Уголек в ночном небе

Несмотря на всю срочность поручения и тупую боль в крестце, Тиамак не мог не остановиться, чтобы понаблюдать за происходящим на крутом склоне горы. Он провел большую часть своей жизни за чтением свитков и книг, но никогда ему не доводилось принимать участие в чем‑то похожем на описанные в этих книгах события. За исклю чением короткого пребывания в Анзис Пелиппе и ежемесячных набегов на рынок в Кванитупуле, он редко выходил в большой мир из своей хижины на баньяновом дереве. А за последний год Тиамак оказался вовлеченным в великое противостояние смертных и бессмертных. Он сражался плечом к плечу с принцессой и герцогом. Он встречался и разговаривал с одним из легендарных ситхи. Он видел возвращение величайшего рыцаря эпохи Джона. И вот теперь он стоял под облачным небом и наблюдал событие, словно сошедшее с пыльных страниц одного из фолиантов доктора Моргенса, – капитуляцию огромной армии после битвы не на жизнь, а на смерть в знаменитом Онестрийском проходе. Уж конечно, любой ученый, владеющий гусиным пером, отдал бы все на свете за возможность быть здесь в это время.

Теперь Тиамак уже сомневался, так ли уж страстно он желал снова увидеть свое баньяновое дерево.

Я таков, каким сделали меня Те, Кто Наблюдают И Творят, рассуждал он. Я не герой, как Камарис, Джошуа или даже бедняга Изгримнур. Нет, вместе с отцом Стренгъярдом и другими, подобными нам, я принадлежу к маленьким и слабым. Мы не хотим, чтобы глаза многих людей все время следили за нами, ожидая, что мы будем делать дальше.

Теперь, обдумывая все, что он видел и даже делал за этот год, Тиамак не был уверен, что отказался бы принимать в этом участие, если бы ему дали возможность выбирать.

Так все и будет, пока я смогу ускользать от Той, Что Ждет Всеобщего Возвращения. Я бы не отказался иметь семью. Хорошо было бы, чтобы жена и дети наполнили мой дом смехом, когда я состарюсь.

Но это означает, что ему придется искать невесту‑враннку. Хотя Тиамаку даже нравились высокие женщины сухих земель с рыбьей кожей, но вряд ли какая‑нибудь из них согласится жить в доме на дереве посреди болота и питаться крабовым супом.

Размышления Тиамака были прерваны голосом Джошуа. Вранн хотел было подойти к принцу, чтобы передать ему послание, но обнаружил, что дорогу преграждают высоченные солдаты. Казалось, они увлеченно следят за каким‑то интереснейшим зрелищем и вовсе не собираются расступаться, чтобы пропустить маленького смуглого человека.

– Я вижу, ты уже здесь, – сказал кому‑то принц.

Тиамак поднялся на цыпочки, пытаясь понять, в чем дело.

– А куда бы я мог деться, принц Джошуа?

Вареллан встал, приветствуя победителя. Младший брат Бенигариса, несмотря на шрамы и кровоподтеки на лице и перевязанную руку, выглядел до смешного не соответствующим своей роли полководца. У высокого худого мальчика было симпатичное бледное лицо, но глаза его были пусты. Вареллан выглядел смущенным и растерянным. Тиамак подумал, что он похож на дерево, выросшее без солнечного света.

Джошуа стоял напротив него. На принце все еще была рваная куртка и походные сапоги, как будто с момента окончания битвы прошло не два дня, а несколько минут. Он ни разу не покидал лагеря и успел справиться с таким количеством дел, что Тиамак не знал, удалось ли принцу урвать для сна хоть пару часов.

– Тебе нечего стыдиться, Вареллан, – твердо сказал Джошуа. – Твои люди сражались стойко, ты хорошо выполнил свой долг.

Вареллан упрямо покачал головой. В этот момент он выглядел как несправедливо обиженный ребенок.

– Я проиграл. Бенигариса не будет волновать, выполнил я свой долг или нет.

– Ты сделал всего одну ошибку, – сказал Джошуа. – И эта ошибка может оказаться благом для тебя – но не для твоего брата.

Медленно подошел Камарис и встал рядом с принцем. Глаза Вареллана расширились, как будто его дядя был каким‑то сверхъестественным существом; Тиамак, впрочем, был уверен, что так оно и есть.

– Я не могу радоваться своему поражению, принц Джошуа, – сдавленным голосом сказал Вареллан.

– Когда мы закончим здесь, ты узнаешь много такого, что может изменить твою точку зрения.

Вареллан поморщился:

– Разве я еще не достаточно выслушал? Ну хорошо, тогда давайте закончим. Вы уже взяли мое полковое знамя. Я бы предпочел отдать вам его на поле боя.

– Ты был ранен. – Джошуа разговаривал с ним как с сыном. – Ничего позорного нет в том, что тебя унесли с поля боя. Я хорошо знал твоего отца. Он мог бы гордиться тобой.

– Хотелось бы верить в это. – Вареллан, действуя несколько неуклюже из‑за раненой руки, вытащил из‑за пояса золотой жезл с головой зимородка на конце, и вздрогнул, опустившись на колено. – Принц Джошуа, я должен выполнить свой долг. Это полководческий жезл Дома Бенидривинов. За всех тех, кто находится под моим командованием, я признаю наше поражение. Мы ваши пленники.

– Нет. – Наблюдавшие эту сцену удивленно задвигались при этих словах принца. – Ты не можешь сдаваться мне.

Вареллан вскинул голову, пораженный и возмущенный:

– Что?

– Наббанайцы не капитулировали перед чужой армией. Ты был побежден законным наследником трона Бенидривинов. Несмотря на отцеубийство, совершенное твоим братом, – я знаю, что ты до сих пор не можешь поверить в это, – Дом Бенидривинов будет править Наббаном, даже когда Бенигариса бросят в темницу. – Джошуа отступил в сторону. – Сдавайся Камарису са‑Винитта, а не мне.

Камарис выглядел не менее удивленным, чем Вареллан. Обернувшись и бросив вопросительный взгляд на Джошуа, он после минутного колебания протянул длинную руку и мягко принял у юноши жезл.

– Встань, племянник, – сказал он. – Ничего, кроме чести, ты не принес нашему дому.

Лицо Вареллана отражало настоящую бурю эмоций.

– Как такое может быть? – спросил он. – Либо вы и Джошуа лжете и я отдал Онестрийский проход узурпатору, либо положил сотни храбрецов ради человека, который убил моего отца!

Камарис покачал головой.

– В ошибке по неведению нет никакой вины. – Слова падали тяжело, Камарис смотрел вдаль, мимо юноши, с которым говорил. – А когда зло совершается по собственному выбору, каким бы мелким ни казалось преступление, Господь скорбит. – Он взглянул на принца. Джошуа кивнул. Тогда старый рыцарь повернулся к солдатам и пленникам: – Я объявляю, что все, сражавшиеся с нами за Наббан, будут свободными людьми. – Он говорил достаточно громко, чтобы его было слышно из самых задних рядов. Он поднял жезл, и на мгновение показалось, что свет битвы снова озарил его лицо. – Дом Зимородка восстановит свою честь!

Раздался общий одобрительный рев. Даже разбитая армия Вареллана казалась удивленной и тронутой увиденным.

Тиамак атаковал ликующую толпу, расталкивая локтями солдат, и наконец добрался до Джошуа; принц что‑то быстро говорил сердитому и озадаченному Вареллану.

– Ваше высочество! – Вранн коснулся локтя принца, из‑за своего маленького роста чувствуя себя неловко в компании этих закованных в доспехи гигантов. Как это выносили маленький Бинабик и его родственники‑тролли – каждый меньше чем в две трети роста Тиамака?

Джошуа повернулся, чтобы посмотреть, кто заговорил с ним.

– Пожалуйста, подожди минутку, Тиамак. Вареллан, причины происходящего гораздо глубже, чем даже то, что сделал твой брат у Бычьей спины. Есть вещи, которые ты должен услышать. Это покажется тебе настолько странным, что ты не сразу сможешь поверить – но я здесь, чтобы сказать тебе: самое невероятное в эти дни может оказаться правдой.

Тиамак не собирался стоять и ждать, пока Джошуа расскажет Вареллану всю историю войны с Королем Бурь.

– Простите, ваше высочество. Я приехал, чтобы сказать, что ваша жена, леди Воршева, рожает.

– Что? – Теперь ему удалось привлечь внимание Джошуа. – С ней все в порядке? Что‑то идет не так?

– Ничего не могу сказать. Герцогиня Гутрун послала меня сюда вскоре после того, как все началось. Я скакал верхом всю дорогу от монастыря. Я не очень‑то гожусь для этого. – Тиамак боролся с искушением потереть свой ноющий крестец.

Джошуа беспомощно посмотрел на Вареллана, потом на Камариса.

Старый рыцарь улыбнулся, но, казалось, в этой улыбке застыла какая‑то боль.

– Иди, Джошуа, – сказал он. – Есть много вещей, о которых я могу поговорить с Варелланом и без тебя. – На мгновение лицо его исказилось, глаза затуманились. – Пусть Господь пошлет твоей жене благополучные роды.

– Спасибо, Камарис. – Джошуа был слишком взволнован, чтобы заметить горькую нотку в голосе старика. Он повернулся: – Тиамак. Прости мне мои плохие манеры. Хочешь ехать обратно вместе со мной?

Вранн помотал головой:

– Нет, спасибо, принц Джошуа. Я должен тут кое‑что сделать.

Например, прийти в себя после поездки сюда, подумал он.

Принц кивнул и поспешил прочь.

– Пойдем, – сказал Камарис, положив длинную руку на плечи Вареллана. – Нам нужно поговорить.

– Я не уверен, что хочу услышать то, что вы мне скажете, – ответил молодой человек. Он, казалось, только наполовину шутил.

– Я не один буду говорить, племянник, – сказал старый рыцарь и протер глаза рукавом. – Я многое хочу услышать от тебя о моем доме и моей семье. Пойдем.

Туман, опустившийся на Наглимунд, дышал промозглым холодом. Эолер много бы дал, чтобы очутиться у огня в большом зале Над Муллаха, далеко‑далеко от войны. Но сейчас война была совсем рядом – стоило только подняться на склон.

– Стоп! – скомандовал он. Эрнистирийцы сгрудились за его спиной. – Мы скоро двинемся. Помните, они из плоти и крови. Они тоже умирают.

– Но мы умрем быстрее, – тихо сказал один из солдат. У Эолера не хватило духу накричать на него.

– Это ожидание, – проворчал он Изорну. Риммер повернул к графу бледное лицо. – Они храбрые люди. Их портит ожидание и неизвестность.

– Все не так просто. – Изорн посмотрел на черневший в тумане отвесный силуэт крепости. – Их портит это место. И дьявольские создания, с которыми мы воюем.

Эолер сжал зубы.

– Чего ждут ситхи? Мы чувствовали бы себя по‑другому, если бы знали, что собираются делать наши союзники. Клянусь, они, похоже, дожидаются перемены ветра или появления каких‑нибудь особенных птиц. Такое впечатление, что мы воюем рядом с армией гадалок.

Изорн, несмотря на собственное напряжение, сочувственно посмотрел на Эолера. Граф ощутил его взгляд почти как упрек.

– Они лучше нас знают, как воевать со своими соплеменниками.

– Знаю, знаю, – Эолер хлопнул по эфесу меча, – но я много бы отдал за то…

Высокий чистый звук разнесся по вершине холма. Потом вступили еще два рога.

– Наконец‑то! – Граф Над Муллаха глубоко вздохнул и повернулся в седле: – Мы идем за ситхи, – крикнул он своим людям. – Не расходитесь. Стойте спинами друг к другу. И не теряйтесь в этой чертовой тьме!

Если Эолер и ожидал услышать ответный крик, он был разочарован. Они, как и прежде, следовали за ним, когда он послал коня вверх по склону. Он оглянулся назад и увидел, как идут по снегу его люди, мрачные и молчаливые, словно пленники. Граф снова пожалел, что привел их сюда.

А чего я ждал? Мы воюем со сверхъестественным врагом, и война идет даже не на нашей земле. Людям трудно понять, что они бьются за счастье Эрнистира, когда их дома и семьи остались так далеко. Даже мне иногда странно, хотя я и верю в это.

Туманы вихрились вокруг, пока они поднимались к темной стене Наглимунда. Он видел, как за проломом метались тусклые тени, хотя отчаянные крики норнов и птичьи боевые пески ситхи, подхваченные эхом, казалось, звучали со всех сторон. Внезапно огромная дыра в стене оказалась прямо перед ними, словно страшная разверстая пасть, готовая проглотить всех смертных.

Как только Эолер въехал внутрь, небо было растерзано вспышкой света и страшным грохотом. На мгновение показалось, что мир вывернулся наизнанку: туман стал черным, а очертания теней белыми. Его лошадь заржала, отчаянно мотая головой, и остановилась. Мгновением позже новая вспышка полоснула по глазам. Когда Эолер снова смог видеть, его перепуганная лошадь неслась обратно к пролому, прямо на его пошатывающихся солдат. Эолер в ужасе изо всех сил дернул поводья, но это не помогло. Испустив сдавленное проклятие, он вынул ноги из стремян и, вылетев из седла, упал в снег. Лошадь неслась вперед, разгоняя сгрудившихся солдат, несколько человек упали под копыта. Эолер лежал на земле, пытаясь отдышаться. Потом чьи‑то грубые руки схватили его за плечи и поставили на ноги. Два эрнистнрийца смотрели на него расширенными от ужаса глазами.

– Этот… этот свет… – заикался один из них.

– Моя лошадь взбесилась, – крикнул граф, перекрывая грохот. Он отряхнул снег с одежды и шагнул вперед. За его спиной лежали люди. Лошадь Изорна не понесла, и молодой риммер исчез в тумане где‑то впереди.

Внутренний двор Наглимунда выглядел как кошмарная кузница. Туман висел над землей как дым, пламя время от времени вырывалось из окон и занавесками повисало на каменных стенах. Ситхи и защищающиеся норны были совсем рядом. Их увеличенные огнем и дымом тени напоминали изображения сражающихся богов. На мгновение Эолеру показалось, что он вполне разделяет чувства Мегвин. Ему хотелось упасть лицом вниз и не подниматься, пока бессмертные не уйдут.

Из тумана возник всадник.

– Они зажаты перед замком, – задыхаясь, закричал Изорн. Челюсть его была в крови. – Там великаны.

– О боги, – обреченно сказал Эолер. Он крикнул своим людям, чтобы они следовали за ним, и побежал вдогонку за Изорном. При каждом шаге сапоги его проваливались в снег, так что графу казалось, что он взбирается на гору. Эолер знал, что его кольчуга чересчур тяжела, чтобы он мог позволить себе бежать слишком долго. Он уже был ранен несколько раз и с трудом дышал.

Схватка перед замком представляла собой хаос тумана, клинков и невидимых врагов, среди которого быстро исчезли люди Эолера. Изорн остановился, чтобы поднять упавшее копье, и поскакал навстречу окровавленному гиганту, который размахивал дубинкой, держа на расстоянии полдюжины ситхи. Эолер почувствовал движение рядом с собой, и, повернувшись, обнаружил темноглазого норна, несущегося на него с серым топором наперевес. Граф успел обменяться несколькими ударами со своим противником, потом поскользнулся и упал на одно колено. Прежде чем его враг успел воспользоваться неожиданным преимуществом, Эолер зачерпнул пригоршню снега и швырнул ее в лицо норну. Не посмотрев, попал снаряд в цель или нет, Эолер бросился вперед, выставив клинок, и вонзил его в лодыжку противника. Металл коснулся кости, раздался хруст, и норн упал на эрнистирийца.

Следующие несколько мгновений прошли, казалось, в полной тишине. Звуки битвы куда‑то пропали, как будто он странным образом переместился в какой‑то другой, безмолвный мир в локоть шириной и несколько дюймов глубиной, мир, в котором не было ничего, кроме его собственной паники, слабеющего дыхания и костлявых пальцев, сжимающих горло. Белое лицо нависало над ним, страшно оскалившись, как южная карнавальная маска. Глаза существа казались плоскими черными стекляшками, дыхание его пахло ледяной сыростью замерзшей земли.

На поясе графа был кинжал, но он боялся дать норну даже секунду преимущества на то время, пока будет доставать его. Несмотря на то, что Эолер был выше и шире своего противника, он чувствовал, что его руки слабеют. Норн все сильнее сдавливал его шею, перекрывая дыхание. У графа не было выбора.

Он ослабил свою хватку на запястьях противника и схватился за ножны. Пальцы на его горле сжались, в ушах засвистело, темнота заволокла мир. Эолер ткнул ножом в бок врага. Когда давление на горло ослабло, он обхватил умирающего норна крепко, как любовник, чтобы уберечься от оружия врага. Наконец тело в его объятиях перестало сопротивляться. Граф толкнул, и норн, скатившись с него, упал в снег.

Лежа и пытаясь отдышаться, Эолер увидел краем глаза черноволосую голову Курои. Ситхи, казалось, решал, будет граф жить или нет. Потом, так и не сказав ни слова, он исчез из поля зрения Эолера.

Граф заставил себя сесть. Его одежда была пропитана быстро остывающей кровью норна. Он посмотрел на труп врага, петом вгляделся, застыв в самом центре хаоса. Что‑то' в чертах лица его противника и в тонкой фигуре было… не так.

Это была женщина. Он дрался с женщиной‑норном.

Кашляя, обжигая горло каждым вдохом, Эолер попытался встать. Ему нечего было стыдиться – она чуть не убила его, – и все‑таки он не мог побороть стыд.

Что за мир?..

Как только тишина отступила, на него снова обрушилось пение ситхи и Детей Облаков в сочетании с более земными яростными воплями и криками боли, наполнявшими воздух запутанной, пугающей музыкой.

Эолер был ранен несколько раз и чувствовал себя тяжелым, как камень. Солнце, за весь день ни разу не показавшееся из‑за туч, казалось, переместилось к западу, но граф не знал, закат или пляшущие огни окрашивали туман красными отблесками. Большинство защитников внутреннего замка Наглимунда погибло: осталась только последняя группа норнов и самых мощных великанов, отступивших к узкому коридору перед высокими воротами крепости. Они, казалось, твердо решили удержать это место. Грязная земля перед ними была завалена мертвыми телами и пропитана кровью.

Когда битва стихла, граф приказал своим эрнистирийцам отступать. Дюжина оставшихся на ногах солдат с потускневшими глазами, чуть не падавших от усталости, решительно заявили, что не уйдут до конца битвы. Эолер чувствовал горячую любовь к ним, даже сердито выругав вслух за глупость. Он сказал им, что теперь это дело ситхи: здесь требовалось хорошее оружие и быстрая реакция, а смертные не могли предложить ничего, кроме измученных тел и храбрых сердец. Эолер еще раз велел своим людям отступать, отослав их в относительно безопасный лагерь за стенами Наглимунда. Он уже не надеялся, что кто‑нибудь выйдет живым из этого кошмара.

Сам граф остался, чтобы найти Изорна, не ответившего на призыв боевого рога. Он побрел по полю боя, мимо не замечавших его воинов ситхи, которые пытались выгнать великана из‑под защищавшей его галереи. Умирающий гигант продолжал наносить страшные удары. Ситхи, казалось, отчаянно торопились, но Эолер не мог понять почему. Почти все защитники были мертвы; несколько оставшихся сражались у ворот в замок. Кто‑то, очевидно, оставался внутри, но он явно не собирался впустить в ворота последних обреченных защитников. В конце концов, решил Эолер, ситхи могут просто перестрелять норнов. У народа Джирики еще оставались стрелы, а некоторые норны уже потеряли свои щиты. Из волосатой шкуры зашедшего за колонны великана торчал десяток оперенных стрел.

Там, где проходил Эолер, тела смертных и бессмертных лежали вперемешку, как будто боги сбросили их с небес. Граф увидел множество знакомых мертвых лиц. Среди погибших были молодые эрнистирийцы, с которыми он еще вчера сидел у костра, и ситхи, чьи золотые глаза смотрели в никуда.

Наконец в дальнем углу крепости он нашел Изорна. Молодой риммер лежал на земле, руки его были неестественно вывернуты, шлем валялся рядом, лошадь убежала.

Бриниох небесный! – Эолер провел много часов на морозном воздухе, но, увидев тело друга, почувствовал небывалый леденящий холод. На затылке Изорна напеклась кровь. О боги, как я скажу его отцу?!

Он бросился вперед и схватил Изорна за плечи, чтобы перевернуть. Лицо молодого риммера было маской размокшей земли и быстро тающего снега. Когда Эолер осторожно стер грязь, Изорн застонал.

– Ты жив?!

Риммер открыл глаза:

– Эолер?

– Да, это я. Что случилось? Ты тяжело ранен?

Изорн, хрипя, вдохнул морозный воздух.

– Спаситель храни меня, я не знаю – но такое ощущение, что голова раскололась. – Он поднес дрожащую руку к затылку, потом посмотрел на окровавленные пальцы. – Один из гюнов стукнул меня – огромная волосатая тварь. – Он откинулся и закрыл глаза, снова напугав Эолера, но быстро открыл их. – Где Мегвин?

– Мегвин? – Эолер взял молодого человека за руку. – Она в лагере. А ты в Наглимунде, и ты ранен. Я пойду найду кого‑нибудь, кто поможет мне унести тебя.

– Нет. – Несмотря на рану, Изорн, видимо, очень тревожился. – Она была здесь. Я следил за ней, когда‑когда великан стукнул меня. Ему не удалось…

– Мегвин… здесь? – На мгновение Эолеру показалось, что северянин вдруг начал говорить на другом языке. – Что ты имеешь в виду?

– То, что сказал. Я видел, как она шла прямо через двор. Она хотела обогнуть крепость. Я подумал, что это мне померещилось в тумане, но помнил, что она стала… странной. Я пошел за ней и увидел ее вон… там… – Он поморщился от боли, указывая в противоположный угол крепости. – Я шел за ней, когда эта тварь схватила меня сзади. Я ничего не успел понять… и оказался здесь. Не знаю, почему он не прикончил меня. – Несмотря на холод, бусинки пота выступили на его бледном лице. – Может быть, кто‑то из ситхи подоспел.

Эолер встал:

– Я приведу помощь. Постарайся не двигаться, если это будет возможно.

Изорн попытался улыбнуться:

– Да? А я‑то собирался прогуляться по здешним садам этой ночью.

Граф накинул свой плащ на раненого друга и поспешил назад к воротам крепости, стараясь не попасться под руку осаждавшим главные ворота. Он нашел своих эрнистирийцев сгрудившимися у пролома во внешней стене, подобно испугавшимся грома овцам, и позвал четверых поздоровее, чтобы отнесли Изорна в лагерь. Отправив их, Эолер начал искать Мегвин; ему пришлось призвать на помощь всю свою выдержку, чтобы не убедиться сначала, что его друг в безопасности.

Ему не пришлось долго искать ее. Она лежала, свернувшись калачиком, за крепостью. Он не нашел никаких следов насилия на теле, но, прикоснувшись к ее руке, ощутил смертельный холод. Если она и дышала, он не смог услышать дыхания. Некоторое время спустя, когда он снова стал понимать, что происходит, он шел, пошатываясь, с безвольным телом Мегвин на руках, пробираясь в лагерь. Впоследствии он не мог вспомнить, как добрался туда.

– Кира'ату говорит, что она жива, но очень близка к смерти, – сказал Джирики. – Прими мою скорбь, граф Эолер.

Когда граф оторвал взгляд от бледного обмякшего лица Мегвин, целительница поднялась с койки и тихо вышла из шатра, пройдя, мимо Джирики. Эолер хотел было остановить ее, но знал, что в помощи целительницы нуждались многие другие, и его люди тоже. Ясно было, что она немногое может сделать для Мегвин, хотя Эолер не мог бы сказать точно, что уже сделала эта ситхи с серебряными волосами. Он был слишком занят, молясь, чтобы Мегвин осталась жива, и сжимая холодную руку молодой женщины, как бы стремясь перелить в нее хотя бы часть своего лихорадочного тепла, чтобы следить за действиями целительницы.

На лице Джирики была кровь.

– Ты ранен, – заметил Эолер.

– Царапина, не больше. – Джирики сделал быстрое движение рукой. – Твои люди храбро сражались.

Эолер повернулся, чтобы говорить с ситхи, не рискуя свернуть себе шею, но продолжал сжимать пальцы Мегвин.

– Замок пал?

Джирики немного помедлил с ответом. Несмотря на всю глубину своего горя, Эолер почувствовал неожиданный страх.

– Мы не знаем, – сказал наконец ситхи.

– Что ты хочешь сказать?

Джирики и его народ всегда отличались от Эолера и других смертных удивительным спокойствием, никогда не оставлявшим их. Но сейчас было видно, что ситхи взволнован.

– Они закрыли крепость, оставив Красную Руку внутри. Они спели Великое Слово Перемены, и теперь туда нельзя войти.

– Нельзя войти? Но как такое может быть? – Эолер представил себе вход, забаррикадированный огромными камнями. – Не открыть ворота?

Ситхи по‑птичьи покачал головой.

– Ворота на месте, но крепости за ними нет. – Он нахмурился. – Нет, это не совсем так. Вы можете подумать, что мы сумасшедшие, поскольку замок по‑прежнему стоит на своем месте. – Ситхи криво улыбнулся. – Не знаю, смогу ли объяснить вам, граф. Ни в одном языке смертных нет подходящих слов. – Он помолчал.

Эолеру непривычно было видеть ситхи таким печальным, таким… человечным.

– Они не могут выйти, но и мы не можем войти, и этого достаточно.

– Но вы же разрушали стены! Вы же можете как‑нибудь проломить стену внутреннего замка.

– Да, мы разрушали стены. Но если бы у хикедайя раньше было время, чтобы сделать то, что сделано сейчас, стены и сегодня стояли бы на своем месте. Только какая‑то сверхважная задача могла удержать их от произнесения Слова Перемены до того, как мы начали осаду. Теперь, даже если мы разберем крепость по камешку и каждый камень увезем за сотню лиг отсюда, то все равно не сможем добраться до них. Но и они навсегда останутся там.

Эолер с усталым удивлением покачал головой:

– Я не понимаю, Джирики. Если они не могут выйти оттуда, но остальная часть Наглимунда наша, тогда ведь не о чем беспокоиться, правда?

Он уже достиг предела, пытаясь разобраться в туманных объяснениях мирных. Он хотел только, чтобы его оставили в покое, наедине с умирающей дочерью Лута.

– Я хотел бы, чтобы это было так. Но, какая бы цель ни привела их сюда, она по‑прежнему неизвестна нам – и скорее всего, оставаясь вблизи от А‑Джиней'Асу'е, они по‑прежнему смогут делать то, ради чего пришли сюда.

– Так все это сражение было напрасно? – Эолер отпустил руку Мегвин и встал. Ярость разгоралась в нем. – Напрасно? Погибло более шестидесяти храбрых эрнистирийцев, не говоря уже о твоих людях – а Мегвин… – Он беспомощно махнул рукой. – Напрасно… – Пошатываясь, он сделал несколько шагов, подняв руку, как будто хотел ударить молчаливого бессмертного. Джирики отреагировал так быстро, что Эолер не успел даже заметить движения ситхи, когда его запястья уже мягко сжимали золотые руки. Даже в своей ярости он изумился скрытой силе Джирики.

– Твоя печаль понятна, так же как и моя, Эолер. Но это было не напрасно. Возможно, мы помешали хикедайя достичь чего‑то, о чем пока сами не догадываемся. Конечно, теперь мы настороже и будем следить за Детьми Облаков. Мы оставим здесь некоторых из наших мудрейших и старейших певцов.

Эолер почувствовал, что его гнев сменился ощущением безнадежности, Он тяжело сел, и Джирики отпустил руки графа.

– Оставите здесь? – спросил угрюмо эрнистириец. – А куда вы поедете? Домой? – Часть его надеялась, что это так и есть, что ситхи вместе со своей магией вернутся в тайное жилище. Когда‑то Эолер сомневался, существуют ли бессмертные до сих пор. Теперь он жил и сражался среди них, и это принесло ему больше боли, чем он когда‑либо считал возможным.

– Не к себе домой. Видишь? – Джирики поднял полог шатра. Ночное небо теперь было свободным от туч. Над кострами висели ожерелья звезд. – Вон там. Над тем, что мы зовем Ночное Сердце – яркой звездой над углом внешней стены Наглимунда.

Заинтригованный и сердитый, Эолер искоса взглянул на небо. Над звездой, высоко на траурном небосводе виднелась другая точка света, красная, как затухающий уголек.

– Вот это? – спросил он.

Джирики взглянул.

– Да. Это предзнаменование величайшей силы и значительности. Смертные называют ее Звезда завоевателя.

Это название было беспокояще знакомым, но в своей печали и опустошенности граф не мог вспомнить точно.

– Я вижу ее. И что это значит?

Джирики повернулся. Взгляд его был холодным и отстраненным.

– Это значит, что зидайя должны вернуться в Асу'а.

Некоторое время Эолер не мог понять смысла слов бессмертного.

– Вы идете в Хейхолт? – проговорил он наконец. – Сражаться с Элиасом?

– Время пришло.

Граф повернулся к Мегвин. Ее губы были обескровлены, тонкая белая полоска виднелась между веками.

– Тогда вы пойдете без меня и моих людей. С меня хватит убийств. Я заберу с собой Мегвин, чтобы она могла умереть в Эрнистире. Отвезу ее домой.

Джирики поднял длиннопалую руку, как будто хотел протянуть ее своему смертному союзнику. Вместо этого он повернулся и снова приподнял полог шатра. Эолер ожидал какого‑нибудь драматического жеста, но ситхи сказал только:

– Ты должен делать то, что считаешь нужным, Эолер. Ты уже много сделал.

Он выскользнул наружу – темная тень под звездным небом, и полог шатра упал.

Эолер придвинулся к постели Мегвин, мысли его были полны отчаяния и тревоги. Он не хотел больше думать. Он прижался щекой к ее безжизненной руке, и сон охватил его.

– Как ты, старый друг?

Изгримнур застонал и открыл глаза. Голова болела, в висках стучало, но все это было ничто по сравнению с болью в спине.

– Мертв. Ты меня почему не хоронишь?

– Ты еще всех нас переживешь.

– Если при этом я буду чувствовать себя примерно так же, то ничего хорошего в этом не вижу. – Изгримнур попробовал сесть. – Что мы тут делаем? Стренгъярд сказал мне, что Вареллан сдался?

– Да. А у меня были дела здесь, в монастыре.

Герцог подозрительно посмотрел на Джошуа:

– Чего ты улыбаешься? Это на тебя не похоже.

Принц довольно засмеялся:

– Я стал отцом, Изгримнур!

– Воршева родила? – Изгримнур вытащил из‑под одеяла волосатую лапу и схватил Джошуа за руку. – Отлично, парень, отлично! Мальчик или девочка?

Джошуа сел на кровать, чтобы не заставлять Изгримнура тянуться так далеко.

– Оба.

– Оба? – Изгримнур снова подозрительно посмотрел на принца, – Что за ерунда?.. – Наконец он понял: – Двойня?

– Двойня! – Джошуа, казалось, готов был засмеяться от радости. – Они чудесные, Изгримнур, – толстые и здоровые! Воршева была права, женщины‑тритинги очень сильные. Она почти не кричала, как будто они всегда рожают двойнями.

– Хвала Эйдону, – сказал риммер и сотворил знак древа. – Дети и мать хорошо себя чувствуют? Хвала Эйдону. – Он резко вытер глаза. – А ты, Джошуа, ты только посмотри на себя! Ты же только что не танцуешь! Кто бы мог подумать, что отцовство так преобразит тебя!

Принц по‑прежнему улыбался, но стал более серьезным:

– Теперь у меня есть ради чего жить, Изгримнур. Я не понимал, что это такое – счастье. Они должны жить в добром мире. Тебе надо увидеть их. Они замечательные.

– Я пойду взгляну на них. – Изгримнур начал борьбу со своими одеялами.

– Ни в коем случае! – Джошуа был в ужасе. – Ты не встанешь с кровати! Твои ребра…

– Мои ребра на своем месте. Их только чуть‑чуть придавила упавшая лошадь. Бывало и хуже. Больше всего досталось голове, а это, в конце концов, только кости.

Джошуа обхватил широкие плечи Изгримнура. На мгновение показалось, что он действительно собирается уложить герцога обратно в кровать, потом принц неохотно отпустил его.

– Ты поглупел, – сказал он. – Дети никуда не денутся.

– Так или иначе, я должен двигаться. – Борясь с болью, Изгримнур спустил ноги на холодный каменный пол. – Я‑то видел, что случилось с моим отцом Изборном. Когда его сбросила лошадь, он оставался в постели целую зиму и после этого уже не смог ходить.

– О Боже, что он… что он делает? – Отец Стренгьярд появился в дверях и с глубокой печалью смотрел на герцога.

– Он собирается пойти посмотреть на детей, – сказал Джошуа смиренно.

– Но… но…

– Черт возьми, Стренгъярд, ты пищишь, как цыпленок, – зарычал герцог. – Сделай лучше что‑нибудь полезное. Дай мне сесть. Я не настолько глуп, чтобы прямо сейчас отправиться корчить рожи наследникам Джошуа.

Успокоенный священник быстро вышел.

– А теперь подойди и помоги мне, Джошуа. Жаль, что у нас нету этих наббанайских приспособлений, которые поднимают вооруженных людей на лошадь.

Принц подошел к кровати. Изгримнур ухватился за его ремень, подтянулся и встал, после чего некоторое время не двигался, тяжело дыша.

– Все в порядке? – тревожно спросил Джошуа.

– Нет. Я дьявольски плохо себя чувствую. Но я на ногах, а это уже хорошо. – Он, казалось, не очень‑то хотел двигаться дальше. – Это далеко?

– Коротким путем вниз через зал. – Джошуа подставил плечо. – Мы пойдем медленно.

Они осторожно вышли в длинную холодную галерею. Сделав не больше десятка шагов, Изгримнур остановился передохнуть.

– Боюсь, что я не смогу сидеть на лошади несколько дней, – извиняющимся тоном проговорил он.

– Несколько дней? – Джошуа засмеялся. – Ты хотя и храбрый, но очень глупый человек. Я не позволю тебе садиться в седло по меньшей мере месяц.

– Я не хочу остаться за бортом!

– Никто и не собирается оставлять тебя за бортом, Изгримнур. Я буду нуждаться в тебе больше, чем когда‑либо, можешь ты сражаться или нет. Вот моя жена, например, тоже не будет скакать на лошади. Мы найдем какой‑нибудь способ доставить тебя в Наббан и туда, куда мы двинемся потом.

– Ехать вместе с женщинами и детьми? – Отвращение в его голосе граничило с ужасом.

– Только пока ты болен, – сказал Джошуа. – Но не лги мне, Изгримнур. Не говори, что ты уже совсем здоров, если будешь еще плохо себя чувствовать. Когда ты мне понадобишься, твои раны должны уже зажить. Вообще‑то меня нужно повесить за то, что я разрешил тебе встать.

Герцог смягчился:

– Свежеиспеченный папаша никому не может отказать в просьбе. Слыхал об этом? Старый риммерский обычай.

– Конечно, – сказал Джошуа.

– И кроме того, даже с разбитыми ребрами я могу поколотить тебя в лучший день твоей жизни.

– Тогда пошли, старый боевой скакун, – вздохнул принц Джошуа. – Ты можешь сделать это, когда я доведу тебя до ближайшей скамейки.

Герцогиня Гутрун оставила свой пост у постели Воршевы, чтобы задать Изгримнуру свирепую трепку за то, что он вылез из кровати. Она целыми днями разрывалась между двумя комнатами и теперь была на пределе. Герцог не спорил с ней, но с видом послушного ребенка рухнул на скамью, которую притащил Стренгъярд. Воршева прислонилась к груде одеял, держа в обеих руках по младенцу. Как и Гутрун, она была бледной и усталой, но это не умаляло гордого спокойствия, исходившего от нее, как приглушенный свет фонаря. Дети были запеленуты, так что наружу торчали только их черноволосые головки. Адиту сидела на корточках у правого плеча Воршевы, глядя на ближайшего к ней ребенка с восхищенным интересом.

Отдышавшись, Изгримнур наклонился вперед, украдкой взглянув на женщину‑ситхи. Взгляд ее был странно голодным, и на мгновение Изгримнур вспомнил старые сказки о том, что ситхи воруют смертных детей. Он быстро отогнал эту неприятную мысль.

– Неплохо выглядят, – сказал он. – Который кто?

– Мальчик у меня в правой руке, а это девочка.

– А как их будут звать?

Джошуа подошел на шаг, с нескрываемой гордостью глядя вниз, на свою жену и детей.

– Мальчика мы назовем Деорнот в память о моем друге. Если он вырастет хоть наполовину таким благородным человеком, я буду гордиться им. – Он перевел глаза на другое маленькое спящее личико: – Девочка – Дерра.

– Это по‑тритингски звезда, – улыбнулась Воршева. – Она будет гореть ярко. Она не будет, как моя мать и сестра, пленницей лошадей и фургонов.

– Хорошие имена, – важно кивнул Изгримнур. – Когда будет Первое Благословение?

– Мы выходим через три дня, – ответил Джошуа, не отводя глаз от своего семейства, – и проведем церемонию до отъезда. – Он повернулся: – Если, конечно, у Стренгъярда найдется время.

– Я? – Архивариус огляделся, как будто в комнате мог быть кто‑нибудь еще с таким именем. – Но ведь мы в Наббане, Джошуа. Тут церкви на каждом холме, а я никогда не совершал Первого Благословения.

– Вы обвенчали Воршеву и меня, так что мы, конечно, не хотели бы никого другого, – твердо сказал Джошуа. – Если только вы не откажетесь.

– Откажусь? Это, конечно, большая честь. Конечно! Спасибо вам, принц Джошуа, леди Воршева. – Он начал бочком двигаться к двери. – Я найду описание церемонии и выучу.

– Мы в монастыре, отец, – сказал Изгримнур. – Тебе не придется далеко ходить.

Но Стренгъярд уже выскользнул за дверь. Герцог почувствовал уверенность, что такое внимание было чрезмерным для робкого священника.

Гутрун откашлялась.

– М‑да. Теперь, если вы все закончили беседовать, Воршеве и маленьким пора немного отдохнуть. – Она повернулась к мужу: – А ты вернешься в постель, ты, упрямый старый медведь! У меня чуть сердце не остановилось, когда я увидела, что тебя несут сюда на руках, и почти то же самое случилось, когда я увидела, как ты ковыляешь сюда. Что у тебя в голове, Изгримнур?

– Иду‑иду, Гутрун, – раздраженно проворчал он. – Не кричи.

Адиту заговорила тихо и мелодично:

– Воршева, можно я их немножко подержу?

– Ей надо отдохнуть, – резко ответила Гутрун; Изгримнуру показалось, что в ее глазах было нечто, кроме обычной твердости, – может быть, намек на страх. Может быть, ей в голову пришла та же мысль, что и ему? – И детишкам тоже.

– Только на минутку.

– Конечно, – сказала Воршева, хотя она тоже выглядела немного испуганной. – Я очень рада.

Адиту наклонилась и взяла детей, сперва девочку, потом мальчика. Она держала их на руках с величайшей острожностью и долго смотрела; потом закрыла глаза. Изгримнур внезапно ощутил необъяснимый страх, как будто могло произойти что‑то ужасное.

– Они будут близки, как только могут быть близки брат и сестра. – Голос Адиту внезапно зазвучал торжественно и сильно. – Хотя много лет им придется жить врозь. Она будет путешествовать по землям, на которые никогда не ступала нога смертной женщины, и потеряет то, что будет любить больше всего, но найдет счастье с тем, что однажды с презрением отбросит. Он получит другое имя. Он никогда не получит трона, но королевства будут подниматься и падать по мановению его руки. – Глаза ситхи были широко раскрыты; казалось, она смотрит далеко за пределы комнаты. – Их путь приведет их к тайне. – Через мгновение она смежила веки. Когда глаза Адиту снова открылись, она казалась настолько обычной, насколько ситхи может быть обычной для смертных.

– Это какое‑то проклятие? – Гутрун была испугана и сердита. – Какое ты имеешь право заниматься магией ситхи с этими эйдонитскими детьми?

– Спокойно, жена, – сказал Изгримнур, хотя он тоже был потрясен тем, что видел.

Адиту передала детей Воршеве, которая смотрела на ситхи в суеверном ужасе.

Джошуа тоже казался расстроенным, но честно старался, чтобы голос его звучал ровно:

– Это, наверное, было задумано как подарок. И все‑таки, Адиту, наши обычаи не похожи на ваши.

– Это не то, что делаем мы, ситхи. – Адиту сама казалась немного удивленной. – Есть предсказания, которые сопровождают наши рождения, но это не постоянный обычай. Нет, что‑то… нашло на меня. Я слышала голос у себя в ушах, как это бывает на Дороге снов. Почему‑то я подумала, что это… маленькая Лилит.

– Но она же внизу, в холле, рядом с моей комнатой. Она спит уже много недель, и никто не слышал от нее ни слова, пока она бодрствовала. Что это за ерунда?

– Я не знаю. – Золотистые глаза Адиту были спокойными и ясными. Ее удивление прошло. Она наслаждалась сумятицей, которую вызвала. – И я сожалею, если кого‑то испугала.

– Ну хватит, – сказал Гутрун. – Это расстраивает Воршеву.

– Я не расстроена, – мягко сказала молодая мать. Она тоже вернула большую часть своего хорошего настроения. Изгримнур подумал, бывало ли что‑то подобное в се кочевом племени. – Но теперь я устала.

– Давай‑ка вернем тебя в постель, Изгримнур. – Джошуа в последний раз расстроенно посмотрел на жену. – Мы подумаем об этом позже. Я полагаю, слова… Адиту… должны быть записаны – хотя, если они правдивы, я не уверен, что хочу знать такое будущее. Может быть, их лучше забыть.

– Пожалуйста, простите меня. Кто‑то хотел, чтобы эти слова были произнесены. И я не думаю, что они предвещают зло. Ваши дети, по‑видимому, предназначены для великих свершений.

– Я не уверен, что такие предсказания вообще могут быть хорошими, – ответил Джошуа. – С меня, например, уже вполне хватит великих свершений. – Он подошел к Изгримнуру и помог ему встать.

Когда они снова оказались в коридоре, Изгримнур спросил:

– Ты думаешь, это было истинное пророчество?

Джошуа покачал головой:

– Я жил со снами и предзнаменованиями слишком долго, чтобы говорить, что этого не может быть, но, как и со всеми подобными вещами, возможны и ошибки. – Он вздохнул: – Мать Милости, старый друг! Похоже, что даже мои дети не будут свободны от проклятых тайн, которые мучают нас.

Изгримнур ничего не смог придумать, чтобы успокоить принца. Он переменил тему:

– Значит, Вареллан сдался. Жалко, что я не видел конца битвы. А как Камарис? А Хотвиг и остальные?

– Оба ранены, но ничего серьезного. Мы на удивление хорошо справились, спасибо Сориддану и остальным наббанайским баронам.

– Значит, мы идем прямо в столицу. Где, ты думаешь, Бенигарис попробует задержать нас?

Согнувшийся под широкой рукой Изгримнура, принц пожал плечами.

– Я не знаю, но уж попытается, не волнуйся. И эта битва может не закончиться так удачно. Я не хочу и думать о том, чтобы драться армия на армию в нижней части полуострова.

– Мы получим план местности, Джошуа, тогда решим. Когда они наконец добрались до его постели, Изгримнур обнаружил, что так же страстно желает лечь в постель, как молодой человек может мечтать о дне, свободном от занятий. Ты слабеешь, сказал он себе, но в этот момент ему было все равно. Это будет чудесно – уложить в мягкую постель ноющие кости.

– Дети замечательные, Джошуа. – Он поудобнее устроился на матрасе. – Не думай о словах Адиту.

– Я всегда беспокоюсь, – сказал принц, слабо улыбаясь, – так же, как ты всегда шумишь.

– Неужели мы действительно так увязли в наших привычках? – Изгримнур зевнул, чтобы скрыть гримасу от свирепой боли в спине. – Может быть, тогда действительно пришло время молодым оттолкнуть нас в сторону?

– Мы должны оставить им мир лучший, чем этот, если сможем. Мы превратили в дерьмо тот, что получили. – Принц взял Изгримнура за руку: – Спи теперь, старый друг.

Изгримнур смотрел, как принц выходит, радуясь, что его походка все еще упруга.

Надеюсь, ты получишь возможность увидеть, как растут эти двое детишек. И что они будут делать в том лучшем мире, о котором ты говорил.

Он откинулся назад и закрыл глаза, ожидая нежных объятий сна.