Чернильные лабиринты

Мириамель старалась делать перевязку как можно аккуратнее, и Бинабик не проронил ни слова, но она понимала, как сильна боль в его израненных руках.

– Вот. – Она завязала последний узел. – Теперь надо просто оставить их в покое на некоторое время. Сейчас я приготовлю что‑нибудь поесть.

– Такая большая продолжительность копания и такой очень печальный результат, – скорбно протянул тролль, изучая перебинтованные руки. – Земля, и опять всегда земля, и опять всегда земля.

– По крайней мере, эти… твари, не вернулись. – Солнце опустилось за западный горизонт; Мириамели трудно было разобраться в содержимом сумок. Она села и разложила на коленях плащ, потом вытрясла сумку на него. – Эти землекопы.

– Я почти имел бы желание их возвращательности, Мириамель. Я получал бы относительное удовольствие, умерщвляя их снова. Я производил бы рычание не очень хуже Кантаки, ломая им шеи.

Мириамель покачала головой, обеспокоенная несвойственной Бинабику жестокостью – и собственной опустошенностью. Она не чувствовала никакой ярости – внутри у нее почти совсем ничего не было.

– Если он… уцелеет, то найдет способ вернуться к нам, – призрак улыбки возник на ее лице. – Он сильнее, чем я думала, Бинабик.

– Имею воспоминание, как очень первый раз встречал его в лесу, – сказал маленький человек. – Схоже с птенцом или с молодой птицей. Он смотрел на меня, и его волосы стояли во все разные стороны. Я предполагал тогда: вот тот, который быстро умирал бы, если бы я не находил его. Он был беспомощный, как очень дрожащий ягненок, потерявший мать. Но с тех пор он производил на меня удивление – очень, очень много раз. – Тролль вздохнул. – Если в яме его проваливания были не только земля и боганики, я предполагаю, он будет разыскивать выход.

– Конечно, он найдет выход. – Мириамель смотрела на множество маленьких пакетиков у нее на коленях, глаза ее затуманились, и она забыла о цели своих поисков. – Конечно найдет.

– Так что мы пойдем и будем класть надежду на удачу, которая всегда оказывала ему помощь в самых плохих положениях. – Бинабик говорил так, словно боялся, что ему будут возражать.

– Да, конечно. – Мириамель поднесла руки к лицу и потерла виски, как будто это могло привести в порядок ее разбегающиеся мысли. – И я помолюсь Элисии, Матери Божьей, чтобы она присмотрела за ним.

Но множество молитв произносится каждый день, подумала она, и только очень немногие достигают цели. Черт возьми, Саймон, зачем ты ушел?

Присутствие пропавшего Саймона ощущалось едва ли не сильнее, чем когда он был с ними. Несмотря на глубокую привязанность, которую она испытывала к Бинабику, Мириамель обнаружила, что ей трудно сидеть вместе с ним за жиденькой похлебкой, которую она сварила на ужин: то, что они живы и едят, казалось предательством по отношению к их отсутствующему другу. Тем не менее оба они были благодарны за кусочек мяса – жирную белку, которую им принесла Кантака. Мириамель поинтересовалась, наедается ли волчица перед тем, как принести добычу хозяину, или утоляет голод после этого, но Бинабик честно сказал, что не знает.

– Она проделывает так с большой редкостью и всегда, когда я питаю, огорчение или болезненность. – Он слабо улыбнулся. – Сегодня я питаю и то и другое.

– В любом случае, спасибо ей за это, – сказала Мириамель искренне. – Наши запасы почти иссякли.

– Я питаю надежду… – начал тролль, потом внезапно замолчал.

Мириамель была совершенно уверена, что тролль думает о Саймоне. Даже если он уцелел, то блуждает где‑то под землей без еды. Никто из них не сказал больше ни слова до конца трапезы.

– Итак, что мы имеем должность делать теперь? – мягко спросил Бинабик. – Я не хочу казаться…

– Я по‑прежнему собираюсь найти своего отца. Этого ничто не изменит. – Бинабик серьезно посмотрел на нее, но промолчал. – Но ты не должен идти со мной, – сказала она и быстро добавила, недовольная звуком своего голоса: – Может быть, лучше тебе не ходить. Может быть, если Саймон найдет выход, он вернется сюда – кто‑то должен ждать его. Кроме того, это не твоя обязанность, Бинабик. Он мой отец, да, но и твой враг.

Тролль покачал головой:

– Когда мы будем приходить на место, где уже нет возможности делать поворот, я буду принимать решения. Я не думаю, что буду иметь безопасность в ожидании здесь. – Он посмотрел на далекий Хейхолт; в слабом вечернем свете замок был только черной беззвездной дырой. – Имеет возможность, что я буду спрятываться совместно с Кантакой, и приходить в определительные места для смотрения. – Он развел руками. – Во всяком случае, это очень маленькое время для такого большого думанья. Я не имею даже знания, какой план вы изобрели для проникновения в замок. – Он повернулся и махнул рукой по направлению к невидимому строению. – Имеет возможность, что вы будете убеждать вашего отца‑короля, но я предполагаю, что вас не будут отводить прямо к нему, если вы станете представляться у ворот. А если Прейратс будет повстречать вас, он может получать решение, что удобнее умерщвлять вас, чтобы вы не портили его планов. И вы станете исчезнувшей.

Мириамель невольно поежилась.

– Я не глупа, Бинабик, что бы ни думали мой дядя и его советники. У меня есть кое‑какие мысли на этот счет.

Бинабик протянул к ней раскрытые ладони.

– Я не имею думанья, что вы очень не умны, Мириамель. И не имел встреч ни с одним человеком, который полагал бы так.

– Возможно. – Она встала на ноги и пошла по мокрой траве к своей сумке. Моросил легкий дождь. Пошарив в сумке, она обнаружила то, что искала, и принесла это к маленькому костру. – Я потратила массу времени на Сесуадре, чтобы сделать это.

Бинабик развернул пакет и медленно улыбнулся:

– А.

– К тому же я скопировала их на кожу, – сказала она с гордостью, – потому что я знала, что так они лучше сохранятся. Я видела свитки, которые ты и Сит… Сит…

– Ситкинамук, – сказал Бинабик, хмурясь над пергаментом. – Или Ситки. Это очень легче говорить языком низоземцев. – Лицо его на мгновение застыло, потом он стряхнул оцепенение и посмотрел на Мириамель: – Итак, вы делали копии карт, которые приносил граф Эолер.

– Да. Он сказал, что это древние туннели гномов. Саймон вышел по ним из замка, так что я подумала, что таким образом смогу попасть туда, и меня никто не поймает.

– Это не исключительно туннели, – Бинабик смотрел на хитросплетение линий на шкуре. – Под Хейхолтом местополагался древний замок ситхи, и он был очень огромной величины. – Он прищурился. – Эти карты, они не очень легкие для того, чтобы читать их.

– Я не знала, что это значит, и на всякий случай скопировала все, даже маленькие заметки на полях и внизу, – скромно сказала Мириамель. – Я только знаю, что это та самая карта, потому что спрашивала отца Стренгъярда. – Она почувствовала внезапный укол страха. – Это ведь действительно правильная карта?

Бинабик медленно кивнул. Темная прядь волос упала ему на лоб.

– Они, с несомненностью, выглядят с великой похожестью. Видите, вот то, что вы именовываете Кинслагом, – он показал на большой полумесяц у верхнего края карты. – А это имеет должность быть Свертклифом, который как раз сейчас мы имеем под собой.

Мириамель наклонилась, пристально следя за маленьким пальцем Бинабика. Мгновением позже она почувствовала волну грусти.

– Если это именно то место, где мы находимся, там, куда провалился Саймон, туннелей нет.

– Возможно. – Голос Бинабика звучал не очень уверенно. – Но карты и чертежи имеют свой собственный срок изготовления, Мириамель. Имеет возможность, что другие туннели были сделаны после рисования этой карты.

– Элисия, Мать Милосердия, я надеюсь, что это так.

– Итак, где это Саймон выходил из подземельности? – спросил Бинабик. – Имею воспоминание, что это бывало…

– На кладбище, с внешней стороны стен Эрчестера, – закончила за него Мириамель. – Я видела его там, но он убежал, когда я позвала, – думал, что я привидение.

– В этом месте имеет окончание большое количество туннелей, но они были строены за много лет до Эрчестера. Я питаю сомнение, что эти отметины пребывают в сохранности. – Он поднял глаза па вернувшуюся с охоты Кантаку, ее мохнатая морда была покрыта жемчужинками дождевых капель.

– Мне кажется, я знаю, где он должен был выйти, – сказала Мириамель. – Во всяком случае, мы могли бы это проверить.

– Вы имеете справедливость. – Бинабик потянулся. – Теперь еще одну ночь мы имеем должность проводить в этом месте. Завтра будем спускаться вниз, к лошадям.

– Надеюсь, им хватило корма. Мы не собирались оставлять их так надолго.

– Могу приносить вам обещание, что, если они заканчивали с травой, следующим блюдом будут веревки. Которые оказывают им привязательство. Лошади не станут испытывать страдания от ненаходимости пищи, но мы можем обнаружить ненаходимость лошадей.

Мириамель пожала плечами.

– Как ты говоришь, мы ничего не можем сделать, пока не доберемся туда.

– Я говариваю это, потому что в этом есть великая правдивость, – мрачно ответил Бинабик.

Рейчел Дракон знала, что она найдет, но это не смягчило удара. Вот уже восьмой день подряд еда и вода, которые она ставила в нишу, оставались нетронутыми. Вознеся грустную молитву о терпении к святой Риаппе, она собрала все, что могло испортиться, и уложила в свою сумку. Это маленькое яблочко и кусочек черствеющего хлеба она съест сегодня вечером. Рейчел заменила отвергнутую еду на свежую, потом приподняла крышку на миске с водой, чтобы убедиться, что она все еще пригодна для питья.

Она нахмурилась. Где этот несчастный Гутвульф? Она ненавидела саму мысль о том, как этот слепой бродит в темноте, не в силах найти путь к пище, которой она его снабжала. Она была уже почти готова пойти искать его – даже заходила немного дальше, чем обычно, последние несколько дней, – но понимала, что это может плохо кончиться. Чем глубже она забиралась, тем больше была вероятность ударить голову или свалиться в какую‑нибудь дыру. Тогда она будет беспомощной. Она может беспокоиться о слепом Гутвульфе, но старая Рейчел не интересует никого.

Эти мысли заставили ее нахмуриться еще больше. Все это может случиться как с ней, так и с Гутвульфом, Может быть, он лежит, раненый, всего в нескольких ярдах отсюда. Мысль о том, что кто‑то нуждается в ее заботе, а она ничем не может помочь, зудела, как назойливое насекомое. Когда‑то она была главой всех замковых слуг, своего рода королевой; теперь она не в состоянии помочь даже одному несчастному сумасшедшему слепцу.

Рейчел перекинула через плечо узелок и заковыляла к своему тайному убежищу.

Когда она приподняла тяжелый гобелен и дверь повернулась на хорошо смазанных петлях, Рейчел зажгла фонарь и огляделась.

В некотором роде ее одиночество было почти отдыхом: комнатка была такая маленькая, что ее легко было содержать в чистоте, и, поскольку только она приходила сюда, все всегда было в полном порядке.

Рейчел поставила лампу на табуретку, служившую ей столом, и, постанывая, подтянула к ней кресло. Сегодня было особенно сыро, и ее суставы ныли. Ей не так уж хотелось шить, но больше делать было нечего, и оставался еще по меньшей мере час до того времени, когда она ляжет в постель. Рейчел строго следовала обычному распорядку. Она всегда вставала за несколько мгновений до звука рога, возвещавшего, что ночные часовые сдают пост утренней страже, но в эти дни только утренние путешествия наверх за водой как‑то связывали ее с внешним миром. Она не хотела, чтобы оборвалась тоненькая нить, соединяющая ее с прежней жизнью, и поэтому она будет шить, вне зависимости от того, болят ее пальцы или нет.

Она достала нож и разрезала яблоко на маленькие кусочки. Рейчел ела очень осторожно, но когда она закончила, ее зубы и десны болели, так что ей пришлось размочить горбушку хлеба в чашке с водой, прежде чем съесть. Рейчел поморщилась. Все сегодня болело. Надвигалась буря, в этом не было сомнений – ее кости сказали достаточно ясно. Это было несправедливо. На прошлой неделе было всего несколько дней, когда из окна наверху она видела солнце, а теперь не будет и этого.

Рейчел обнаружила, что ее шитье продвигается слишком медленно. Мысли ее уходили в сторону; обычно это не мешало работе, но сегодня паузы между стежками затягивались.

Что было бы, если бы не Прейратс? – думала она.

Возможно, Элиас не стал бы таким замечательным королем, каким был его святой отец, но он обладал силой, умом и решительностью. Может быть, он перерос бы свою грубость и дурную компанию. Замок оставался бы под ее управлением, длинные столы и белоснежные скатерти, флагштоки, отмытые до блеска, горничные работали бы усердно – под строгим присмотром Рейчел все работают усердно – ну, или почти все…

Да, Саймон. Если бы красный священник не явился, чтобы отравить их жизнь, Саймон все еще был бы здесь. Может быть, теперь он наконец нашел бы себе подходящую работу. Он стал бы больше – о, они так быстро растут в этом возрасте, – может быть, у него появилась бы борода, хотя и трудно было вообразить юного Саймона таким взрослым. Он приходил бы иногда навестить ее по вечерам, может быть, даже выпить чашечку сидра и немного поболтать. Она проследила бы, чтобы он не повзрослел слишком рано и не попал в лапы какой‑нибудь девицы особого сорта – не дело позволять мальчишке совсем отбиваться от рук.

Что‑то мокрое упало ей на ладонь. Она вздрогнула.

Плачешь? Ты что, плачешь, старая дура? Об этом отвратительном мальчишке? – Она сердито мотнула головой. Что ж, он теперь в лучших руках, чем твои, и слезы не вернут его.

И все‑таки странно было бы посмотреть на него повзрослевшего, но все еще улыбающегося той же нахальной улыбкой.

Рейчел недовольно отложила шитье. Если она все равно не шьет, нечего и пытаться. Она найдет какую‑нибудь другую работу, вместо того чтобы сидеть, хлюпать носом и мечтать, глядя в огонь, как какая‑нибудь древняя старая карга. Она еще жива, и работа для нее найдется.

Кое‑кому она действительно нужна. Расхаживая взад и вперед по маленькой комнатке и стараясь не обращать внимания на ноющую боль в суставах, Рейчел решила, что она все‑таки должна пойти поискать графа Гутвульфа. Она будет очень осторожна и постарается не слишком рисковать, но это ее эйдонитский долг: выяснить, не случилось ли чего с беднягой, не заболел ли он.

Ливень обрушился на кладбище, сгибая высокую траву и заливая поваленные камни.

– Ты нашел что‑нибудь? – окликнула Мириамель.

– Ничего пользительного. – Она едва слышала тролля из‑за барабанного рокота дождя. Принцесса нагнулась поближе к двери склепа. – Я не нахожу здесь туннеля, – сообщил он.

– Тогда выходи. Я насквозь промокла. – Она потуже завернулась в плащ и посмотрела наверх.

За кладбищем виднелся Хейхолт, мешанина его башен и шпилей темнела на фоне серого неба. Она увидела красноватый свет в высоких окнах башни Хьелдина и пригнулась, словно кролик, накрытый тенью ястреба. Замок, казалось, ждал чего‑то, тихий и почти безжизненный. Не было солдат на крепостных стенах, не трепетали вымпелы на крышах. Только Башня Зеленого ангела, взметнувшаяся белой иглой, почему‑то казалась полной жизни. Мириамель думала о тех днях, когда пряталась там, следя за Саймоном, который долгими скучными днями мечтал, сидя на колокольне. И каким бы мрачным и душным ни казался ей тогда Хейхолт, на самом деле он был довольно веселым местом. Замок, стоявший перед ней сейчас, выглядел, как какое‑то закованное в твердый панцирь древнее существо, как старый паук в центре своей паутины.

А смогу ли я попасть туда? – подумала она. Может быть, Бинабик прав. Может быть, я просто упряма и самонадеянна, если думаю, что действительно могу что‑нибудь сделать?

Но и тролль тоже может ошибаться. Стоит ли рисковать? И, что важнее, можно ли просто повернуться и уйти от родного отца, зная, что они, возможно, никогда больше не встретятся на этой земле?

– Вы имели справедливость. – В дверях склепа появился Бинабик, прикрывавший глаза рукой. – Дождь падает с небес с большой силой.

– Пойдем назад к лошадям, – сказала Мириамель. – Там можно укрыться. Так, значит, ты ничего не нашел?

– Еще одно место, совсем лишенное туннелей. – Тролль вытер грязные руки о кожаные штаны и покачал головой. – И очень немного совершенно мертвых людей. Они не показались такими очень хорошими, чтобы проводить в их обществе долгое время.

Мириамель поморщилась:

– Но я уверена, что Саймон выбрался именно здесь. Это должен быть один из этих склепов.

Бинабик пожал плечами и направился к группе шумевших на ветру вязов у южного края кладбища. На ходу он натягивал капюшон.

– Либо ваши воспоминания содержат легкую неправильность, либо туннель скрыт так очень хорошо, что я не смог его обнаруживать. Однако я поцарапывал все стены и поднимал все камни…

– Я уверена, что дело не в тебе, – сказала она.

Вспышка молнии осветила небо, загрохотал гром. Внезапно перед ее мысленным взором возникло лицо Саймона, безнадежно бьющегося в сырой темной земле. Его нет. Он никогда не вернется, что бы там они с Бинабиком ни придумывали себе в утешение.

Она задохнулась и споткнулась. Слезы катились по ее мокрым от дождя щекам, застилали ей глаза.

Маленькая рука Бинабика накрыла ее руку.

– Я с вами. – Его голос тоже дрожал.

Они долго стояли под дождем. Наконец Мириамель успокоилась.

– Извини, Бинабик, я не знаю, что делать. Мы потратили целый день на поиски – и никакого результата. – Она вытерла рукавом лицо. Она не могла говорить о Саймоне. – Возможно, нам следует прекратить все это. Ты был прав: я никогда не смогу подойти к этим воротам.

– Сперва будем делать себя сухими. – Маленький человек подтолкнул ее, торопясь в укрытие. – Тогда мы будем смотреть, что можно предпринимать.

– Мы смотрели, Мириамель, – сказал Бинабик. Лошади взволнованно ржали в предчувствии нового удара грома. Кантака подняла голову и глянула в небо, как будто собиралась поймать эту грозу и прекратить ее безобразия. – Но если вы имеете желание, я буду производить искание еще раз, когда дождь закончится. С большей безопасностью ночью.

Мириамель содрогнулась, представив себе посещение склепов после захода солнца. Кроме того, землекопы доказали им, что в этих могилах надо бояться не только духов мертвых, не нашедших покоя.

– Я не хочу, чтобы ты делал это.

Он пожал плечами:

– Тогда каковы ваши пожелания?

Она посмотрела на карту. Тонкие чернильные линии были почти неразличимы в сгущающихся сумерках.

– Тут должны быть еще туннели, по которым можно попасть внутрь. Вот один из них.

Бинабик прищурился, изучая карту.

– Имею предположение, что этот упирается в скальную обрывистость над Кинслагом. Большая трудность в нахождении и в очень большой близости к носу вашего отца и его солдат.

Мириамель грустно кивнула:

– Думаю, ты прав. Ну, а этот?

Тролль задумался.

– Этот, с вероятностью, имеет должность находиться там, где сейчас местополагается город.

– Эрчестер? – Мириамель оглянулась, но ничего не могла разглядеть через стену кладбища. – Где‑то в Эрчестере?

– Да, вот видите? – Он провел линию коротким пальцем. – Если вот это маленький лес, который вы именовываете Кинсвудом, а вот это место, где мы сейчас установились…

– Да, это должно быть в самом центре города. – Она задумалась. – Если бы я как‑то могла изменить лицо…

– А я изменял бы рост и национальную внешность? – кисло спросил Бинабик.

Мириамель покачала головой, чувствуя, что в этой идее что‑то есть.

– Нет, ничего не придется менять. Если мы возьмем лошадь и ты поедешь со мной, люди подумают, что ты ребенок.

– Я польщен.

Мириамель нервно засмеялась:

– Нет, это должно сработать. Никто не посмотрит на тебя дважды, если ты низко опустишь капюшон.

– А что мы будем проделывать с лошадью Саймона и Кантакой?

– Возьмем с собой. – Ей не хотелось сдаваться. – Может быть, они подумают, что Кантака собака.

Теперь Бинабик тоже засмеялся – внезапный взрыв веселья.

– Есть вероятность обманывания относительно меня, но если вы не будете сшивать плащ и для Кантаки, никто не примет за собаку волка из затерянного Севера.

Мириамель посмотрела на огромную серую голову Кантаки и печально кивнула.

– Вижу. Я просто подумала…

Тролль улыбнулся:

– Но в остальном ваша идея имеет справедливость.

Они закончили приготовления в липовой рощице на краю пожелтевшего поля, неподалеку от главной дороги, ведущей к северным воротам Эрчестера.

– Что ты положил в этот пчелиный воск, Бинабик? – Мириамель нахмурилась, ощупывая его кончиком языка. – У него ужасный вкус.

– Это не предназначено для троганья или ощупыванпя. Он будет отваливаться. А ответ будет – немного очень грязной грязи для цвета.

– Действительно похоже, что у меня не хватает зубов?

Бинабик склонил голову набок, оценивая свою работу.

– Да. Вы не имеете похожести на принцессу из‑за грязности и неопрятности.

Мириамель провела рукой по грязным волосам и запачканному лицу.

– Ну и хороша же я, наверное!

Почему‑то ей было очень приятно. Это как игра, как узирианские праздники, и я могу быть всем, чем захочу.

Но это, конечно, не было игрой. Она снова представила себе Саймона и внезапно вспомнила, что она делает, какие опасности ее подстерегают и что она уже потеряла, чтобы добраться сюда.

Это все для того, чтобы прекратить боль и убийства, напомнила она себе сурово, и вернуть разум отцу.

Она подняла глаза:

– Думаю, я готова.

Тролль кивнул. Он повернулся, погладил широкую голову Кантаки, потом отвел волчицу в сторону, сел на корточки и стал шептать ей что‑то на ухо, зарыв лицо в шерсти у нее на шее. Это была длинная речь, из которой Мириамель уловила только пощелкивание канукских согласных. Кантака склонила голову набок и тихо заскулила, но не двинулась с места. Закончив говорить, Бинабик снова погладил волчицу и прижался лбом к ее лбу.

– Она не даст позволения лошади Саймона уходить очень далеко, – сказал он. – Теперь мы имеем должность выступать вперед.

Мириамель вскочила в седло, потом наклонилась, чтобы протянуть руку маленькому человеку. Он взобрался на лошадь и уселся перед ней. Принцесса тронула каблуками бока лошади.

Когда она оглянулась, Домой щипала траву под мокрым деревом, Кантака сидела прямо, насторожив уши, не сводя внимательных желтых глаз с удаляющихся путешественников.

Эрчестерская дорога была настоящим морем грязи. Казалось, что лошадь тратит столько же времени на вытаскивание ног из луж, сколько на ходьбу.

Городские ворота оказались открытыми. Тщательно пригнанные створки с тихим скрипом распахнулись от легкого толчка принцессы. Она вернулась к лошади, осторожно ступая по разбитой тележной колее, и они въехали в город, миновав высокие караульные башни, а дождь поливал их с покрытого тучами неба.

– Тут нет стражи, – прошептала она.

– И никого, как мне представляется.

Сразу за воротами находился плац – обширное пространство, вымощенное булыжником, с островком зелени в середине, на котором обычно проводились бесчисленные парады и праздники. Теперь Батальная площадь была пуста, если не считать нескольких собак с торчащими ребрами, роющихся в отбросах у одной из аллей. Площадь выглядела забытой всеми, кроме падальщиков, – так, словно ею давно никто не пользовался. По широким лужам разбегались круги. Маленькая клумба в центре превратилась в пятно растоптанной грязи. Эхо от стука лошадиных копыт привлекло внимание собак. Некоторое время они смотрели на всадников, высунув языки, в темных глазах была настороженность; мгновением позже стая повернула и понеслась в туче брызг прочь по аллее.

– Что здесь произошло? – поинтересовалась Мириамель.

– Думаю, мы можем производить догадки, – сказал Бинабик. – Вы видывали другие соседские города и поселки, и такую же пустоту видывал я в снежных землях Севера. А это место, с очевидностью, находится в большей близости от того, что происходит в Хейхолте.

– Но куда делись все люди из Стеншира, из Хасу Вейла, из… отсюда? Они же не просто исчезли.

– Нет. Некоторые умирали, когда исчезали урожаи, а прочие, имею предположение, мигрировали на юг. Этот год приносил много страха даже тем, которые имеют знания относительно происходящего, а проживавшие здесь имели должность думать, что ваш Узирис злостно проклинал их.

– О Милостивая Элисия! – Ее горе странно смешивалось со злостью и жалостью. – Что сделал мой отец!

Бинабик покачал головой.

Когда они въехали на широкий Центральный ряд, наконец появились хоть какие‑то следы человеческой деятельности. В трещинах некоторых ставен, закрывавших окна, заметно было мерцание огня, и где‑то дальше вверх по улице хлопнула дверь. Мириамели даже показалось, что она слышит слабый голос молящегося, но не могла себе представить человека, который мог бы, обращаясь к Богу, издавать такие жалкие звуки. Скорее, блуждающий дух мог оставить в мире живых этот скорбный стон.

Пока они ехали по Центральному ряду, сгорбленная фигура в оборванном плаще появилась в одном из узких боковых проходов. Мириамель была так удивлена, увидев настоящего живого человека, что натянула поводья и некоторое время с интересом смотрела ему вслед. Как бы почувствовав присутствие посторонних, человек обернулся. Выражение крайнего ужаса исказило сморщенное лицо – трудно было сказать, мужское или женское, – потом фигура быстро заковыляла вперед и исчезла за поворотом. Когда Мириамель и Бинабик поравнялись с переулком, впереди уже никого не было. Все двери, выходящие на маленькую улочку, выглядели давно и наглухо заколоченными.

– Кто бы это ни был, он испугался нас. – В голосе Мириамели слышалось смешанное с болью изумление.

– Можно ли оказывать им порицание? – Маленький человек махнул рукой в сторону пустой улицы. – Не питаю сомнений, что огромное множество ужасных вещей проистекало здесь, но это не в нашей компетенции. Мы производим разыскания.

– Конечно, – быстро ответила Мириамель, не в силах сосредоточиться на том, что говорил тролль. Трудно было оторвать взгляд от забрызганных грязью стен и мрачных пустых улиц. Это выглядело так, словно мощный поток промчался по ним, унеся с собой людей. – Конечно, – повторила она. – Но как мы это найдем?

– На карте конец туннеля выглядывает в центре города. Следуем ли мы в правильном направлении?

– Да, Центральный ряд идет через весь город до самых Нирулагских ворот.

– Тогда что это может означивать? – спросил Бинабик. – Оно перегораживает продвижение вперед!

Действительно, в нескольких фарлонгах от них огромная темная масса загородила дорогу.

– Это? – Мириамель все еще не могла собраться с мыслями, так что ей потребовалось некоторое время, чтобы узнать. – О, это задний фасад Святого Сутрина, кафедрального собора.

Бинабик некоторое время молчал.

– А он имеет нахождение в середине поселения?

– Более или менее. – Что‑то в голосе тролля наконец отвлекло внимание принцессы от пустынной заброшенной улицы, напоминающей ночной кошмар. – Бинабик? В чем дело? Что‑то случилось?

– Давайте подождем осмотра с большой близости. Почему произошло отсутствие золотой стены? Я выводил из рассказываний пилигримов, что таковая стена была известной принадлежностью данного собора.

– Это с другой стороны, с той, что выходит на замок.

Они продолжали путь по главной улице. Мириамель думала: есть ли здесь люди? Может ли оказаться, что этот почти пустой город полностью заселен? Может быть, все его обитатели запуганы, как и тот, которого они видели? Может быть, сейчас они следят за ними из‑за ставен? Почему‑то эта мысль была не менее отвратительна, чем та, что люди ушли из Эрчестера.

Или, может быть, все еще хуже? По обеим сторонам дороги стояли пустые лавки, в которых некогда размещались многочисленные торговцы. Теперь она почувствовала, что эти пустые дыры застыли в странном ожидании какой‑то новой жизни.

Золото с фасада Святого Сутрина содрали мародеры. Даже каменная резьба была попорчена, как будто люди, сбивавшие с нее металл, должны были закончить свою работу в течение часа и очень торопились.

– Он был прекрасен. – У Мириамели уже не было сил огорчаться или удивляться. – Когда солнце освещало его, казалось, что собор объят божественным пламенем.

– В очень нехорошие времена люди питают больше любви к золоту, чем к красивости, – задумчиво сказал Бинабик, щурясь на разбитые лица святых. – Будем испробовать дверь.

– Ты думаешь, он здесь? Туннель?

– Вы видывали на карте, что он поднимается к центру этого города Эрчестера. Я предполагаю, что фундамент собора местополагается глубже всех построений в этом городе.

Огромные деревянные двери долго не поддавались, но Мириамель и Бинабик нажали плечами, петли застонали, и створки приоткрылись почти на локоть, так что они смогли протиснуться внутрь.

Собор потерял основную массу внутреннего убранства. По обеим сторонам двери стояли пустые пьедесталы, а огромные гобелены, благодаря которым стены становились словно бы окнами в жизнь Узириса Эйдона, валялись теперь на полу, испещренные следами грязных ног. Пахло сыростью и разложением, словно тут давно никого не было, но из алтарных дверей сочился свет.

– Там кто‑то есть, – прошептала Мириамель.

– Или кто‑то еще совершает приходы для зажигания свеч.

Они сделали всего несколько шагов, когда у внутренних дверей появился человек.

– Кто вы? Что вы. ищете в Божьем доме?

Мириамель так была удивлена звуком человеческого голоса, что молчала несколько секунд, прежде чем ответить. Бинабик сделал шаг вперед, но она положила руку ему на плечо.

– Мы путники, – сказала она. – Мы хотели увидеть Святого Сутрина. Раньше здесь не закрывали дверей.

– Вы эйдониты?

Мириамель подумала, что этот голос знаком ей.

– Я да. Мой спутник из далекой страны, но он не раз оказывал услуги Матери Церкви.

Последовало недолгое молчание, потом человек заговорил снова:

– Тогда войдите, если вы поклянетесь, что не враги нам. – Судя по его дрожащему голосу, говоривший вряд ли смог бы остановить их, даже если бы они были врагами.

– Спасибо. Мы не враги.

Смутная фигура отступила назад, и Мириамель провела Бинабика внутрь. Она все еще беспокоилась. В этом призрачном городе в кафедральном соборе мог жить кто угодно. Его вполне могли использовать как ловушку, приманку для доверчивых путников – так паук ткет свою паутину.

Внутри было не намного теплее, чем снаружи, огромный собор был полон теней. Всего дюжина свечей горела в гигантском помещении, и их света едва хватало, чтобы был виден высокий сводчатый потолок.

В куполе тоже было что‑то странное. Всмотревшись, Мириамель поняла, что витражи исчезли, но несколько цветных осколков все еще цеплялись за рамы. Одинокая звезда мерцала в обнаженном небе.

– Разбиты ветром, – произнес кто‑то рядом с ней. Она резко повернулась, испуганная и удивленная. – Все наши прекрасные окна, работа стольких веков! Это суд над человечеством. – Рядом с ней в слабом свете свечей стоял старик в грязно‑сером балахоне. Его лицо было изборождено тысячью морщин, лысеющая голова в белых клочьях волос была увенчана кривобокой шляпой. – Вы выглядели так грустно, – пробормотал он. Говор выдавал в нем эркинландера. – Вы видели когда‑нибудь нашего Сутрина… – он помедлил, пытаясь найти слово, – вы видели его… раньше?

– Да. – Мириамель знала, что лучше было бы изобразить невежество, но старик казался таким трогательно гордым, что у нее не хватило на это мужества. – Я видела его. Он действительно был прекрасен.

– Только Великая Церковь в Санкеллане Эйдонитисе могла сравниться с ним, – сказал он тоскливо. – Интересно, она по‑прежнему цела? До нас сейчас доходит немного вестей с юга.

– Я уверена, что цела.

– Ах, да? Это очень хорошо. – Но в голосе его послышалось некоторое разочарование тем, что главный соперник его собора избежал такой позорной судьбы. – Но, да простит нас наш Искупитель, мы были плохими хозяевами. – Внезапно он схватил Мириамель за руку слегка дрожащей ладонью. – Заходите и укройтесь от бури. Вы и ваш сын. – Он указал на Бинабика, который удивленно поднял глаза. Старик уже забыл, что Мириамель сказала ему. – Будете здесь в безопасности. Они забрали наши прекрасные вещи, но не смогли лишить опеки божественного ока.

Он повел их вверх по длинному приделу к алтарю – каменному блоку, покрытому тканью, бормоча по пути о прекрасных вещах, которые стояли тут или там, и об ужасных происшествиях, которые случились с ними. Мириамель невнимательно слушала его. Она смотрела на разбросанные темные человеческие фигуры, которые прислонялись к стенам или лежали в углах. Одна или две, завернутые в ткани, лежали вдоль скамеек, словно во сне. Всего в огромной церкви было несколько дюжин человек, все безмолвные и неподвижные. У Мириамели появилось страшное подозрение.

– Кто все эти люди? – спросила она. – Они… мертвые?

Старик удивленно поднял глаза, потом улыбнулся и покачал головой:

– Они пилигримы, как и вы, путники, ищущие безопасного приюта. Вот, Бог привел их сюда, и они нашли его в нашей церкви.

Когда старик снова начал описывать прежнее великолепие Святого Сутрина, Мириамель почувствовала, что ее тянут за рукав.

– Спрашивайте, имеет ли это место что‑нибудь, похожее на предмет нашего разыскания.

Мириамель воспользовалась первой же возможностью:

– Есть ли туннели под собором?

– Туннели? – В глазах старика загорелся странный свет. – Что вы хотите сказать? Тут есть катакомбы, в которых отдыхают все епископы собора и будут отдыхать до Судного дня, но туда никто не ходит. Это… святая земля. – Он казался обеспокоенным и смотрел мимо алтаря на что‑то, чего не видела Мириамель. – Это не место для путников. Но почему вы спрашиваете?

Мириамели не хотелось расстраивать его еще больше.

– Мне говорили, что там было… святое место. – Она склонила голову. – Дорогой для меня человек находится в опасности. Я думала, что здесь, может быть, есть особая святыня… – То, что казалось ложью, быстро пришло ей в голову, но, подумав секунду, она поняла, что сказала чистую правду: дорогой ей человек действительно в опасности. Она должна поставить свечку за Саймона, прежде чем оставит это место.

– Ах! – Старик, казалось, был удовлетворен этим объяснением. – Нет, это не такое место, совсем нет. А теперь пойдем. Скоро настанет время вечерней мансы.

Мириамель была удивлена. Значит, здесь до сих пор совершают богослужения, хотя от собора осталась только жалкая скорлупа. Она подумала о том, что же случилось с толстым чванливым епископом Дометисом и его священниками.

Он повел их к первому ряду скамеек перед алтарем и жестом велел сесть. Грустная ирония происходящего не ускользнула от Мириамели: она часто сидела здесь со своим отцом, а еще раньше с дедушкой. Старик подошел к алтарю и поднял руки.

– Идите, друзья мои, – громко сказал он. – Теперь вы можете вернуться. – Бинабик посмотрел на Мириамель. Она пожала плечами, не понимая, чего хочет от них этот старик.

Но он обращался не к ним. Мгновением позже из‑под купола с шумом и хлопаньем опустилась толпа темных фигур. Мириамель удивленно вскрикнула, когда вороны сели на алтарь. Около двух десятков птиц стояли крыло к крылу, черные перья поблескивали в свете свечей.

Старик начал читать Мансу Никталис, и пока он делал это, вороны чистили перья клювами и хорохорились.

– В чем дело? – спросил Бинабик. – Это не имеет похожести на ваши богослужения, о которых слыхивал я.

Мириамель покачала головой. Старик явно сошел с ума. Он адресовал наббанайские слова молитвы воронам, которые важно бродили взад и вперед по алтарю, издавая резкие хриплые вопли. Но было еще что‑то в этой сцене, почти такое же странное, как жуткая церемония, что‑то неуловимое… Внезапно, когда старик поднял руки и сделал ритуальный знак великого древа, Мириамель узнала его. У алтаря стоял епископ Дометис собственной персоной – или то, что от него осталось, поскольку он, видимо, потерял больше половины своего прежнего веса. Даже голос его изменился: освобожденный от отягощавшей его плоти, он стал пронзительным и тонким. Когда старик перешел к звучным модуляциям в конце мансы, большая часть прежнего Дометиса, казалось, вернулась; в ее усталом мозгу возник епископ, каким он был когда‑то: раздувшаяся огромная бычья лягушка, преисполненная самомнения.

– Бинабик, – прошептала она. – Я знаю его. Это здешний епископ, но он так изменился…

Тролль смотрел на прыгающих воронов со смесью восхищения и удивления.

– Тогда вы можете уговаривать его оказывать нам помощь?

Мириамель задумалась.

– Вряд ли. По‑видимому, он очень заботится о своей церкви и не захочет позволить нам спуститься в катакомбы.

– Тогда имею предположение, что именно в это место мы и должны отправляться, – тихо сказал Бинабик. – Будем питать ожидание, что шанс придет к нам. – Он посмотрел на Дометиса, который стоял, откинув голову назад и закрыв глаза. Он широко развел руки, как бы имитируя свою Авианскую конгрегацию. – Есть вещь, которую я имею должность проделывать прямо сейчас. Имейте ожидание. Это будет очень недолгое время. – Он тихо встал со скамейки, потом повернулся и быстро двинулся назад по приделу по направлению к выходу.

– Бинабик! – тихо позвала принцесса, но он только махнул рукой и исчез. Обеспокоенная, она неохотно повернулась, чтобы продолжить созерцание странного представления.

Дометис, видимо, совершенно забыл, что мансу слушает кто‑то, кроме него и воронов. Парочка птиц сорвалась с алтаря и уселась на его плечах. Они цепко держались за его одеяние, когда он раскачивался, а в моменты, когда епископ, в пылу речи, начинал размахивать руками, хлопали огромными черными крыльями, чтобы сохранить равновесие на своих насестах.

Наконец, когда епископ приблизился к концу мансы, вся стая поднялась и начала кружиться над его головой, подобно каркающей грозовой туче. Теперь в этой сцене не было ничего смешного; Мириамель испугалась. Неужели в мире не осталось ни одного уголка, который не скатился бы в безумие?

Дометис речитативом проговорил последние наббанайские фразы и замолчал. Вороны кружили над ним еще несколько мгновений, потом поднялись к разрушенному куполу, и только эхо их резких криков осталось висеть в воздухе. Когда и оно смолкло и собор погрузился в тишину, епископ Дометис, посеревший от усталости, склонился за алтарем. Прошло некоторое время, а он все еще не поднялся, и Мириамель начала думать, что старик упал в обморок или даже умер. Она встала и осторожно двинулась к алтарю, с опаской посматривая на потолок – ей казалось, что вороны в любой момент могут спикировать на нее, с когтями и клювами наготове…

Дометис свернулся на оборванном одеяле за алтарем, тихо похрапывая. Лицо его было расслаблено, и кожа свисала глубокими складками, словно на нем была маска из растопленного свечного воска. Мириамель содрогнулась и заторопилась назад к своему стулу, но через некоторое время ей и там стало неуютно: комната была полна безмолвными фигурами, и она вообразила, что все эти люди только притворяются спящими и ждут, чтобы удостовериться, что ее спутник не вернется, а потом поднимутся и подойдут к ней.

Мириамель ждала возвращения Бинабика, как ей показалось, очень долго. В притворе было даже холоднее, чем под разбитым куполом, но зато отсюда было легче убежать. Ночной ветер проникал в приоткрытую дверь, отчего она чувствовала себя гораздо ближе к свободе и безопасности, но принцесса все равно подскочила, когда дверные петли заскрипели.

– Ах, – сказал Бинабик, скользнув внутрь, – дождь все еще имеет великую сильность. – Он стряхнул воду на каменный пол.

– Епископ Дометис спит за алтарем. Бинабик, куда ты ходил?

– Водил вашу лошадь к ожиданию Домой и Кантаки. Если мы не будем находить нашего разыскания, мы можем с легкостью путешествовать через город на ногах. Но если вход в туннель обнаружится, мы можем задерживаться и находить вашу лошадь основой супа у каких‑нибудь голодающих персон.

Мириамель не подумала об этом, но она не сомневалась, что он прав.

– Я рада, что ты сделал это. А что теперь?

– Идем производить охоту на наш туннель, – ответил Бинабик.

– Когда епископ Дометис рассказывал про катакомбы, он все время смотрел назад, вот на эту стену за алтарем.

– Хмм. – Тролль кивнул. – Большая разумность в вашем замечании и запоминании. Я предполагаю, что это первое место, нуждающееся в обыскивании.

– Но мы же не хотим разбудить его!

– Как снежные мыши мы будем, шепотом ходящие по ледяному насту. – Бинабик сжал ее руку.

Тревога по поводу спящего Дометиса оказалась напрасной. Старик тоненько храпел и даже не шевельнулся, когда они прошли мимо. Огромная стена за алтарем, которая некогда была украшена изразцами, изображавшими мучения святого Сутрина, превратилась в крошащуюся, осыпающуюся известку с несколькими пятнами сохранившейся керамики. У одного края стены, скрытая за оборванной занавеской, находилась низкая дверь. Бинабик дернул, и она легко распахнулась, как будто ею пользовались достаточно часто. Тролль заглянул внутрь, потом обернулся.

– Будем забирать очень немного свечей, – прошептал он. – Таким образом мы получим возможность оберегать факелы в наших сумках для более очень позднего времени.

Мириамель вернулась и вытащила из подсвечников две свечи. Она чувствовала легкие угрызения совести, поскольку Дометис был по‑своему добр к ним, но рассудила, что их главная цель важнее случайного воровства и, может быть, епископ будет вознагражден когда‑нибудь, увидев, как восстанавливают его обожаемый собор. Она с интересом подумала, будут ли здесь тогда привечать воронов – хорошо бы, чтоб не привечали.

Держа по свече, Мириамель и Бинабик осторожно спускались по узкой лестнице. Многие века использования стерли каменные ступени в центре, и вниз струился желобок, подобный высохшему руслу реки. Они сошли со ступеней в помещение с низкими потолками и остановились, чтобы оглядеться. Стены по обеим сторонам напоминали пчелиные соты, состоящие из небольших ниш, в каждой из которых покоилась безмолвная каменная фигура в сутане и с другими принадлежностями церковных деятелей. Не считая этого, узкий зал казался абсолютно пустым.

Бинабик указал на один проход, выглядевший заброшенным.

– Я предполагаю, нам следует уходить в ту сторону.

Мириамель заглянула в темный коридор. Белые отштукатуренные стены были чистыми, ничего, претендующего на святость, там не было. Она глубоко вздохнула.

– Пошли.

В соборе два ворона слетели с потолка и, сделав несколько быстрых кругов, приземлились на алтаре. Их блестящие глаза не отрывались от двери в катакомбы. Но они не были единственными наблюдателями. Странная фигура отделилась от темной стены и осторожно прокралась через собор. Она прошла мимо алтаря, ступая так же тихо, как Мириамель и тролль, потом постояла мгновение перед дверью в подвал, словно прислушиваясь. По прошествии некоторого времени темная фигура скользнула в дверь и стала тихо спускаться по ступеням.

После этого ничего не было слышно в темном соборе: только ровный храп епископа и шелест крыльев.