Подражать духовному учителю

Одна из самых универсальных духовных практик, направленных на воспитание самодисциплины и умения разбираться в себе, – подражание духовным учителям. Например, христиане изучают книгу Фомы Кемпийского «О подражании Христу» и задаются вопросом: «Что бы сделал на моем месте Иисус?» В светском мире для духовного развития читают биографии великих людей, чтобы научиться чему‑нибудь на примере их жизней. Именно это желание и было одной из причин, некогда побудивших меня к написанию биографических книг. Теперь я решила ознакомиться с учением какого‑нибудь нового духовного учителя и начать ему подражать… но кто бы это мог быть? Я спросила у читателей своего блога, чьими последователями являются они.

«Я восхищаюсь а многому научился у двух дзенских учителей (хотя и не практикую эту традицию). Норман Фишер может считаться образцом мудрости, терпимости и благоразумия. Моя любимая еврейская дзенская бабушка (не моя) – это женщина великой мудрости, красноречия и искренности по имени Сильвия Бурстайн. И, наконец, человек, относящийся к моей собственной традиции, то есть раввин Чарлз Кролофф».

«Винсент Ван Гог. Знаю, знаю: как можно выбрать в качестве духовного наставника человека, творческое наследие которого включает отрезанное самому себе ухо? (Ну, вообще‑то он себе ухо не отрезал…) Чтобы увидеть, насколько высокодуховной личностью он был, а также чтобы вдохновиться жизнью, мыслями, идеями, философскими воззрениями и стойкостью этого невероятно одаренного человека, не только в искусстве живописи, но и в искусстве трансцендентности, веры в себя и в собственные силы, надо всего лишь прочитать собрание его писем, „ДОРОГОЙ ТЕО“».

«Чарлз Дарвин. Фантастически преданный поискам выяснения того, почему мир природы сегодня именно такой, какой есть. Он не поучал, а показывал. Все его озарения были результатом глубочайших размышлений и упорного труда. Существует несколько хороших биографий, рассказывающих о его совершенно обычном детстве, о путешествии на борту „Бигля“ и о том, как он сознательно решил стать уважаемым ученым, прежде чем опубликовать свои потрясшие мир идеи, подтверждаемые гигантским количеством примеров. Выясняется, что он был еще и вполне симпатичным и добрым человеком. Любой, кому удается видеть мир с такой ясностью, заслуживает глубочайшего уважения».

«Доктор Эндрю Уэйл, практикующий интегративную медицину и написавший на эту тему множество книг. Он говорит о способах, благодаря которым люди могут улучшать свое психическое, физическое и духовное состояние, и его советы, всегда находят во мне отклик. Еще Натали Голдберг, автор популярной книги „Писательство в крови“. Там описывается дзенский подход к литературному труду, но, как она указывает, ее советы можно использовать и во многих других областях. Для меня главной из ее идей является концепция снисходительного отношения к себе».

«Я бы назвал своим главным духовным учителем (не люблю термин „наставник“) мир природы. В рамках западной культуры считается, что духовности может научить только другой человек, но с точки зрения многих аборигенов, учителем может быть любое существо и любой элемент природы. Мы можем многое узнать, научившись прислушиваться к миру природы и наблюдать за ним».

«Мне кажется, я еще не нашла себе настоящего духовного учителя, но меня пленяет поэтика и страсть святого Павла. А мой муж находит для себя вдохновение в жизни Джорджа Оруэлла».

«Далай‑лама. Я чувствую прилив счастья просто при виде его фотографии. Тем не менее я никогда даже не задумывался о том, чтобы начать подражать ему. Об этом стоит подумать».

«Я выбрала для себя одного учителя и намерена лучше изучить его увлекательную жизнь. Этот человек – один из отцов‑основателей нашей страны, Бен Франклин. Я только что прочитала о нем в Википедии, и там написано – „знаменитый энциклопедист Франклин был еще и известным писателем, издателем, сатириком, политологом, политиком, ученым, изобретателем, гражданским активистом, государственным деятелем и дипломатом“. Я помню, как читала, что он занимался всеми этими делами, но до сих пор так и не могу понять, как ему это удавалось. В этом отношении мне придется изучить его жизнь подробнее».

«Лама Норлха Ринпоче (www.kagyu.com, если хотите узнать о нем побольше. Это тибетский буддист, такой же, как и далай‑лама!). Больше 25 лет он был моим учителем медитации. Но в определенном смысле, его методика обучения противоположна имитационным способам, хотя сам по себе он прекрасно умеет воодушевлять людей (забавно, что сначала я написал слово „воодуховлять“). Это больше похоже на попытки освободить меня, чтобы я стал самим собой в какой‑то глубинной, позитивной манере».

«Я знаю, что это может показаться дикостью, но я – за Дона Сэвиджа (он ведет рубрику секс‑советов). Он не столько духовный учитель, сколько наставник в области этики. Ну да, он жутко ругается матом, но ведь он выступает за честность, любовь и уважение. А еще он просто говорит готовыми цитатами, например „это взаимоотношения, а не попытка низложения“. Как вы любите говорить, мы в силах выбирать только то, что делаем, а не то, что хотели бы делать… и, может быть, сознательно я никогда не стала бы возвышать Дона до подобного уровня, но таково мое искреннее к нему отношение».

«Генри Дэвид Торо, а еще – Природа. Очень хорошо об этом говорил святой Бернард: „В лесах можно найти гораздо больше, чем в книгах. Деревья и камни научат тебя тому, чего никогда не узнаешь от наставников“. Наверно, надо бы больше почитать о святом Бернарде…»

«Герман Гессе. Хотя я никогда не думал о нем, как о духовно мучителе, мне кажется, он как раз ими является, потому что я собрал все его книги, мемуары и поэзию. Думаю, вас может заинтересовать следующая цитата: „Счастье – это как, а не что. Это талант, а не объект“».

«Многому в отношении приятия вещей, кажущихся мне враждебными, я научилась у святого Франциска Ассизского. Вместо того чтобы ненавидеть, я теперь пытаюсь посмотреть на ситуацию с другой точки зрения. Например, вместо того чтобы ненавидеть комаров, я напоминаю себе о том, что ими кормятся птицы, следовательно, у них тоже есть свое предназначение. Конечно, я по‑прежнему их недолюбливаю, но больше уже не ненавижу с такой силой, как раньше. Мне очень многое нравится во Франциске Ассизском, и я стараюсь ему подражать».

«Я работаю с людьми, которые (среди всего прочего) ищут для себя счастья. Тем не менее вместо того чтобы советовать им подражать кому‑то (даже духовным наставникам), я предлагаю им выбрать несколько вызывающих у них восхищение людей своего пола. Это может быть историческая фигура, литературный персонаж, герой фильма, человек, с которым они знакомы лично, политик, учитель, член семьи или знаменитость. В действительности, не имеет никакого значения, кто будут эти два‑три человека, пока они будут вызывать у них восхищение. Когда они называют этих людей, я прошу указать, какими конкретно их характеристиками они восхищаются (только не внешность, пожалуйста!). А потом я говорю им следующее (очень по‑юнгиански, но знать полезно): чем бы они ни восхищались в выбранных людях (характеристики, как правило, совпадают для всех упомянутых ими людей), это будут качества, которые в зародыше присутствуют в них самих, но еще не раскрылись в полной мере. То, что эти качества присутствуют в них в зародышевой стадии и еще почти не осознаются ими, и есть реальная причина их восхищения этими характеристиками в других людях. Как только они начнут развивать данные качества в себе, они станут считать достойными восхищения в окружающих иные характеристики, и все это нужно для того, чтобы продолжать цикл приближения к внутренней свободе и счастью. Зная, что восхищает тебя в окружающих, ты словно смотришь в волшебное зеркало, отражающее твое глубочайшее, но еще не рожденное, „я“».

Все эти предложения очень меня интриговали, я читала множество книг о разных исторических личностях, но так и не чувствовала никакого родства ни с кем из них, пока не узнала о святой Терезе из Лизье. Я заинтересовалась святой Терезой, увидев, как ее хвалит Томас Мертон в своих мемуарах «Семиярусная гора». Меня настолько удивило, что эксцентричный, похожий на монаха,[8]Мертон с таким благоговением пишет о барышне с забавным именем «Маленький цветочек», что я сразу захотела прочитать книгу ее духовных воспоминаний «История одной души». Эта повесть так заворожила меня, что я купила еще одну книгу о ее жизни, потом еще одну, потом еще одну. А «Историю одной души» я даже перечитала несколько раз.

Однажды, когда Джеми увидел, что я пытаюсь втиснуть на книжную полку очередную только что купленную биографию святой Терезы (между «Тайным лицом святой Терезы» и «Двумя портретами святой Терезы»), он спросил с оттенком изумления в голосе: «И сколько же еще книжек о святой Терезе ты собираешься купить?» В мире существует мало тем, интересующих Джеми меньше, чем истории жизни католических святых.

Я с удивлением посмотрела на полку и посчитала стоящие там биографии, а также исторические и аналитические исследования жизни святой Терезы. Я купила семнадцать таких книг и прочитала все до единой. Кроме того, у меня была видеокассета и купленная у букиниста старая книга, в которой не было ничего, кроме фотографий святой Терезы, и за которую я выложила 75 долларов («позволив себе немного потранжирить»).

Вот тут на меня и снизошло озарение. У меня есть духовный учитель. Святая Тереза была моим духовным наставником. Но почему же меня так влекло к этой католической святой, к девушке из Франции, прожившей девять лет в монастыре вместе с двумя десятками других монахинь и умершей в возрасте 24 лет, к «Маленькому цветочку», святой Терезе, прославившейся своей философией «малого пути»?

Мне не пришлось долго думать над этим вопросом. Я начала свой Проект «Счастье», чтобы проверить истинность гипотезы о том, что я смогу стать счастливее, внося небольшие изменения в свою повседневную жизнь. Я не хотела полностью отказываться от естественного течения жизни, например переезжать в Уолден‑Понд или в Антарктиду или устраивать себе длительный отдых от мужа. Я не собиралась отказываться от туалетной бумаги или походов за покупками, а уж тем более не хотела экспериментировать с галлюциногенами. Я уже однажды сменила род деятельности. Несомненно, надеялась я, мне удастся изменить свою жизнь, не меняя ее, то есть просто найдя дополнительные источники счастья, так сказать, прямо у себя на кухне.

У каждого человека есть свой, отличный от всех прочих, Проект «Счастье». Некоторые могут ощущать тягу к радикальным трансформациям. Меня эти чужие драматические приключения очень воодушевляли, но я прекрасно знала, что меня они к счастью не приведут. Я хотела приближаться к счастью маленькими шажками, продолжая жить своей обычной жизнью, и все это было вполне в духе святой Терезы.

«Малый путь»

Тереза Мартен родилась в 1873 году во Франции, в городе Алансоне. До свадьбы ее отец пытался стать монахом, а мать – монахиней, но монашеские ордена отказали им обоим. Все пять сестер Терезы стали монахинями, а сама она признана святой. Первую попытку поступить в кармелитский монастырь в Лизье (две ее сестры уже были монахинями этого ордена) Тереза предприняла, когда ей было всего 15 лет, но епископ не дал своего согласия, ссылаясь на ее слишком юный возраст.

Она отправилась в Рим, чтобы испросить разрешения лично у папы Льва XIII, но и папа поддержал решение епископа. Но потом епископ передумал. Когда Тереза жила в монастыре, «матерью» ей стала старшая сестра Паулина. Она и предложила Терезе написать воспоминания о детских годах, которые потом были положены в основу «Истории одной души». В 1897 году, в возрасте 24 лет, Терезу постигла мучительная смерть от туберкулеза.

В те времена, когда жила Тереза, никто за стенами ее монастыря и за пределами ее семьи о ней даже не слышал. Но после смерти отредактированная версия ее мемуаров в качестве некролога была разослана по другим кармелитским монастырям, а также церковным чиновникам. Поначалу было напечатано всего две тысячи копий, но популярность этой «Весенней истории о маленьком белом цветке», как характерным для себя образом назвала книгу Тереза, стала невероятно быстро расти. Всего через два года после смерти святой ее могилу пришлось взять под охрану, чтобы защитить от разыскивающих реликвии пилигримов. (Очень трудно понять, как короткий, скромный рассказ о детских и юношеских годах может обладать такой духовной мощью, однако я чувствую ее и сама.)

В итоге, временно отменив обычные процедуры, Терезу канонизировали в ускоренном порядке, и в 1925 году, то есть всего через 28 лет после смерти, она стала святой Терезой. В 1997 году в ознаменование столетия с момента ее смерти папа Иоанн Павел II провозгласил ее «Учителем Церкви», то есть причислил ее к группе подвижников, состоящей из тридцати трех величайших святых, в которую входят, например, святой Августин и святой Фома Аквинский.

Для меня самым притягательным в ее истории был путь достижения святости через совершенствование малых, повседневных действий. Именно в этом и заключалась суть ее «малого пути»: святости может достигать не только человек с великой душой, совершающий великие подвиги во имя веры, но и маленький человек, идя путем маленьких деяний. «Любовь можно доказать поступками; а как я должна проявлять свою любовь? Я не могу совершить великих деяний. Единственный способ доказать мою любовь… маленькими пожертвованиями, каждым взглядом, словом и всеми внешне непримечательными поступками, которые я буду совершать ради любви».

На первый взгляд в жизни и смерти Терезы нет ничего особенно примечательного. Она вела незаметную жизнь, почти не ступая за стены своего монастыря, и, родившись всего за год до Черчилля (когда она умирала в монастырской больнице, он сражался в Британской Индии в рядах Малакандской действующей армии), кажется фигурой из далекого прошлого. Терезе не пришлось бороться с последствиями жизни в неблагополучной семье или преодолевать трудности монументальных масштабов, у нее были любящие родители, баловавшие ее и воспитывавшие ее в атмосфере материального достатка.

Хотя в своей «Истории одной души» Тереза призналась, что «хотела бы быть воином, священником, апостолом, учителем церкви, мучеником… хотела бы умереть на поле битвы, защищая Церковь», она не совершала выдающихся подвигов и не пускалась в дерзкие приключения. Если не считать ее путешествия с просьбой к папе, она за всю свою жизнь ни разу не покидала местности, где жила вместе с самыми близкими членами своей семьи. Она хотела страдать и проливать кровь за Христа, и ее мечта сбылась, но именно так, как должно было случиться в соответствии с философией «малого пути»: не в славной битве и не на костре, а на больничной койке, кашляя кровью от туберкулеза и претерпевая страшную длительную агонию.

Как особо отметил папа Пий XI в Булле о канонизации, Тереза проявляла героическую добродетель, «не выходя за рамки обычного порядка вещей». Конечно, я не могла надеяться достичь святости Терезы, но мне было вполне под силу следовать ее примеру и стараться довести до совершенства свою повседневную жизнь. Мы всегда считаем, что героическая добродетель обязательно предполагает какой‑нибудь эффектный порыв, а для этого надо поехать в Уганду и работать с жертвами СПИДа или документально фиксировать бедственное положение бездомных в Детройте. На примере Терезы можно убедиться, что и обычная жизнь полна возможностей проявить достойную, хоть и не бросающуюся в глаза, добродетель.

Вот один из моих любимых примеров. Тереза недолюбливала одну монахиню. Не называя ее имени, она описала ее как «сестру, обладающую способностью раздражать меня всем, своими поступками, своими словами, своим характером». Вместо того чтобы избегать ее, Тереза искала встреч с нею и вела себя с ней так, «будто любила ее больше всех», да настолько успешно, что эта монахиня даже однажды спросила Терезу: «Скажи мне… что тебя так привлекает ко мне, ведь я вижу, как ты улыбаешься каждый раз, когда смотришь на меня?»

Выступая после смерти Терезы в качестве свидетеля на процессе ее канонизации, эта монахиня самодовольно заявила: «По крайней мере, в отношении себя могу сказать с уверенностью, что, пока она была жива, мое присутствие приносило ей настоящее счастье». Она не знала, что именно она была той неприятной сестрой, о которой упоминалось в «Истории одной души» до тех пор, пока через 30 лет в приступе раздражения ей не рассказал об этом капеллан. Конечно, это вроде бы мелочь, но любой человек, которому доводилось терпеть нытика‑коллегу, самовлюбленного соседа по комнате или постоянно лезущих не в свое дело родителей супруги, способен понять, каких высот добродетели надо достичь, чтобы относиться к таким персонам с искренним дружелюбием.

Одной из самых поразительных для меня мыслей из «Истории одной души» стали слова Терезы о том, что «из любви к Господу и моим сестрам (которые так добры ко мне), я стараюсь выглядеть счастливой и, особенно, таковой быть». Терезе так хорошо удавалось создавать впечатление беззаботного счастья, она была так щедра на веселье и смех, что многие другие сестры ее монастыря даже не замечали ее добродетельности. Одна из них сказала следующее: «Сестре Терезе нельзя ставить добродетель в заслугу, ведь ей за нее никогда не приходилось бороться». Другая монахиня заметила, что в конце жизни Терезе удавалось смешить посетителей монастырской больницы: «Она была такой счастливой, что, казалось, и умрет, смеясь». Все это происходило в момент, когда Тереза находилась во власти тайных душевных мук и изнуряющей физической боли.

Буддисты говорят об «искусных» и «безыскусных» эмоциях, и этими терминами очень точно определяется степень вкладываемых в них усилий и умения. Люди считают, что человек, по поведению кажущийся счастливым, должен и чувствовать себя счастливым. Однако внешняя непринужденность и спонтанность счастья является одним из неотъемлемых элементов его природы, и чтобы создавать такое впечатление, нередко требуется большой талант.

Я решила подражать Терезе и стараться более успешно демонстрировать поведение, присущее счастливому человеку, когда мое счастье могло помочь кому‑то еще стать счастливее. Я не хотела притворяться, но вполне в моих силах было попытаться стать менее критичной в своих суждениях. Я могла найти поводы для искреннего энтузиазма, например, в отношении не самых любимых блюд, не самых приятных для меня видов деятельности или кинофильмов, книг и спектаклей, в адрес которых я могла бы высказать определенные претензии. Как правило, в таких вещах всегда можно найти нечто, достойное похвалы.

Кроме того, я поняла, что должна быть более открытой и экспрессивной в демонстрации своего счастья. Например, когда вышла моя первая книга, самые разные мои родственники задавали вопросы, которые, как я теперь понимаю, должны были вызывать во мне реакцию типа: «Я в таком восторге! Так чудесно видеть свою книгу в витринах магазинов! Все сложилось просто прекрасно! Я так счастлива!» Но, будучи по натуре перфекционисткой, а также человеком, склонным к беспокойству, вечному недовольству собой и всяким страхам, я с трудом поддавалась восторгам.

Оглядываясь назад, сегодня я понимаю, что мне, как любящему их человеку, надо было тогда демонстрировать счастье не только для себя, но и для них тоже. Я же знаю, какой счастливой становлюсь, когда вижу, что счастлив кто‑нибудь из них. Какой радостью для меня было слышать, как Элиза взволнованно сказала моей маме, когда они вместе накрывали стол перед праздничным чаепитием: «Бабуля, это же так здорово!», а потом еще и мамин ответ: «Да, очень здорово!»

Как уже не раз случалось в ходе моего проекта, я поняла, насколько сильна моя инстинктивная тяга к критиканству и язвительным высказываниям, лишь тогда, когда поклялась прекратить критиковать и язвить. Но, ради любви своих родных и друзей, которую я постоянно чувствовала, я постаралась выглядеть счастливой и, что еще важнее, быть счастливой.

Более близкой во времени и пространстве, чем Тереза, достойной ролевой моделью был для меня мой отец. Друзья и подруги моих сестер прозвали его «Улыбчивым Джеком» за одно из самых чудесных качеств его характера, которое заключалось в том, что он всегда излучал неиссякаемую веселость и энтузиазм, делая всех окружающих людей во много раз счастливее. Однажды, не так давно, когда мы были в гостях у родителей в Канзас‑Сити, отец вернулся домой с работы, и мама сказала ему: «Сегодня мы собираемся ужинать пиццей». «Прекрасно! Прекрасно! – ответил папа. – Мне сходить за пиццей?»

Я знала своего отца достаточно хорошо, чтобы понимать, что он не мог бы ответить иначе, даже если бы не хотел есть в этот вечер пиццу или если бы ему в этот момент меньше всего в жизни хотелось снова выходить из дома. Кажется, что проявлять такой несгибаемый энтузиазм очень легко, но, когда я сама попыталась вести себя подобным образом, я поняла, насколько это трудно. Тяжелым человеком быть легко, легким – тяжело.

Демонстрировать счастье, а тем более быть счастливой, – задача не из легких. Кроме того (мне потребовалось немало времени, чтобы согласиться с этим фактом), многие люди просто не хотят быть счастливыми или, по крайней мере, не хотят казаться счастливыми (а если вести себя так, будто ты несчастлив, то счастья никогда не почувствуешь).

Я не включаю в эту категорию людей, страдающих от депрессии. Депрессия – это серьезная болезнь, находящаяся за рамками диапазона «счастлив – несчастлив». Депрессия – чудовище, существующее само по себе, независимо от причин, по которым возникает, будь то конкретные обстоятельства, такие, как потеря работы, смерть родного человека или просто дисбаланс химических веществ, содержащихся в тканях мозга. Но ведь несчастными чувствуют себя и многие люди, не страдающие депрессией, и некоторые из них, судя по всему, сами хотят пребывать в таком состоянии. Почему?

Счастье, по мнению множества людей, не является достойной жизненной целью; они считают поиски счастья тривиальным, типично американским занятием, результатом того, что у людей слишком много денег и что они чересчур много смотрят телевизор. Им кажется, что ощущение счастья доказывает отсутствие жизненных ценностей, а состояние несчастья свидетельствует о глубине человеческой натуры.

Как‑то на вечеринке один человек сказал мне: «Всех так волнует вопрос собственного счастья, что они только и делают, что ублажают себя, думая исключительно об удовольствиях. Об этом упоминается в Декларации независимости, а посему люди считают, что им обязательно надо быть счастливыми. А смысл‑то совсем не в счастье…»

– Ну, – ответила я, – теперь, когда наша страна достигла определенного уровня благосостояния, люди стремятся к более возвышенным целям. Не вижу ничего зазорного в том, что люди хотят быть счастливыми. Если смысл жизни не в счастье, то в чем же?

– Стремиться к социальной справедливости, миру во всем мире и экологическому благополучию гораздо важнее, чем к личному счастью.

– Хорошо, – продолжила я, – вы думаете, что важнее помогать другим людям трудиться на благо окружающих, но зачем? Зачем беспокоиться о прозябающих в нищете детях или об эпидемии малярии в Африке, если не желаешь, чтобы эти люди были здоровы, находились в безопасности и жили в достатке, следовательно, были счастливы? Если для вас имеет значение их счастье, то почему же не подумать о своем собственном? В любом случае научные исследования показывают, что счастливый человек более склонен помогать другим. Счастливые люди чаще интересуются социальными проблемами. Они выполняют больше волонтерской работы и чаще жертвуют на благотворительность. Кроме того, как того и можно ожидать, они меньше погружены в свои личные проблемы. Посему, будучи счастливым, вы скорее займетесь защитой окружающей среды или чем угодно еще.

Он снисходительно засмеялся, и я решила, что самой правильной с точки зрения моего Проекта «Счастье» реакцией будет не ввязываться с ним в споры, а просто сменить тему разговора. Тем не менее он привел самый серьезный аргумент из арсенала критиков счастья: негоже быть счастливым, когда мир переполнен страданиями.

Однако отказываться быть счастливым из‑за того, что несчастлив кто‑то другой, это почти то же самое, что перестать есть: ведь в Индии умирают с голоду дети. Отсутствие счастья в вашей жизни не сделает счастливее других, скорее даже наоборот, если учитывать тот факт, что счастливые люди более склонны к альтруизму. В этом заключается цикличность Второй Великой Истины:

Делать счастливой себя лучше всего, делая счастливыми других.

Делать счастливыми других лучше всего, становясь счастливой самой.

Другие люди ассоциируют счастье с недостатком интеллектуального рвения, как, например, тот человек, который сказал Сэмюэлю Джонсону: «Вы – философ, доктор Джонсон. Я в свое время тоже пытался стать философом, но каким‑то неведомым образом мне всегда мешала веселость характера». Дух творчества, способность к реализации своих возможностей и художественный вкус, по мнению многих людей, – это качества, совершенно несовместимые с буржуазной самоуспокоенностью счастья. Но, хотя мрачные, пессимистичные личности могут казаться более умными людьми, исследования показали, что никаких существенных взаимосвязей между уровнями счастья и интеллекта нет.

Конечно, гораздо круче быть не очень счастливым человеком. Счастье кажется глуповатым, исполненным наивности и всегда готовым себя ублажать. Чтобы проявлять живой энтузиазм, нужна энергия, скромность и искренняя заинтересованность, а ведь гораздо проще прятаться за ширмой иронии, обрушивать на окружающих деструктивную критику или напускать на себя атмосферу философской тоски. Кроме того, ирония и напускная усталость от жизни позволяют людям в некоторой степени обособиться от выбираемых ими вещей, например фаст‑фуда, членства в загородных клубах, пожирающих бензин джипов, телевизионных реалити‑шоу.

У меня была одна знакомая, которая непрестанно говорила о глупости знаменитостей и людей, читающих светскую хронику, но ее презрительные комментарии свидетельствовали о том, что сама она внимательно следит за такого рода новостями. Мне приходилось прикусывать язык, чтобы не процитировать ей высказывание Сэмюэля Джонсона об Александре Поупе: «Поуп слишком часто демонстрирует свое презрение к сильным мира сего, чтобы оно было искренним; ни один человек не думает так много о том, что презирает». Иронические комментарии были для нее стратегией, позволяющей одновременно увлекаться слухами о знаменитостях и презирать их.

Другие люди культивируют ауру несчастья в качестве способа управления окружающими. Они цепляются за свою «несчастность», потому что без нее потеряют возможность вызывать жалость и требовать внимания, то есть получать определенные поблажки. Я знаю по себе, что притворяюсь несчастной, чтобы набрать за что‑то дополнительные очки.

Например, если Джеми просит меня пойти с ним на деловой обед, я со всей честностью говорю ему: «Мне не хочется, мне совсем не хочется идти, но я, конечно, пойду, если это для тебя так важно». Я чувствую, что, подав свое согласие в такой манере, я заработаю больше очков, чем соврав: «Я с удовольствием пойду с тобой, мне это будет очень приятно». Ведь если я не буду жаловаться, если я не притворюсь несчастной, то Джеми может начать воспринимать мою обходительность как нечто само собой разумеющееся.

Некоторые люди десятилетиями эксплуатируют свою «несчастность». «Моя мама никогда не упускала случая напомнить, что она пожертвовала ученой степенью, не доучившись в университете, потому что ей пришлось сидеть дома со мной и моим братом, – рассказывал один мой друг. – Она раздражалась, сердилась и постоянно поднимала эту тему. Она пользовалась своим несчастьем, чтобы держать под контролем нас с братом и отца. А мы все чувствовали себя виноватыми…»

Убеждение, что несчастье бескорыстно, а счастье – эгоистично, ошибочно. Гораздо менее эгоистично вести себя так, будто ты счастлива.

Чтобы вести себя легко и беззаботно, нужны энергия, душевная щедрость и самодисциплина, тем не менее никто не воспринимает счастливого человека всерьез, не задумывается о том, чтобы поберечь его чувства или поднять ему настроение. Счастливый человек кажется самодостаточным и превращается для окружающих в жилетку, в которую можно поплакаться. В силу того, что счастье кажется совершенно непринужденным, никто не ставит его этому человеку в заслугу. Тереза за все свои безмерные старания не получала должного признания даже со стороны других монахинь. Она казалась такой счастливой, что никому даже не приходило в голову, что это может требовать от нее каких‑то усилий. Среди моих знакомых есть несколько людей, которые, подобно моему отцу, кажутся жизнерадостными от природы. Но теперь я начинаю задумываться, насколько легко им это дается.

Однако существует и другая категория людей, которые боятся признаться в собственном счастье из‑за суеверного страха, что таким образом искушают судьбу. Очевидно, что такое поведение является для человека инстинктивным и проявляется в любых культурах… человек старается не афишировать свое везение из опасения навлечь на себя небесную кару. Такое чувство постоянно преследовало меня, пока я работала над своим проектом. Может быть, я каким‑то образом ставлю под угрозу свое счастье, привлекая к нему так много внимания.

Известно еще одно родственное этому суеверие, заключающееся в убеждении, что, ожидая бед и трагедий, можно их предотвратить. Страх и беспокойство могут быть полезными: мысли о неприятных последствиях могут подтолкнуть человека на разумные действия, например заставлять пристегиваться ремнем безопасности в машине или заниматься спортом. Но для множества людей страх вероятных неприятностей – источник несчастья, тем не менее они видят в беспокойстве некую искупительную функцию.

Например, на каком‑то уровне сознания я чувствую себя виноватой за то, что гепатит С, которым болеет Джеми, не вызывает у меня паники. Я собираю всю получаемую нами информацию, нередко хожу вместе с Джеми на прием к врачам и хорошо изучила эту болезнь. Но, как только эта проблема уходит в нашей жизни с первого плана, я почти перестаю о ней думать, и иногда такая отстраненность кажется мне самой… безответственной. Может быть, стоило больше волноваться?

Но степень моего беспокойства никак не повлияет на состояние печени Джеми. Тем не менее если я «накручу» себя до состояния полной паники, это станет источником несчастья как для Джеми, так и для меня самой. (С другой стороны, некоторые люди считают, что, позволяя себе погрузиться в состояние несчастья, ты скорее навлечешь на себя всякие ужасные события, вплоть до онкологических заболеваний. Эта мысль не нова. Еще в 1665 году, во время Великой лондонской чумы, люди верили, что преградой инфекции может стать веселье.)

Наконец, некоторые люди несчастливы потому, что просто ленятся быть счастливыми. Для счастья нужно быть энергичным и дисциплинированным человеком.

Помните, очень легко быть тяжелым и т. д. Люди, застрявшие в несчастливом состоянии, достойны жалости, ведь они чувствуют себя загнанными в ловушку, им кажется, что нет никакой возможности самостоятельно изменить свой настрой. Но в силу того, что их несчастье ложится тяжелым бременем и на всех, кто их окружает (к сожалению, негативные эмоции оказываются более заразительными, чем позитивные), страдают еще и эти люди.

Советы в отношении того, как стать счастливым человеком, дают и философы, и ученые, и святые, и шарлатаны, но все это не будет иметь ни малейшего значения для того, кто просто не хочет быть счастливым. Счастья не будет, пока не поверишь в то, что оно у тебя есть. Как заметил Публий Сир, «человек, не считающий себя счастливым, таковым быть не может». Если ты думаешь, что счастлива, ты такая и есть. Именно по этой причине Тереза и сказала: «Я стараюсь выглядеть счастливой, а особенно, таковой быть».