Глава вторая. Памятуя о полученном вчера незабываемом опыте по части высадки из поезда, я, признаюсь, с не самыми лучшими чувствами ожидал предстоящей нам на рассвете

Памятуя о полученном вчера незабываемом опыте по части высадки из поезда, я, признаюсь, с не самыми лучшими чувствами ожидал предстоящей нам на рассвете обратной операции.

К счастью, наша рота оказалась далеко не единственным подразделением АВР, которому этим утром требовалось отправиться в Первопрестольную. Прибавленные же к батальону 5-го Смоленского полка, правда, на фоне шести десятков этого батальона наши собственные «остатки роты» смотрелись не так уж жалко, мы составили величину, под которую комендант вокзала не пожалел несколько теплушек. Загрузка в них производилась в воинской, то бишь отделенной рогатками с ржавой колючкой части вокзала, и лишь затем нас пристыковали к московскому пассажирскому, зеленая крыша которого уже была обильно усеяна знакомыми личностями с тюками.

Лично я был только рад смене плацкартного сиденья вкупе с обществом господ мешочников на компанию таких же, как и мы сами, фронтовиков и на нары из плохо оструганных досок. Какие мелочи, право слово… по сравнению с голой промерзшей землей эти доски казались мягче иной пуховой перины!

Мне достались нары в верхнем ряду, напротив распахнутой двери — и, честно пронаблюдав минут сорок за сменяющими друг друга полями, перелесками, рощами, лесами и прочими изысками флоры средней полосы, я коснулся щекой мешка и почти мгновенно уснул. Это нормально — дело даже не в прошлой ночи с ее экскурсией по ночному Брянску, а в накопившемся хроническом фронтовом недосыпе — припоминаю, что в послесамборском отпуске я в первый день проспал двадцать часов, во второй — восемнадцать и лишь к концу недели перестал следовать режиму, более подобающему персонажу мистера Стокера.

Разбудили же меня пронзительные звуки, раздавшиеся непосредственно под моим ложем. Кое-как протерев глаза и свесившись вниз, я обнаружил, что их издает вовсе не пойманный с поличным в охапке гнилого сена политрук и даже не «заблудившийся» поросенок, а всего лишь одолженная лейтенантом Волконским у одного из смоленских офицеров шестиструнная гитара — звуки означали процесс настройки.

Я уже упоминал, что Николай — человек, в общем-то, не лишенный музыкального слуха. Так вот, к этой характеристике совершенно необходимо добавить, что залпы морских башенных орудий развитию оного отнюдь не благоприятствуют.

Впрочем, недостаток мастерства Волконский с успехом восполнял эмоциональностью исполнения. Некоторые упорно понимают под этим термином громкость звучания, наивно полагая, что чем успешнее им удастся подражание воплям мартовских котов, тем полнее ощутят слушатели обуревающие исполнителя чувства. А бывший моряк был вовсе не из таких — наоборот, его хрипловатый баритон в эти минуты звучал тише его же обычного «разговорного» уровня, и всё равно брал, что называется, за душу… хоть и недолюбливаю я эту метафору, но в данном случае по-другому не скажешь.

Свой импровизированный концерт лейтенант начал с «песенки ротмистра». За ней последовали «баллада о бое за болото», лирическое отступление в виде довоенного романса о садах жасмина… к этому моменту тесный кружок вокруг нашего барда значительно пополнился за счет смоленцев, и Николай, хитро прищурившись, выдал им «Sing me song Kilimanjaro» и следом, почти без передышки, «Bye, Killer, bye». Английским наш мореман владел превосходно…

А потом последовал «Марш Дурацкой Десантной Роты», песня, относительно авторства которой, несмотря на все Колины заверения, лично у меня не было ни малейших сомнений. Слишком уж идеально она подходила Волконскому… да и некоторые стилистические особенности…

К сожалению, комвзода-2 тут же поспешил, по крайней мере лично для меня, испортить произведенное впечатление, избрав следующим номером программы «Поручика». «Четве-ертые сутки стучат автоматы…»

Я уже однажды просил лейтенанта не петь эту песню в моем присутствии. Конечно, четыре месяца — это долгий срок, особенно на войне.

Сейчас же я честно попытался сдержаться, но на строке о распаханных танками парках и скверах сломался и, наклонившись, тихо попросил Николая прекратить исполнение сего шлягера, пока я не послал его по тому же адресу, куда отправляется на последних строках сам поручик. В конце концов, есть огромное количество иных песен…

Плач гитары моментально оборвался — Волконский вспомнил, почему я просил его об этой услуге в прошлый раз.

К сожалению, вспомнил и я.

Тот проклятый день…

Сколько уже раз я мысленно возвращался туда, в радостно-солнечный май! Если б я не сорвался на звонок Юлии! Но в тот-то момент казалось, что Николай с Алешкой находятся на безопасной — насколько вообще можно счесть что-либо безопасным в условиях начавшегося мятежа! — загородной даче, а вот одинокая молодая женщина, из телефонной трубки которой ясно слышны выстрелы и звон разбиваемого пулями стекла…

И я сорвался и помчался к ней, ведь, пусть даже все «розы и алые сердца» в наших отношениях давно уж подернулись пеплом погасшего огня, я чувствовал себя обязанным вытащить ее.

А поздним вечером следующего дня, когда я вернулся на дачу… когда Николай, поминутно всхлипывая, начал рассказывать. Про Алешкиных друзей по училищу, подъехавших к дому на армейском грузовике, про то, как счастливо он улыбался, прижимая к груди… ну, этот… с раструбом и такими смешными тонкими ножками… ручной пулемет? да, наверное… и он сказал, что должен идти с ними, понимаешь, Сережа, должен, и он так это сказал… я не смог его остановить…

Я сидел перед ним — и с каждым произносимым словом мне все нестерпимей хотелось ударить этого нескладного человека в заляпанном краской зеленом свитере и нелепом берете. Своего родного брата. Пусть Лешка был его сыном, а мне доводился всего лишь племянником — но, боже, как он мог отпустить его!

Нет… не ударил. Просто повернулся и вышел в опускающуюся ночь.

В Москве продолжались бои… соц-нацики удерживали Кремль и часть центра, еще огрызались рабочие дружины в Химках — и где-то там, среди огня и смерти, в самой гуще войны дралась сводная рота пехотного имени генерала Юденича училища, полторы сотни мальчишек, еще не знающие толком, что значит убивать и умирать — и одним из них был Алешка!

Я почти нашел их, почти догнал, но как раз в те часы по Петроградскому шоссе влетела бригада 14-й танковой дивизии, рвавшаяся на подмогу осажденным в Кремле. В клочья разметала две баррикады вместе с защитниками — и угодила в засаду около «Орла». Засаду поспешную, импровизированную, но от этого не менее страшную. Сотня горящих танков и броневиков на несколько километров забила проспект чадными кострами. Те, кто уцелел, пытались вырваться из ада, их расстреливали в упор, из окон, закидывали бутылками с бензином и гранатами… и пройти я не смог.

Лишь к утру, когда бой затих… но было уже поздно!

Глупо… как глупо… в самый первый момент, как сказали, больше всего испугался, что тело окажется… видно, сказалось, что вдоволь нагляделся перед тем на обугленные тела танкистов и мотострелков посреди выгоревших солярных луж… а оказалось — аккуратная строчка, пулеметная навылет, с близкого расстояния… наверняка нарвался по дурости, юнец, пацан… мальчишка… и даже боли не успел почувствовать.

Он погиб на Пушкинской, упал на ступени в сотне шагов от памятника… деревья вокруг были сплошь посечены пулями и осколками, да и самого Сергеича изрядно попятнали.

* * *

На вокзале нас со смоленцами встречал молоденький прапорщик, старавшийся держать себя подчеркнуто строго и деловито и оттого выглядевший еще комичнее. Особенно же это проявилось, когда рядом с ним случайно оказался Дейнека. Прапорщики, похоже, были одногодками, но на фоне грязной полевой куртки Андрея москвич в своей новенькой английского сукна шинели казался лет на пять младше. Впрочем, так оно, наверное, и было, — за плечами у нашего прапорщика полгода войны, а она — очень суровая школа. Пешие марши по осенней грязи сквозь бесконечный дождь, обстрелы, штыковые атаки… и, глядя на хмурящегося и смешно закусывающего губу москвича, я от всей души пожелал, чтобы хоть этому мальчику не довелось взрослеть так. Вряд ли, конечно, пожелание имеет хоть малейший шанс сбыться, но все-таки… все-таки…

Боже, когда же это наконец закончится!

К нашему вящему удовольствию, командование решило не пугать добропорядочных московских обывателей видом окопных дикарей — и выделило для нашего дальнейшего перемещения целых пять грузовиков. Неслыханная щедрость… правда, в процессе загрузки выяснилось, что под выгоревшим тентом полуторатонного «Форда-Владимирского» чуть ли не половину кузова занимает какой-то загадочный цилиндрический агрегат вкупе со штабелем дров — так что вольготно разместиться все же не получится.

Назначение агрегатов выяснилось сразу же, как только машины тронулись, — это оказались отнюдь не «портативные бетономешалки», как предположил Волконский, а газогенератор, сиречь банальный дровяной двигатель. Проект его, как я припомнил, был создан еще в начале войны, но тогда решили, что связанные с переделкой в «дровоносцы» издержки будут неоправданно велики.

Заодно я, правда, вспомнил и вчерашние брянские лимузины, гордо проносившиеся мимо нас без всяких видимых признаков подобного технического кошмара. Конечно, багажник, скажем, у «Роллс-ройса» весьма вместительный, и можно предположить, что его владельцы просто не пожелали портить эстетический облик машины — но мой цинизм подсказывал куда более простой ответ.

Однако, надо отдать должное, и на дровах «Фордик-Володя» ухитрялся перемещать свое грохочущее нутро по московской булыжной мостовой достаточно резво. В узком кусочке улицы, оставшемся между плечами моих товарищей и краем тента, серые коробки домов уносились назад прежде, чем я успевал разобрать хоть пару букв на украшавших их табличках. Вдобавок наша куцая колонна несколько раз, — не иначе как с целью сбросить с «хвоста» дюжину-другую «синих» шпионов, — сворачивала с улиц, проскакивая сквозь какие-то дворы, и вновь возвращалась на улицы, двигаясь при этом чуть ли не в обратном направлении.

Через полчаса подобной езды я начал всерьез подозревать, что нас возят кругами, но тут в проеме мелькнула полускрытая маскировочными сетями громада памятника Главковерху, и ситуация с конечной точкой нашего путешествия стала более-менее ясна — Пресня.

Это подтвердилось уже через семь минут, когда наша автоколонна остановилась, выстроившись напротив безликого складообразного здания военной постройки — одного из нескольких десятков выросших на месте снесенного бомбами 7-й эскадры квартала. Именно ему, как объяснил заменивший здесь юного прапорщика штабс-капитан с рваным шрамом поперек левой щеки, и предстояло стать нашим домом на ближайшие дни, дальнейшее же «сообщат по мере необходимости». Сейчас же… сдайте-ка, господа, оружие… да-да, офицеры тоже. Не беспокойтесь, оно будет вам обязательно возвращено в целости и сохранности — но пока вам придется с ним расстаться, ибо «порядок быть должон».

Изнутри здание и в самом деле оказалось бывшим складом, переделанным — увы, как обычно на Святой Руси наскоро и небрежно, — под казарму посредством установки нар. Правда, в отличие от давешних вагонных, эти нары были сколочены куда аккуратнее и основательнее. Более того, они оказались даже выкрашенными, но при этом вздымались в четыре яруса, каковой факт побудил меня осведомиться у вышедших нам навстречу старожилов — прилагаются ли к комплектам постельного белья парашюты или же меры предосторожности ограничиваются альпинистской страховкой?

Местные обитатели — в основном, как я понял, здесь находились выздоравливающие из московских госпиталей, хотя встречались и исключения вроде оккупировавшей дальний правый угол группки юнкеров-алексеевцев, — так вот, местные обитатели, отсмеявшись, сообщили, что заявки, правда, не на парашют, а на батуты для натягивания между рядами они подавали старшему по казарме уже пять раз. И ни на одну из них ответа пока не воспоследовало. Пока же они попросту ограничиваются заселением нижних ярусов, приберегая верхние места для горнострелковой части, прибытие которой ожидается со дня на день. Этим козлотурам в привычку карабкаться без всяких вспомогательных средств и не на такую высоту — да и к падениям они поустойчивее. А если серьезно и без нецензурных выражений — да, «летают» с удручающей регулярностью… пока, слава богу, обошлось без жертв, но в сухом остатке две сломанные ноги, рука и сотрясение мозга. Правда, относительно последнего эпизода многие выражали сомнение в существовании оной субстанции в черепе пострадавшего, ибо полет он совершил не спросонья, как остальные, а среди бела дня, вообразив себя спутником Тарзана с соответствующими образу ужимками, воплями, биением в грудь и прыжками.

К счастью, восстанавливать в памяти изрядно подзабытые навыки скалолазания мне не пришлось. Для офицеров роты была выделена крохотная комнатушка на втором этаже, и штабс-капитан Овечкин любезно распространил на меня привилегию пользования сим помещением. Основное достоинство этой привилегии, как разъяснили мне те же старожилы, заключалось не столько в том, что с устланного газетами пола упасть куда-то крайне затруднительно, а в сопутствующем праве на пользование расположенными на том же втором этаже удобствами, как то: туалетом и — чудо! чудо! — душевой кабинкой. Причем в последней, по слухам, даже периодически появлялась горячая вода, — но, к сожалению, предсказать это событие не брались и самые оптимистичные последователи Кассандры и мсье Нотр-Дама.^[28]

Для обитателей же первого этажа подобный список удобств исчерпывался лишь сортиром, который к тому же, как не замедлили поведать нам, был отнюдь не рассчитан своими создателями на столь большое количество страждущих посетителей. И, несмотря на постоянные усилия дежурных, часто выходил из строя с соответствующими последствиями.

Впрочем, устраивать круглосуточное дежурство с целью не упустить момент появления в ржавом кране слегка подогретой струйки не понадобилось. Дав полчаса на «освоение», нас, в смысле всех новоприбывших, выстроили внизу и «организованной толпой», как не преминул ехидно отметить Волконский, погнали «на обработку».

Это мероприятие, как выяснилось, включало в себя не только санитарную часть, но другие, более приятные моменты. Как то: баня, после нее выдача новой, действительно новой, по-особому вкусно хрустящей формы и, что было совсем уж неожиданно, жалованья. Причем, как оказалось, это были вовсе не недополученные нами за последние два месяца «фронтовые», как первоначально предположил я, увидев содержимое графы «сумма прописью», а всего лишь двухнедельный аванс «тыловых». Никогда бы не подумал, что в должности ротного фельдшера смогу расписаться за полуторагодовой оклад генштабовского полковника… а вот поди ж ты!

«Фронтовые», к слову сказать, также обещались в ближайшее время — как только поступят сведения от канцелярий наших бывших частей. Как же, как же… расторопность сидящих или, вернее сказать, окопавшихся там господ была ведома нам отнюдь не понаслышке… ну да бог им судья!

Следующие дни мы отсыпались, а в перерывах между сим благостным занятием наслаждались относительно пристойной — в кои-то веки! — едой в офицерской столовой в здании напротив и чтением газет четырехмесячной давности, в пять-шесть слоев устилавших пол нашего обиталища.

Удивительно, кстати, до чего сужается круг интересов человека в окопах! Там, на фронте, нас интересовали главным образом сведения о частях противника перед нами, да наличие соседей на флангах. И лишь самых любознательных — обстановка на других фронтах. Все же, что происходило за пределами нашей бывшей родины, вызывало примерно столько же интереса, сколь и новости о колебаниях уровня воды в марсианских каналах. Этому, правда, в немалой степени способствовало то, что уровень достоверности заграничных известий примерно соответствовал упомянутым мной «астрономическим слухам». Пример: в один из январских дней мы поймали две французские станции, вещавшие буквально на соседних волнах, одна выступала от имени «фронта Освобождения Франции», вторая же служила рупором неким «Бригадам Ноль». А пикантности в ситуацию добавляло то, что обе утверждали, что ведут вещание из Парижа.

Я, помнится, заявил тогда, что склонен больше поверить «бригадам» — несмотря на дурацкое название, их сигнал явно был мощнее, четче, и вполне мог исходить с творения господина Эйфеля. И, как выясняется сейчас, не ошибся — до середины февраля левацкие «Бригады Ноль» действительно контролировали большую часть Парижа, пока не были выбиты подошедшими бронечастями… герцогства Бургундского! Сюр, да и только…

Впрочем, на фоне остальных мировых известий независимое герцогство Бургундское выглядело еще вполне естественно. Чем, в конце концов, бургундцы хуже тех же шотландцев и ирландцев?

Страницей дальше Объединенные Швейцарские Кантоны деловито выбивали непонятно как оказавшуюся на их территории Венгерскую Социалистическую Армию. На Трафальгарской площади был публично казнен бывший лорд-спикер парламента, еще двадцать пять пэров вместе с семьями, как сообщалось, томились в подвалах Тауэра. Остальные, видимо, успели своевременно отчалить от ставших столь негостеприимными берегов Туманного Альбиона. Мальта подверглась пиратскому нападению бывшего австрийского линкора «Императрица Мария-Терезия», — обстреляна Ла-Валетта, семнадцать человек убито, более сорока ранено. После первых залпов с линкора многократно передавали требование о выплате контрибуций, угрожая в случае невыполнения стереть город с лица земли огнем главного калибра, но, ввиду того, что все должностные лица вместе с большей частью населения бежали из города, в переговоры так никто не вступил. В итоге пиратам пришлось ограничиться высылкой шлюпочного десанта и банальным грабежом прилегающих к порту кварталов.

Не менее интенсивно стреляли и в западном полушарии — в ходе четырехдневных боев под Далласом техасская милиция вместе с подошедшими из Арканзаса добровольческими полками Беннингтона и Джонсона разгромила вторгшиеся на их территорию части мексиканской армии, но разбитые мексиканцы все же сумели закрепиться на рубеже Колорадо. Так же, пользуясь отсутствием у независимого Техаса чего-либо даже отдаленно похожего на флот, гвардейцы суперкоманданте Бенитоса продолжают удерживать Хьюстон.

Миссури и Миссисипи по-прежнему несудоходны, количество донных мин в этих реках продолжает увеличиваться. Конгресс профсоюзов переехал из Детройта в Чикаго, поближе к линии фронта, надо полагать, вслед за своими победоносными войсками, ибо танки Ван-Клифа заняли Сент-Луис и сейчас ведут бои на подступах к Нэшвиллю. И, напоследок, дабы окончательно утвердить читателя в мысли, что свихнувшийся мир пока еще вовсе не намерен успокаиваться: Республика Тасмания провозгласила свой остров независимым — не от почившей уже Великобритании, разумеется, а от Демократической Конфедерации Австралии.

Комментарий под сим заголовком был пропечатан исключительно мелким шрифтом. Но все же я сумел разобрать, что, оказывается, господа, — или товарищи или кукарачи, это уж как им будет угодно! — тасманийцы вовсе не столь уж глупы, как это можно решить при взгляде на карту. Ибо флот свежепровозглашенной республики числит в своем составе линейный крейсер «Девоншир», тогда как ВМС Австралии ныне могут похвалиться всего лишь двумя устарелыми легкими крейсерами.

Конечно, чтение газет, пусть даже столь увлекательное, не являлось пределом наших мечтаний. Раскинувшийся вокруг город мог бы предложить куда больший перечень по части способов времяпрепровождения, но вот незадача — квартал, в котором находилась наша складоказарма, вкупе с соседним был старательно отгорожен от остальной Москвы тремя рядами «спиралей Бруно», вдоль периметра которых стратегически расположились полдюжины бронеавто «Остин-Путиловец-117». Безнадежно устаревшие задолго до войны, они тем не менее вполне успешно справлялись с ролью пулеметных вышек.

Для желающих уйти в «свободный полет» и не обладающих при этом талантами героя господина Уэллса оставалась таким образом лишь канализация. Не поручусь за расквартированных в соседних складоказармах, но всем находящимся в нашей, полагаю, было вполне достаточно ароматов, которые они получали при каждом очередном засорении, а происходили сии печальные события с воистину удручающей регулярностью, чтобы подобная идея даже и не пыталась возникнуть у самых отпетых «вольных летунов».

Интересно… особенно с учетом того, что в этом «концлагере городского типа», по определению Николая, официально поименованном Особым Сектором, уже собралось примерно три тысячи человек, и каждый день знакомые нам дровяные «Форд-Владимиры» доставляли все новые и новые партии «арестантов». Три тысячи — смешная, в общем-то, цифра по сравнению с миллионными армиями Великой войны, едва дотягивает до полка довоенного формирования. Но в условиях нашего дурацкого бардака, именуемого войной Гражданской, она (цифра) таковой быть перестает. В конце концов в начале своего пути вся наша доблестная Армия Возрождения России не дотягивала и до полусотни тыщ активных штыков. Сейчас, правда, если верить все тем же извлекаемым из-под наших тощих матрасов газетам, она разбухла аж до ста двадцати, но верить ли? Вопрос, достойный принца датского — ведь в синих штабах эти газеты наверняка изучают с ничуть не менее пристальным вниманием…

Если же вдобавок учесть, что эти три тысячи на девять десятых — обстрелянные фронтовики, а на оставшуюся, юнкерскую одну десятую — тоже далеко не наспех отмобилизованная шваль, картина начинает вырисовываться презабавная весьма.

С детства я любил решать всяческие головоломки, логические загадки, а также маяться сборкой новомодных тогда заморских puzzles. Порой мне кажется, что именно эта страсть и привела меня в стены Академии Генштаба, ибо здесь можно было получить право решать самые сложные задачи, часто в условиях жесточайшего цейтнота и почти всегда с неполным условием.

В данном случае меня никто никуда не торопил, да и, собственно, ничего и не требовал. Заняться же гаданием по кофейной гуще меня побудила исключительно скука, да вялое желание проверить, сохранилась ли под макушкой хоть какая-нибудь подвижность извилин.

Для начала я еще раз методично обошел все соседние «бараки облегченного режима», в каждом затевая случайный, ни о чем вроде бы разговор и старательно фиксируя в памяти ответы обитателей на три вопроса: кто, когда и откуда?

Ответы, понятное дело, блистали разнообразием, но кое-какую общую для всех тенденцию я начал улавливать уже к четвертому казармоскладу. Конкретно: все находящиеся в Особом Секторе бывшие раненые до госпиталя воевали на Западном фронте, все подлежащие переформированию части были отозваны с того же Западного и, наконец, все они оказались здесь самое раннее в начале месяца, то есть три недели назад. До этого срока, насколько мне удалось узнать, о подобных мероприятиях никто ничего не слышал… что, впрочем, может быть показателем не столько отсутствия оных, сколько хорошего уровня обеспечивающей их проведение секретности.

Далее… из всех родов войск в Секторе была представлена лишь пехота с оч-чень незначительным вкраплением артиллерии. Понятно, что и «в общем по армии» на каждого танкиста или летчика приходится не один десяток представителей «махры», но все же… Кроме того, удельный вес бронечастей в АВР изначально был достаточно велик. Здесь же получается какое-то ну очень легкопехотное подразделение — если предположить, что находящихся здесь планируют объединить в одну часть.

Легкопехотное… кстати, обещанные горнострелки действительно прибыли в нашу сараеказарму, но рассаживаться исключительно по верхним нарам, как и следовало ожидать, не пожелали. До мордобоя, к счастью, не дошло, дело удалось уладить миром… а вспомнил я о них сейчас потому, что сам факт их наличия тоже позволял строить кое-какие догадки — вышеупомянутая горнострелковая рота была единственным подразделением, не выведенным на отдых или переформирование, а снятым непосредственно с фронта. Причем не с Западного, а с Восточного.

Люблю исключения — они почти всегда куда любопытнее правил.

Ближайшими к линии фронта горами являлся Уральский хребет. Ближайшими — однако я сильно сомневался, что для преодоления Среднеуралья необходима особая горная подготовка. Кроме того, последние новости, которые нам довелось слышать еще на фронте, уже сообщали о выходе передовых отрядов Куницына к Екатеринбургу — так что там вполне обходились без нас, боеспособность частей Верховного Президента после зимнего разгрома выражалась, похоже, величиной отрицательной.

Следующими в списке значились Карпаты — однако, даже если вынести за скобки поляков, конвентовцев и Линдемана вместе взятых, я все равно не мог придумать осмысленной цели для подобного наступления.

А вот Кавказ — помечтать о нем было бы весьма и весьма занимательно.

Правда, между нами и Кавказом также маячили отнюдь не малочисленные синие части — войска так называемой Южной Конфедерации, реально представлявшей собой довольно неустойчивый конгломерат из «независимых» государств, в одночасье, словно грибы после дождя, расплодившихся на Кавказе и в Закавказье. Неустойчивость эта весьма ясно проявилась в ходе зимней кампании, когда вместо сокрушительного удаpa по тылам группы Борейко РевЮгСовет плотно «завяз» на Дону и Кубани и сумел организовать лишь вялое подобие наступления в направлении Москвы. Задействовав для этого только полторы дивизии из семи имевшихся в его распоряжении и наступая практически в пустоту, ибо почти все мало-мальски боеспособные части были отвлечены сибирскими армиями Верховного, они за полтора месяца с трудом преодолели расстояние от Корниловска до Воронежа. Под которым наконец натолкнулись на хлипкую линию обороны, сымпровизированную местным командованием АВР буквально из ничего. В разыгравшемся двухнедельном сражении соц-нацики, имея минимум трехкратное превосходство, получили по рогам, насовершав при этом ошибок, достойных даже не командира взвода, а, скорее, детей из песочницы. И не откатились обратно до Корниловска лишь потому, что преследовать их было нечем совершенно, остатки наших воронежских частей с трудом справлялись с охраной захваченных пленных. По слухам, часть этих пленных угодила в наши маршевые роты еще во время боев.

Предположим, кто-то очень умный или по крайней мере считающий себя таковым, в генштабе АВР решил обратить свой высокий взор в сторону Кавказских гор. Спрашивается, что он может в связи с этим удумать? Загадка…

Люблю загадки.

Силы противника известны, хоть и весьма приблизительно. Группа Ростовского направления: отряд Михалкова, Морская дивизия — под сим громким наименованием скрываются остатки матросских частей Азовской флотилии после того, как их командование, чего-то не поделив с Малороссийским Конвентом, переметнулось под столь же синие, но все-таки немного иные флаги. 19-я дивизия — на самом деле бывший 19-й полк Турецкого фронта, которому добавлена «сборная солянка» из отрядов горцев, в основном чеченцев и дагестанцев. 4-я танковая армия: 4-я танковая дивизия, 27-я моторизованная дивизия, 17-я стрелковая бригада, 49-я специальная бригада — прозаические каратели, вместе с Кубанским корпусом усмиряющие недовольных казаков. Танковая армия! Звучит, конечно, жутковато. Но если отрешиться от мерок Великой войны и взглянуть на нее попристальнее, черт оказывается вовсе не так страшен, каким малюет себя на знамени: десять тысяч штыков, чуть меньше сотни танков… Тоже, конечно, сила, но поджилки трясутся куда меньше.

Корниловская группа: с ней посложнее. Тут и азербайджанская дивизия и грузинская, и здесь же еще три-четыре синие дивизии, номеров которых сейчас не помню… одна, кажется, 11-я… всего двадцать — двадцать пять тысяч штыков. Танков у них, правда, много быть не должно — почти все их танки остались ржаветь в заснеженных полях под Воронежем.

Еще где-то там же маячит, как водяной из омута, 5-я танковая армия, бывшая 69-я резервная бригада, но вот какую часть своей техники они сумели сохранить, сие ведомо лишь Аллаху. Ну и наверняка наличествует какой-никакой резерв… можно даже попытаться угадать, что он расположился в районе Астрахани.

В сумме имеем пятьдесят-шестьдесят тысяч штыков И две с половиной — три сотни танков — то, что уже сейчас наличествует по эту сторону Кавказского хребта.

Что РевЮгСовет может при нужде выцарапать с той стороны гор — тайна сия покрыта мраком. Рискну предположить, не так уж мало, ибо оставлено было там почти все имущество Турецкого фронта. Вдобавок те же султанские турки, отрезанные мятежными арабами от персидской нефти, охотно покупают нефть каспийскую — и чем-то за нее при этом расплачиваются. Например — техникой, оставшейся от их любимого Эйдельман-паши или хотя бы трофейной английской. Конечно, и контроль синих над Закавказьем не столь уж безоговорочный. Правильнее сказать, что тамошняя обстановка весьма напоминает слоеный пирог, но вот закладываться на это всерьез при стратегическом планировании… моветон-с.

А противопоставить этой массе мы, то есть АВР, реально можем лишь то, что удастся «с мясом» выдрать из 2-го корпуса Борейко ценой, понятное дело, прекращения наступления на Востоке. Бог с ним, оно и без того давно уже перешло в фазу затухания и со дня на день остановилось бы само собой, из-за элементарной растянутости коммуникаций и измотанности частей. Составить это может… будем оптимистами и предположим, что наши газеты врут, но врут не очень… не более сорока тысяч штыков и двух сотен танков. Если перейти из оптимистов в фантазеры, можно приплюсовать сюда мифический резерв генштаба АВР — еще десять тысяч. И это — все!

Гипотетически рассуждая, соотношение не столь уж трагичное — в начале Смуты бывало и куда похуже. Но и АВР уже не та, что прежде, — тех, лучших, кто поднимал мятеж, кто шел на штурм Петропавловки и Кремля, уже не вернуть. Части Борейко восемь месяцев не выходили из боев, люди и техника наверняка выдохлись до предела. Вдобавок они уже давно сидят на голодном пайке по горючему и боеприпасам. И — сильно подозреваю, что под их трехцветными знаменами сейчас собралось уже немало бывших синих или просто мобилизованных, а устойчивость этой публики прямо пропорциональна боевой обстановке. Бывали уже… прецеденты.

Резерв же… те три тысячи, что собраны сейчас в нашем Особом Секторе, — это результат «грабежа» всего Западного фронта, «грабежа», который, подозреваю, вскоре еще аукнется, и аукнется хорошо. Что где-то в кармане у генштаба чертом в табакерке притаились еще семь таких же — не верю! Вот в наскоро отмобилизованное пушечное мясо поверю, даже в семнадцать, только цена ему — послужить смазкой для гусениц в первом же бою! И никак иначе!

Я мучил свою несчастную голову еще добрых два часа, прикидывая так и эдак, кидая левой рукой воображаемые дивизии в глубокий прорыв — и тут же прихлопывая их ничуть не менее воображаемыми резервами правой. И пришел к выводу, что никакого адекватного плана наступления, могущего гарантировать АВР хотя бы процентов тридцать успеха, лично я придумать не в состоянии.

Занятно, весьма занятно… дураком и тупицей я себя не числил, по крайней мере, до сего дня. Но кто-то же собирает нас в этом «концлагере городского типа» и, наверное, все-таки не затем, чтобы в один прекрасный день погрузить в «крылатые сосиски» 3-й военно-транспортной авиадивизии и с пяти тысяч метров вывалить на Баку? Нет? А вот лично мне иного, более разумного объяснения нашей загадочной «легкопехотной» кампании в голову не приходило!