Мобили Милана

Мебельный салон в Милане

Слово mobili (мебель) меня почему‑то очень забавляет. Immobili – это недвижимость, а mobili получаются ему антитезой – то есть то, что можно сдвинуть. За этой смысловой парой мне мерещатся целые ряды судебных исполнителей из европейской литературы. А из русской литературной мебели мне вспоминается только глубокоуважаемый шкаф, который был такой же частью вишневого сада, как дом и деревья. Здесь, в Италии, мебель – это чаще всего объект искусства. Мебель, выставленная в витринах, мне попадается на глаза гораздо чаще, чем, скажем, лыжи или сковородки. Все антикварные магазины в первую очередь торгуют мебелью, а под картины и прочие штучки отводят лишь то небольшое пространство, что не занимает мебель. И таких магазинов в историческом центре очень много, потому что предметы мебели в первую очередь мобильны, то есть подвижны – простите меня за дурацкий каламбур, – а это значит, что любой охочий до старины американский турист может взять их и увезти к себе домой, чтобы его соседи от зависти поумирали. С этим понятно, а вот почему так много очень скромных и явно не рассчитанных на туристов мастерских‑магазинов, забитых исключительно старинной мебелью, где ее чинят, реставрируют, заново заплетают соломой или обивают кретоном и где никогда нет ни одного покупателя? На что живут такие мастерские? Какие у них бывают клиенты? И бывают ли? Я клиентов ни разу не видела, но, проходя мимо, всегда замечала, как прилежно трудится сам хозяин мастерской, опустив голову над своими глубокоуважаемыми стульями, обхаживает их и ни на минуту не оставляет без внимания. Я иногда не могу удержаться и подглядываю немножко в витринообразное окно мастерской – уж очень это все интересно.

Так что как только мне представилась возможность посмотреть на Миланский мебельный салон, я немедленно согласилась. Туда собирались мои русские приятели и попросили меня их сопровождать. Они архитекторы, занимаются в основном дизайном, решили наладить поставки итальянской мебели напрямую. Так, для себя, для своих клиентов. Вот мы по этому Салону и шлялись несколько дней подряд.

Салон необъятный, павильонов много, но «центральное» (или в данном случае «центровое»?) место отведено для мебели, производимой специально для русского рынка. С одной стороны, приятно, конечно, что кто‑то специально для нас, русских, старается, с другой – ужасно обидно. Обидно прежде всего за итальянскую мебель, которую я так нежно полюбила в последнее время (заметьте, любовь моя была совершенно платонической, без всяких посягательств на обладание) и которая в экспортном варианте «специально для России» из элегантной дамы, практически музы, стремительно превратилась в вульгарнейшую девку – много краски, много цацок и никакого содержания за всем этим не разглядишь. И за хороший вкус итальянцев обидно – вот уж не думала, что они так легко им жертвуют. Но уж совсем обидно за русских. Неужели стереотипные представления о вкусах нуворишей нужно класть в основу целого сегмента – и немаленького! – мебельного рынка? По этим мобил я м было вполне понятно, чтó их производители думают о вкусах русского потребителя, но неужели у них ни разу не мелькнула мысль о том, что русский потребитель подумает о них, производителях знаменитой итальянской мебели?

Из всего, что было выставлено в «русских» павильонах, заслуживало внимания только позолоченное кресло, отдаленно похожее на трон, обтянутое снежно‑белой кожей с гигантскими разноцветными кругами. Что за чудо! Все остальное также было китчем и по сути, и по форме, но китчем унылым, без огонька. Золото, красное дерево, резьбы опять же побольше, шелк, кожа и перламутровые инкрустации где попало. Ну, чтобы сразу было видно, за что деньги плóчены.

И при всей этой красоте обязательно девка русская болтается, подробно про все рассказывает с сильнейшим ставропольским акцентом.

А ведь рядом, через два‑три стенда, сидят artigiani, те самые художники‑ремесленники, и творят настоящие произведения искусства! Так хоть бы кто из русских остановился! Я своим и моргала, и подбородком показывала, и под конец уже за рукав тащила: вон, говорю, гляньте, я вам, не заглядывая в буклет, скажу, что это мебель настоящей флорентийской школы. Нет, говорят, неинтересно это нашим клиентам. Расстроилась до слез. Нажаловалась вечером мужу, а он мне говорит: «Что ты волнуешься? Когда мафиози покупают белые диваны из человечьей кожи, нам волноваться нечего, а вот когда у них неожиданно прорезывается хороший вкус – это значит, что они пришли к власти. Впрочем, тогда уже волноваться поздно».

А я‑то всегда думала, что хороший вкус лучше хороших принципов. Может, тогда уж и не надо – культуру в массы?

Некоторое время спустя загорелось мне купить какое‑нибудь колечко симпатичное с сапфиром – все потому, что мы с Петрухой изучали книжку по минералогии. От теории пришлось переходить к прaктике и демонстрировать разные бабушкины и прабабушкины драгоценности. А вы думали? Кто же нам, родителям, поверит на слово, когда мы говорим что‑нибудь вроде того, что на стекле можно писать, как на грифельной доске? Петька порисовал на стеклах, все пощупал, потрогал, поковырял, как и положено будущему ученому, а потом совершенно неожиданно пожаловался за ужином папе: вот, мол, бедная мама, а сапфира‑то у нее ни одного и нету. «А что, – сказал добрый папа, – это мысль. Давай мы ей и подарим. А то мы ей не дарим драгоценностей, а она возьмет и убежит от нас. Говорят, женщинам обязательно надо дарить драгоценности, хотя я лично еще не пробовал, может, потому‑то я от них убегал, а не они от меня». Оба принялись хрюкать в тарелку, представляя, как они убегают от разновозрастных девчонок, а я сначала подумала, что вот эти люди потом упрекают нас, женщин, в отсутствии логики, а потом решила присмотреться к сапфирам. А ну как не шутили? Надо было на всякий случай прицелиться.

Я честно стала разглядывать все подряд ювелирные витрины. И чем больше я разглядывала, тем больше понимала, что ничего из того, что я видела, даже в сравнение не шло с украшениями, доставшимися мне по наследству от бабушек и прабабушек. Я быстро потеряла и терпение, и интерес, так что не исключаю, что совсем не то или не так смотрела. Но у меня сложилось впечатление, что современные ювелирные изделия даже не пытаются делать красивыми. То есть они красивы ровно настолько, насколько может быть красив, например, бриллиант в полтора карата ну или в пять каратов – шкала ценности очень простая: чем больше, тем красивее. А эстетическая составляющая не то чтобы не имеет значения, а просто отсутствует изначально. Наверное, наши далекие предки так же переживали, когда вместо полновесных золотых и серебряных монет стали выпускать ассигнации, которые и на зуб не проверишь, и о прилавок со звоном не бросишь. Может быть, надо уже готовиться к моменту, когда женские украшения будут совершенно одинаковы по форме, но будут различаться по номиналу? Только цифру номинала придется очень крупно писать.

Так что, выходит, я к итальянским мебельщикам была несправедлива. Главное – чтобы было сразу видно, сколько товар стоит. А искусство, увы, объективных оценок не имеет.