Глава 6. Востриков вытянул ноги под рабочим столом так, что захрустели суставы

Востриков вытянул ноги под рабочим столом так, что захрустели суставы. Он устал, дико устал от работы, от жары и от начальства, требующего от него информации по сгоревшей машине и трупу в ней.

С машиной более или менее разобрались, а вот с трупом…

– Товарищ полковник, делаем все возможное! – рапортовал вчера на совещании Востриков, прекрасно понимая, что сделано уже все и даже больше, а неизвестный покойник так и оставался до сих пор неизвестным.

– Значит, плохо делаешь, Сан Саныч! – ревел полковник. – Плохо!!! Как такое может быть, скажи мне?! Машину угнали от торгового центра, где народу, как в улье, а никто ничего не видел?!

Востриков молчал вчера и хмурился. И сейчас молча, до хруста тянул ноги и хмурился.

Он прекрасно понимал, что полковник прекрасно понимает, что остаться незаметным проще всего в толпе. И современным угонщикам, снабженным всякого рода электронными приспособлениями, как раз толпа и нужна. Они не станут угонять машину со стоянки, где одна или две машины, где на них могут обратить внимание прохожие или тети из окон, или продавцы из витрин. Нет, стоянка перед супермаркетом – идеальное место. Тут как раз все понятно.

Непонятно, зачем было угонять машину? Для того, чтобы потом заехать на ней в кусты и заживо сгореть?! Идиотизм! Полковник с него требовал версии, а он неуверенно бубнил, что у него только две версии.

Первая – угон был совершен группой лиц для того, чтобы потом совершить убийство.

Вторая – угон был совершен ненормальным, задумавшим покончить жизнь самоубийством таким вот способом.

Все! Остальное было из области фантастики! И эти фантастические версии выдвигала сегодня за завтраком его десятилетняя дочка. И чего он только не наслушался! И то, что это своего рода месть хозяину автомобиля. И что это черная метка, намек на то, что и с ним так будет, если он чего‑то там не сделает.

Востриков отмахивался, фыркал и советовал ребенку меньше смотреть сериалов и читать детективов, на которые та вдруг подсела.

– Ты‑то что думаешь, Вася? – окликнул он своего помощника, который старательно делал вид, что работает. – У тебя какие версии?

– А? – Симпатичное лицо помощника со следами бессонной бурной ночи поднялось от груды бумаг, взгляд рассеянно забегал по стене над головой Вострикова. – Я не знаю, Сан Саныч! Глупо все как‑то! Угнать машину, заехать на ней в дебри и совершить самосожжение. Если человек собирается таким эффектным способом уйти из жизни, ему нужны зрители, согласны?

– Ну‑у‑у, согласен, – кивнул Востриков.

– Значит, это не самоубийство.

– Значит, – Востриков подобрал колени, положил перед собой на столе карандаш и принялся катать его, как скалку.

– Рассмотрим убийство… – воодушевился Вася Климов – симпатичный повеса тридцати лет, вымотавший нервы не одной красотке их города. – Потому что несчастный случай у нас исключается, так?

– Так. Эксперты полностью опровергли пожар в результате аварии. Как и саму аварию отвергли тоже. Все в один голос заявили – поджог, – катающийся по столу карандаш приятно массировал ладонь, успокаивал.

– Во‑о‑от… – Вася вдруг остолбенел на минуту, а потом глянул на него несчастными глазами. – Что я только что говорил, Сан Саныч?

– Ты сказал, что самоубийство исключается, авария тоже, – терпеливо повторил Востриков.

Он этого гуляку Климова любил и на слабости его смотрел снисходительно. Тот был ему верным помощником, не стучал, не подставлял и не предал ни разу за пять лет, что они вместе работали. А это очень важно!

– Тогда что? Получается, убийство?

– Получается, да, – изумленно воскликнул Климов. – Только кого убили‑то? Нет в пропавших без вести никого с таким ростом и такого приблизительно возраста. Мы уже всю базу просмотрели. Нет такого!

– Нет!

– Не проще ли было этого неизвестного задушить, застрелить, а потом сжечь? Его все равно никто не искал. И думаю, убийце об этом было известно. Ну‑у‑у, о том, что дядя никому не нужен. Зачем непременно надо было так усложнять? Угонять машину, а это риск. Могли где‑нибудь перехватить, остановить. И почему выбрали именно машину этого чела? – не очень связно болтал Климов, продолжая тараканьи бега глазами по стене над головой Вострикова. И вдруг смолк. Глянул на начальника умоляющими глазами. – Сан Саныч, можно мне до обеда уйти, поспать немного, а? Ну не могу, отключаюсь просто!

– Уйти нельзя, – Востриков полез из‑за стола, громыхнул связкой ключей. – Запрись, тут поспи на стульях. Я скоро.

– А вы куда? – Климов уже ставил стулья в ряд по стене, громоздил изголовье из горы пакетов.

– Да на мысль ты меня натолкнул, Вася. На неплохую мысль. Сначала Викуля моя, а теперь вот ты, – он широко шагал к двери.

– А что за мысль, Сан Саныч? – Климов уже улегся на стулья, закрыл глаза.

– Что это в самом деле может быть актом устрашения нашему автовладельцу. Навещу‑ка я его снова. В прошлый раз он не очень был словоохотлив и приветлив. Все больше молчал и хмурился. Так, я тебя запираю. У тебя, если что, ключи есть. На стук не отзывайся. Подремли часок. Приеду назад, разбужу. Все, бывай…

Двухэтажное строение, которое Вострикову еще не довелось посетить прежде, поскольку пострадавший сам явился в отдел, утопало в тени громадных каштанов. Обычное современное здание, пластиковые окна, двери, стоянка справа и слева от въезда. С одной стороны – дорогие машины, видимо, принадлежавшие управленческому персоналу. С другой стороны – машинки попроще. Офисный планктон паркуется, догадался Востриков. Вошел в прохладное фойе, предъявил удостоверение охраннику, был безропотно пропущен внутрь. Медленно поднимался по лестнице, шел так же медленно коридорами и поражался странной тишине, царившей в офисе.

Нет, люди ему встречались – разгар рабочего дня как‑никак. Не все же спят в кабинете на стульях, как раздолбай Климов. Но они все, как один, странно выглядели. Они будто не шли по коридору, а крались. Не смотрели вперед, строго глядя себе под ноги. И лица у всех были такие… Такие скорбные, будто всех их объединяло одно великое горе. И потому они не могли улыбаться и радоваться, потому хранили зловещую тишину.

– Что, кто‑то умер? – спросил он секретаршу, входя в приемную.

Та дернулась с такой силой, будто ее цыганским хлыстом перепоясали. Подняла на него бледное некрасивое лицо и прошипела:

– Подобные шутки неуместны! Кто вы вообще такой? Что здесь делаете?

Востриков представился, сунул ей под нос удостоверение, не позволив долго читать.

– Я к вашему руководителю.

– Зачем?! – ощерилась рыхлая девица, и даже кудряшки ее, кажется, ощетинились.

– Это не вашего ума дело, милая, – с ядовитой ухмылкой ответил Востриков и шагнул к директорской двери. – Надеюсь, он не занят?

– Он не занят, – вернула она ему ядовитую ухмылку. – Его вообще нет!

Хорошо хоть, язык не показала, дурочка. Востриков все же в кабинет заглянул. В самом деле – пусто.

– Когда будет?

Он сел на стул, собираясь не столько ждать, сколько помотать нервы наглой секретарше, к тому же еще не очень привлекательной. Наглеть подобным образом, по его мнению, могли только очень красивые женщины. Они, кстати, делать это могли виртуозно, никоим образом не оскорбляя чувств собеседника, а как раз наоборот, будоража его.

– Не знаю, когда будет! – фыркнула секретарша. – Не докладывает!

– А он не заболел? – уточнил Востриков.

– Нет, вполне здоров.

Она загремела ящиками стола, через минуту встала, заперла директорскую дверь и смылась куда‑то, оставив Вострикова в полном одиночестве. Он посидел‑посидел, пошел снова коридорами наблюдать печальных людей, старающихся проскочить из кабинета в кабинет как можно тише и незаметнее. Снова заглянул в приемную. Там никого не было. Он подергал директорскую дверь и решил, что нет ничего плохого в том, что свое ожидание он скрасит разговорами с персоналом.

А персонал категорически отказался идти на контакт.

– Я не знаю, почему у генерального директора угнали машину!!!

– Я ее точно не угонял! У меня своя есть!!!

– Нет, ну что я могу знать о трупе в машине, интересно??? Я его туда не совала!!!

– Обстановка? А какая у нас обстановка? Все нормально! Рабочая вполне обстановка! А что, надо скалиться направо и налево, извините?!

Вот приблизительно такие разговоры состоялись у него с персоналом. Никто ничего не желал говорить о своем руководителе. Ни плохого, ни хорошего. И уж тем более никто не желал обсуждать недавнее происшествие.

– Этим пускай занимаются правоохранительные органы!

А его вопрос – могут ли быть у их генерального директора враги и кто это может быть – вообще ввергал всех в ступор.

– Черт‑те что! – выпалил в сердцах Востриков, выходя на улицу в душный полдень и раздражаясь еще сильнее от того, что надел сегодня плотные штаны, в которых невозможно жарко.

Он влез в горячую машину, тут же прилип задом к сиденью и минут пять гонял ее на холостом ходу, пытаясь остудить салон работающим кондиционером. Потом медленно выехал со стоянки. Завернул за угол здания, проехал с десять метров и тут же резко нажал на тормоз. Прямо под колеса его автомобиля нырнула девушка. Нет, ну не совсем, конечно, под колеса. Это ему так показалось. Он просто перепугался смертельно, а у страха, как известно, глаза велики. Она просто шагнула с тротуара и, когда поравнялась с его машиной, стукнула кулачком по капоту.

– Вы что творите, девушка?! – заорал на нее Востриков, опуская стекло. – Жить надоело?!

– Вы ведь из полиции? – и сама себе ответила: – Вы из полиции, я видела вас в офисе.

Высокая, тоненькая, несимпатичная, с некрасивыми зубками, девушка обошла его автомобиль, открыла пассажирскую дверь и нырнула в салон, тут же представившись Ольгой. Она расправила на коленках темное скучное платьице, глянула на Вострикова с вызовом.

– Вы приходили к Валерию Сергеевичу, правильно? – спросила она, рассмотрев Вострикова с головы до ног, насколько позволяло его положение за рулем.

– Допустим.

– А его нет. Его уже четыре дня нет! – зловеще прошипела Оля, сделав страшные глаза.

– Болеет? – равнодушно отозвался Саня, почувствовав азартный зуд в груди.

Вот она! Вот она – сплетница‑болтушка, которую он искал в офисе, да так и не нашел!

– Болеет! – фыркнула она. – Если бы! Он после этого происшествия с его машиной сам не свой! Просто с катушек слетел! Собственной тени боится!!!

– Боится? – хмыкнул Востриков недоверчиво. – А ему‑то чего бояться? Ну, угнали у него машину. Ну, сгорел в ней угонщик. Бывает…

– Все бы было так просто! – Ее ротик оскалился, обнажая ряд некрасивых зубов.

– А в чем сложности? Кстати, вам куда? Могу подвезти, – он медленно поехал вперед.

– Мне все равно куда. Мне просто надо было с вами поговорить без свидетелей и не в кабинете. Там все слушается!

– В смысле? – не понял Востриков.

– Мельников каждый кабинет нашпиговал прослушками. «Жучки» там у него стоят, или диктофоны, или еще что – никто не знает. Но он в курсе всего, что кто говорит. Мы сначала не понимали. Думали, стучит кто‑то из своих. Как кто где что брякнет в его адрес нехорошее, так уволен! Потом нашли. Уборщица однажды пыль полезла вытирать не туда куда надо и наткнулась на японскую игрушку дяди Валеры.

– Ишь ты! – Востриков отъехал на значительное расстояние от офиса и притормозил за одним из торговых павильонов. – Жаловаться не пытались?

– Смеетесь?! – невесело рассмеялась Ольга. – Кто захочет лишиться работы? Нам знаете, сколько платят?! Кому нужны проблемы? Проще язык за зубами держать.

– Может быть, – согласно кивнул Востриков. – Значит, разговоры прекратились после находки уборщицы?

– Ну, в основном. Говорили больше то, что Валерию Сергеевичу слышать хотелось. Но вот однажды… – она нервно дернула шеей, глянула по сторонам, назад. – У вас‑то тут нет никакого диктофона?

– Нет, будьте уверены, – рассмеялся Востриков. – Так что однажды?

– Было это недели три назад, может, чуть меньше. К нам прилетал учредитель. Севастьянов Николай Егорович.

– Ух ты! Фамилия на слуху.

– Еще бы! – Она самодовольно расправила плечи, будто это она носила эту фамилию. – Визит был обычным, рабочим. Он прилетает с проверками, и это не новость. Мельников уехал его встречать. Потом они весь день провели вместе. А мы работали в обычном режиме. И вот именно в тот день у нас с Кариной состоялся преинтересный разговор.

– Карина – это у нас кто?

– Илюхина Карина Георгиевна – начальник отдела продаж, моя начальница. Умница, красавица, – презрительно скривила ротик Ольга. – Вечно опаздывающая и отрабатывающая потом часы опоздания.

– И не выгнали ее до сих пор за опоздания? Я так понял, у вас жесткая дисциплина? – удивился Саня.

– Выгонят, как же! Она часы опоздания не только за своим рабочим столом отрабатывает, но и перед Мельниковым с раздвинутыми ногами! – с откровенной завистью выпалила Ольга. – Корчит из себя праведницу, а ведь шлюха шлюхой! Все знают, зачем он с ней запирается в кабинете посреди рабочего дня, все! А она изображает из себя святую невинность. И еще великомученицу! Будто принуждает ее кто?! Такая, скажу вам, падшая дрянь…

Ольга задохнулась от ненависти и замолчала. Некоторое время они слушали лишь слабое гудение кондиционера.

– Так что там с преинтересным разговором с Кариной Илюхиной? Что за разговор в день прилета вашего учредителя? Это же в тот день было, так? Я не ошибся?

– Не ошиблись, – кривенький левый верхний резец впился в нижнюю губу. – Мы с ней сидели в кабинете, просто болтали. Зашел разговор о Мельникове, и тут она…

– Что? – поторопил ее Востриков.

Ольга замолчала не просто так. Она замолчала со значением. Будто споткнулась о невидимую преграду.

– И? – Он ободряюще улыбнулся, поняв, что в душе девушки идет борьба. – Что она сказала?

– Что желала бы смерти Мельникову, – произнесла она неуверенно и тут же поправилась. – Нет, не так! Она сказала, что желает гореть ему в аду при жизни. Что она многое бы отдала, чтобы увидеть, как он будет гореть заживо. Вот!

– Ничего себе! – ахнул Востриков.

И про себя подумал, что это в корне все меняет. Что вот он – подозреваемый. Вернее, подозреваемая. Она могла устроить угон автомобиля и казнь неизвестному, как акт устрашения. Но как‑то уж слишком, нет? Для молодой женщины в одиночку провернуть все это нереально. Да и машина была угнана в разгар рабочего дня.

– Она не отсутствовала в тот день, когда у Мельникова был угнан автомобиль? – уточнил он на всякий случай, хотя был уверен в отрицательном ответе.

– Нет. Как ни странно, она даже не опоздала тогда. Она что‑то вообще в последние дни перестала опаздывать. Даже странно, очень странно! – затараторила Оля, испытывая явное, непонятное облегчение.

– А у нее есть семья?

– Да, есть у нее муж, неудачник! – скривила ротик Ольга. – Детей нет.

– А почему – неудачник?

– Вылетел с госслужбы год назад или чуть больше.

– А за что?

– Ой, никто толком не знает. Был вовлечен в какой‑то скандал, чудом удалось замять. Слышала от девчонок, что Карине пришлось выплатить неустойку какому‑то весьма влиятельному лицу, которого ее Генка каким‑то образом оскорбил. Дело давнее, закрытое, – с неохотой рассказала Оля.

Она была недовольна, что товарищ из полиции отошел от интересующего ее вопроса. Они даже это никак не обсудили. Разве так можно? Отсюда и бардак повсюду! Вот они, факты – она их ему выложила, бери. А он вдруг про Гену начал спрашивать. Зачем? Думает уличить его в соучастии? Чушь какая! Он, по слухам, собственной тени боится. Станет он машину угонять у Мельникова! И уж тем более – кого‑то казнить!

– А сейчас он чем занимается?

– Гена?

– Да, да, Гена Илюхин. У них ведь одна фамилия?

– Совершенно верно. Он тоже Илюхин. А ничем он не занимается. На шее у Карины сидит. Вроде пьет. Но никто его ни разу пьяным не видел. Он за городом живет в их доме, за который она выплачивает кредит.

– Ага! – обрадованно подхватил Востриков. – Стало быть, Илюхина платит за дом. Муж у нее нигде не работает, пьет. Она одна ведет хозяйство. Одна работает. Работой дорожит. И поэтому терпит своего руководителя, которого жутко ненавидит. Я правильно понял вас, Оленька?

– Приблизительно.

Она сморщила носик, пытаясь сообразить, где еще она что упустила, вроде все сказала, что нужно. Остальное ему знать необязательно, то есть кто, с кем и за что спать готов.

– Ага! – еще раз на оптимистичной ноте воскликнул Востриков. – А скажите, Оленька, Мельникову каким‑то образом стало известно об этих ее словах?

– Зачем??? – Она вздрогнула и вжалась в автомобильную дверцу. – Я ему ничего такого не говорила!

– Да я не про вас, Оленька, – поморщился Востриков. – Я вспоминаю ваши слова о том, что в каждом кабинете были установлены прослушки. Помните, вы рассказывали?

– Ну да.

– Так вот, могла быть и в вашем кабинете такая штуковина установлена?

– Я не знаю! – Она сильно побледнела, тут же вспомнив о своих неосторожных словах в адрес Севастьянова. Подумала и отрицательно замотала головой. – Вряд ли в тот день это там было.

– Почему вы так думаете?

– Потому что Мельников тогда бы Карину в бараний рог свернул точно! Или к вам в отдел притащил за шиворот. Так ведь?

– Скорее всего, – кивнул согласно Востриков.

Скорее всего, так бы Валерий Сергеевич и поступил. Уличил бы злоумышленницу и убийцу. А вместо этого он уже неделю нигде не появляется, на работе – в том числе. И никто из подчиненных не знает, где он и что с ним. Так переживает потерю автомобиля? Так он застрахован был на приличную сумму, все компенсируется. Боится? Чего?!

– Ну и ладно, Оленька. Пусть не знает дальше. Вы ведь не расскажете ему, так?

– О чем?

– О том, что Илюхина желала ему гореть синим пламенем? И желала понаблюдать за этим? Не расскажете?

Он проникновенно глянул на нее. А когда он так смотрел, к примеру, его помощнику Васе Климову хотелось уползти в дальний угол и сидеть там тихо и незаметно.

– Нет, конечно! О чем вы?! Я его побаиваюсь и сторонюсь. Субординация прежде всего. Я не Илюхина! – Она обиженно надулась, отворачивая несимпатичное личико к окошку.

И было непонятно, на что конкретно она обиделась. На то, что она не Илюхина, или на то, что ее заподозрили в излишней откровенности с начальством.

И Востриков ей поверил. Почти.

Не стал бы Мельников трястись и прятаться, знай он о таком злобном выпаде со стороны своих подчиненных. Либо сам наказал бы, либо предложил это сделать органам правопорядка. Тут Ольга права.

– Хорошо, я все понял, – протянул ей руку Востриков, предлагая прощаться. – Никуда не пропадайте. Возможно, мы вас скоро вызовем для дачи показаний. Номер телефона мне свой продиктуйте.

– У меня визитка есть, – она вытащила визитку из кармашка платья, видимо, заранее приготовила. – Звоните лучше на мобильный. К стационарному может Карина подойти. Не хотелось бы, понимаете, раньше времени… Ну, вы меня понимаете?

– Несомненно!

Он попрощался с девушкой и поехал в отдел. Климов к его приезду уже поднялся и умылся теплой минералкой. Бутылка завалялась в шкафу. Влажные русые волосы были зачесаны назад, глаза смотрели бодро.

– Что‑то есть, товарищ начальник? – встретил его Вася улыбкой.

И двумя руками указал на огненный чайник, две приготовленные для кофе чашки и горку бутербродов с сыром на щербатой тарелке.

– Есть кое‑что, Вася.

Востриков швырнул рабочую папку на стол, с удовольствием вытянул длинные ноги и повелительным жестом потребовал кофе и бутербродов.

– Три, Вася. Три! – растопырил он три пальца, когда помощник хотел парой отделаться. – Я запарился, устал, пока некоторые морду плющили. Итак, слушай, что мне удалось узнать…

Они энергично жевали, хлебали горячий растворимый кофе из громадных чашек. Востриков бубнил с набитым ртом:

– Фирма процветающая. Зарплаты занебесные, поэтому каждый трясется за свое рабочее место. Сейчас все в трауре. Раз у директора неприятности – значит, им нельзя улыбаться. Вдруг кто настучит? Прошелся по кабинетам, коридорами – как гроб где с телом покойного стоит, честное слово! Так тягостно.

– Ничего себе – диктатура! – Вася покосился на лежанку из выстроившихся в ряд стульев. – Там бы я не подремал!

– А то! Цени демократичное руководство, – ткнул себя пальцем в грудь Востриков.

И поднял вверх указательный палец, обласкав взглядом последний бутерброд на тарелке. Вася послушно отдал.

– И наша мышка Оленька ждала меня с откровениями за поворотом, так‑то. Чтобы никто не увидел и не узнал, что она решила донести на свою начальницу.

– Как думаете, соврала?

– Вряд ли. Могла чуть приукрасить. Могла что‑то недоговорить. Второе вероятнее. Поскольку слишком уж мучилась, прежде чем говорить начала. Но чтобы соврать… Вряд ли. Что думаешь, Вася?

Климов задрал высоко подбородок, выливая в рот последние капли со дна глубокой чашки, алчно покосился на последний бутерброд в руках начальника и со вздохом произнес:

– Лажа все это какая‑то, Сан Саныч. С Илюхиной этой лажа.

– Чего это? – Востриков разломил кусок хлеба пополам, отщипнул сыра, подал помощнику.

– Прямо вот она сказала так и тут же помчалась машину его угонять и жечь кого‑то? Ерунда! Это из серии: ну убила бы! Так и мать ребенку говорит, и муж жене, и жена мужу. Это же не значит, что все тут же убивать начинают. Илюхина, задумай она такое сотворить со своим обидчиком, рта бы не открывала. И кто сказал, что Мельников ее угнетал?

– Ольга.

– Ага! Ольга, которая у Илюхиной в подчинении, которая завидует ей наверняка и подсидеть стремится. Она не может быть объективной, Сан Саныч. Не мо‑жет, – по слогам закончил Вася. – Я скорее ее бы заподозрил в злом умысле, чем Илюхину эту.

– Может, ты и прав, – неуверенно произнес Востриков, доедая бутерброд и допивая кофе, по примеру Климова высоко задрав подбородок и выливая в себя последние капли со дна чашки. – Но Илюхину для разговора вызвать все же нужно.

– Нужно, – кивнул Вася.

– Но прежде следует поговорить с пострадавшим.

– С Мельниковым?

– Да. И спросить… Куда он подевался? Почему не показывается на службе? Чего боится? Слышал он или нет пожелания Илюхиной на свой счет? Если слышал, почему не прореагировал?

– Да и были ли они вообще, – снова усомнился Вася. – Может, для этой Ольги данное происшествие как раз на руку? Может, решила все выдумать, чтобы по служебной лестнице продвинуться?

– Все, заканчивай с завтраком, мистер сомнение! – хлопнул по столу ладонями Востриков. – Собирайся, вместе навестим нашего господина…

Date: 2015-09-05; view: 300; Нарушение авторских прав