Глава 24

Острая боль пронзила череп Энакина с такой силой, что ноги его подогнулись. Он упал на колени на черный лесной грунт, ощупывая голову в поисках раны. Было такое ощущение, будто лоб разрублен от челки до переносицы. Кровь щипала глаза и переполняла нос.

Но, когда Энакин поднес руки к глазам, ладони были чистые. Обветренные, покрытые волдырями, натертые — несколько дней он выдергивал из земли грубые сорняки — но не окровавленные.

Энакин опять осторожно потргал голову. Боль продолжала пульсировать, но теперь он почувствовал под пальцами неповрежденную плоть.

— Ты! Раб! — сообщил тизовирм в ухе, несомненно, переведя грубую ругань кого-то из охранников. Коралловый отросток слегка уколол Энакина в шею, и он понял, что ему приказано лечь. Он повалился на землю, как бревно, и стал судорожно дергаться. Это было несложно… при той боли, что уже гнездилась в его голове.

Когда Энакин решил, что уже достаточно отыграл свою роль, он встал на колени и вновь принялся за работу. Хватаясь за стебли обветреннымим, ободранными руками, он выдергивал траву с корнем.

Йуужань-вонги не желали видеть у себя никаких машин, даже таких простых, как мотыга. Кроме рабов, у них были биотические методы расчистки полей, но они, похоже, решили сперва извести всю свою рабсилу.

Взяться за стебель, расшатать его, вытянуть из земли. В десятимиллиардный раз.

Боль все еще гудела в черепе, понемногу отступая. Энакин начал различать детали в хаотических сполохах.

Это было не его лицо, не его кровь, не его боль. На самом деле резанули Тахири. Она была вся в шрамах, как йуужань-вонг.

Это было уже слишком. После ее захвата Энакин периодически улавливал ее боль. Иногда это было словно зуд, иногда — как горящий метанол, вылитый на нервы. Но на этот раз было что-то настоящее, глубокое. Энакин ощущал ее дыхание и ее соленые слезы. Он как будто снова держал ее за руку, как в тот последний момент мира и покоя, которым они наслаждались вместе.

Вот только она была вся в крови, а он здесь занимался вырыванием сорняков. Если бы меч был исправен…

Но это уже проблема, верно? Или одна из них. И до встречи с Рапуунгом оставалось еще несколько дней.

— Раб! — амфижезл легонько хлестнул Энакина по спине, и ему пришлось собрать все свое самообладание — так хотелось прыгнуть на охранника, отобрать у него амфижезл и поубивать всех йуужань-вонгов в поле зрения. “Что они с тобой делают, Тахири?” Но Энакин сдержался и встал в смиренную позу, руки по швам.

— Иди с этой “отверженной”, — сказал охранник.

Энакин повернулся к означенной особе — молодой женщине без видимых шрамов. Она выглядела совершенно уставшей, но в глазах ее была заметна определенная живость, которая отсутствовала у многих «отверженных».

— Идите на третье поле светляков, что ближе всего к периметру. Покажешь ему, как собирать урожай.

— Чтобы выполнить норму, мне нужно больше, чем один худосочный раб, — сказала женщина.

— Ты считаешь, что твоя работа — спорить со мной? — рявкнул воин.

— Нет, — ответила “отверженная”. — Я думала, назначать рабочих — это работа префекта.

— Префект сегодня занят. Или ты предпочитаешь выполнять норму одна?

Еще миг женщина продолжала вызывающе смотреть на воина, потом неохотно склонила голову:

— Нет. Зачем ты так со мной поступаешь?

— Я обращаюсь с тобой так же, как со всеми.

Женщина нахмурилась, но ничего не ответила. Вместо этого она сделала знак Энакину:

— Пошли, раб. Нам далеко идти.

Энакин пошел за женщиной, пытаясь восстановить контакт с Тахири. Она была по-прежнему жива — это он мог сказать с уверенностью — но теперь она была дальше, чем звезды.

Как будто она умышленно блокировала контакт.

— Как тебя зовут, раб? — спросила женщина. Это оказалось так неожиданно, что Энакин споткнулся.

— А?

— Я прошу прощения, но с чего это йуужань-вонгу захотелось пачкать свои уши именем раба?

— С чего это раб вообразил, будто дерзость может остаться безнаказанной? — ответила женщина.

— Меня зовут Бейл Ларс, — сказал Энакин.

— Что с тобой, Бейл Ларс? Я видела, ты чуть не упал. И этот грязный Вази тоже видел. Потому-то он и послал тебя со мной, чтобы я не смогла выполнить свою норму.

— У него на тебя зуб, что ли?

— Пуул. У него на меня кое-что другое, но он не дождется.

— Правда? А я подумал… — тут до Энакина дошло, что он ляпнул, и он не закончил фразу.

Но женщина сделала это за него:

— Что ты подумал? Что я не откажу воину?

— Нет, вовсе не это, — сказал Энакин. — Я полагал… я думал, что для них, для остальных йуужань-вонгов, я имею в виду… ну, что вы, «отверженные», не должны быть для них желанными.

— Мы не являемся желанными для нормальных, даже друг для друга. Но Вази ненормальный. Он любит слабых. Он может приказать «отверженному» сделать то, чего полноценный никогда не станет делать, и не захочет делать, и не захочет, чтобы это было сделано.

— Но он приказал тебе, и ты не подчинилась?

— Он знает, что если он прикажет мне, я заставлю его убить меня. Поэтому он не стал мне приказывать. Он хочет, чтобы я сама пришла к нему. — Женщина замолчала и сердито опустила взгляд. — И вообще, это не твое дело. Не забывай: что я для них — то же самое ты для меня. Однажды Йун-Шуно дарует мне избавление, и мое тело примет шрамы и имплантаты. Я стану полноценной, а ты навсегда останешься никем.

— Ты действительно в это веришь? — спросил Энакин. — Мне кажется, что нет.

Женщина ударила его, довольно сильно. Когда он никак не отреагировал на боль, она задумчиво кивнула головой:

— Крепче, чем я думала. Может, мы и сумеем выполнить мою норму, — сказала женщина. — Если ты мне поможешь, я найду для тебя какую-нибудь награду.

— Я сделаю это исключительно для того, чтобы расстроить Вази, — ответил Энакин. — Хотя я могу и передумать, если ты будешь меня бить.

— Ты говоришь непристойности и не ждешь за это наказания?

— Я не знал, что это непристойности.

— Я слыхала, что вы, рабы — неверные, но даже неверные должны знать богов и их истины.

— Я думал, именно незнание и делает меня неверным, — сказал Энакин.

— Пожалуй. Это глупо, и я раньше никогда не разговаривала с неверными, как сейчас… — Женщина замялась. — Это… интересно. Возможно, мы сможем скоротать время, пока будем работать. Ты можешь рассказать мне о своей планете. Но придержи язык: может, я и “отверженная”, но я не опустилась.

— Идет, — сказал Энакин. — Ты скажешь мне, как тебя зовут?

— Меня зовут Ууну. — Она показала рукой на низкую коралловую стену. — Мы уже возле самого поля светляков. Они прямо за стеной.

— Что такое светляк?

— Еще момент, и ты увидишь. Вернее, услышишь.

— Услышу?

Но в тот же миг он действительно услышал слабое гудение, похожее на голоса мелких животных. И оно определенно не было связано с Силой: отсутствовало знакомое ощущение глубины. Скорее это было похоже на голоса из комлинка, иплантированного в голову.

Они обогнули стену. За ней обнаружилось поле, распаханное концентрическими кольцеобразными гребнями. На гребнях с интервалом где-то в метр росли растения, напоминавшие пучки коротких толстых зеленых мечей. Из центрального куста росло два, три или четыре коротких стебля, и на конце каждого стебля было что-то наподобие мохнатого кроваво-красного цветка. Цветки были размером с кулак, и именно от них, по-видимому, шел телепатический шепот.

— Что это такое?

— Приступай к работе. Я расскажу о них позже, когда увижу, что мы приближаемся к нашей норме.

— Что я должен делать?

— Ты будешь идти за мной. Я буду обрывать ворсинки с цветков — вот так.

Она принялась чуть ли не ласково срывать красные нитевидные лепестки, пока не осталась одна лишь желтоватая луковица.

— Таким образом я их настраиваю. Как только это сделано, ты должен будешь сорвать его. Это сложнее. Вот, держи, пожалуйста. — Она достала из кармана своего одеяния что-то кривое и черное.

— Надень это на большой палец.

Энакин посмотрел на “это”. Оно напоминало шпору длиной около восьми сантиметров. На вид инструмент был очень острым. Внутри он оказался полым, и, когда Энакин сунул туда палец, то сразу вздрогнул, почувствовав, как множество зубчиков впилось в тело.

— Она живая, — пробормотал он.

— Конечно, живая. Кто же станет пользоваться мертвой… — Ууну нахмурилась. — Я разве не сказала тебе не говорить такого?

— Я не сказал ничего дурного, — возразил Энакин.

— Нет, ты подумал об этом и заставил мой мозг делать грязную работу. Прекрати это.

Энакин поднес к глазам палец с насаженной на него шпорой.

— Не задирай нос, — сказала Ууну. — Это не настоящий имплантат. Даже я могу носить такой некоторое время, пока не начнется реакция. Это всего лишь временная насадка. Если же тебе в голову взбредет какая-то мысль, неподобающая рабу… — она вдруг на удивление сильно схватила его за запястье и ударила ладонью по острому острию шпоры.

Шпора тут же обвисла.

— Ты можешь зарезать ею другого раба, — тихо сказала Ууну. — Я слышала, такое делается для развлечения охраны. Но йуужань-вонга ты таким инструментом не зарежешь.

— Для этого нужно ключевое слово.

— Хорошо. Ты учишься. Итак, ты берешь свою шпору и протыкаешь сверху оболочку светляка. Приступай.

Энакин присел возле растения и надавил острием на желтую луковицу. Она треснула, и изнутри потекла похожая на молоко жидкость.

— Теперь обрезай стенки. Это будет тяжело.

Это действительно оказалось тяжело. Скорлупа была очень крепкой. Отрезав три стороны, Энакин снял кожуру. Все это время он непрерывно слышал телепатический голос существа — тихое попискивание, чем-то отличавшееся от голосов соседей, вероятно, из-за “настройки”, сделанной Ууну.

Внутри его ждал большой сюрприз. Энакин вырезал какую-то непонятную штуку и замер в восхищении, держа ее на ладони.

Она была похожа на какой-то драгоценный камень.

— Что это? — снова спросил джедай.

— Потом. Сейчас за работу. Ты будешь вырезать их медленнее, чем я буду их настраивать. Тебе придется работать в темпе, чтобы не отставать от меня. Обычно за настройщиком идут два или три лущителя. Когда ты войдешь в ритм и я увижу, что ты не отстаешь, тогда попробуем поговорить. Но не раньше.

В тот день поговорить не удалось. Когда Энакин наконец поймал ритм работы, Ууну была далеко впереди. Светляки отвлекали его. Они щекотали его разум, а он мог прикасаться к ним, но не с помощью Силы, не в обычном смысле. Энакин слышал, что у Вурта Скиддера были похожие ощущения при контакте с йуужань-вонгским йаммоском — существом, координировавшим действия армий йуужань-вонгов. Йаммоски вступали в телепатический контакт со своими дочерними кораблями и с их экипажами. Они защищали их, словно собственное потомство, минимизируя своими командами потери в сражении. Скиддер, по-видимому, установил какую-то метасвязь между Силой и телепатией йаммоска — по крайней мере, это следовало из рассказов его уцелевших спутников.

Были ли эти светляки родственниками йаммосков? Ууну что-то с ними делала; они менялись, когда она ощипывала их, отдалялись от Энакина. Она привязывала их к себе? Может ли Энакин привязать к себе светляка? Если бы это удалось, то он, возможно, понял бы их назначение. Были ли они тем, чем казались, или нет? Конечно, они не могли быть в точности тем, чего ему хотелось, потому что они были живыми, но все же!

Он не отдавал себе отчета, сколько веры потерял, пока она не начала понемногу возвращаться.

***

Энакин ночевал в казарме для рабов — стелющемся по земле здании с низкой крышей и четырьмя спальными площадками, устланными губчатой, похожей на мох растительностью. Всего в здании размещалось восемнадцать рабов, спавших вповалку, словно стинтарилы. Было практически невозможно лежать, никого при этом не касаясь.

К облегчению Энакина, не все невольники были из «Бригады мира». На поверку оказалось, что большинство бригадников в системе были действительно захвачены в плен, но потом большую часть их принесли в жертву йуужань-вонгским богам. Рабы, с которыми Энакин делил жилище, были родом из разных точек на пути завоевания и представляли собой что-то вроде ядра популяции рабов, из которого были удалены всякие бунтовщики и горячие головы. Ни у кого из них не было рабских имплантатов старого типа, которые Энакин видел на Дантуине.

— Они вживляют их в основном тем, кого посылают в бой, — сказал тви'лек по имени Пой, когда Энакин спросил об этом. — Дело вот в чем: если они приделывают тебе эту дрянь, она лишает тебя рассудка. Делает тебя тупым. Формовщикам не нужны тупые рабы, которые забывают распоряжения. А воинам нужно только бластерное мясо, так что для них это, по сути, не имеет значения. — Его лекку печально дернулись. — Но если ты будешь работать плохо или сделаешь какую-то глупость, они приспособят тебе эту штуку и пошлют на фронт.

Самым удобным в рабах для Энакина было то, что он чувствовал их в Силе; впрочем, надеяться на какую-то помощь с их стороны он не мог. Зато наличествовал огромный потенциал для предательства, дай он им хоть намек насчет того, кто он и что он такое. Энакин объявил, что его захватили на Дуро, и намекнул самым любопытным, что знать детали им ни к чему.

***

На следующее утро Ууну забрала его еще затемно. Энакин спал урывками — всю ночь он пытался найти в Силе Тахири. Она по-прежнему была наглухо закрыта и труднодосягаема, но Энакин был совершенно уверен, что знает, в каком она дамютеке.

Его немного шатало, но все же он примерился к шагу “отверженной”,

— Вот, — сказала Ууну немного сердито, сжимая что-то в руке.

— Что?

— Смотри, неверный.

На ее ладони появился сгусток свечения, быстро превратившшегося в довольно сильный огонь. Свет все усиливался, и Энакин увидел, что это кристалл-светляк — такой же, как те, что они вчера собирали. Кристал разгорался все ярче, пока не стало больно глазам, а потом так же постепенно погас.

— Ты контролируешь его яркость своим разумом, — догадался Энакин.

Ууну кивнула:

— Да. Мы используем их как переносные источники света. Их можно также конфигурировать как светочувствительные биоэлементы для управления различными суперорганизмами, особенно космоплавательного типа.

Она прикрыла кристаллический организм рукой.

— Идем.

— Но он по-прежнему живой, да? — спросил Энакин, когда они снова двинулись в путь.

— Да, конечно.

— Чем он питается?

— Вещество светляка — в основном кремний и металлы, добытые из почвы. Они могут поглощать газ, если он есть, но основная пища светляков — биоэлектрические поля окружающих их живых существ. — Она умолкла, пристально глядя на джедая. — Что за выражение у тебя на лице?

Энакин вдруг понял, что ухмыляется от уха до уха.

— Ничего, — сказал он. — Просто это изумительно, по-моему.

— Как и все дары богов, — ответила Ууну. Все же Энакину показалось, что в ее голосе он услышал подозрительные нотки.

Они работали шесть часов без остановки, но теперь Энакин чувствовал ритм. Он сказал Ууну, что был в экипаже грузовика, и описал Корускант и Кореллию. Это вызвало у нее предельное отвращение, поскольку было невозможно говорить о столь высокотехнологичных мирах, не упоминая постоянно о разных “мерзостях”. Тогда Энакин сменил тему и заговорил об утраченном Иторе и луне Эндор, которые были менее чувствительным предметом для разговора.

После шести часов работы они сделали короткий перерыв, чтобы выпить воды и поесть кашеобразной субстанции, которую нужно было высасывать из какой-то штуковины. Энакин знал, что это организм, но предпочитал думать о нем как о теплой, объемной сумке с едой.

— Трудно представить себе все эти миры, каждый из которых такой же, как этот, а то и больше, — сказала Ууну между глотками. — Я выросла на одном из самых бедных “летяющих миров”. Там было очень мало места, мы жили в большой тесноте. А здесь нет ничего, кроме пространства.

— В галактике очень много необитаемых миров, — подтвердил Энакин. — Новая Республика с радостью предоставила бы вам жилище.

На лице Ууну появилось озадаченное выражение, к которому Энакин уже привык за время их разговоров.

— Почему йуужань-вонги должны просить о том, что боги нам приказали взять себе? Почему мы должны терпеть мерзости в галактике, в которой должны закончиться наши скитания, как постановил Йун-Йуужань?

— Откуда ты знаешь, что боги так постановили, Ууну? — спросил Энакин, стараясь избегать резких выражений.

Она сжала губы.

— Твой язык доведет тебя до смерти, Бейл Ларс. Я-то поняла, что ты скорее невежда, чем глупец, но другие не будут так терпеливы.

— Я просто хочу понять. Насколько я знаю, йуужань-вонги провели в космосе сотни лет, если не тысячи. Почему сейчас, почему наша галактика? Как боги объявили о своей воле?

Ууну слегка нахмурилась, но на этот раз не стала ругать Энакина.

— Знамений было много, — сказала она. — “Летающие миры” стали умирать, и начались большие беспорядки. Каста поднялась против касты, и домен встал на домен. То было время испытания, и многие думали, что боги покинули нас. Потом повелителю Шимрре было видение — новый дом, галактика, развращенная ересью, очищение. Жрецы первыми признали его видение правдой, потом формовщики, потом воины. Время испытания сменилось временем завоевания.

Она смерила его взглядом.

— Это все. Так все должно быть. Больше об этом не спрашивай, ибо здесь больше нечего сказать. Жители этой галактики примут волю богов или умрут.

Энакин кивнул:

— А «отверженные»? О них ты не упомянула. Какова их роль во всем этом?

Ее взгляд снова унесся вдаль.

— У нас свои пророчества. В этой галактике Йун-Шуно обещала нам избавление.

— В какой форме?

Ууну не ответила. Она продолжала смотреть на горизонт.

— Смотри, какой он огромный, — сказала она. — Все тянется и тянется.

Энакин подумал, что разговор окончен, но после долгой паузы Ууну вдруг посмотрела ему в глаза и не отвела взгляд. Ее голос упал почти до предела слышимости.

— Бейл Ларс, — сказала она. — Ты джиидай?