Во второй половине XX века

Условия развития историографии. Две вехи выделяются в развитии советской историографии второй половины XX века - середина 50-х и вторая половина 80-х гг.

В первое послевоенное десятилетие в исторической науке продолжала преобладать идеологическая трактовка, сковывающая творческий и непредвзятый анализ прошлого. Партийно-идеологические лозунги предписывали историографии строго определенное освещение основных проблем, событий и характеристику главных персонажей. Политико-идеологические критерии определяли в основном значимость исторических трудов и их оценку с точки зрения, главным образом, идейно-политической безупречности.

Труд историков был заключен в жестко обозначенные рамки, определяемые положениями партийных документов и постановлений, различными выступлениями и высказываниями руководителей партии, прежде всего И. В. Сталина. Грань между историей как наукой и политической пропагандой во многом оказалась стертой, особенно в тех сферах, которые представляли практически-политический интерес, история низводилась до фактического обслуживания тех или иных партийно-идеологических потребностей. В обществе формировалось упрощенное и одномерное историческое сознание, в которое насаждалась приукрашенная конформистская картина событий и процессов.

После кончины И. В. Сталина и доклада Н. С. Хрущева в феврале 1956 г. на XX съезде КПСС о культе личности и необходимости преодоления его зловещего наследия начался мучительный процесс переосмысления прошлого. В решениях XX съезда подчеркивалась необходимость серьезной борьбы против догматизма и субъективизма в трактовке исторического процесса, объективного исследования событий прошлого, ни на шаг не отступая при этом от принципа марксистско-ленинской партийности.

Была сформирована новая редколлегия единственного тогда общеисторического журнала "Вопросы истории" во главе с членом ЦК КПСС, что говорит о значимости, придаваемой этому вопросу, А. М. Панкратовой, в нее вошли, главным образом, известные специалисты по отечественной истории Б. Д. Греков, М. Н. Тихомиров, Н. М. Дружинин, И. А. Федосов и др. В 1955 г. редколлегию пополнили исследователи зарубежной истории С. Д. Сказкин и А. С. Ерусалимский.

Увеличилась историческая периодика: с 1957 г. стали выходить журналы "История СССР", "Новая и новейшая история", "Вопросы истории КПСС". В 50-е - 60-е гг. появился ряд новых академических институтов - Институт Африки (1959), Институт Латинской Америки (1961), Институт международного рабочего движения (1966), Институт военной истории (1966), Институт США (1968, с 1971 г. США и Канады). Но истинно кардинального обновления так и не произошло. Наоборот, вскоре наметилась тенденция практического отката назад, особенно выпукло проявившаяся в событиях вокруг журнала "Вопросы истории", выступившего с инициативой широкого обсуждения назревших проблем и нерешенных вопросов отечественной историографии.

На конференциях, организованных журналом в январе и июне 1956 г. прозвучали требования снять запрет с изучения многих важных вопросов, освободиться из плена догм и окостеневших шаблонов. Напротив, на обсуждениях состояния исторической науки, прошедших на ряде университетских кафедр истории КПCC и в Академии общественных наук при ЦК КПСС в адрес журнала звучали обвинения в духе 1937 и 1949 гг. в антипартийной платформе. На этих обсуждениях тон задавали приверженцы старого, которые требовали возобновить борьбу против пресловутых "космополитических взглядов"; курс "Вопросов истории" на обновление и очищение исторической науки объявлялся "ревизионистским подкопом под партию".

Летом 1956 г., как отголосок разногласий среди руководства партии в ряде газет и журналов стали появляться резко отрицательные оценки критической направленности журнала, носившие явно скоординированный характер. Число нападок заметно возросло после событий осени 1956 г. в Польше и Венгрии. В газете "Правда", в журналах "Коммунист" и "Партийная жизнь" регулярно публиковались разнообразные статьи, призывавшие прекратить критику сталинизма. В марте 1957 г. вслед за постановлением ЦК КПСС "О журнале "Вопросы истории", где ряд его статей характеризовался резко негативно, как ослабление борьбы с буржуазной идеологией и "отход от ленинских принципов партийности в науке", его редакция подверглась фактическому разгрому, из нее вывели инициатора многих смелых публикаций Э. Н. Бурджалова, не выдержав нападок и жестких обвинений со стороны секретаря ЦК М. А. Суслова и его клеврета П. Н. Поспелова скончалась главный редактор А. М. Панкратова. Система торможения была включена и привела, в конечном итоге, к формированию атмосферы застоя и конформизма. Оказались свернутыми дискуссии об общественно-экономических формациях и азиатском способе производства. В 1966 г. в Институте истории АН возникло так называемое "Дело Некрича", в результате которого этот ученый, показавший в книге "22 июня 1941", как близорукая политика Сталина привела к тяжелейшим поражениям в начале войны, подвергся резкой критике, гонениям и был вынужден, как и ряд других историков, покинуть страну. Вплоть до второй половины 80-х гг. изложение исторических проблем продолжало оставаться в подчинении отлаженной системы администрирования и информационных фильтров. Простор исторического поиска сужался закрытостью архивов и бдительным надзором за использованием извлеченного из их фондов скудного материала.

При этом историческая наука внешне являла собой картину успешно развивающейся и благополучной академической дисциплины, тем более что не все области исторического знания оказались под идеологическим контролем в равной степени. Так, сравнительно благоприятными были возможности проводить научные исследования по истории древнего мира, средних веков и раннего нового времени. Основными направлениями советской историографии всеобщей истории стали изучение проблем революций нового и новейшего времени, международного рабочего и коммунистического движения, антиимпериалистической и национально-освободительной борьбы, вопросов внешней политики СССР и международных отношений. Прочим проблемам уделялось гораздо меньше внимания. С начала 80-х гг. стало заметно возрастать число работ историко-социологического и историко-политологического типа, а также - с использованием количественных и междисциплинарных методов.

Поскольку в 1945-1985 гг. исследовать исторические проблемы было возможно только в рамках и на основе марксистско-ленинской методологии, то понятно, что обязательным теоретическим фундаментом являлись произведения ее основоположников. В первой половине 70-х гг. было завершено второе издание сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса, осуществлен выпуск полного собрания сочинений В. И. Ленина. Однако, "полным" издание это было не по содержанию, а лишь по наименованию. В нем произведено множество купюр, в частности, опустивших резкие эпитеты автора в адрес своих соратников Р. Люксембург, К. Радека, Ф. Кона, Б. Куна и др. Главное же, что в это собрание не вошло более трех с половиной тысяч документов, не укладывающихся в канонизированный пропагандой образ Ленина и господствующую его апологетику.

Марксистская концепция исторического процесса получила наиболее широкое воплощение в крупных обобщающих трудах - "Всемирная история" и "Советская историческая энциклопедия"[1].

Как справочное издание, Историческая энциклопедия представляла собой значительный шаг вперед. Около 25 тысяч помещенных в ней статей довольно основательно охватили события отечественной и всемирной истории. Сложнее обстояло дело с объективностью оценок исторических деятелей, политических партий, социальных процессов, новейших зарубежных общественных теорий. Многие видные политические фигуры советской истории оказались либо выпущенными из энциклопедии, либо (Бухарин, Троцкий) получили совершенно уничтожающие характеристики. Хотя, с другой стороны, впервые после долгих лет забвения в энциклопедии появились статьи о лидерах партии и крупных ученых, репрессированных в годы массового террора и культа личности.

Слишком односторонне излагались такие политически острые проблемы как происхождение "холодной войны", план Маршалла, внешняя политика Советского государства изображалась в препарированном апологетическом виде. Международное рабочее движение освещалось в энциклопедии, прежде всего, как постоянная борьба двух тенденций - революционной и реформистской. В статьях, посвященных проблемам рабочего движения ("Анархизм", "Догматизм", "Оппортунизм", "Ревизионизм", "Социал-демократия", "Троцкизм" и др.), оценки носили не столько строго научный, сколько политико-идеологический характер.

"Всемирная история", V-XIII тома которой посвящены истории нового и новейшего времени, считалась доказательством "неизмеримого превосходства советской исторической науки над буржуазной"[2]. Содержание исторического процесса при всем богатстве приводимого фактического материала сводилось, в конечном счете, к смене общественно-экономических формаций на базе классовой борьбы. Примат последней как обязательной точки отсчета определял подход к истории производства и идеологии, государства и права, политических процессов и религии, науки и искусства.

Рассчитанная на широкого читателя, "Всемирная история" отражала общепринятые концепции и оценки, а потому были опущены проблемно-дискуссионные вопросы, задача глубокого теоретического анализа не стояла вообще. Хотя отчетливо проявилась иная тенденция - играть роль ведущей в мире науки в освещении прошлого не только собственной страны, но и зарубежной истории, исходя из непреложного тезиса о превосходстве марксистско-ленинской методологии над иными учениями и теориями.

Препарированную картину прошлого давали и многотомные истории Великой Отечественной и второй мировой войны[3]. Нa первый план в них были выдвинуты не героизм народных масс, а руководящая роль коммунистической партии как организатора и вдохновителя победы. Там вновь была реанимирована чисто апологетическая оценка деятельности Сталина в годы войны, бегло и формально упоминались либо вообще замалчивались его многочисленные ошибки и роковые просчеты. Отрицательную роль сыграла и закрытость многих архивных материалов, без которых было невозможно воспроизвести прошлое таким, каким оно было в действительности.

В целом развитие отечественной историографии за сорок послевоенных лет являло собой неоднозначную картину.

С одной стороны, это был период поступательного развития, накопления фактического материала, привлечения новых источников, становления новых, не существовавших прежде областей историографии (американистика, латиноамериканистика, итальянистика и др.). В науке было создано немало крупных исследований, получивших заслуженное признание на мировой арене.

Но, с другой стороны, превращение марксизма из научного метода социально-исторического познания в коллекцию непререкаемых догматов, вело к появлению массы бесцветных работ, поверхностных и политически конъюнктурных поделок, в которых господствовали общие фразы, догматические стереотипы, избитые клише, лозунги. Воинствующая серость, выдаваемая обычно за боевитую партийность и бескомпромиссную защиту марксизма-ленинизма, резко снижала творческий потенциал советской историографии.

При этом важно иметь в виду, что историки были не только творцами апологетики и мифов, но и их жертвами, ибо писать иначе было просто невозможно. Нарушение сложившихся и насаждаемых сверху канонов означало фактически социальную смерть ученого. Достаточно напомнить, что ритуальным компонентом любой диссертации являлась характеристика методологической основы исследования, которой могли быть только произведения основоположников марксизма-ленинизма.

С 1985 г. с началом перемен наметилось сперва малозаметное, а затем ускорившееся ослабление и постепенное упразднение единственно дозволенной коммунистической идеологии. Но ломка прежних исторических представлений оказалась сопряженной с огромными трудностями. Процесс устранения искажений исторической картины начался лишь с наиболее явных и одиозных их проявлений. По-прежнему, сохраняется сильная идеологизация в трудах российских историков, в массе привыкших опираться на готовые методологические постулаты и жесткие оценки, под которые подводится эмпирический материал.

В ходе оживленных дискуссий второй половины 80-х гг. среди историков определились три подхода к обновлению науки и исторического сознания. Значительное число заняло консервативно-догматические позиции, признавая лишь косметическое подправление обветшавших канонов, не желая поступаться принципами и отвергая фактически саму идею обновления. Другая часть склонилась к негативно-нигилистической платформе и потребовала полного демонтажа прежней исторической науки, не находя в ней вообще ничего, достойного сохранения. Третья группа историков заявила о себе как о сторонниках "творчески-созидательного подхода", выступила за критический самоанализ проделанного, учет позитивных и негативных уроков собственного развития, за документальную аргументированность выводов и оценок. Вместе с тем, выдвинув столь правильные и бесспорные принципы, представители этой группы высказались за плюрализм, но только "на основе творческого применения марксистско-ленинской методологии"[4], ставя тем самым плюрализму строгие рамки. Но истинный плюрализм выражается в стремлении исследователя интегрировать в своем анализе различные теоретико-методологические подходы, таким образом, чтобы они давали возможность углубленного понимания исторических процессов и явлений.

Надо учесть, что история по самой своей природе - наука, достаточно консервативная, привыкшая опираться на факты, источники, документы, для изучения и осмысления которых требуется определенное время. Так, если в среде отечественных философов в 1990-1991 гг. уже заявили о себе различные направления - феноменологическое, теологическое, антропологическое, неокантианское, герменевтическое - и начал выходить ряд независимых философских журналов, альманахов и ежегодников, то в исторической науке этот процесс идет гораздо медленнее.

Можно, правда, отметить появление с 1989 г. нового ежегодника "Одиссей", где в центр внимания ставится человек и происходит знакомство читателя с новыми направлениями исторической мысли, с проблемами культуры и ментальности. С 1995 года по инициативе академика И. Д. Ковальченко (1923-1995) возобновлено издание "Исторических записок", альманаха, специально посвященного проблемам теории и методологии исторического исследования. В его редакционный совет, который является международным, вошли ученые из России, Великобритании, США, Франции, Швеции.

Большое значение имеет в связи с этим заметное увеличение с конца 80-x гг. выпуска переводных работ крупнейших зарубежных историков и мыслителей, знакомство с идеями которых является важным стимулом освобождения от идеологической зашоренности и духовной нетерпимости.

История в ее подлинном идейно-мировоззренческом многообразии, не скованном рамками алогичного "социалистического плюрализма" - это мощный генератор развития культуры и преграда на пути ее саморазрушения. Обеспечить это может лишь разнообразие представленных в ней концепций и позиций, ибо истина рождается в спорах, а не в унылом единодушии и унифицированном единомыслии. С начала 90-х гг. процесс этот только начинается.

Исторические учреждения, архивы и периодика. В послевоенный период заметно увеличилось число научных центров, расширилась подготовка кадров, оживились международные связи советских историков.

Временем собирания и накопления сил стало первое послевоенное десятилетие. Материальная база исторической науки - университеты и академические институты оставалась слабой. Число научных учреждений в области исторических изысканий и их штаты были крайне ограничены. Вопросы новой и новейшей истории разрабатывались в основном в Институте истории, Институте славяноведения (созданном в 1947 г.), Тихоокеанском институте (слившемся затем с Институтом востоковедения). Проблемы экономической истории, особенно современной эпохи, а также история экономических кризисов XIX и начала XX века разрабатывались в Институте мировой экономики и международных отношений. Невелико было и число университетских кафедр, занимавшихся проблемами новой и новейшей зарубежной истории. Это, прежде всего, высшие учебные заведения Москвы и Ленинграда и некоторые периферийные университеты (Казань, Пермь, Томск).

В первое послевоенное десятилетие весьма немногочисленной была историческая периодика. "Исторический журнал", выходивший в годы войны, с 1945 г. получил название "Вопросы истории". С 1941 по 1955 гг. издавались "Известия Академии наук. Серия истории и философии". Многие статьи и главы из готовившихся монографий публиковались также в "Исторических записках" Института истории АН, в ученых трудах институтов востоковедения и славяноведения, различных сборниках и ученых записках ряда вузов.

Оставался затрудненным доступ к материалам архивов. С прекращением в годы войны выхода журнала "Красный архив" долгое время не существовало периодического органа для публикации неизданных документов. Дважды начиналось и прерывалось издание журнала "Исторический архив", ибо всякий раз возникали сложности с публикацией тех или иных неудобных документов.

К середине 50-х гг. сложились более благоприятные условия для расширения исторических исследований. Этому способствовали как экономическое восстановление страны, так и потребности возросшей активности СССР на мировой арене. В этот период несколько ослаб идеологический пресс, в науку пришло новое поколение молодых ученых, меньше отягощенное догматизмом, лучше знакомое с достижениями мировой историографии.

В крупных промышленных и культурных центрах России открылись новые университеты - в Калинине (Твери), Иванове, Ярославле, Кемерове, Тюмени, Омске, Барнауле, Красноярске, хотя для некоторых из них не было ни материальной, ни кадровой базы. В ряде старых университетов (Пермь, Саратов и др.) из кафедр всеобщей истории выделились отдельные кафедры новой и новейшей истории стран Европы и Америки.

Значительно возросла историческая периодика. Кроме общеисторического журнала "Вопросы истории" появились журналы "Новая и новейшая история", "Латинская Америка", "CШA: экономика, политика, идеология", "Рабочий класс и современный мир" (теперь журнал "ПОЛИС"), "Мировая экономика и международные отношения", "Международная жизнь", вестники Московского и Ленинградского университетов. Углубление исследований привело к тому, что начали выходить страноведческие Ежегодники - французский, германский, американский, британский, испанский, итальянский.

В начале 90-х годов доступ историков к работе в архивах несколько облегчился. Это имело большое значение, т.к. в отечественных архивах имеются богатые и разнообразные источники по проблемам истории зарубежных стран.

Архив внешней политики России (АВПР) - один из важнейших для историков этого профиля. В числе более 1,5 тысяч хранящихся тут богатейших фондов с 650 тысячами дел документы учреждений, как находившихся внутри страны, так и за рубежом, ведавших международными делами России XVIII - начала XX века. Это переписка царского правительства со своими дипломатическими и консульскими представителями в ряде стран Европы, Америки и Азии, а также отчеты русских дипломатов и агентов о важнейших событиях в стране их пребывания. В АВПР, как и в других архивах, имеется множество отдельных комплектов газет, журналов, брошюр, вырезок статей, присылаемых русскими представителями.

В 1990 г. было принято правительственное постановление, по которому все документы прежнего АВП СССР (теперь - АВП Российской Федерации), за немногими особыми случаями, по истечении 30 лет хранения считаются рассекреченными. Благодаря этому в 1990-1992 гг. вышли сборники документов "Год кризиса, 1938-1939" (два тома) и "Полпреды сообщают", а также долго задерживаемые очередные тома документов внешней политики СССР, посвященные 1939 году, дающие уточненную картину кануна второй мировой войны.

Центральный государственный архив Октябрьской революции, высших органов государственной власти и органов государственного управления СССР (ЦГАОР) насчитывает более трех миллионов дел. Особый интерес представляют копии из архивов зарубежных стран (переписка дипломатических, торговых, военных иностранных представителей в России, освещающая многие события нового времени).

Центральный государственный исторический архив (ЦГИA) содержит фонды крупных государственных деятелей и центральных учреждений России, где собран документальный материал о политических и экономических связях со многими зарубежными странами.

В Центральном партийном архиве Института марксизма-ленинизма (в 1992 г. на его базе создан Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории - РЦХИДНИ) имеются как довольно полные собрания, так и отдельные материалы из фондов видных деятелей рабочего и социалистического международного движения, представителей коммунистической мысли - К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина, И. В. Сталина, Г. Бабёфа, А. Сен-Симона, П. Ж. Прудона, А. Бебеля, К. Каутского, П. Лафарга, Ф. Лассаля, К. Либкнехта, Р. Люксембург, А. Грамши и других, а также коллекции и документы по истории Великой Французской революции и европейских революций 1848-1949 гг., Парижской Коммуны, трех Интернационалов, Коминформа и др.

Материалы по новой и новейшей истории имеются также в центральном государственном военно-историческом архиве (ЦГВИА), архиве Военно-морского флота (ЦГАВМФ), в отделах рукописей Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина (теперь - Российская государственная библиотека), Государственной публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина (теперь - Российская национальная библиотека), Государственной публичной исторической библиотеки и др.

Проблемы методологии и исследования по истории исторической науки. Интерес к теории и методологии исторической науки заметно возрос в начале 60-х гг., когда стремление к отказу от догматически истолкованного марксизма настоятельно потребовало серьезной и творческой разработки гносеологических проблем исторического познания, теоретического осмысления и интерпретации. Вновь возникла забытая уже, поскольку считалось, что марксизм раз и навсегда дал на нее окончательный ответ, проблема смысла истории, которая исчезла из отечественной науки после печально известной высылки за границу в 1922 г. группы блестящих российских мыслителей и ученых.

По инициативе М. Я. Гефтера, А. Я. Гуревича, Б. Ф. Поршнева и других историков в 1964 г. в Институте истории возник сектор методологии истории, само название которого вызывало раздражение догматиков, ибо методологией истории считался исторический материализм, т.е. сфера философии, а не истории. Первая после долгих лет перерыва дискуссия по проблемам методологии истории состоялась между историками и философами в январе 1964 г.[5]

При секторе были созданы проблемные группы теоретического источниковедения, социальной психологии, структурного анализа и типологии, культурологии. Таким образом, в переосмысленном на мате­риалистической основе виде возрождалась дореволюционная традиция систематической разработки теоретико-методологических проблем исторического познания, которая была прервана к концу 20-х гг. Хотя все проблемы, обсуждаемые в секторе, оставались в пределах марксистской концепции, правильность которой никем не ставилась тогда под сомнение, сама атмосфера открытых дискуссий, "новое прочтение" теоретического наследия основоположников марксизма, свободное от вульгарной догматизации не могли не повлечь определенной ревизии некоторых традиционных постулатов марксизма и осознания его недостаточности для исследования новых нетрадиционных проблем и сюжетов. Но это не укладывалось в рамки сложившейся административно-бюрократической системы и противоречило самому ее духу.

Сигналом к ликвидации сектора послужил выход первого после 20-х гг. дискуссионного сборника[6], против авторов которого была развернута широкая кампания, обвинявшая их в пропаганде немарксистских взглядов и извращении исторического прошлого. Три других подготовленных труда - "Ленин и проблемы истории классов и классовой борьбы", "Проблемы структурного анализа в историческом исследовании" и "Логика превращения культур" не увидели света вообще. Творческие, более или менее свободные от оков идеологизации теоретико-методологические разработки оказались фактически на долгие годы скованными узкими дозволенными трактовками и господствующей охранительной тенденцией. Принцип структурного анализа, с обоснованием плодотворности и важности которого выступали М. А. Барг, А. Я. Гуревич, Е. М. Штаерман, был сразу объявлен противоречащим теории социально-экономических формаций и попыткой протащить в марксизм идеи неопозитивистов и Макса Вебера об идеальной типологизации[7].

Хотя сектор методологии истории и постигла печальная судьба, разработка и изучение проблем исторического познания, его логико-гносеологических основ и принципов постепенно продолжалась. В 70-е - начале 80-х гг. появилось довольно много работ теоретико-методологического характера, в которых все проблемы сводились, однако, к обоснованию того, что "только одна теория может дать подлинно научный ответ на все великие вопросы современности - марксизм-ленинизм..."[8]. Смысл истории ограничивался "объективными закономерностями, присущими процессу развития человеческого общества"[9], а задача исторической науки исчерпывалась изучением проявления действия общих законов в истории какого-либо конкретного общества или данной эпохи[10].

Но если посмотреть на тезис о том, что "историческая наука изучает закономерности пространственно-временного развертывания всемирно-исторического процесса"[11], то можно заметить, что из подобного определения, в сущности, выпадает исторический факт, в том случае, когда он выражает не закономерное, а случайное. Оно же играет в конкретной направленности исторического процесса огромную, порой даже основную роль, а, значит, должно найти собственное отражение в формулировке задач и предмета истории.

Тем не менее, книга М. А. Барга явилась первым в отечественной историографии значительным опытом теоретического осмысления системы категориального знания в истории. Там обстоятельно проанализированы категории исторического времени, исторического факта, системного подхода и анализа с этой точки зрения теоретических проблем истории средних веков и раннего нового времени.

Несмотря на стремление, под флагом обладания марксизмом научной истиной, отвергнуть правомерность различных методологических подходов к истории, полного единообразия среди ученых не было. В частности, заметные разночтения возникли в понимании соотношения социологических законов и собственно исторической закономерности. Одни авторы (М. А. Барг, Е. Б. Черняк, И. Д. Ковальченко) настаивали на том, что нет специфических социологических и исторических законов, другие (А. Я. Гуревич, Б. Г. Могильницкий) обстоятельно доказывали различие между конкретной исторической закономерностью и социологическим законом как разными типами общественных законов, имеющих дело с различными сторонами исторического процесса[12]. Эта дискуссия привлекла внимание к таким категориям как историческая случайность, возможность, альтернативность, которые раньше марксистской мыслью практически не затрагивались.

Подобно теоретико-методологической, в историографической литературе в течение ряда лет преобладали стереотипы, по которым вся немарксистская наука подводилась под общий термин "буржуазной историографии", по своей сути "научно несостоятельной", что позволяло обычно не утруждать себя глубоким проникновением в существо концепций изучаемой стороны. Аргументированный анализ и разбор не на словах, а на деле сводились большей частью к поверхностной и разносной критике.

Так, в одном из первых после войны крупных историографических трудов - богатой свежим и неизвестным для нашего читателя материалом книге М. А. Алпатова утверждалось, что у Токвиля господствует сознательное извращение исторической истины в интересах буржуазии. Крупное произведение Токвиля "Старый порядок и революция", плод тщательного многолетнего изучения архивов, однозначно расценивалось как "простое перенесение на историческую почву излюбленных идей" автора, не имеющих научной ценности[13].

В историографическом разделе коллективного труда о революциях 1848-1849 гг.[14] А. И. Молок и Н. Е. Застенкер заявили, что у таких выдающихся французских историков как Ж. Лефевр и Э. Лябрусс господствует "нелепая точка зрения", "антинаучная тенденция" и "крайняя методологическая беспомощность". В совершенно превратном освещении С. Б. Кана как собрание "всех без исключения пороков" буржуазной историографии представала фундаментальная работа Ф. Валентина "Германская революция 1848/1849 гг.", где собран богатейший фактический материал из архивов и дана наиболее подробная панорама революции. И в другой книге С. Б. Кан напрочь зачеркнул несомненные достижения немарксистской немецкой историографии, зато явно завысил научную значимость слабых в профессиональном отношении, но идеологически выдержанных, первых произведений о революции, созданных учеными ГДР[15].

Даже в фундаментальной книге И. С. Кона, едва ли не впервые познакомившей читателей с виднейшими немарксистскими теоретиками XX века, общая концепция сводилась к стремлению доказать перманентный и постоянно углубляющийся кризис немарксистской историографии, неуклонно нисходящую линию ее развития и враждебность "подлинно научному историческому знанию"[16].

Тенденциозной была и статья крупнейшего отечественного медиевиста Е. А. Косминского о взглядах выдающегося британского ученого А. Дж. Тойнби, названных "неумными и политически вредными"[17]. Само ее название весьма характерно для работ того времени, а Тойнби объявлен мистиком, идеологом крупной буржуазии и снобов-интеллектуалов. Научные достижения его монументального труда "Постижение истории" оценивались как "более чем сомнительные"[18].

Жесткая позиция конфронтации и отрицание чего бы то ни было позитивного в немарксистской исторической науке превалировали в обобщающих историографических произведениях Е. Б. Черняка, утверждавшего, что вся "буржуазная историография новейшей истории прямо поставлена на службу интересам империалистической реакции"[19].

Однако, рассматривая отечественные историографические труды, следует учитывать одно важное обстоятельство. Прямые оценки зарубежных историков и их концепций зачастую имели чисто политически-конъюнктурный характер. Нo через призму непременной марксистской критики, обычно сводившейся к цитированию того или иного высказывания основоположников марксизма или постановлений партийного съезда, до читателей, лишенных, особенно на периферии, возможности знакомиться с оригинальными зарубежными работами, доходили, пусть в препарированном виде, концепции немарксистских историков, неофициальным образом происходила ассимиляция новейших идей мировой исторической науки, возрастал интерес к новой проблематике, к нетронутым прежде пластам исторического прошлого. Именно в подробном и более или менее корректном изложении взглядов немарксистских ученых, а не в легковесной их критике, заключалось в течение 50-х - 60-х гг. позитивное значение историографических работ в советской науке.

До конца 60-х гг. критика зарубежной немарксистской историографии ограничивалась большей частью отдельными рецензиями и обзорами. Преобладали простейшие приемы анализа: приводилось какое-либо суждение исследуемого автора, зачастую вырванное из общего контекста, а ему противопоставлялся уже известный позитивный материал либо соответствующая цитата из Маркса, Ленина, новейших партийных документов или постановлений. Квалифицированный разбор и полемика по существу вопроса представляли тогда редкие исключения, поскольку их непременным условием является хорошее знание конкретно-исторического материала, легшего в основу анализируемой концепции.

В 60-е гг. поток историографической литературы стал быстро увеличиваться. С 1963 г. в Томском университете по инициативе А. И. Данилова начал выходить сборник "Методологические и историографические вопросы исторической науки", для которого характерен, однако, крен в сторону скорее методологических, нежели конкретно-историографических проблем. Историографические сборники публиковали также университеты Казани и Саратова. Под руководством Г. Н. Севостьянова в Институте всеобщей истории были созданы коллективные работы по американской исторической науке[20].

В 1967-1968 гг. по инициативе И. С. Галкина в Московском университете вышел капитальный двухтомный труд по историографии нового и новейшего времени стран Европы и Америки, впервые давший сводную картину развития мировой исторической науки от гуманизма до середины XX века. Появился и ряд других работ общего характера, послуживших стимулом к дальнейшей разработке проблем истории исторической науки в нашей стране и за рубежом[21].

Первым крупным исследованием американской исторической науки стала книга И. П. Дементьева "Американская историография гражданской войны в США (1861-1865)" (М., 1963). Автор обстоятельно показал сложную и неоднозначную эволюцию американской литературы о гражданской войне на протяжении целого столетия, тесно (иногда слишком) увязывая ее с классовой и политической борьбой в американском обществе. Подробно были проанализированы концепция рабства У. Филлипса, взгляды лидера прогрессистского направления Ч. Бирда и его противников из школ "консервативного ревизионизма" и "южных бурбонов", позиция представителей негритянской историографии, прежде всего, Дж. Франклина и Б. Куорлса.

Критический анализ основных направлений, концепций и школ в американской историографии второй половины XX века дал Н. Н. Болховитинов в работе "США: проблемы истории и современная историография" (М., 1980). Он рассмотрел взгляды американских ученых по ключевым проблемам истории США от колониального общества в Северной Америке до бурного подъема капитализма в последней трети XIX века в связи с освоением свободных или западных территорий. Большое внимание уделено в книге освещению позитивных моментов и определенных недостатков в творчестве многих видных американских историков от Ф. Тернера до Р. Фогела, Р. Хофстедтера и А. Шлезингера-мл. Однако, вряд ли убедительно то, что автор отрицал марксистские идеи у крупного историка Ю. Дженовезе. Причина такой позиции видится в том, что как Н. Н. Болховитинов, так и В. В. Согрин[22], полагали, будто марксистами можно считать лишь тех лиц, которые готовы принять это учение целиком, включая не только методы исследования, но и политическую теорию "научного коммунизма" с идеей социалистической революции и диктатуры пролетариата.

Но, с другой стороны, в книге В. В. Согрина дан весьма тщательный и глубокий анализ критических направлений в американской историографии XX века, куда он включил прогрессистскую, леворадикальную и негритянскую историографию. К достижениям радикального направления автор отнес исследование его представителями формирования самосознания у пролетариата CШA на различных этапах его развития. Автор полагает, что критические направления в американской немарксистской науке развиваются по восходящей линии.

Новейшим тенденциям в американской исторической науке посвящена книга томских историков[23]. В ней выявляется роль психоистории как новой дисциплины, внесшей значительный вклад в анализ массовой психологии и раскрывающей механизм трансформации бессознательного начала в действия исторических персонажей и масс. Авторы показали разнородность американской психоистории, выделив в ней три направления - ортодоксальное, интеграционистское и социально-критическое. Двум первым уделено больше внимания, чем наиболее интересному и неоднозначному социально-критическому. Исследователи верно отметили, что подлинная ценность психоистории может быть выявлена на основе не теоретических заявлений, а конкретных результатов на практике. Последние же оказались достаточно противоречивыми, поскольку, с одной стороны, высветили новые аспекты исторического прошлого, но, с другой, пока не смогли убедительно интерпретировать роль бессознательного и рационального, их соотношение в действиях многих исследуемых личностей.

Традиционно высокий уровень историографической культуры присущ и другой коллективной томской работе "К новому пониманию человека в истории. Очерки развития современной западной исторической мысли" (1994), где показаны и проанализированы основные проблемы, которые характеризуют обновление методологии, методики, техники исследований ученых Запада - постмодернизм, изучение ментальностей, новая социальная история в СШA, традиции и тенденции герменевтики и исторической антропологии в Германии. Картина, данная в книге, доказывает обоснованность мысли авторов о том, что на исходе XX века происходит такая концептуальная трансформация исторической мысли, которая сопоставима по значимости с переходом от историзма Просвещения к классическому историзму XIX века, хотя эту мысль трудно назвать совершенно бесспорной.

Оригинальную работу на стыке историографии, источниковедения и конкретно-исторического анализа написал В. А. Тишков[24]. Он досконально изучил систему подготовки кадров американских историков, сферы их специализации, состояние источниковой базы, деятельность ведущих ассоциаций и обществ историков в США. На основе обширного круга первоисточников, в том числе личных бесед с видными американскими учеными, статистических материалов и социологических опросов В. А. Тишков с помощью компьютерной обработки дал классификацию американских историков по принципу их специализации, уровня подготовки, географии распределения кадров, их половозрастного состава. Любопытно суждение, что далеко не всегда можно судить о политических взглядах многих американских ученых по их собственным научным трудам, что свидетельствует об элементах конформизма и скрытой оппозиционности.

Первым после книги Алпатова крупным исследованием французской исторической, науки ХIХ века, сохранившим известное значение до настоящего времени, стала монография Б. Г. Реизова[25]. Там дано основательное изложение идей и взглядов практически всех крупных историков Франции первой половины XIX века. Автор четко показал, что романтическая историография эпохи Реставрации сделала громадный шаг вперед по сравнению с просветительской в становлении нового исторического мировоззрения.

Французская историография XX века и школа "Анналов" нашли освещение в двух появившихся почти одновременно монографиях М. Н. Соколовой "Современная французская историография: Основные тенденции в объяснении исторического процесса" (М., 1979) и Ю. Н. Афанасьева "Историзм против эклектики: Французская историческая школа "Анналов" в современной буржуазной историографии" (М., 1980).

При методологической схожести позиций между авторами были и некоторые разногласия. М. Н. Соколова основное внимание уделила не столько общим тенденциям развития французской историографии, сколько отдельным проблемам на примере творчества ряда ученых. Она подчеркнула, что М. Блок и Л. Февр, в сущности, не создавали новой научной школы, а только наиболее выпукло отразили новые веяния в своем творчестве. Отделенным от "Анналов" оказался и Ф. Бродель, теория которого о разных скоростях исторического времени, по мнению автора, связана с "Анналами" лишь в отдельных деталях и вообще оценена, как научно несостоятельная.

Ю. Н. Афанасьев, наоборот, исходил из концепции "Анналов" как направления с относительно целостным представлением об историческом процессе. Он дал освещение полувекового развития "Анналов", выделив три этапа: период становления с конца 20-х до середины 40-х гг., кульминационный период развития в 40-е - 60-е гг., связанный с творчеством Броделя и стремлением создать "глобальную историю", период конца 50-х - начала 70-х гг., когда на сцену выступило третье поколение школы "Анналов" (Э. Ле Руа Лядюри, Ф. Фюре, П. Шоню), решительно повернувшее, по словам автора, в сторону "дегуманизации и парцелляции" исторической науки. В книге заметно весьма позитивное в целом отношение автора к Блоку, Февру и Броделю, что является вполне оправданным. Но трудно согласиться с мало аргументированными выпадами против П. Шоню, Э. Ле Руа Лядюри, М. Ферро, творчество и новаторский характер концепций которых явно принижены.

В очень широком контексте школа "Анналов'' освещена в книге А. Я. Гуревича "Исторический синтез и школа "Анналов" (М., 1993), где в центре внимания находится проблема исторического синтеза. По мнению автора, вопрос о взаимодействии материальной и духовной жизни является для исторического исследования отправной точкой. Это ведет к переосмыслению понятия "культура" и понятия "социальное", в ходе которого происходит поворот от истории ментальностей к историческом антропологии или антропологически ориентированной истории.

Монография А. Я. Гуревича - это не общая история школы "Анналов", это - книга о том, как к решающей и важнейшей, по его убеждению, задаче - проблеме исторического синтеза подходит ряд представителей школы и какие идеи они выдвигают. Среди них он рассматривает новое понимание социальной истории М. Блоком, проблему связи ментальности и культуры у Л. Февpa, создание Ф. Броделем "геоистории" и ее соотношение с экономическим материализмом.

Автор очень рельефно показал круг поисков Ж. Дюби, в разноплановых произведениях которого так или иначе постоянно присутствует стремление органично связать историю ментальностей с остальной историей, что оказывается совсем непростой задачей. Такая же тенденция к глубокому исследованию системы человеческих ценностей и представлений характерна для работ Э. Лepya-Ладюри и Ж. Лe Гоффа. Высокий уровень книги Гуревича во многом определен тем, что он показал общие методологические принципы и взгляды лидеров "новой исторической науки" не в абстрактном теоретическом аспекте, а через их конкретные исторические труды, поскольку лишь в этом случае теория приобретает смысл и значение.

Одним из первых в послевоенной отечественной науке германскую историографию начал изучать А. И. Данилов, опубликовавший в 1958 г. крупное исследование "Проблемы аграрной истории раннего средневековья в немецкой историографии конца XIX - начала XX в." Первая часть книги посвящалась анализу теоретико-методологических и политических идей немецких историков на рубеже веков. Для своего времени книга значительно продвигала вперед изучение истории исторической науки, обосновывая историографию как самостоятельную отрасль науки с присущими ей предметом, методом и принципами познания. Однако, многие оценки, данные автором неокантианству, Максу Веберу, Отто Хинтце, Гансу Дельбрюку несли на себе печать явной политизации и являются либо неточными, либо неверными.

В книге С. В. Оболенской объектом изучения стало творчество видного немецкого историка-марксиста Ф. Меринга[26]. Она подробно осветила различные аспекты исторических трудов Меринга, их достоинства и ряд недостатков. Взгляды Меринга давались в тесной связи с его политической деятельностью. С. В. Оболенская подвергла Меринга критике за переоценку им значения и роли в рабочем движении Лассаля и Бакунина. Однако, следует сказать, что в суждениях Меринга содержалась большая доля истины, ибо он верно разглядел среди причин антипатии Маркса к Лассалю и Бакунину и личностно-психологический момент. Не была ошибочной, вопреки мнению автора, оценка Мерингом ситуации 60-х гг. в Германии, когда в ней отсутствовали необходимые предпосылки революции. Меринг в отличие от Маркса и Энгельса обоснованно полагал, что реально объединение Германии в тех условиях могло совершиться лишь путем "сверху" под эгидой либо Пруссии, либо, что менее вероятно, Австрии.

Состояние исторической науки ФРГ за послевоенные двадцать лет и ее концепции основных проблем новейшего времени первым основательно изучил В. И. Салов[27]. Много нового давала первая часть его книги, где подробно показаны организационная структура исторической науки ФРГ, система архивов, исторических учреждений и организаций, историко-философская периодика. Но в анализе теоретико-методологических основ и конкретно-исторических концепций наряду с убедительными и аргументированными суждениями автора неоднократно встречаются и мало обоснованные оценки, продиктованные, скорее всего, политико-идеологическими требованиями. Такая же двойственность проявилась в другой книге В. И. Салова "Историзм и современная буржуазная историография (М., 1977). Но в большей или меньшей степени это характерно почти для любого историографического произведения, созданного в СССР в 40-е - 80-е гг. Что касается работы Салова, то в ней столь многоликие и разнородные явления (само различие между ними в книге проводится) как немецкий идеалистический историзм, экзистенциалистский подход, феноменологический метод, неопозитивистский структурализм фактически подведены под общую шапку субъективизма и иррационализма и равно обвинены в антинаучности.

О германских историках национально-политической школы периода объединения страны написана монография Н. И. Смоленского. Он исследовал основные политические категории их исторического мышления в сопоставлении с аналогичными понятиями в современной историографии ФРГ. Тем самым, показаны как определенная преемственность линии развития немецкой исторической науки, так и новые интерпретации, доказывающие эволюцию этой науки. Первая часть книги посвящена теоретической проблеме соотношения понятия и действительности. Автор настаивает на том, что понятия являются слепком действительности, и отвергает представление о них как о логических средствах упорядочивания этой реальности. Все суждения германских ученых по данной проблеме свидетельствуют, по мнению автора, об их "глубоко антинаучных позици­ях" и стремлении во что бы то ни стало "извратить смысл категорий марксистско-ленинской историографии"[28].

Обстоятельную панораму историографии германской революции 1918-1919 гг. дали в своих книгах М. И. Орлова и Я. С. Драбкин[29]. Вторая работа носит скорее обзорный характер, т.к. в ней охвачена и марксистская, и немарксистская литература, начиная от современников и участников революции до работ конца 80-х гг. В монографии М. И. Орловой предмет изучения более узок - немарксистская историография ФРГ с выдвижением на первый план как ведущего в исследовании революции социал-демократического направления. Естественно, что в этом случае анализ различных интерпретаций более подробен.

Я. С. Драбкин не стал досконально описывать огромное количество литературы, а выделил пять обобщающих проблем: предпосылки и причины революции, характер ноябрьских событий 1918 г., проблема власти Советов или Национального собрания, суть событий весны 1919 г., роль и место германской революции в истории страны и всей Европы. Проследив различные концепции, автор сделал вывод об особо сложном и противоречивом характере германской революции, в которой причудливо переплетались различные тенденции. Особо он подчеркнул роль субъективных факторов исторического процесса, которые зачастую определяли непредсказуемость хода событий в реальности.

Более традиционны и критически заострены суждения и оценки в книге М. И. Орловой, в центре внимания которой находится социал-реформистская концепция революции о существовавшей возможности "третьего пути" - сочетания демократического парламентаризма и системы Советов. Автор подчеркнула также, что западногерманская школа "социальной истории" осуществила плодотворное исследование исторических предпосылок революции, показав их объективное вызревание. Однако трудно согласиться с мнением, будто проблема субъективного фактора революции состояла в "замедленном формировании пролетарской революционной партии". Упрощенность такого мнения показал в своей книге Драбкин. Очевидно и то, что критикуемые М. И. Орловой немецкие историки Х. Хюртен, Г. А. Винклер, К. Д. Брахер имели веские основания в принципе сомневаться в возможности совершения социалистической революции в высокоразвитом индустриальном государстве. Во всяком случае, история не дала пока ни одного примера такого рода.

В монографии А. И. Патрушева[30] показан процесс перехода в 60-е гг. лидирующего положения в историографии ФРГ от консервативного к неолиберальному направлению. Автор исследовал содержание мето­дологических принципов неолиберальных историков, их поворот к анализу социальных аспектов исторического процесса, стремление синтезировать индивидуализирующий и генерализирующий методы исторического исследования. Отмечен был и процесс дифференциации неолиберальной историографии, выделение в ней социально-критической школы, но и сохранение вместе с тем значительных элементов традиционного немецкого идеалистического историзма. Однако вывод автора об "углублении кризиса" буржуазной историографии ФРГ не вытекал логически из содержания книги и диктовался идеологической догмой.

В другой книге А. И. Патрушева "Расколдованный мир Макca Вебера" (М., 1992) освещено творчество этого выдающегося ученого и мыслителя с точки зрения его позитивного вклада в развитие социальных наук. Автор доказывал, что в советской литературе, за исключением статей А. И. Неусыхина 20-х гг., Вебер представал в совершенно превратном толковании. Особенно касалось это веберовской теории идеальных типов, его концепции протестантской этики и соотношения взглядов Вебера с марксизмом как методологическим подходом, но не политической теорией. Значение Макса Вебера автор находит в том, что он заложил основы новой, теоретической и объясняющей модели историографии и стремился синтезировать для этого отдельные, наиболее плодотворные с его точки зрения, элементы неокантианства, позитивизма и материалистического понима­ния истории. Вероятно, в отдельных случаях Вебер несколько превозносится автором, но после многолетнего господства в нашей науке извращенных представлений об этом крупнейшем ученом некоторый уклон книги в сторону идеализации Вебера был неизбежным.

По британской историографии написано сравнительно немного работ, большей частью - статей в журналах и сборниках. Двумя изданиями (1959 и 1975 гг.) вышли "Очерки английской историографии нового и новейшего времени" К. Б. Виноградова. Второе издание дополнено главами по историографии британской внешней и колониальной политики. В духе времени автор подчеркнул, прежде всего, консерватизм британской исторической науки, преобладание в ней в течение долгого периода персонификации истории и биографического жанра, эмпиризм и невнимание к теоретическим проблемам. Позитивных ее особенностей, кроме ясности и доступности изложения, автор не выделил. Отметил он заметный рост влияния радикальных, лейбористских и марксистских историков, начиная с 20-х - 30-х гг.

Теоретико-методологическим проблемам в британской историографии посвящена монография И. И. Шарифжанова[31]. Он проследил процесс перехода в ней от консервативного эмпиризма и фактографии к теоретическим концепциям Э. Карра, Дж. Барраклоу, Дж. Пламба, выступивших за использование историей методов смежных социальных наук, прежде всего социологии.

Вышло и первое комплексное исследование современной исторической науки Великобритании[32], где даны ее новейшие течения, показан вклад в мировую науку марксистских ученых Э. Хобсбоума, Кр. Хилла, Э. Томпсона, Д. Рюде. Важно то, что марксисты рассматриваются не в противопоставлении, а в единстве с другими левыми историографическими течениями и как часть общедемократического направления. Сдержанный тон авторов, аргументированность их оценок и анализ концепций британских историков по существу дела, а не по отдельным выхваченным высказываниям, обусловили неординарный характер этой работы[33].

По другим национальным историографиям литература крайне бедна, она представлена лишь статьями, среди которых выделяются работы И. В. Григорьевой, Н. П. Комоловой, Г. С. Филатова по итальянской исто­риографии, Т. А. Салычевой и В. В. Рогинского по историографии стран Северной Европы, В. И. Ермолаева и Ю. Н. Королева по латиноамериканской исторической науке[34]. Следует отметить также книгу В. И. Михайленко, где показана современная итальянская историография фашизма и приводится новый и ранее у нас неизвестный материал.

Появился и ряд коллективных работ, обогащающих конкретные знания о развитии мировой исторической науки и свидетельствующих о позитивных сдвигах в cфepe отечественной историографии: "Буржуазные революции ХVП-XIX вв. в современной зарубежной историографии". Отв. ред. И. П. Дементьев. (М., 1986), "Современная зарубежная немарксистская историография. Критический анализ". Отв. ред. В. Л. Мальков. (М., 1989). В последней из отмеченных работ обращено внимание на "новую историческую науку" - одно из перспективных направлении современной западной историографии. Авторы разделов по английской, французской и американской историографии проанализировали новые тенденции на примере развития "новой социальной истории". В последнее время опубликованы также интересные работы теоретико-историографического характера, которым присущ дух новаторства и творческого поиска.

Весьма оригинальную и необычную книгу "История и время. В поисках утраченного" (М., 1997) написали И. М. Савельева и А. В. Полетаев. Проблема, исследованная в монографии, имеет для исторической науки особое значение. Ведь историю, помимо прочего можно определить и как цепь событий, совершающихся во времени. Нe случайно категория времени привлекала повышенное внимание таких выдающихся ученых как Анри Бергсон, Вильгельм Дильтей, Освальд Шпенглер, Фернан Бродель.

На основе обширнейшего круга источников и литературы авторы показали, как история конструирует множество сложных временных форм. Анализ ими роли темпоральных представлений в историческом сознании и историческом познании позволил взглянуть на эволюцию европейской историографии и структурирования истории, путь от хронологии к историографии, различные схемы всемирной истории, циклы и стадии исторического развития. Большой интерес представляет рассмотрение места истории в системе социальных наук, ее отношения с политологией, экономической наукой, социологией, психологией, культурной антропологией, географией. Для историков эта книга может иметь и чисто практическое значение, так как подробно показывает методы дехронологизаиии и деконструкции, способы построения контрфактических и экспериментальных моделей, различные варианты периодизации истории.

Очень рельефно и разнопланово проблемы развития современной социальной истории представлены в монографии Л. П. Репиной "Новая историческая наука" и социальная история" (М., 1998). Автор показала основные изменения в проблематике и структуре исторической науки ХX века, традиции, противоречия, трансформацию и новые различные перспективы социальной истории. Давая сравнительный анализ нескольких версий социальной истории, Л. П. Репина развертывает новую модель анализа истории историографии как дисциплинарной истории. При этом она строит свою концепцию на базе преломления теории через призму конкретных исследований истории социальных движений и революций, народной культуры, истории женщин, переходящей в более широкую гендерную историю, историю частной жизни и историческую биографию.

9 Всемирная история, I-XIII тт. М., 1955-1983; Советская историческая энциклопедия в 16 томах. М., 1961-1976.

10 См.: Советская историческая наука от XX к ХХП съезду КПCC. История Западной Европы и Америки. М., 1963, с. 102.

11 История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941-1945. тт. 1-6. М., 1960-1965; История второй мировой войны. 1939-1945, тт. 1-12. М., 1973-1982.

12 Касьяненко В. И. Об обновлении исторического сознания. - Новая и новейшая история. 1986, № 4, с. 9.

13 См. материалы дискуссии, опубликованные в отдельном сборнике: История и социология. М., 1964.

[6] Историческая наука и некоторые проблемы современности. М., 1969.

[7] См.: Данилов А. И. К вопросу о методологии исторической науки. - Коммунист, 1969, № 5; он жe – Материалистическое понимание истории и методологические искания некоторых историков. - Методологические и историографические вопросы исторической науки, вып. 6. Томск, 1969.

[8] Марксистско-ленинская теория исторического процесса. М., 1981; См. также: Жуков Е. М. Очерки методологии истории. М., 1980.

[9] Дьяков В. А. Методология истории в прошлом и настоящем. М., 1974, с. 71.

[10] Келле В. Ж., Ковальзон М. Я. Теория и история (Проблемы теории исторического процесса). М., 1981, с. 269.

[11] Барг М. А. Категории и методы исторической науки. М., 1984, с. 23.

[12] Барг М. А., Черняк Е. Б. О категории "исторический закон". - Новая и новейшая история, 1989, № 3; Ковальченко И. Д. Методы исторического исследования. М., 1987, c. 49-56; Гуревич А. Я. Об исторической закономерности. - В кн.: Философские проблемы исторической науки. М., 1969, с. 63; Могильницкий Б. Г. Введение в методологию истории. М., 1989, с. 38-43.

[13] Алпатов М. А. Политические идеи французской буржуазной историографии XIX века. М.-Л., 1948, с. 164.

[14] Революции 1848-1849 гг., т. II. М., 1952, с. 387, 390, 402.

[15] Кан С. Б. Немецкая историография революции 1848 - 1849 гг. в Германии. М., 1962.

[16] Кон И. С. Философский идеализм и кризис буржуазной исторической мысли. М., 1959, с. 399.

[17] Косминский Е. А. Реакционная историософия Арнольда Тойнби. - В кн.: Против фальсификации истории. М., 1959, с. 96.

[18] Там же, с. 70.

[19] Черняк Е. Б. Буржуазная историография рабочего движения. М., 1960; он же - Адвокаты колониализма. М., 1962; он же - Историография против истории. М., 1962, с. 363.

[20] Основные проблемы истории CШA в американской историографии (от колониального периода до гражданской войны 1861-1864 гг.). М., 1971; Основные проблемы истории США в американской историографии. 1861-1918. М., 1974.

[21] Виноградов К. Б. Буржуазная историография первой мировой войны. М., 1962; Косминский Е. А. Историография средних веков. М., 1963; Первый Интернационал в исторической науке. М., 1964; Вайнштейн О. Л. Западноевропейская средневековая историография. Л., 1964; Гутнова Е. В. Историография истории средних веков (середина XIX в.-1917 г.). М., 1974; Дунаевский В. А. Советская историография новой истории стран Запада. 1917-1941. М., 1974.

[22] Согрин В. В. Критические направления немарксистской историографии США XX века. М., 1987, с. 180-182.

[23] Могильницкий Б. Г., Николаева И. Ю., Гульбин Г. К. Американская буржуазная "психоистория": Критический очерк. Томск, 1985.

[24] Тишков В. А. История и историки в США. М., 1985. Подобная работа, но более узкого плана, создана и в отношении европейской науки. См.: Организация исторической науки в странах Западной Европы. М., 1988.

[25] Реизов Б. Г. Французская романтическая историография (1815-1830). Л., 1956.

[26] Оболенская С. В. Франц Меринг как историк. М., 1966.

[27] Салов В. И. Современная западногерманская буржуазная историография: Некоторые проблемы новейшей истории. М., 1968.

[28] Смоленский Н. И. Политические категории немецкой буржуазной историографии (1848 - 1871 гг.). Томск, 1982, с. 87.

[29] Орлова М. И. Германская революция 1918-1919 гг. в историографии ФРГ. М., 1986; Драбкин Я. С. Проблемы и легенды в историографии германской революции 1918 - 1919. М., 1990.

[30] Патрушев А. И. Неолиберальная историография ФРГ: Формирование, методология, концепции. М., 1981.

[31] Шарифжанов И. И. Современная английская буржуазная историография: Проблемы теории и метода. М., 1984.

[32] Согрин В. В., Зверева Г. И., Репина Л. П. Современная историография Великобритании. М., 1991.

[33] Это особенно важно отметить, т.к. большинство историографических работ имеет скорее информативную, нежели аналитическую направленность. В них критикуются не концепции, а отдельно взятые мысли, идеи, а то и предложения, а содержание подобно калейдоскопу книг и имен, разобраться в котором довольно сложно. Таковы, напр., книги А. Е. Куниной "США: методологические проблемы историографии" (М., 1980) или Л. А. Мерцаловой "Немецкое Сопротивление в историографии ФРГ" (М., 1990). На эти и другие недостатки обратил еще ранее внимание А. Н. Мерцалов. См.: Мерцалов А. Н. В поисках исторической истины. М., 1984.

[34] См. также: Альперович М. C. Советская историография стран Латинской Америки. М., 1968.

Date: 2015-09-05; view: 1073; Нарушение авторских прав