими узами, устремится домой к жене, подобно стреле, выпущенной из лука. Однако на родине его ждет новая разлука, которая приведет к еще более печальному исходу. Дуань советовал другу подать начальству бумагу, в которой заявить, что он внезапно заболел, а самому повременить год‑полтора, все спокойно обдумать и взвесить и принять наиболее подходящее решение. Так получилось, что государев приказ в «Столичном вестнике» был напечатан в тот день, когда Юй получил письмо от Дуаня.

Юй Цзычан внимательно прочел послание. Каждое слово в нем было мудрым, будто слово провидца. Сам Дуань отказался возвращаться домой и добровольно терпел лишения, на то были у него веские основания. И действительно, это принесло в будущем свои плоды. Как жаль, что он, Юй Цзычан, в свое время не послушался друга. Может быть, ему удалось бы избежать многих невзгод. Итак, он тут же сочинил бумагу и отправил начальству, но бумага пришла уже после приказа о его новом назначении, где говорилось, что Юй должен явить усердие и рвение, исполняя высочайший указ.

Юй Цзычану ничего не оставалось, как смириться. Он поселился в одном пограничном местечке и стал ждать прибытия дани, чтобы сразу же ехать в государство Цзинь. Надобно сказать, что приезд Юя очень обрадовал цзиньцев, потому что они ждали от него еще большей щедрости. Прежде Юй ведал только серебром, а сейчас еще и шелками. Значит, с него можно урвать вдвое больше. И приемщики дани лезли из кожи вон, устраивая для гостя пиры и делая подношения. С их уст не сходили льстивые восклицания, вроде «почтенный господин Юй» или «господин шилан». Только теперь все было по‑другому. Прежде Юй отвечал лишь за дань серебром и платить за угощения ему приходилось сравнительно немного. К тому же ему помогал тесть, а потому Юй расходовал средства весьма свободно. Сейчас он отвечал еще и за шелк, и, понятно, средств ему не хватало. А тесть между тем, увидев, что деньги, посланные зятю, назад не вернулись, решил, что траты эти бессмысленные, что же до сослуживцев Юя, то они, ссылаясь на бедность, отказались выкладывать деньги. Таким образом, Юй Цзычан, если бы даже, как говорится, умел превращать вещи в чистое золото, все равно не смог бы покрыть все расходы. Оставалось одно – последовать совету Дуаня. Будь что будет! Надо, как говорится, укрепить свой хребет, задубить кожу лица[309]. Однако цзиньцы поступили с ним по‑иному, нежели с Дуанем. На него обрушились испытания до того суровые, что даже вообразить трудно.

От Дуаня же цзиньцы в конце концов отступились, видя, что он способен выдержать любые невзгоды. Они давно поняли, что за его счет им не поживиться, и махнули на него рукой. Поэтому Дуань мог сейчас делать все, что ему заблагорассудится – гулять с друзьями в горах или любоваться окрестными видами. Особых лишений он не испытывал, наоборот, жил вольготно. Возможно, цзиньцы отпустили бы его домой, если бы он попросил, но он не спешил возвращаться. Неужели пустынный край, где он сейчас жил, стал для него «Персиковым источником», куда в свое время люди скрывались от Циньского двора?

Юй Цзычан, который, казалось, был больше не в силах страдать, почувствовал облегчение, как только последовал совету друга. А цзиньцы, видя, что вот уже два года Юй не получает из дома денег и, судя по всему, разорился, оставили его в покое.

Надобно сказать, что за годы жизни на чужбине Дуань и Юй очень сблизились. Они во всем помогали друг другу, деля горечи и печали. Как‑то раз Юй Цзычан сказал:

– Брат мой, во всех твоих поступках я вижу мудрость. В одном лишь ты неправ. Я имею в виду твой разговор с женой перед отъездом. Вряд ли в отношениях между супругами уместна такая холодность.

– Напротив, я проявил излишнюю чувствительность, что не к лицу мужчине. – Дуань рассмеялся. – Нет, мой друг, ты не так все понял. Это вовсе не холодность!

– Ты сказал ей, что она выйдет замуж вторично, из‑за чего, собственно, она и сожгла твое платье. При прощанье на лице твоем не было следов печали, одна суровость. Разве это не бессердечие? А ты еще толкуешь о какой‑то чувствительности!

– Ты простодушен и слишком любишь свою жену. Неудивительно, что все эти годы тебе пришлось мучиться. Но вот что тебе следует помнить. Молодая женщина не любит грустить, ибо привыкла к радостям жизни. Она спокойно относится к вдовству, лишь когда муж ее умирает и мечтать о нем бессмысленно. Если же обречь ее на вдовство при живом муже, она в конце концов умирает от тоски. Мы жили с женой душа в душу и расстались, увы, не по своей воле. И если бы в день расставанья я проявил излишнюю чувствительность, оставшись одна, она мечтала бы о прежних супружеских утехах. А ведь подобные воспоминания все равно что ядовитое зелье, способное отправить человека к Желтым источникам раньше положенного срока. И тогда, пусть даже я вернулся бы на родину, нам не довелось бы больше насладиться супружеским счастьем. Вот почему я был так суров при прощанье. Чтобы жена потом вспоминала об этом без радости и легче переносила разлуку. Древние говорили: «Сначала подведи человека к смертельной черте, а потом возроди к жизни». Именно так поступил и я. Неужели ты этого не понял? Ведь образованный человек!

– Может быть, ты и прав! – проговорил Юй. – Но учти, женщина подобна ивовому цвету и воде. Понять ее порой невозможно. Ты, видно, считаешь свою жену исключением. Но представь, что она могла послушать тебя и сделать то, чего сама никогда не сделала бы. Что тогда?

– Надо знать, кому советуешь. За годы нашей совместной жизни я убедился, что жена моя женщина вполне достойная и заслуживает доверия. Она чтит нормы поведения и никогда не позволит себе их нарушить. Вот почему я поступил именно так, а не иначе. Окажись на ее месте другая, вряд ли я сделал бы этот рискованный шаг.

– И все же перед отъездом тебе следовало быть с ней поласковее, как‑то утешить ее, даже если ты не надеялся вернуться живым. Зачем, к примеру, ты повесил на башне похоронную надпись? Неужели ты и в самом деле не надеешься вернуться к семье? Или хочешь, словно Дин Линвэй, вернуться домой журавлем?

– И эта надпись, и моя суровость с женой имеют один и тот же смысл. Надпись на башне говорит о вечной разлуке. А я и хотел, чтобы жена забыла о прежних радостях и жила спокойно, отринув пустые надежды на встречу, не считая дни до моего возвращения, не убивая себя печалью. Каждый супруг, очутившийся в нашем положении, должен последовать моему примеру. И не только супруг, но и любой человек, собравшийся в чужие края, дабы приобрести там имя и славу. Если уезжаешь на год, скажи, что уезжаешь на два. Если уезжаешь всего на месяц, вообще не говори, когда вернешься. Ведь дальняя дорога сопряжена с разными превратностями. Поэтому лучше приехать неожиданно, чем невольно нарушить обещание и тем самым заставить близких тревожиться. Любящий супруг должен поступать именно так. Тогда супружеская любовь сохранится до старости и печаль не оставит следа на лице жены. Мой друг, ты мне не веришь. Что же, тогда возвращайся домой. И когда посмотришь на наших жен и сравнишь их, сразу поймешь, кто из нас прав.

Слова Дуаня не рассеяли сомнений Юя.

– Твои рассуждения мудры, но жестоки. Окажись я на месте твоей супруги, возможно, я бы их понял, но следовать им, пожалуй, не смог бы.

Шли годы, летели дни, а друзья по‑прежнему томились на чужбине. Восемь раз сменились звезды на небе, столько же раз выпал иней на земле. При дворе Сунов уже дважды изменялся календарь государева правления, и у власти сейчас стоял государь Циньцзун[310]. Как раз в это время страна Цзинь пошла разбойным походом против государства Сунов и нанесла ему жестокое поражение на севере. Цзиньцы ворвались в сунскую столицу[311], захватили в плен государей Циньцзуна и Хуэйцзуна и увезли. Юй и Дуань, увидев своих владык в неволе, не могли сдержать слез. Во время церемонии, положенной при встрече государя и подчиненных, Хуэйцзун поинтересовался именами подданных. Оказалось, это те люди, которых он в свое время преследовал. Государя охватило чувство раскаяния. Если бы не указ о наборе государевых невест, несчастным вассалам не пришлось бы восемь долгих лет жить в разлуке со своими женами, как Пастух и Ткачиха, которых разделила Серебряная Река[312].

Рассказывают, что люди Цзинь еще задолго до пленения двух сунских владык обратили свои взоры на благородный нефрит, шелка и прекрасных дев. Словом, их гораздо больше интересовали богатства, чем события, происходившие на Срединной равнине. Они давно поняли, что с Юя и Дуаня ничего не возьмешь, но держали друзей у себя, как куриную кость, которую и съесть нельзя, и выбросить жалко. После победы отношение цзиньцев к жителям Сун изменилось. Они были убеждены, что в Сунской стране не осталось настоящих людей. Потому стоит лишь протянуть руку, и они завладеют всей Срединной равниной, прекрасной, словно узорная парча. А посему не лучше ли изменить политику и стать немного уступчивей? И вот цзиньский двор отпустил на родину сунских послов, в свое время прибывших в Цзинь с данью. Все равно проку от них никакого, нет за душой ни гроша. И цзиньцы решили показать свое великодушие.

Оба сунских владыки, находившиеся в цзиньском плену, повелели своим подданным возвращаться на родину, но те воспротивились.

– Наши государи повержены во прах и терпят унижения, а потому долг кансдого верноподданного за них умереть! – воскликнул один из друзей. – Вместе с вами, ваши величества, мы готовы пройти все испытания. Пусть мы и на чужбине, но свято чтим наш долг.

Государи раскаялись в прошлых своих поступках, просили забыть о причиненном зле и снова стали уговаривать друзей вернуться на родину. Наконец те согласились, простились с государями и тут же покинули Цзинь.

Юй Цзычан к этому времени поседел, хотя ему не было еще и тридцати. Показаться в таком виде жене он не посмел. Потому решил где‑то возле родных мест непременно купить краску, которую обычно изготовляют в столице, и вычернить волосы и бороду. Тогда он вернется домой молодым, как жених, и не заставит супругу лишний раз скорбеть о прошлом.

И вот они вместе с другом въехали в ворота поместья. Странно, навстречу «жениху» спешила не любимая жена, а супруга Дуаня. Она сказала, что после долгой разлуки жена Юя не осмелилась выйти и ждет мужа в опочивальне. Повидавшись с тестем, Юй Цзычан поспешил в супружеские покои и, проходя через среднюю залу, вдруг заметил странное возвышение с надписью, сделанной мелкой вязью: «Здесь покоится гроб женщины, жившей в эпоху Сун – урожденной Гуань, супруги сановника Юя». Юй Цзычан покрылся холодным потом. Он схватил тестя за рукав и спросил, что это значит. Старый Гуань, роняя слезы, объяснил:

– Дочь считала дни до твоего возвращения. Плакала, стенала и через короткое время слегла. Лекари в один голос сказали, что причина недуга – тоска и от этого у нее поражены все семь внутренних органов. А поправится она, лишь когда увидит супруга. Поначалу Вэйчжу еще надеялась на твое возвращение. Она ничего не ела и только пила воду и жидкий бульон. Как она надеялась увидеть тебя перед кончиной! И вдруг пришла весть о победе над Ляо, а потом – о твоем новом назначении. Бедняжка поняла, что ей тебя не дождаться. Плакала, горевала, совсем перестала есть, а потом... скончалась. С тех пор прошло три года. Перед смертью она завещала не класть ее в землю, а оставить в гробу до твоего возвращения[313]. Хотела встретиться с тобой напоследок, как встречаются живые после долгой разлуки. Я выполнил ее просьбу.

Юй Цзычана охватило отчаяние. Он бросился наземь возле гроба супруги и закричал, что не хочет больше жить. Тесть стал его утешать:

– Дорогой зять! Не убивайся так! Моя дочь в последнее время изменилась до неузнаваемости – высохла как щепка, лицо стало желтым, кожа на теле – черной, как у мертвеца. Смотреть страшно. Может, и лучше, что ты не видел ее такой, а то все равно убежал бы.

Юй Цзычану невольно пришли на память слова Дуаня, еще когда они были на чужбине: приедешь домой, увидишь наших жен, сравнишь и тогда поймешь. Да, и в этом друг его оказался прав. Только сравнивать уже не с кем. «Жена из‑за меня умерла, – с болью думал Юй, глядя на гроб. – У моего доброго Дуаня всегда есть чему поучиться. Как видно, за внешней холодностью может скрываться истинная любовь. В древности говорили: «Сначала подведи к смертельной черте, а потом возроди к жизни». Это сказано не о суровом моралисте, а о муже, умудренном опытом».

Что же до Жаоцуй, то она показалась еще краше. Грация и легкость Чжао Фэйянь – Летающей Ласточки – сменились пышностью форм Ян Гуйфэй. Мудрый совет, который муж некогда дал жене, несомненно принес свои плоды. Исполненный радости, Дуань вошел во внутренние покои.

– Была ли ты счастлива эти восемь лет? – спросил с улыбкой Дуань. – Вспоминала ли в минуты праздности того, кто в дальних краях?

Жаоцуй потупила взор и молчала.

– Наверно, ты все еще сердишься. Мне придется просить прощенья, иначе разговор у нас не получится. Но скажу тебе не хвалясь, вряд ли найдется в мире другой такой любящий муж, как я. И благодарности мне за это не надо.

– Благодарности? За что, объясните!

– Изволь! Восемь лет мы были в разлуке, а ты нисколько не изменилась: не то что не похудела, но даже пополнела немного. Лицо твое не покрылось морщинами, а стало еще нежнее. Вот за что ты должна низко мне поклониться. Твоя родственница ушла в мир иной, а ты жива и здорова. Благодаря кому, как ты думаешь? К тому же другой муж на моем месте, надолго разлученный с женой, состарился бы, а я, как видишь, почти не изменился, избавив тебя тем самым от огорченья. И, наконец, вот еще что. Некоторые расставались, надеясь на встречу, мы же разлучились навеки. Но в жизни все получилось наоборот. Мы встретились, а те, другие, нет. Это все оттого, что тебе в прошлом рожденье суждено было счастье в нынешнем, потому и достался тебе муж, обладающий искусством возвращения к жизни и способностью изменять силы «цянь» и «кунь»[314]. Значит, ты должна мне пять раз низко поклониться. Во время нашей разлуки по ночам тебе было тоскливо и одиноко. Ты спала в холодной постели. И все же это лучше, чем если бы постель твою кто‑то согрел. Глядя на песочные часы, ты досадовала, что время летит чересчур быстро, другим же казалось, что оно тянется слишком медленно. Когда ты смотрела на весенние цветы или цветущую иву, сердце твое наполнялось печалью. Но в этом и кроются добродетели, несущие человеку радость. В этом и заключается благо, необходимое для истинной любви... Впрочем, всего сразу не объяснишь.

Жена мало что поняла и решила, что все эти красивые слова – пустая болтовня, которая понадобилась мужу, чтобы оправдаться, выдать свой проступок за подвиг.

– Я вижу, ты мне не веришь, – продолжал муж. – Вспомни, восемь лет назад я послал тебе некий знак. Взгляни на него и все поймешь!

– Какой такой знак? – удивилась жена.

– В тот день, когда наш Юй получил новое назначение, я послал тебе письмо. Ты разве его не читала?

– Обычное письмо со словами о разлуке. Ты писал, чтобы я не надеялась на встречу. В общем, как и во время прощанья, хотел разрушить нашу любовь.

Дуань рассмеялся.

– Не надо корить меня и обвинять в жестокости! Помнишь, когда мы прощались, ты обронила фразу о том, что хотела бы походить на Мэн Цзяннюй и Су Хуэйнян. На Мэн Цзяннюй ты, пожалуй, походишь, а вот на Су Хуэйнян – нисколько. Ты, видно, не очень хорошо знаешь историю о парче и круговых письменах. Мое письмо как раз и есть послание с круговыми письменами. Его можно читать с любого конца. Читаешь с одного – послание о разлуке, читаешь с другого – счастливый знак. Ты сохранила мое послание? Прочти и сразу все поймешь!

Женщина, все еще сомневаясь в душе, достала послание мужа и стала читать, как велел супруг:

«Злые сомненья мой дух омрачили,

Гнев и досада и боль укоризны

Вскоре окончились – их сменили

Тучки и дождик, радости жизни.

Не нужно грустить‑сожалеть напрасно,

Что чувства любви давно пережиты,

Вещает о думах жены прекрасной

Стих‑перевертыш с парчи расшитой».

Прочтя послание, Жаоцуй долго молчала, потом вдруг поняла его истинный смысл, и лицо ее осветилось радостной улыбкой.

– Вы хотите сказать, что поступали так намеренно? Желали, чтобы я охладела к вам? Но почему вы не сказали об этом прямо, заставив меня страдать восемь долгих лет? Ведь только сегодня я испытала настоящую радость жизни!

– Открой я свои намерения тогда, не достиг бы цели. С тобой могло случиться то же самое, что с твоей родственницей. В свое время стих‑перевертыш послала мужу жена, а у нас получилось наоборот. Муж отправил жене круговое послание. Не правда ли, это несколько необычно?

Date: 2015-09-17; view: 261; Нарушение авторских прав