Меховая олимпиада и меховой музыкальный фестиваль

Наконец‑то воскресенье, утро.

Учительница‑девочка Люся собиралась в свой интернат.

Она еще раз проверила сумку: не взяла ли она с собой какую‑нибудь школьную тетрадку или, что еще хуже, дневник. Мало ли что. А вдруг там двойка есть. А интернатники случайно заметят. Нет, она не должна подрывать свой авторитет случайной неуспеваемостью. Пусть они думают, что она круглая пятерочница.

– Мама, я пошла!

Мама оторвалась от…

Мама оторвалась от…

Если сказать: «От телевизора» – это будет одна мама. «От книг и тетрадей» – другая. Ведь сегодня воскресенье. И от чего человек отрывается, такой он и есть.

Мама оторвалась от…

От чего же она оторвалась?

От коллекции марок? От микроскопа? А может, мама собирала настольную яхту?

Да нет. Она просто читала журнал. Она подняла голову и спросила:

– И надолго? И куда?

– На занятия в школу.

– Что за странная у тебя школа? – воскликнула мама. – В понедельник тебя туда не отправишь. А в воскресенье тебя как магнитом затягивает.

– Чем ты там занимаешься? – спросил отец, оторвавшись… от швейной машинки.

– Поведением и русским языком, – ответила Люся.

– Хорошо. Только приходи не поздно. В прошлый раз мы с мамой испереживались.

– Хорошо, папа.

– Или хотя бы звони! – И снова наклонил голову к столу. А потом он крикнул маме: – Все. Готова твоя машинка. Можешь шить сколько хочешь.

И машинка застрекотала на целый день: ж‑ж‑ж‑ж‑ж! тр‑тр‑тр!

По дороге от станции к поселку интернатники в этот раз не встречались. Встречались какие‑то потрепанные взрослые. Какие‑то неприкаянные типы. Наверно, друзья Темнотюра.

«Может, тут пивную палатку открыли? – подумала Люся. – Может, пивные ларьки стали выносить за черту города? Как вредное производство?»

Хорошо еще, что эти были в благодушном настроении. Нюхали цветы и улыбались.

И вот любимый поселок.

За воротами меховая мелкота неторопливо кипела. Самые активные даже прыгали на бетонный решетчатый забор навстречу Люсе и пробегали по нему несколько шагов.

Люся вошла в калитку, и на ней сразу повисли Сева Бобров, Иглосски, Бурундуковый Боря и Цоки‑Цоки.

Устин Летящий в Облаках и Биби‑Моки старательно улыбались в стороне, как Люся их учила. Они так сверкали зубами, будто к ним пришла врачебная зубосмотрительная комиссия. Все вместе пошли к интернату.

Дир встретил Люсю на пороге школы. Он вручил ей Главный Бумажный Получальник.

– Учительница Люся, зайдите ко мне после занятий. Я дам вам хендрики. В прошлый раз мы забыли в суматохе.

На его шляпе с украшениями были явные изменения. Там появились ягоды. То ли шляпная клумба постепенно давала урожай. То ли Меховой Механик украшал ее в соответствии с сезоном.

Так или иначе, Люся была рада ему, его шляпе и всем, всем, всем ученикам. Как ей хотелось, чтобы ее школьные друзья, ее бестолковый раздрызганный класс побывал здесь. Поучился бы у этих зверюшек дружелюбию и старательности.

«Обязательно приглашу сюда Киру Тарасову, – решила Люся. – Пусть свой «правдизм» преподает. Из ее правдизма такой сочинизм получится – лучше не надо».

– Хорошо, дир, я зайду. – Она обернулась к ученикам: – Прошу всех в класс.

Раздался рев начинальника.

Интернатники бросились в класс. И даже застряли в дверях. Некоторое время они колыхались такой живой шторой, а потом провалились внутрь.

И ни стука не было, ни грохота. Если бы Люсин класс так вот вывалился из дверей, одних ботинок бы разлетелось штук двадцать. А шум был бы такой, как будто экскаватор буксует.

Ученики стояли на своих партах на передних лапах, стараясь повернуть голову в сторону Люси.

– Блюм! – сказала Люся.

Они блюмкнулись и засветились от радости. Люся осмотрела класс:

– А где Мохнурка Великолепный?

– Я здесь! – послышался голос сверху. Из Плюмбум‑Чокиной дыры высунулась усатая мордочка.

– Почему ты там?

– Меня сюда Мехмех посадил. Он сказал, что от меня внизу слишком много шума.

Чем‑то Мохнурка напоминал страдательного Киселева. Тот тоже вечно шумел во всех местах, и его всегда куда‑то запихивали. В угол, в пустой класс, во двор подметать.

– К доске пойдет Цоки‑Цоки, – сказала Люся. – Она еще ни разу не отвечала.

Цоки‑Цоки вышла, глядя в пол, и тихо сказала:

– А у нас вчера комиссия была!

– Комиссия? – удивилась Люся.

– Да! Да! Да! Комиссия! – закричали интернатники. – Большая.

– Они на машине приехали. Две строгих тети и один добрый дядя.

– И что они делали? – спросила Люся.

– Можно я скажу? Можно я скажу? – закричал сверху Мохнурка. Он настолько высунулся, что висел уже только на задних лапах.

– Нет, нет! Пусть скажет Фьюалка.

Ласка поднялась из‑за стола и, как всегда, коротко и толково ответила:

– Они все осмотрели. А потом ушли к Мехмеху. И там разговаривали с ним и с дядей Костей. Мы не знаем, о чем они разговаривали.

– А я знаю! – кричал Мохнурка. – Я под домик подкопался и все слышал.

– Подслушивать нельзя! – строго сказала Люся. – Это плохо и неудобно.

– Очень плохо, очень неудобно! – согласился Мохнурка. – Потому что там земля мокрая. Но все‑таки можно.

– И о чем они говорили?

– Они спрашивали: кто открыл здесь звероферму? Этот интернат от цирка или от кино? Почему звери разговаривают? Может быть, это научная военная лаборатория? И все время говорили: «Дайте нам выписку из решения». И добавляли: «Надо устроить большую проверку».

– Это все очень интересно, – сказала Люся голосом любимого завуча Эмилии Игнатьевны. – И все же мы продолжим урок. Уважаемая Цоки‑Цоки, напишите такое предложение: «Маленькие звери не хотят большой проверки».

Цоки‑Цоки стала писать. Она прижимала уши, высовывала язык. Всячески старалась. Вот что у нее вышло:

Маленькие звери НЕ ХОТЯТ (ХОТЯТ) БОЛЬШОЙ ПРОВЕРКИ.

Люся спросила:

– Почему слова «маленькие звери» написаны маленькими буквами?

– Они же маленькие.

– А почему «не хотят (хотят)»?

– Потому что все‑таки немножко хотят. Интересно – что такое большая проверка?

– Хорошо. А теперь напиши такое предложение: «Котик, кот и котище построили домик, дом и домище».

Цоки нацарапала на доске слова «котик», «кот» и «КОТИЩЕ» разных размеров. Такие, как «домик», «дом» и «ДОМИЩЕ». По нарастающей.

– Так я и думала, – сказала Люся. – Дети… то есть звери… то есть дорогие интернатники, запомните одно грамматическое правило: «В русском языке все слова пишутся в одном размере».

Это правило она придумала на ходу.

Вошел дир и внес блюдо с кочерыжками. Интернатники помчались хватать их. Сверху ссыпался Мохнурка в черных очках и захрумкал капустой.

А Плюмбум‑Чоки не вылезал.

– Почему Плюмбум‑Чоки не берет кочерыжку? – спросила Люся. – Он что, заболел?

– Нет, – ответил дир. – Он ест только эвкалиптовые листья. И ничего другого.

– У нас в аптеках они бывают.

– Купите, пожалуйста, для нас, – попросил Меховой Механик. – Чтобы у нас был запас.

Бурундуковый Боря потянул Люсю за руку:

– Девочка Люся, девочка Люся, давайте устраивать игры на свежем кислороде.

– Давайте, – согласилась Люся. – Мы устроим большие спортивные соревнования.

Она вытолкала интернатников на участок:

– Внимание! Внимание! Прошу всех построиться. Сейчас у нас будет небольшая осенняя олимпиада. Мы узнаем, кто самый ловкий.

Люся приказала интернатникам строиться по росту. Это было очень сложно для них. Потому что они никак не понимали – кому стоять впереди, кому сзади.

– Ну и что, что ты выше! Зато я старше.

– А у меня в большой разлинованной Хвалюндии ни одной плохой получалки нет.

– При чем тут твои получалки? Главное – рост!

– А я вон какой большой стал. Смотри.

– Ты на кирпич залез. Это не считается.

Впервые Люся поняла, что они могут разговаривать и на каком‑то другом языке. Потому что у них иногда проскакивали отдельные трескучие слова и даже целые скрипучие предложения. В азарте, раньше такого не было.

– Я тебя сейчас как тресну палкой! Вот ты и узнаешь, кто выше, – говорил Иглосски Боброву.

– Девочка Люся! Девочка Люся! – кричал Мохнурка. – А уши считаются? Цоки‑Цоки вон какая маленькая, а уши у нее до неба!

Наконец Люся выполнила эту сложную работу. Впереди стояли рослые интернатники и интернатницы: Биби‑Моки, Устин Летящий в Облаках, Снежная Королева. В середине были Фьюалка, Кара‑Кусек и Сева Бобров. В конце скакала всякая мелкота: Мохнурка, Цоки‑Цоки, Иглосски и Бурундуковый Боря.

– Сначала мы будем прыгать в длину, – сказала Люся. – Вот здесь дорожка для разбега. А прыгать будем сюда. Это яма для прыжков. Только надо ее немного вскопать.

Интернатники смотрели на Люсю, как солдаты на генерала во время парада.

– Милый Устин, – попросила она. – Принесите лопату. Мы взрыхлим землю, чтобы малыши мягко шлепались.

– Зачем лопатка? – возразил Устин. – Мы сейчас лапами взрыхлим.

Интернатники бросились на яму, как на врага. И заработали лапами, так что песок во все стороны посыпался. Через минуту площадка для приземления была взрыхлена и просеяна, как хороший огород у мичуринцев‑юннатов.

– Прекрасно! – сказала Люся. – Начинаем прыжки. Первым прыгает самый маленький – Мохнурка Великолепный.

Но Мохнурки не было.

– Где Мохнурка? – спросила Люся.

– Он в яме, – ответил Иглосски. – Землю взрыхляет. Он еще не вылез.

И точно – из песка вынырнул на поверхность Мохнурка. И очумело посмотрел по сторонам.

– Он решил, что будут прыжки в глубину! – сказал Снежная Королева.

Все засмеялись. А Мохнурка вылез, сел на песок и вдруг заплакал.

– Ты чего?

– Я очки потерял!

Интернатники бросились к яме и стали ее рассматривать.

Очков не было.

– У тебя есть запасные? – спросила Люся.

– Нет! – рыдал Мохнурка. – Это совсем последние были.

Кара‑Кусек отозвал в сторону Снежную Королеву. И они стали шептаться.

– Мы знаем, что делать, – сказал тушканчик. – Нужно принести нюхоскоп.

– Пусть Биби‑Моки принесет! – добавил горностай.

Биби‑Моки, не торопясь, пошла за нюхоскопом. Все стояли, как почетный караул.

Вот Биби‑Моки вернулась. Установила штатив. Сначала направила трубу на Мохнурку, понюхала его, а потом на яму. И стала по яме водить.

– Здесь, – сказала она.

Мохнурка ринулся в то место, куда была направлена труба, и стал рыть землю. Секунда – и вылетели прекрасные черные очки.

Батюшки! Сейчас они плюхнутся на кирпичную дорожку! Разобьются!

Но тут неярко сверкнула молния, и Фьюалка приземлилась с другой стороны ямы с очками в лапе.

Биби‑Моки не спеша понесла штатив в ночевальню. А Люся сказала строго:

– Продолжаем занятия. Первым будет прыгать Иглосски.

Ёжик разбежался и прыгнул. Он приземлился совсем рядом с доской. Плюхнулся, накрывшись дребезжащими иголками. Люся вбила колышек в землю рядом с его рекордом.

Зверюшки переживали и радовались. И очень серьезно прыгали. Прыгнул Бурундуковый Боря, Сева Бобров и другие юные спортсмены. Немного они обошли ежика Иглосски. Но вот очередь дошла до Кара‑Кусека. Он разбегаться не стал. Взял и сиганул с места через все рекорды и колышки прямо к забору, огораживающему участок.

– Девочка Люся, а можно еще раз прыгнуть?

– Давай, скачи! – сказала Люся.

Кара‑Кусек как скакнет! Как перелетит через забор! И повис на соседской яблоне.

Долго снимали чемпиона с дерева.

Потом провели соревнования по бегу. Бегали на сто метров и обратно. Победил Устин Летящий в Облаках. По дороге он уронил свой пояс с пистолетом. Остановился, поднял его, вернулся, отдал Люсе и снова помчался. И все равно прибежал раньше всех.

Проводить соревнования при столь разносторонних способностях спортсменов было немыслимо трудно.

Еще бы! Кара‑Кусек скачет, как кузнечик. Предлагает прыгать через яблоню или на крышу. Сева Бобров зовет в воду. Давайте, мол, плавать и нырять. Мохнурка желает нырять в песок и хочет бегать стометровку под землей.

Иглосски предлагает проводить соревнования по нюханию. Закопать какую‑нибудь тухлянку около станции и отыскивать без нюхоскопа.

А Биби‑Моки уговаривает всех меряться силой: брать ворота, поднимать и перетаскивать в разные стороны.

Она подняла ворота и утащила их на тридцать метров. И грохнулась вместе с ними. Обратно ворота несли всем классом. И на место устанавливали.

Тут пошел дождь. Мокрый [2]и холодный. Олимпиада прекратилась. И радостные звери потащили Люсю в спальню.

Они уселись на кроватях и болтали ногами.

– Давайте играть в жмурки! – предложила Люся.

– А как это? – спросил Сева Бобров.

– Надо тому, кто водит, завязать глаза. И он всех остальных будет ловить. Давай мы начнем с тебя.

– Давайте, девочка‑учительница!

Завязывать глаза Севе было очень неудобно. Все повязки скатывались у него на затылок. Поэтому ему просто надели на голову Люсин школьный мешок для обуви. Все остальные интернатники рассыпались по комнате.

Люся повернула Севу вокруг оси:

Ходи, ходи по пятам,

Ходи здесь, ходи там.

Если налетишь на шкаф,

Значит, будешь ты не прав.

Люся подбежала к подоконнику и забралась на него с ногами. Интернатники кинулись врассыпную, как воробьи от кошки.

Сева уверенно прошел мимо кроватей и тумбочек. Подошел к окну и взял Люсю за руку. Будто ни в каком мешке и не сидел.

– Как ты меня так быстро отыскал?

– Я тебя унюхал.

– Мы же умеем чуять! – сказала белочка Цоки‑Цоки. – Нам же надо не только глаза завязывать. Надо еще нос!

– Надо затыкалки принести! – закричал известный окурочник Кара‑Кусек. – Там на помойке у забора их сколько хочешь. Ими бутылки затыкают.

– Не будем мы ничего на помойке собирать, – сказала Люся. – Давайте я буду водить. Я нюхать не умею.

Она сама засунулась в мешок. Покрутилась и начала поиски.

Люся двигалась по спальне, натыкалась на кровати. Вокруг была тишина. Будто интернатники растворились в воздухе. Они не топали ногами, не задевали вещи, не хихикали и не дышали.

Люся минут пять ходила от одной стены до другой. Но пространство просеивалось сквозь руки, а интернатников не было.

– Эй, – сказала завязанная Люся. – Есть кто?

Тихо. Никто не ответил.

– Я так не играю! – сказала Люся. – Вы куда‑то ушли.

Люся сняла повязку. Все меховые ученики были в комнате. Они просто расступались перед ней, как туман. Двигались ловко и бесшумно. Мохнурка сидел под кроватью.

– Чего же вы не отвечаете, что вы здесь? – спросила Люся.

– Мы ответим, а ты как прыгнешь! – сказал Мохнурка. – И поймаешь нас.

Люся осмотрелась:

– А где Кара‑Кусек?

– Вот он, – сказала Цоки‑Цоки. – Видите, на окне сидит.

Под потолком, на карнизе, прижался к стене тушканчик.

– Мне трудно с вами играть, – сказала Люся.

Малышня снова повисла на ней:

– Давайте что‑нибудь рисовать!

– Читать сказки!

– Давайте прыгать на потолок!

Люся задумалась.

– Давайте вот что сделаем. Давайте устроим танцы. У вас есть музыка?

– Ура! – завопили интернатники. – У нас есть музыка!

– А танцы, это что? Что это такое?

– Сейчас узнаете, – ответила Люся. – Сдвигайте кровати в одну сторону. Чтобы было место. И тащите сюда вашу музыку.

Меховые ребята быстро составили все кровати в угол. И тумбочки тоже.

Бурундуковый Боря подергал Люсю за юбку:

– Нашу музыку сюда тащить не надо. Она уже здесь.

– Где здесь?

– Здесь, здесь. Иглосски здесь, Цоки‑Цоки здесь, Устин здесь. Они – наша музыка. Только Плюмбум‑Чоки нет.

– Вот и тащите его сюда.

Мохнурка сразу повел в атаку нескольких интернатников: Фьюалку, Устина, Снежную Королеву и Севу Боброва. Они бесшумно скрылись. А через две минуты так же бесшумно появились. Только их все время разбрасывало в разные стороны или стягивало вместе. Потому что они несли Плюмбум‑Чоки в сиреневых трусищах. А он, тоже бесшумно, бушевал и сопротивлялся.

– Плюмбум‑Чоки, разве ты не хочешь к нам? – спросила Люся.

– Ккккк вамк кхочу! – проскрипел Чоки. – А они ксказали, кчто кбудут ккктанцы. Кккк ктанцам я кне кхочу.

Он, наверно, думал, что танцы – это какие‑то иностранцы: американцы, испанцы… в общем, танцы – жители Тании.

– Танцы – это когда парами кружатся под музыку! – объяснила Люся Плюмбуму.

– Значит, у нас будет кружильный праздник! – захлопала в ладоши Цоки‑Цоки. – Ура!

Она принесла из чулана барабан и села на стул. Другие оркестранты тоже принесли стулья и поставили перед собой стойки с нотами. А инструментов у них не было.

Все они были важные и напоминали оркестр из басни Крылова. Так и хотелось сказать:

Однажды белка, волк, ежонок

И Плюмбум, то есть медвежонок,

А также муравьед

Задумали сыграть квартет.

Биби‑Моки топнула ногой несколько раз, задавая ритм, Цоки‑Цоки застучала на барабане, а Устин взвыл, как будто он труба. И полилась непривычная, но очень трогающая музыка.

Иглосски выскочил вперед, стал приплясывать и греметь иголками. При этом Плюмбум‑Чоки как‑то странно скрипел и тикал. Но очень музыкально. А Биби‑Моки пела как саксофон.

Так весело получалось, что нельзя было устоять на месте. Люся и вся меховая братия задвигались, закачались.

Танец становился все веселее и быстрее. Все неожиданней. Кара‑Кусек от восторга стал прыгать с передних лап на задние. Мохнурка катался по комнате колесом. А Снежная Королева прыгал на стенку, прилипал там под потолком и отлетал обратно.

И все подвывали в такт музыке.

Дверь распахнулась. В комнату вплыла матушка Зюм‑Зюм с белым платочком, как будто ансамбль «Березка» приехал. И все еще больше завеселились.

Сева Бобров выскочил на середину комнаты и запел:

Сева, Сева, Сева, Сева.

Сева, Сева – молодец!

Он победоносно на всех посмотрел, застеснялся и убежал. Тогда вышел вперед Бурундуковый Боря и тоже запел:

Боря, Боря, Боря, Боря!

Боря, Боря – молодец!

В оркестре наступила пауза, и Боря ретировался.

Ёжик Иглосски выступил из оркестра и, клацая иголками, прошелся перед интернатниками, напевая:

И Иглосски, и Иглосски!

И Иглосски – молодец!

Не выдержал и хулиганистый Кара‑Кусек. Он стал прыгать вверх, переворачиваться в воздухе, прилипать ногами к потолку… При этом он выкрикивал:

А уж, а уж, а уж, а уж

Кара‑Кусек лучше всех!

На этих не совсем воспитательных словах в ночевальню вошел Мехмех:

– Милостивые интернатники! Вы так развеселились, что скоро дом сломаете. Пора обедать!

Интернатники притормозили. Радостно загалдели и посыпались бесшумно по лестнице вниз. Туда, на первый этаж, где была кухня и столовая.

– Девочка Люся, зайдите ко мне в кабинет, – попросил директор.

В кабинете у него был какой‑то здоровенный мужчина. Добродушный и на редкость спокойный.

– Здравствуйте, – сказала ему Люся.

– Здравствуйте, – слегка поклонился он.

– Это наш снабженец и рабочий кухни, – сказал дир. – Дядя Костя Сергеенко. А это учительница Люся.

Дядя Костя протянул руку. Она была как совковая лопата. На ней мог запросто танцевать Иглосски.

– Я хочу рассчитаться, – продолжал дир. – Вот ваши хендрики, дядя Костя. За половину месяца.

Он протянул дяде Косте два прозрачных полиэтиленовых пакета. В пакетах были какие‑то разноцветные корешки и самые яркие травки. А снаружи на каждом пакете был нарисован сочный красный крест.

– Распишитесь, дядя Костя.

Дядя Костя взял карандаш двумя пальцами, как берут швейную иглу, и что‑то вышил на разлинованном листе бумаги.

– А это ваши хендрики, девочка Люся.

Люсе тоже дали два пластмассовых пакета. И она тоже расписалась.

Дядя Костя вышел из кабинета. И было видно в окно, как он выкатывал с участка большую тележку на резиновом ходу.

– У него мать болеет, – сказал дир. – Ему очень нужны хендрики.

Дир помолчал, а потом сказал:

– Девочка Люся, нам срочно требуются эвкалиптовые листья, чтобы кормить Плюмбум‑Чоки.

– Да, я постараюсь их купить, – ответила Люся.

– И еще. Вы обещали с папой поговорить про комиссию. Они нас замучили. Все спрашивают: «Кто вас открыл?», «Где выписка из решения?», «Покажите места общего пользования», «По какой программе у вас идут занятия?». Мы им все рассказываем, а потом, когда они уезжают, мы им вслед включаем забыванты на всю мощь. Они отъедут на два километра и снова возвращаются. И спрашивают: «Кто вас открыл?», «Где выписка из решения?».

– Я не успела поговорить с папой, – сказала Люся. – Но теперь у вас есть телефон. Вы позвоните мне, а я все узнаю.

Еще Люся поговорила про свою любимую подругу Киру Тарасову. Что ее тоже можно привлечь к работе. Конечно, в тактичной форме. Она молодая, но очень обещающая обманистка. Ни одного слова не скажет, чтоб не приврать. Но никогда в этом не признается.

Дир отказался:

– Девочка Люся. У нас сейчас очень трудное положение. Мы не можем увеличивать связи с городом. Вы видели, что делается возле добродушей и забывантов?

– Уважаемый дир, я много раз слышала про добродуши и забыванты. Но я так и не знаю, что это такое.

– Это такие устройства для снятия раздраженности и злости. Они висят незаметно на деревьях вокруг поселка. Мы же не обычный интернат. И злые люди могут принести нам вред. Добродуши снимают агрессию с выходящего. А чтобы о нас поменьше рассказывали, вслед уходящим включаются забыванты.

– И на меня включается добродуш? – спросила Люся.

– На вас не включается. Вы без добродушей добрая. Поэтому вас и пригласили с нами сотрудничать. И очень многие люди добрые и веселые, как вы. Но все‑таки еще есть… всякие там… Темнотюры…

Он прошелся по комнате.

– Против них мы и ставим добродуши. Но вот что получается. К этим добродушам потянулись плохие люди. Они успокаиваются под добродушами. От них уходит злоба на окружающий мир и ненависть. Им становится легче дышать, а нам‑то не легче! Когда пойдете домой, девочка Люся, обратите внимание!

– Хорошо, – сказала Люся.

– Вот вам на всякий случай жахтрилевая обойма. В случае опасности достаньте одну косточку. И бросьте. Это сушеные жахты. На свету они мгновенно взрываются.

По дороге к станции Люся все время обращала внимание. Да, у некоторых деревьев кучками сидели на траве небритые личности. В основном мужчины.

Вид у них был не самый товарный. Иногда в городе таких людей милиционеры приводят на разгрузку вагонов или на подметание улиц. Народ коротко и весело называет их пятнадцатисуточниками.

Они поглядывали вверх, на вершины деревьев. Так курортники на пляже улыбаются солнцу.

Люся подумала:

«Плохо, что у нас есть такие люди. Наверное, в стране у Мохнурки таких людей нет. Интересно, а где находится эта страна?»

В электричке она занималась.

Не успела Люся решить задачку по арифметике, как электричка протарахтела положенные до Москвы километры.

По дороге с вокзала Люся зашла в большую новую стеклянную аптеку на своей улице.

Аптека перед закрытием была пуста и загадочна. Казалось, когда уйдут последние посетители и закроются двери, здесь станут танцевать старинные красивые медицинские привидения.

– У вас есть эвкалиптовые листья? – спросила Люся у женщины‑аптекаря за прилавком.

– Есть, – ответила женщина. – Развесные и в пачках.

Тут она заметила у Люси пакеты с красными крестами.

– Что это у тебя в руках? Неужели хендрики?

– Да, хендрики, – ответила Люся.

– И много тебе надо эвкалиптовых листьев?

– Много, – сказала девочка. – Чтобы целую неделю кормить эвкалиптового медведя.

– Хорошо, – сказала женщина. – Я тебе дам столько листьев, что ты сможешь кормить двух медведей в течение месяца. Только ты отдашь мне один хендрик.

– Я согласна, – сказала девочка‑учительница.

– Тогда приходи послезавтра в это же время, – предложила женщина‑аптекарь. – Я работаю во вторую смену. И пожалуйста, хендрик никому не отдавай. Хендрик – это очень редкое и дорогое лекарство.

Date: 2015-09-17; view: 299; Нарушение авторских прав