ГЛАВА. Отец

ЛЮБОВЬ ЗА ГРАНЬЮ 1

Маскарад Смерти

Ульяна Соболева

Книга посвящается моему любимому мужу Юрию. В знак любви и благодарности за безграничную веру в меня как автора.

Так же я благодарна моим любимым читательницам с форума «Леди», за мощную поддержку, советы и любовь, благодаря которой эта книга была закончена.

Аннотация:

Все во что Лина верила, оказалось ложью, а ее мир, в котором так тепло и привычно, рухнул и разбился вдребезги. Она встретила загадочного незнакомца, прекрасного как смертный грех и полюбила впервые в жизни. Но разве знала, что полюбив его, переступила грань, за которой маскарадом правит ее величество СМЕРТЬ, в самых страшных ее обличиях? А тот, кто стал смыслом ее жизни – не человек, а порождение ночных кошмаров.

ГЛАВА. Отец

Тучи на небе сгустились, нависнув темно–сизыми, хмурыми хлопьями. Вот-вот польет дождь. На городском кладбище, словно стая ворон, толпился народ. Все они с трагичными лицами-масками смотрели на меня, я чувствовала их взгляды, полные фальшивого сочувствия. Им не понять моей боли, моей утраты, они ждут сенсации. Ради нее они притащились на кладбище в такую ужасную погоду. Я их ненавидела, возможно, это запоздалая реакция на горе, попытка свалить вину на кого-то, вытеснить ярость от бессилия что-либо изменить. Вернуть отца. Ненадолго. На пару мгновений.

Я почувствовала, как кто-то осторожно взял меня под локоть и вздрогнула. Саша обнял меня за плечи, заслоняя собой от пронзительного ветра и от объективов видеокамер. Я ничего не замечала, это потом я буду вспоминать каждую деталь, а сейчас я, словно оцепенела, превратилась в подобие человека, а внутри пустота и сожаление обо всем, что не успеа сказать. Я смотрела на свежую могилу с деревянным крестом, утопающую в венках и цветах.

«Папа умер, его больше нет…».

Я прижалась к Саше и зарыла глаза, чувствуя слабость и головокружения. Слез не было, глаза пекло, жгло, но ни одной слезинки, словно внутри меня все высохло.

«Папа, почему ты так рано меня оставил? Я так много хотела у тебя спросить. Я так много хотела тебе рассказать». Наверное чувствуя, что я близка к обмороку, Саша осторожно подталкивал меня к машине, закрывая собой от вездесущих папарацци. Люди перешептывались, смотрели мне вслед, кивали головами. Они явно осуждали меня за бегство, я должна оставаться на кладбище до конца и уйти самой последней. Наверное, так принято или рыдать у могилы и обнимать крест и рвать на себе волосы, но это мое горе, личное. Никому из них не понять и не увидеть, как много я потеряла.

Я села в машину, закурила, глядя на кладбищенский двор прощальным взглядом.

— Куда тебя отвезти? — голос Сашки вывел меня из оцепенения.

— Домой, — тихо ответила и сделала глубокую затяжку, тут же «повело», я ничего не ела с позавчера, с того момента как мне сообщили, что папа умер.

— Ты ведь недавно съехала оттуда.

— В дом отца.

Саша послушно кивнул и повернул ключ в зажигании.

«ОТЕЦ» — мысль о нем вспыхнула, уколола тупой болью. Каким беспомощным он казался эти последние недели. Врачи боролись с его болезнью, как могли, но все напрасно. Их диагноз — редкая форма малокровия. Ничего не помогло: ни переливания, ни лекарства. Врачи в недоумении разводили руками, перешептывались, перечитывая историю болезни вновь и вновь. Я до сих пор не могла понять, как все случилось так быстро. Еще месяц назад он, совершенно здоровый, ругался со мной из-за того, что я не хотела жить вместе с ним, совсем, по его словам, себя не щадила, пропадая целыми днями на работе или в студии. В моей жизни почти не оставалось места для него — так, чашка кофе иногда по выходным и то на пару минут. Потом он уехал на неделю в Бран, а когда вернулся, стал другим человеком, словно постарел лет на десять.

Машина затормозила у красивого дома в пригороде.

Как я могла от него настолько отдалиться? Уйти из родного дома, бросить отца одного, излив на него столько злобы и ненависти? Во мне говорили юношеский максимализм и упрямство, желание быть лидером всегда и во всем!

«Я не звонила ему неделями…». Неужели так трудно было просто набрать его номер? А теперь? Кому мне звонить теперь?

— Мы приехали, – голос Саши оторвал меня от грустных мыслей.

— Что? — Я посмотрела на друга, словно не слыша его вопроса.

— Мы приехали. Подняться с тобой, или хочешь побыть одна?

— Да, я хочу побыть наедине с отцом….

Сашка посмотрел на меня с нескрываемым изумлением.

— Может, лучше ко мне? Я думаю, не надо тебе сейчас оставаться одной. Давай винца попьем и фильмы старые посмотрим.

— Сашка, я не сошла с ума. Я прекрасно поняла, что сказала. Просто хочу побыть наедине с его вещами и запахом, последними работами. С головой у меня все нормально. Прости, я позвоню тебе завтра, хорошо?

Я сама открыла дверцу машины и пошла к дому, прекрасно зная, что Сашка тоскливо смотрит мне вслед. Иногда я испытывала стыд за то, что пользуюсь его любовью, не прогоню, возможно, давая этим ложную надежду…Но он мой друг детства и кроме уважения и искренней привязанности я ничего к нему не чувствовала.

Я переступила порог дома, и тут же ей почудилось, что здесь что-то не так. Она не знала что именно, но казалось, в доме кто-то побывал. Коврик у порога сдвинут, все окна открыты настежь и теперь, от сквозняка, хлопают резные ставни. В помещении стало холодно и сыро, как на улице. «Как быстро сегодня стемнело, наверное, из-за дождя», — подумала девушка, машинально закрывая окна. Она укуталась в толстый, клетчатый плед отца. Шерсть сохранила его запах, казалось, он где-то рядом, и слезы сами собой потекли из глаз. Она пошла в кабинет Дмитрия Олеговича. Здесь он хранил фотографии, документы, проекты в толстых папках, аккуратно расставленных в шкафу. В этой комнате он проводил больше всего времени, иногда даже спал на старенькой кушетке у камина. Ей захотелось окунуться в то, чем он занимался последнее время. Лина села в его любимое кресло, открыла ящик слева и достала толстый альбом со своими детскими фотографиями, затем следующий со снимками отца.

Шли часы, а она, поджав под себя ноги, смотрела запечатленные в альбомах кадры, уносившие ее в детство, далекое и беззаботное, полное безграничной любви к отцу. На многих снимках они вместе и подписи: «Я и моя принцесса», «Я и моя маленькая фея». Раньше она спрашивала, где ее мама, почему нет ее фото? Дмитрий Олегович говорил, что все сгорело при пожаре, в котором погибла Кристина. Эту историю она слышала много раз, а когда выросла и захотела знать подробности, то отец сказал, что с мамой они не жили вместе: расстались еще до рождения дочери. Когда случился пожар, Лина как раз находилась в гостях у отца. Больше он ничего не рассказывал, а девушку не покидало чувство, что от нее что-то скрывают. На все просьбы поехать в Румынию, в деревню, где жила мать и возможно имелись родственники, он отвечал категорическим отказом. Отец кричал, что нечего там делать, все сгорело дотла, камня на камне не осталось. Никаких друзей и близких мама не имела. «Тогда зачем ты ее бросил?!» — кричала Лина, но отец говорил, что не бросал Кристину, она сама его прогнала. Почему она так поступила? Но все вопросы оставались без ответа. Со временем Лина отдалилась от отца, она ему не верила, ей казалось, что это он во всем виноват. Потом она смирилась и больше ни о чем не спрашивала.

Лина аккуратно положила альбомы на место. Во втором ящике стола находились документы — они ей не интересны. Она хотела открыть третий, самый нижний, но он не поддался и оказался запертым. Девушка попыталась его вскрыть с помощью ножа для писем, но не тут-то было: в доме вся мебель из добротного маренного дуба. У Лины появилось такое чувство, что в этом ящике есть нечто очень важное, и именно «это» отец спрятал от нее. «Но как же открыть этот треклятый замок? Позвоню Сашке, и он его раскрошит», — со злостью подумала она, но одернула себя: «Нет, нельзя! Это же просто хамство, чистый эгоизм, разбудить человека ночью для того, чтобы вскрыть какой-то ящик». Хотя, Лина не сомневалась — Сашка прибежит по первому ее зову.

Лина сделала пару кругов вокруг стола и закурила отцовскую сигарету. Она остановилась, принялась нервно постукивать зажигалкой по столешнице. «Нужен ключ, папочка, куда же ты его дел, куда спрятал? Что ты так хотел от меня скрыть?» — эта мысль пульсировала у нее в голове, не давая покоя.

Вдруг перед ее мысленным взором появился отчетливый образ отца, таким она его видела до отъезда: седые вьющиеся волосы, добрые голубые глаза с морщинками в уголках. У нее защипало в носу, запершило в горле, слезы потекли по щекам. Она вспомнила, как прощалась с ним в больнице. Дрожащими пальцами касалась его лица, шеи, груди, расставаясь навеки с любимым, родным человеком. Вдруг Лину осенило, мысли, беспокойно и хаотично мелькая в голове, сложились в одну догадку. На шее отца, на серебряной цепочке с крестиком, висел маленький ключик, он никогда с ним не расставался. Лина подшучивала над отцом когда-то: «А почему не золотой?». Девушка бросилась к пакету, который ей вернули в больнице. Она разорвала целлофан, выпала одежда, запахло терпкими духами «Dolce&Gabbana», а так же его сигарами. Слезы текли по щекам, но она не обращала на них внимания. Девушка достала конверт, вскрыла дрожащими пальцами, цепочка с крестиком и ключом упала на пол. Лина наклонилась, ловко подняла ее и, сжав в кулаке, бросилась к столу.

«Линка, не смей! Не делай этого!» — это голос отца в голове. Он прозвучал так отчетливо, что девушка вздрогнула и остановилась. Так он кричал ей в детстве, а иногда его голос ласково шептал: «Линка, Линуся моя».

Словно назло этому голосу она уверенно подошла к столу, села в кресло и хотела открыть ящик, но ключ выпал из ее дрожащих холодных пальцев и затерялся под столом. Лина чертыхнулась и присела на корточки. Она протянула руку, пытаясь нащупать потерю, и вдруг холодок пробежал у нее по спине: в узкой полоске света, под столом, мелькнула чья-то тень. Лина замерла и тут же пальцы нашли ключ, она резко вскочила, но в кабинете никого не оказалось. «Уф, нервы шалят, привиделось», — подумала она. Как только повернула ключ в замочной скважине, снова отчетливо услышала голос отца: «Нет, Линка, нет!»

Она раздраженно тряхнула головой и мысленно ответила ему: «Я имею право знать, прости, но я хочу наконец-то открыть твои тайны». Лина решительно открыла ящик и вздрогнула: с треском распахнулось окно, а позади нее раздался ужасный грохот. Девушка обернулась и вскрикнула от испуга: портрет отца валялся на полу. Тут же подул ледяной ветер. «Какой холод собачий, ведь сейчас август», — промелькнуло у нее в голове. Она глубоко вздохнула и с удивлением заметила, что при выдохе изо рта идет пар, словно зимой, закрыла окно и повесила портрет на место. Лидка сказала бы, что по дому бродит привидение. Лина улыбнулась — «Тоже мне призрак – просто сквозняк». Она вернулась к ящику, и заглянула внутрь. В глаза бросился сверток и старая связка ключей. Внутри пакета оказались фотографии. Лина принялась внимательно их рассматривать. На первой, довольно старой, запечатлена женщина, необычайно красивая. Если бы не большие карие глаза, Лина решила бы, что это она сама. Сомнений нет – на снимке ее мать, такая же огненно-рыжая, с тем же овалом лица. Конечно, есть различия, но столь несущественные, что могло бы показаться, будто это один и тот же человек, только цвет глаз другой. С обратной стороны фотографии написано — «Кристина».

На втором, довольно старом, снимке запечатлен дом: двухэтажный, но совсем крошечный. Ухоженный белый фасад, черепичная крыша, маленькие окошки с резными ставнями. На последнем, уже свежем снимке — это же здание. Лина посмотрела дату на фотографии и вздрогнула, ее сделали всего месяц назад, совпадает с отъездом отца. Значит, он ездил именно туда, но с какой целью? Зачем он обманул Лину? Ведь дом не сгорел, он цел и невредим и выглядит великолепно, словно только что после ремонта. В свертке так же лежал конверт с обратным адресом: «Бран, Олариол 12». Внутри письмо, в котором говорилось, что на дом найден покупатель и Дмитрию Олеговичу надлежит приехать и подтвердить сделку. Внизу письма подпись – «Стефан Дворжский».

«Так вот зачем отец туда ездил опять.Что значит продан?! А как же мое согласие? Папа, как ты мог?» — в гневе подумала Лина.

Дом показался ей таким родным, таким близким. «О нет, этого не может быть!» — мысленно закричала она, начав лихорадочно искать документы на продажу, но тщетно. Возможно, сделка не состоялась. Что ж, она сама поедет туда и все узнает. Если будет нужно, выкупит дом, сколько бы за него не запросили. Благо все свое, далеко не маленькое состояние, отец оставил именно ей.

Ее вдруг невыносимо потянуло туда, в те края, где она родилась. Да, она поедет в Румынию завтра же утром. На работе ей дали отпуск, в связи с таким горем, так что неделя у нее в запасе точно есть. А впрочем, Сашка ее заменит, она передаст ему все дела. Журналистский факультет они закончили вместе. Да иначе и быть не могло, куда она, туда и он. Кстати получился из него довольно славный журналист. Лине почему-то казалось, что теперь она откроет много секретов. Дом она или сдаст, или просто наймет кого-то из местных присматривать за ним, но продавать свое детство никак нельзя. За окном начало светать, и Лина уснула в отцовском кресле, свернувшись калачиком.

Утром, точнее ближе к полудню, ее разбудил стук в дверь, громкий и назойливый. Она нехотя потянулась, зевнула. Тело затекло от неудобной позы. Лина направилась к двери. Через секунду на пороге появился Сашка и занял собой все пространство в прихожей. Он сгреб Лину в охапку и крепко-крепко прижал к себе.

— Ты что? – крикнула она, тщетно пытаясь выбраться из его огромных лап.

— О господи, Линка, я весь извелся, звонил тебе все утро, и под дверью уже минут двадцать торчу. Я так испугался… я подумал… я чуть дверь не выломал…

Девушка с сомнением посмотрела на дубовую дверь, затем на Сашку и все же решила, что с него станется — мог и правда снести с петель.

— У меня видно батарейка в мобилке сдохла. Я спала. А насчет того, что ты подумал, я, конечно, смерти не боюсь, но и жизнь слишком люблю. Да отпусти ты — задушишь!

Парень нехотя разжал объятия, и девушка посмотрела на него снизу вверх. Они всегда смешно смотрелись рядом: высокий, крупный Сашка и Лина — низенькая, худенькая и хрупкая. В школе и в институте над ними посмеивались. Конечно, они довольно странная парочка и совершенно не подходят друг другу. Напрасно говорят, что со временем друзья становятся похожи — это явно не про Лину и Сашу. Он — всегда спокойный, молчаливый, замкнут в себе, а она, как огонь – ни минуты на одном месте. С пятого класса он для нее, как верный сторожевой пес. В школе его так за глаза и называли — в глаза просто не смели. Саша с детства занимался боксом, многие знали силу его мощного кулака не понаслышке. «Рыжий, честный, влюбленный» — так его в шутку называла Лина, но взаимностью не отвечала. Он любил ее тихо и безответно, оставаясь для девушки просто «подружкой». В школе с ней никогда никто не дружил. Девочки ее недолюбливали с первого дня, как она появилась в классе. Рыжая, маленького роста, с забавными веснушками на курносом носу. Поначалу над ней дружно пытались издеваться, но Лина всегда могла постоять за себя. Дерзкая и острая на язык, она метко подмечала чужие недостатки, чтобы потом уколоть обидчика в самое больное место. От нее быстро отстали, но ненавидеть стали еще больше.

— Сашка, ты слышишь, что я говорю, я сегодня уезжаю, – Лина потрясла его за рукав спортивной куртки.

— Куда? Когда вернешься? – он словно очнулся от раздумий.

— Ты что меня не слушал? Я уже несколько раз тебе это повторила.

Саша смотрел на нее и ничего не понимал. Лина заметила, что у него довольно странный взгляд.

— Сашка, да что, черт возьми, с тобой происходит, я уезжаю на родину, в Румынию.

— Я еду с тобой, — автоматически пробормотал он. — Как уезжаешь? Зачем?

— Пойдем, я поставлю кофе, — она взяла его за руку и потащила на кухню, он послушно поплелся следом.

— Так вот, помнишь, я тебе рассказывала про мою маму? Про то, как она сгорела в ужасном пожаре вместе с домом? — Лина поставила электрочайник и принялась резать хлеб для тостов. — Я вчера просматривала папины документы и наткнулась на закрытый ящик, пыталась его вскрыть. Даже думала тебе позвонить, но потом вспомнила, где видела ключ… знаешь, что я там нашла?

— Что? — угрюмо спросил Сашка, вертя чашку в руках и выискивая что-то на ее дне.

— Ты не поверишь! Фотографию моей мамы, а так же там находились снимки нашего дома, совсем новые, значит, он не сгорел! Отец меня обманул, не знаю, правда, зачем? Но я поеду это выяснять.

— Поехали, выясним вместе — это мы умеем, — он продолжал вертеть чашку и чуть не выронил ее.

— Поставь — разобьешь!— Саша машинально подчинился, но тут же взялся за блюдце.

— Я сегодня же собираю вещи и уезжаю.

— И я… — сказал он и поднял на нее грустные глаза.

— Нет, ты останешься здесь, и заменишь меня в редакции. Я еще не закончила репортаж о бандитском нападении на мэра. Так вот этим и займешься, а я на недельку и обратно, – как же она не любила такие разговоры, когда он смотрел на нее, словно преданный пес, которого бросил хозяин.

Эти отношения всегда ее тяготили, она не могла отвечать Саше взаимностью. Слово «любовь» вызывало у нее саркастическую улыбку, она не верила, что способна на подобные чувства. Страсть – да, но любовь?! Это слово так истаскали и исковеркали, что от него уже оскомина появилась на зубах. Она, конечно, склонна верить, что другие могут ее испытывать, почему нет? Например, Сашка, который и в самом деле безумно ее любит, но он так же умел оставаться преданным другом. Сама она не обладала такой способностью, или пока что не обладала. Все ее романы были скоротечны, и никогда не переходили в нечто большее, чем просто секс. Мужчины ее интересовали лишь как объект удовлетворения желаний и то не частых. Иногда, после какой-нибудь гламурной вечеринки, она просыпалась в чьей-то постели, но тут же уносила оттуда ноги. Своим любовникам Лина не давала ни малейшего шанса на продолжение отношений. Главное — чтобы никто не проснулся в ее кровати. Она не водила мужчин к себе домой. Было время, когда ее заподозрили в нетрадиционной ориентации, и редактор газеты строго приказал немедленно развенчать этот миф. На следующее утро все обложки газет пестрели снимками Лины и Сергея Петренкова, популярного актера. Их роман длился пару месяцев, пока «знаменитость» не предложила Лине «нюхнуть» кокаина. Наркоманов она презирала и порвала все отношения в тот же миг. Подлинная страсть Лины – это живопись и работа. Ей всегда казались смешными ахи–вздохи, возня вокруг секса, попытки окрасить вожделение в радужные тона под названием «чувства». Просто половой инстинкт без всяких там розовых соплей. Честные, здоровые отношения, не имеющие назойливого продолжения, устраивали ее намного больше. Возможно, когда-нибудь она задумается о чем-то серьезном, захочет детей, но уж точно не сейчас. Саша прекрасно знал о взглядах Лины на жизнь, но он никогда не терял надежды. А ее это постоянно напрягало. Как же здорово быть с ним просто друзьями, найти ему девушку, побывать на его свадьбе.

— А как я тут один без тебя? — уныло спросил Сашка, оторвав ее от размышлений. — Я поеду с тобой и точка, мало ли что может случиться? Нечего там делать одной, в этом богом забытом месте. Ты ведь даже языка не знаешь.

— Это почему ты решил, что не знаю? Я с детства его учила. Моя няня была румынкой, папа специально взял ее на работу. Румынский – мой второй язык.

— Я не хочу, чтоб ты ехала одна, – упрямо настаивал он.

— Саша, Сашенька, нам давно с тобой нужно кое-что обсудить, но как-то не получалось да и не хотелось. Пойми, милый, так не может продолжаться, мы должны что-то с этим делать. У меня своя жизнь, а у тебя своя, – сказала Лина и замерла, зная, как больно ему сейчас.

Он резко поднял голову и пристально посмотрел на нее серыми глазами, полными боли и отчаянья. Саша не ожидал такого поворота в разговоре.

— Моя жизнь всегда была связана с твоей. Всегда! Я ведь люблю тебя. Я не смогу без тебя. Ты мне нужна, разве ты этого не видишь? – с горечью спросил он.

Впервые за много лет, после первого признания в школе и ее бесповоротного отказа, он вновь заговорил о своих чувствах. Лина грустно вздохнула, ей не хотелось быть с ним резкой и грубой, но если не сейчас, то когда?

— Вижу, но я не люблю тебя, Саша. Я это говорила тебе много лет назад и с тех пор ничего не изменилось. Точнее, я тебя люблю — как друга, как брата, но не как мужчину. Я должна тебя отпустить, перестать держать и пользоваться твоей любовью. Ты женишься, создашь семью.

Она вздрогнула от того, с какой болью он на нее посмотрел.

— Линка, ты меня не держишь, ты — моя семья, ты — для меня самая родная! Пусть ты меня не любишь, пусть! Но я всегда могу находиться рядом и заботиться о тебе.

— Нет, я не хочу быть такой эгоисткой! Все, я уезжаю и к этому разговору мы больше не вернемся. Хочешь оставаться другом — пожалуйста, оставайся! Но у нас, у каждого, с этого момента своя личная жизнь, и так теперь будет всегда! Не можешь с этим мириться — не нужно тогда оставаться друзьями, – безжалостно сказала Лина и разозлилась сама на себя за свою жестокость.

— То есть, я с тобой не поеду? – переспросил он, все еще не веря своим ушам.

— Именно — не поедешь!

На глаза ей навернулись слезы, она знала, что делает ему больно.

— Но я буду тебе звонить, обещаю, – Лина попыталась подсластить пилюлю.

— Тебя там кто-то ждет? Может, ты уезжаешь с очередным любовником? – Сашка всегда старался избегать таких вопросов, но сейчас видно не сдержался.

Она засмеялась искренне и громко.

— Любовник? Да ты первый всегда узнавал о моих похождениях. Нет у меня никого, и это сейчас волнует меньше всего.

Повисла пауза.

— Я тебя отвезу, – он сделал последнюю слабую попытку все исправить.

— Не стоит, я поеду сама, а потом позвоню.

— Ладно, я помогу тебе собраться, – он избегал смотреть на нее.

— Хорошо, не понимаю, ты ведешь себя так, будто я уезжаю навечно. Приеду через неделю, пойдем на баскетбол ладно? – девушка по-дружески ткнула его в бок локтем.

— Не знаю, Линка, не нравится мне твое решение уехать, дурное предчувствие что ли.

— Я в это не верю! Во всякие там предчувствия! Все, перестань! – сердито сказала она и топнула ногой.

— Блин, я эту неделю места себе не найду, ладно займусь твоей статьей. Но с тебя баскетбол.

Он намеренно сделал вид, что ничего не произошло, а Лина подумала, что все же придется вернуться к этому разговору, но позже, когда она вернется домой.

Когда последняя сумка была уложена в багажник, Лина закурила и посмотрела на Сашку. Такой рыжий, такой родной, как можно любить его по-другому? Он с ней рядом с самого детства, Сашка ей как брат, она и представить себе не могла его в роли любовника, инцест какой-то.

— А если дом продан? – с надеждой спросил он.

— Поселюсь в гостинице и потом выкуплю, — Лина захлопнула дверцу багажника.

— Решительно настроилась?

— Очень! Я, наконец, докопаюсь до того, что от меня так скрывали долгие годы.

— Это все твой дурацкий характер, тут же вытворяешь все, что взбрендит в голову, не думая о последствиях. Там же захолустье, каких свет не видывал. До сих пор люди на лошадях ездят, супермаркетов нет в районе ста километров. Небось, хлеб дома лепят.

— Но-но, притормози! Я там родилась! Кстати, до смерти хочу домашнего хлеба, моя нянька пекла, когда я была маленькой.

— А вообще там вампиры водятся, — он сказал это с таким видом, что Линка захохотала и взъерошила ему волосы.

— Ну, ты и чудак! Это те, что летают и кровь пьют? Меньше фильмов смотреть надо. Тоже мне выдал – вампиры!

— Да, я пошутил, но связку чеснока прихвати, – наконец-то он улыбнулся.

— Да, перестань ты… ладно, все, мне пора! — она выбросила окурок, чмокнула его в щеку.

— Только попробуй не позвонить, или не отвечать на звонки, я приеду в твое захолустье и устрою тебе взбучку, как когда-то в школе.

Лина весело засмеялась, она не сомневалась — он может.