Искушение жемчугом

Напористые и кровожадные бандиты, как красные муравьи, расползались по палубам «Чжоу Фа». Энни сразу понял, в какое затруднительное положение попали вновь прибывшие пираты. Он даже почувствовал некоторое сострадание к ним, смешавшееся с болью от раны в боку. Все эти ребята прекрасно справлялись со своей ролью, насмотревшись боевиков с Дугласом Фербенксом или каким‑нибудь другим голливудским головорезом, который, забросив веревку с крюком на борт проходящего судна, умудрялся похитить вожделенную и сопротивляющуюся записную красотку, делая при этом вид, что на самом деле он ее спас, так что в конце концов в этом убеждались не только зрители, но даже сама красотка. Они тоже могли бросить крюк на проходящее судно и воспользоваться замешательством пленной красавицы, освободить которую предназначалось другому, неведомому в нашем сценарии герою. Пираты прекрасно знали, чего от них ожидают зрители. По правде говоря, именно так они и готовы были себя вести. И хотя Энни проникся уважением к установленной мадам Лай дисциплине и определенной гуманности, он чувствовал, как внутри этих китайских молодцев кипит и бурлит энергия особой страсти, выплеск которой мог привести к большой беде. И он надеялся только на их память: Энни Долтри был из их числа.

Странно, но прибывшие с «Тигра Железного моря» пираты были на борту «Чжоу Фа» лишними. Захват парохода, опасный и хитро придуманный, был осуществлен небольшой группой бандитов, переодевшихся в респектабельных пассажиров, их успеху способствовал своей тайной деятельностью Энни и помогла легкопредсказуемая система охраны «Чжоу Фа». В этой ситуации поводом для недовольства мог стать сам Тан Шипин, старший пушкарь мадам Лай. Ни одного выстрела не должны были сделать орудия «Тигра Железного моря». Поэтому Тан прибыл на борт захваченного судна с большим количеством динамита (этого добра в подведомственном ему департаменте было предостаточно) и страстным желанием пустить его в дело.

Его целью был, конечно же, сейф, хранивший серебряные слитки. Двери сейфа можно было снять, открутив болты, для этого потребовались бы терпение и время, а можно было взорвать, используя арсенал Тана. Старший пушкарь хотел, разумеется, взрыва, и все товарищи доверяли его опыту в таких делах. Увы, он заложил слишком большое количество динамита – четыре бруска, хотя достаточно было и одного. Остальные три послужили для произведения эмоционального эффекта, на радость пиратам. Между прочим, Энни обратил внимание, что динамитные бруски оказались красного цвета, как пиратские банданы или кровь.

Взрыв прогремел так неожиданно, что Энни не успел ни пригнуться, ни отойти подальше. Двоих пиратов, горевших желанием первыми вскрыть сейф, буквально разорвало на куски, как тряпичных кукол. С того места, где стоял Энни, были видны их обожженные разбросанные останки. Грохот взрыва и мгновенная гибель этих двоих по логике вещей должны были напугать остальных, но это их только распалило или, точнее сказать, довело до крайней степени безумия. В клубах дыма видны были их руки, пытавшиеся оторвать куски горячего металла. Когда ветер рассеял дым, стали видны заветные ящики. Ин Коу, не успевший снять шанхайский костюм в едва заметную серую полоску, превративший его в пассажира второго класса, вместе со своими Невидимыми Волками начал вытаскивать ящики наружу.

Это был кульминационный момент всей операции. Для осмотра трофеев на мостике появилась мадам Лай, подобная императрице. Ин Коу посмотрел на нее, ожидая решающего приказа, и Энни увидел нежный взмах ее руки – это был сигнал, содержащий и хватательное движение. Казалось, императрицу снедала алчность. Ей хотелось собственными руками разметать ящики в щепки и завладеть слитками.

Но эта честь досталась Ин Коу, который железным ломом вскрыл первый ящик. Пират оторвал тонкую деревянную крышку и смахнул защитную прокладку из свернутых газет.

Именно Ин Коу в сером щегольском костюме первым увидел чугунные болванки – шершавые куски грубого металла! Он взял одну болванку и высоко поднял ее над головой, словно это было сердце жертвенного животного. Гул голосов стих, как неожиданно стихает морской ветер. Воцарилась тишина, пугающая и тягостная, как на похоронах. Энни слышал только плеск волн за бортом. Это был момент истины. Чтобы убедиться окончательно в чудовищной ошибке, были неистово выпотрошены и остальные ящики. Безумный крик не оставил сомнений: во всех семи – чугунные болванки. Энни поднял голову и посмотрел на застывшее в недоумении лицо мадам Лай. В следующее мгновение она повернулась и глазами впилась в него, словно спрашивая: «Долтри, это твои проделки?» Он теперь знал, что не существует на земле человека, включая его тещу, кого бы он боялся так же сильно!

Пираты были готовы поднять мятеж, ведь фортуна изменила им. Быстро согнали вместе команду «Чжоу Фа» и наиболее состоятельных пассажиров. Ин Коу закричал, что убьет всех офицеров «Чжоу Фа» (по его злобному взгляду в сторону Энни было ясно, что угроза распространяется и на него). Вообще‑то Ин Коу счел бы наилучшим выпотрошить капитана Бристоу и преподнести его внутренности мадам Лай. Но на этот момент ее нигде не было видно. Возможно, она решила, что ей не стоит присутствовать при таком постыдном исходе дела.

Вполне могла разразиться бойня, если бы не верный дисциплине старший пушкарь Тан Шипин – весьма ответственный и осторожный по долгу своей профессии человек. Как опытный моряк, он сейчас выступил вперед, забрался на один из ящиков и поднял вверх меч, подобранный на палубе.

– Вы что, сошли с ума?! – закричал он, обращаясь к товарищам. – Вы забыли, что сейф еще полон? Вы не понимаете, что серебро может быть спрятано? Его только нужно хорошенько поискать!

Здравый смысл слов пушкаря и дикая жадность утихомирили закипевшую пиратскую кровь, и они, как крысы в поисках сыра, бросились обыскивать корабль. Тан не ошибся: в сейфе за ящиками обнаружили десять тысяч долларов в золотом эквиваленте. Эти деньги предназначались для подкупа в Шанхае какого‑то военачальника. Нечто вроде чаевых! Находка вдохновила пиратов на более тщательный обыск пассажиров, у которых нашлись и дорогие украшения, и карманные деньги, и даже целая коллекция изысканных и драгоценных портсигаров (конечно же, несколько пассажиров оказались окровавленными).

Мадам Лай снова появилась на мостике, во‑первых, чтобы поздравить своих людей с добычей, а во‑вторых, для личной оценки объема добычи. Она не желала говорить с Энни. По ее мнению, надо быть полным идиотом, чтобы выстрелить в себя. Он поставил свою жизнь на карту за четверть стоимости чугунных болванок да еще около двух с половиной тысяч долларов наличными и жалкой горстки драгоценностей.

Энни же терзался мыслью, что во многом по его вине погиб Стодди Макинтош, напомнивший ему о прошлом и невольно показавший, как могла бы сложиться его собственная жизнь. После смерти Стодди Энни собрал его немногочисленные пожитки. Самой примечательной среди этих вещей оказалась выцветшая, с изломами, фотография парусника «Фермопилы». Мальчишками они плавали под его парусами. Радующий глаз старый корабль еще мог бы стать достойным участником в гонках «Катти Сарк» по Индийскому океану…

Энни охватил ужас. Ведь его игра обернулась трагедией.

Теперь его довольно грубо препроводили на палубу, где Ин Коу набирал заложников. В их число уже вошли три богатых китайца. Пират намеревался взять у их деловых партнеров выкуп не менее ста тысяч долларов. Ин Коу решил также захватить двух офицеров – казначея Гарри Стоукса (бандит заметил искоса брошенные гомосексуалистом в его сторону страстные взгляды) и… гуайло!

– Ты, – прошипел Ин Коу в лицо Энни, даже не пытаясь скрыть злобу.

Итак, Долтри, Стоукса и троих китайцев доставили на одну из джонок. Надвигалась ночь. Невидимые Волки методично разрушили радиоаппаратуру, а затем вывели из строя паровой двигатель, оставив «Чжоу Фа» и его пассажиров свободно дрейфовать в открытом море.

Конечно, команда потом отремонтирует двигатель, и пароход более или менее благополучно доберется до ближайшего порта, а пассажиры наперебой начнут рассказывать, как их до нитки обобрали и как чуть ли не всем перерезали горло. Вот так‑то и множились легенды об ужасах пиратских налетов.

Пока же ночь опускалась на едва колеблющуюся морскую гладь, и джонки спешили к своему флагманскому кораблю. Чуть за полночь они встали на якорь в лагуне острова Пратас, неподалеку от «Тигра Железного моря». В благоприятное время года это было чудесное место, но сейчас Энни Долтри не покидало чувство, будто он попал к вратам смерти.

– Энни, как ты думаешь, что с нами будет? – Гарри Стоукс, наверное, в десятый раз задавал этот вопрос.

Они сидели запертыми в крошечной каюте. Гарри и в голову не приходило приставать к Энни. Тем не менее он донимал его бессмысленными вопросами, на которые не было ответа. Так он пытался убедить самого себя, что не находится в камере смертников.

Вдруг дверь каюты открылась, и двое пиратов сделали Энни знак следовать за ними.

– Да поможет тебе Бог, – пробормотал ему вслед Гарри.

– И тебе, дружок.

Энни привели в каюту мадам Лай Чойсан. Она ждала его, стоя в приглушенном свете единственной лампы. Сейчас ничего соблазнительного в ее облике не наблюдалось.

– Капитан, – Лай вздохнула, – мы потерпели неудачу. Ты предал меня?

– Я?

– Об этом все спрашивают.

– Потому что я – гуайло? Единственный белый во всей этой затее? Ты что думаешь, я сам себе подписал смертный приговор?

– Думаю, ты мог. Ты разговаривал с компанией? Ты предупредил их?

– Если бы я предупредил их, что бы я за это получил? Медаль? Или еще какую‑нибудь награду? Или какие‑то пять тысяч долларов? Чтобы из‑за этих жалких денег твои ребята снесли мне голову? И это вместо того, чтобы получить четверть от четырехсот тысяч? Отказаться от такой суммы? Ведь ты умна! Как же ты могла такое подумать?

Мадам Лай молча смотрела на него, затем отвела взгляд куда‑то вдаль, словно пыталась мысленно сравнить этого человека со всеми теми, кого она знала.

– Может быть. Мне казалось, что я вам нравлюсь, капитан.

– Нравитесь?

– Да, вам нравится китайская женщина?

Энни задумался.

– Это слово не совсем здесь подходит, – сказал он.

Этот разговор мог бы стать более теплым и интересным: Энни заметил на столе вино. Но в этот момент в каюту проскользнул мистер Чун с плоским кожаным чемоданчиком в руках. Лицо Чуна было напряженно‑сосредоточенное, ибо, несмотря на то что он принес важные вести, он пытался скрыть свои чувства.

– Что? – едва скрывая нетерпение, спросила мадам Лай. – Серебра нет?

– Селебло, думаю, было пликлытие.

– Прикрытие? Но чего?

– Вот этого, – прошептал мистер Чун. И он положил чемоданчик на стол. – Я нашел это под койкой пассажила втолого класса. Я облатил внимание, кожа осень новая. Осень холосий английский кожа. Я думать – почему?

С этими словами мистер Чун открыл чемоданчик и ближе придвинул лампу. Дно чемоданчика было устлано белой ватой. На ней изумительно ровными рядами лежали жемчужины. Вздох облегчения вырвался из стесненной груди мадам Лай. Это были не обычные жемчужины. Белые, дымчатые, кремовые; размером с ноготь, фалангу пальца, шарик рулетки! Прибавляя еще большую ценность этой дивной коллекции, сверху лежали двенадцать крупных зеленовато‑черных жемчужин, самых дорогих из всех, что может подарить море.

– Сколько? – спросила мадам Лай, так как знала: Чун уже все подсчитал и, возможно, одну или две спрятал в собственный карман.

– Тли сотни и восемь, я ситать два лаза.

– Стоимость? – на правах законного партнера вмешался в разговор Энни.

– Плимелно… Сетыле сотни тысясь доллалов. – Чун помолчал и тихо добавил: – Амеликанских.

Мадам Лай вместе с Чуном занялась оценкой жемчужин и расчетами, испытывая тончайшее наслаждение от прикосновений к каждой бусине, определяя вес, обмениваясь тихими замечаниями о достоинствах.

Энни вышел на палубу «Железного тигра», осторожно огибая тела убитых. Он испытывал смешанные чувства и предпочитал не знать, сколько членов команды корабля, охранников‑сикхов и пиратов погибли из‑за трехсот восьми жемчужин. Энни не стал принимать участие в процедуре оценки: голова его не была счетной машиной, как у мистера Чуна.

Дойдя до гакаборта, он остановился у ящика с канатами, где любила сидеть и отдавать приказания мадам Лай. Энни снял форменную одежду с «Чжоу Фа» и бросил ее в море. У него была другая одежда – пиратская. Хотя она была ему тесна, Энни сразу почувствовал себя увереннее, облокотился о гакаборт и закурил последнюю сигарету.

В ближайшее время он собирался либо пополнить запас сигарет, либо бросить курить, если доживет до счастливого момента.

Мадам Лай подошла незаметно, будто подкралась.

– Грустите, капитан?

Он не слышал ее шагов. Можно было подумать, что она передвигается как бесплотный дух. Но ее темно‑красный халат, завязанный очень свободно, оставлял достаточно намеков на сладостную плотность тела.

– Мне жаль, что погиб мой друг Макинтош, – сказал Энни.

– Три месяца назад вы даже не знать о его существовании.

– Тогда, дорогая, я не знал и о вашем существовании.

– Вы хотите сказать, что пожалели, если бы я получила пулю?

Энни внимательно посмотрел на нее. Как всегда, она была красива, но в то же время от нее осязаемо веяло смертью, как от взгляда змеи.

– Возможно, – ответил Энни. – Надо увидеть, чтобы точно знать.

– Итак, вы точно знаете, что вам жалко Макинтоша. – От ее слов ему сделалось неловко. – Нет, вам себя жалко, капитан.

Она была права, он признал это без обиды и злости, его обескураживали ее неожиданные, чисто китайские выпады: любить что‑то до безумия, а потом взять и уничтожить. Но Энни хотелось знать, почему ее влечет к нему?

– Сто тысяч долларов, капитан Даулти, – сказала мадам Лай.

И он знал, что она специально усилила китайский акцент, чтобы лишний раз сделать ему больно.

«Да что эта сотня тысяч долларов? – подумал он. – Если брать, то все».

– Хотите пойти в каюту? – спросила Лай. – Заберете жемчужины?

– Нет, дорогая, покурю тут и подумаю немного.

– Возможно, другого приглашения не будет, – лукаво молвила китаянка.

На рассвете, когда команда «Тигра Железного моря» завтракала (достаточно скромно и без соблюдения какого‑либо этикета), мадам Лай Чойсан вышла на палубу и потребовала тишины. Она была в красном платье, украшенном вышитым золотом тигром, поднявшимся на задние лапы. Предводительница пиратов не побоялась встать лицом к востоку. Ее хотелось сравнить с восходящим солнцем или с чудесной силой, бросившей вызов солнцу.

«Она многих затмила бы и на Бродвее, и в Голливуде!» – подумал Энни.

– Дети мои, – начала Лай, и стон удовлетворения вырвался из пиратских глоток. Казалось, на бессознательно‑животном уровне они воспринимали ее как родную мать. – Дети мои, так много выпало на вашу долю!

Согласие выразилось нечленораздельным гулом.

– Ваша смелость и отвага послужили великому делу. Но вы были страшно разочарованы. Я плакала от боли за вас. Печаль не позволяла мне говорить, но сегодня утром я предстала перед вами, моими детьми, и печали нет больше в моем сердце.

Последние слова стали для слушателей неожиданностью. Это была их мать, отлично знавшая, о чем мечтают ее дети, и они чувствовали, что сейчас будет сказано нечто ошеломляющее.

– Разве может быть в сердце печаль, когда нам выпала такая удача! – Последнее слово она выкрикнула.

И Энни видел, как самые молодые пираты завертели головами, спрашивая: «Что она сказала?» Это было сладостное слово, и прозвучало оно как гром среди ясного неба.

– Боги с вами, и я с вами. Ночью я не могла спать, – тут мадам Лай чуть заметно подмигнула Энни, – осматривала багаж пассажиров. Мы все спасены, дети мои, потому что в одном из чемоданов я нашла великолепнейшие жемчужины.

С этими словами она опустила нежные, гибкие руки в чашу, поднесенную служанкой, и из пригоршни посыпались жемчужины, такие большие, что и через много лет присутствовавшие при этом пираты утверждали, будто размером они были с мячик для гольфа. Толпа радостно взревела от удивления и удовлетворения. Они снова были одной семьей, детьми любящей матери, они вновь стали силой!

– Стоимость этих жемчужин более чем триста тысяч американских долларов! – провозгласила мадам Лай.

Началось столпотворение.

Солнце поднялось выше, будто его вытолкнули вверх волны безумной радости, охватившей команду «Тигра Железного моря». Били во все многочисленные барабаны и гонги.

Энни был поражен монолитной мощью разношерстной толпы, вобравшей в себя силу каждого пирата.

Взрывались фейерверки, затем по палубе двинулось шествие со статуей богини Диньхао – заступницы пиратов. При ее приближении все падали ниц. Спартанский завтрак превратился в шумное пиршество. Буйные бандиты выстроились в тихие терпеливые очереди желающих взглянуть на полную жемчужин с молочным отливом чашу. Их лица застывали над ней, руки тянулись, чтобы хоть раз прикоснуться к этой ослепительной красоте. Рядом стоял мистер Чун, который следил, чтобы ни одна жемчужина не приклеилась к чьей‑нибудь руке.

В самый разгар празднества мадам Лай нашла Энни на палубе.

– Вы не пьете, капитан?

– День только начался, – криво усмехнулся Энни.

– Понимаю, – сказала она в грубоватой китайской манере. – Но у меня есть кое‑что для вас интересное.

Энни последовал за ней в штурманскую рубку. Там было еще теснее, чем раньше, так как на столе, занимавшем почти все пространство, стоял аппарат Маркони, последняя модель.

– Этот подарок вам, капитан, – сказала мадам Лай.

– Мне?!

– Если вы собираетесь остаться под нашими парусами, я хочу, чтобы у вас была хорошая игрушка. Самая лучшая. Она вам нравится?

Энни сел на освободившийся стул и мгновенно определил: перед ним действительно новейшая модель. Но как Лай удалось раздобыть ее?

– Капитан, – она опередила его вопрос, – я очень хотела сделать вам самый прекрасный подарок. Для друзей мне ничего не жалко.

Энни улыбнулся, в его бедовой голове мелькнула идея хитрого трюка.

– Можно? – Он кивнул на аппарат Маркони.

– Конечно, – улыбнулась мадам Лай.

Она подняла руку, и вошел бледный юноша, поклонившийся Энни.

– Это Май Ин, – представила юношу мадам Лай, – он окончил школу радистов в Гонконге. Знаете такую?

– Лучшая, – кратко резюмировал Энни.

– Май Ин второй радист. Теперь он ваш ученик, капитан.

Энни подумал: «Сделала подарок вместе с этим мальчишкой, который будет следить за мной? Что ж, очень хорошо, если проделать трюк, то именно сейчас».

Он быстро включил передатчик и настроил его на волну «Неукротимого морехода». Предвкушая восторженно‑удивленные восклицания и расспросы, он быстро отстучал:

Они уплыли в решете

Без весел и ветрил.

Лишь носовой платок, друзья,

Им парусом служил…

– Что это? – не замедлила спросить мадам Лай у Май Ина.

– Слишком быстро для меня, – мрачно ответил юноша.

– Это песенка мистера Эдварда Лира, полная бессмыслица, – пояснил Энни. – Называется она «Путаница».

– Путаница? – удивилась мадам Лай. Она совершенно не понимала, что это такое.

Энни про себя улыбнулся: в душе Лай не было места для чистой игры, а для Энни это была сама жизнь!

– Мистер Лир великолепно играл словами. Этот господин любил сочинять бессмысленные стишки. Они служат идеальным средством для проверки передатчика.

– Разве такое возможно? – спросила подозрительная китаянка.

Игра для нее была практической реальностью, для которой обязательно требовались кошка и мышка, и, конечно же, она предпочитала роль кошки.

– Ну, это чисто по‑британски, – откровенно признался Энни. – С одной стороны, в них так много смысла, а с другой – похоже на бред сумасшедшего. Вот еще один пример. – И он быстро застучал ключом, это были самые виртуозные из всех его радиосообщений.

Они уплыли в решете

По штормовым волнам.

И занесло их в Чип Лак Кок,

Будь в понедельник там…

Растерянность исказила невинное лицо Май Ина.

– В школе мы такого не делали, – сказал он.

– Не расстраивайся, парень, я тебя научу, – успокоил его Энни. – Эту песенку я сочинил сам. – Энни обнял за плечи юношу, которого будто слегка опьянила утонченная музыка «Путаницы».

– Май Ин, – строго сказала мадам Лай, – у тебя много работы.

Юноша покраснел и поклонился. Его восхитила скорость рук Энни Долтри. Вообще‑то для Энни не составляло труда сидеть с парнем часами – он был вежливый и полный желания учиться. Поэтому можно было подолгу читать ему строчки мистера Лира.

Тем временем «Тигр Железного моря» в сопровождении двух джонок продолжал идти по Южно‑Китайскому морю, пирушка на его борту не прекращалась, а в эфир летели искрометные и бессмысленные куплеты – из «Кошки и совы» и «Слоеного пирожка».

Довольно скоро на горизонте показался остров Ланто, расположенный на небольшом расстоянии от континентального Макао. Это было прекрасное место для отдыха, хотя и страдавшее в это время года туманами, как алкоголик с похмелья мучится головной болью. Неясные очертания острова Чип Лак Кок то появлялись, то снова исчезали, растворяясь в туманной дымке между Ланто и материком.

Джонки встали на якорь, и, несмотря на туман, Энни удалось отправить короткую радиограмму. От Ланто к джонкам вереницей потянулись сампаны, на борт веселящейся команды «Тигра Железного моря» везли девочек. Пир в честь жемчужин не ослабевал ни на минуту. Вскоре палубы покрылись переплетенными в любовной страсти телами. Энни Долтри шел к каюте мадам Лай очень осторожно, чтобы случайно ни на кого не наступить. Поскольку Энни все еще грустил, у него не вызывал одобрения вид многих распростертых на спине женщин, на которых как безумные набрасывались пираты. Некоторые «дамы» поднимали ухмыляющиеся лица на проходившего мимо гуайло, словно спрашивая: «А ты хочешь меня?»

В каюте женщины, подчинившей своей власти всю эту банду, Энни сказал:

– Похоже, сегодня ваши ребят будут крепко спать.

– Они заслужили это, – ответила мадам Лай. – Мы все заслужили. Разве вы откажетесь от крепкого сна, капитан?

Дорогие наши читатели, разве трудно было предугадать, что Анатолю Долтри и Лай Чойсан все‑таки предстоит ночь любви? При этом «любовь» – самое мягкое слово для определения… Так что если вы чересчур стыдливы относительно того, чем могут заняться взрослые мужчина и женщина в каюте судна в Южно‑Китайском море, тогда вам лучше пропустить несколько страниц. А если вы не готовы так бездарно распорядиться этим милостиво выпавшим на вашу долю временем, тогда милости просим.

Горела лампа, и мадам Лай была обнажена. В первые секунды ее тело казалось невыразимо красивым и притягательным. Однако вскоре Энни обнаружил изумительный контраст: линии ее груди, плеч, бедер были, несомненно, китайскими. А ноги и вытянутая плоская мышца живота, изгиб шеи оказались как у европеянок!

И тут Энни, в котором проснулся путешественник, мореплаватель и первооткрыватель, осенило: китайская воительница, по всей видимости, полукровка, в полной мере впитавшая и достоинства, и недостатки как Востока, так и Запада. При этом она жаждала принадлежать гуайло – ее гуайло. Открывшееся диво приободрило Энни, поскольку он любил обжигающие горло коктейли.

Прилипший к замочной скважине неискушенный глаз Май Ина (он многому еще не научился в жизни) наблюдал, как упала на пол грубая одежда Энни, словно сдернули полог с огромной статуи. И юноша задохнулся – должно быть, увиденное перевернуло всю его жизнь, теперь он увидел великое «достоинство» капитана Долтри, его из‑всех‑членов‑член. Мадам Лай тоже не могла отвести от него глаз. Сидя на кровати, как маленькая девочка, читающая молитву, она склонилась к огромному фаллосу (юноша, припавший к замочной скважине, не верил тому, что видел), рот с пухлыми губами раскрылся и «проглотил» огромным шотландский «ствол любви».

В следующее мгновение Энни уже лежал на боку, а мадам Лай лианой обвила его тело и начала засовывать черную жемчужину ему в зад.

– О боже, – выкрикнул Энни, – я сейчас кончу!

Она ничего не ответила. Это был один из тех добросовестных минетов, которые лишали возможности обменяться милыми словечками и внести нотку поэзии в физиологический акт. Но совершенства в жизни не существует, а для Энни Долтри деликатное, но настойчивое возбуждение ануса гармонично совпало с семяизвержением. Выбросы происходили один за другим, как у настоящего секс‑героя. В какой‑то момент Лай отодвинулась от него, чтобы посмотреть на непрекращающиеся излияния спермы. Вид у Энни был как у водопроводчика, объясняющего хозяину: «Ну что тут поделаешь? Надо сливать весь стояк!»

Постепенно Энни иссяк, и мадам Лай посмотрела на его опавший (конечно, еще не совсем) член с удовлетворением. Ее подбородок блестел от попавшей на него спермы.

– Капитан, на десерт вам будет предложена вода.

– И ты, моя дорогая.

– Ты любишь меня? – спросила она.

– Я? Люблю тебя?!

– Да, – выдохнула она.

– Скажи, кто была твоя… мать?

– Что?

– Она была из Ливерпуля? Марселя? Или из Техаса?

Она посмотрела на него в каком‑то священном ужасе, а потом пришла в ярость. Это было ее страшной тайной, о которой она ни на секунду не могла забыть: возможно, одного намека на это было достаточно, чтобы поставить под угрозу всю ее власть и влияние.

– С чего ты это взял?

– С чего? Ну… кое в чем я разбираюсь. А про тебя мне шепнула твоя манда.

– У тебя жемчужина в попе, – отозвалась она усмехаясь.

Май Ин, успевший развратиться за такое короткое время, увидел, как Энни поднялся и подошел к столу, на котором стояла чаша с жемчужинами. Зачерпнул пригоршню и вернулся на кушетку.

– Ну, дорогая…

Май Ин не верил своему глазу – Энни раздвинул ноги мадам Лай и начал по одной засовывать жемчужины ей в манду. Она вскрикивала отчасти от боли, отчасти от удивления, но вскоре еще и от страсти, потому что Энни перевернул ее на живот, ввел палец в упругий анус и начал массировать жемчужное ожерелье, находившееся внутри. Она слышала, как жемчужины, соприкасаясь, поскрипывали, а наслаждение достигло такого пика, что ей казалось, она сейчас умрет, не выдержав избытка сладострастия. Но Энни знал, что он делает. Оставив в покое жемчужины, он перешел к мясистому клитору. И теперь повелительница пиратов будто раскачивалась между нарастанием экстаза и его отступлением, между небесами и адом: она никогда не знала столь возвышенного буйства страсти, и никогда прежде при мужчине она настолько не теряла контроля над собой.

Сколько прошло часов? Кто знает? Разве кто‑то считал? Было еще темно. Энни проснулся, чувствуя, как раскачивается стоящая на якоре джонка. Он по‑прежнему находился в каюте Лай. В этом не было сомнения, поскольку он все еще чувствовал горячую пустоту внутри члена и сладостное жжение в анусе. А это что еще такое? Чем это он так пахнет? Рядом нечто источало запах сладкий, как от розы, и отвратительно‑гнилостный, как смерть.

Он подождал немного, пока глаза привыкли к полумраку, и увидел у себя на груди повыше пупка изящную кучку… Что это? Застывший шоколадный крем? Что за черт?! Только теперь он услышал посапывание. Повернул голову и увидел свернувшуюся калачиком и безмятежно спящую Лай Чойсаи. О господи, эта прелестная сучка в знак любви оставила на нем часть себя.

Энни не знал, смеяться ему или разразиться гневом. Достаточно сказать, что им овладело воодушевление. Он пошарил вокруг себя рукой. Чем же убрать этот милый и аккуратный завиток женского говна? Под руку попался нож. Самый что ни на есть подходящий предмет для такого дела. Лезвие у него широкое, но, вот беда, чтобы полностью убрать кучку, требовалось, сдерживая боль, срезать несколько завитков волос. Ювелирно выполнив эту работу, Энни поднялся вместе с ножом и любовным «подарком». С осторожностью, которой мог бы позавидовать любой повар, не нарушив форму кучки, он положил этот «десерт» на тарелку. Пару секунд он смотрел на приготовленное блюдо и понял, что надо делать дальше. Он засунул палец себе в задницу и достал оттуда изящную черную жемчужину – «вишенку на шоколадный пудинг». Элегантно и оскорбительно!

А дальше ему оставалось только сложить все жемчужины – единственное, что ему здесь было нужно, – в армейский шерстяной носок.

В одном носке, тихо, как привидение, Энни вышел на палубу. Ему не хотелось привлекать внимание к своей полусонной после ночной оргии фигуре. Перевалившись за борт «Тигра Железного моря» и по веревке осторожно, чтобы не стереть яйца, опустившись в теплую воду Южно‑Китайского моря, Энни начал медленно грести руками. Его все время вело в сторону, и приходилось то и дело выравнивать курс.

С первыми лучами солнца Энни вышел из воды на каменистый берег Чип Лак Кока. Обернувшись, он увидел выступавшие из тумана паруса «Морского флюгера», усмехнулся и пошел по каменистому берегу.

У руля «Морского флюгера» стоял сам Барни, он старался держаться как можно ближе к берегу. Над шхуной парили несколько морских птиц. В поле зрения появилась новая бухточка, и Барни заметил знакомую фигуру, сидевшую на корточках у самой кромки воды. Они помахали друг другу, и Энни медленно поплыл к своему кораблю. Когда он поднялся на палубу, рана вновь начала кровоточить.

– Черт тебя дери, Энни! – простонал Барни. – Ты, мать твою, опять все потерял?

– Уцелел только я сам и мои носки, Барни.

– Я‑то думал, ты с этим своим чертовым Эдвардом Лиром совсем с катушек съехал.

– А тебе ведь понравилось!

– Ну, ты сумасшедший!

– Воспоем хвалу Господу за то, что существуют сумасшедшие, – сказал Энни.

С этими словами он поднял над головой носок, вытянутый, раздутый и такой тяжелый! Он отогнул резинку, и взору предстали жемчужины.

– Господи, Энни, их так много!

– Примерно триста семь штук.

Любопытный нос Барни уткнулся в носок:

– До сих пор моллюсками пахнут, а Энни?!

– Ну, запах природы – это сила, Барни.

Наконец Барни посмотрел на него с суровой ухмылкой:

– Ты, парень, хорошо поработал.

– Спасибо, Барни, ты тоже прибыл сюда, как я и просил. А сейчас мне бы одеться надо и быстрее драть отсюда.

– А что, нас кто‑то преследует? – спросил Барни.

– Рано или поздно, но за нами будет погоня!

В этот самый момент глубоко удовлетворенная красавица неопределенной национальности пробудилась, все еще полная эротических грез. Она пока не знала, какая потеря и гнев ожидают ее. Иногда лучше не просыпаться…

Мадам Лай открыла один глаз, затем другой, раздвинула скрещенные ноги и почувствовала некое излияние телесной жидкости. Потом она поднялась на локоть, чтобы посмотреть на своего спящего возлюбленного. Она знала белых. После секса они спят сутками. Но Энни не было в каюте. В следующее мгновение она увидела оставленный ей «десерт». Что это – грубость или выражение утонченной жестокости? Ей потребовался мимолетный взгляд на пустую чашу, чтобы понять: жемчужины изъяты из ее тела.

Она все поняла!

Завизжала…

Ревела и выла…

Старшие члены команды собрались у двери ее каюты, но страх не давал им ни войти, ни даже постучать. Существует в человеческом крике та грань боли и отчаяния, что не позволяет входить к кричащему человеку без разрешения.

Ин Коу заставил юношу‑радиста посмотреть в замочную скважину, и тот испуганным шепотом описал увиденную им картину:

– Мадам… голая. Она на коленях перед богиней Диньхао. У нее нож… Она порезала себя! Она клянется отомстить!

Тогда Ин Коу вернулся на палубу и велел поднять паруса.

Был ясный день, сильный ветер нес «Морской флюгер» по узкому Хайнаньскому проливу. Куда? Возможно, в Хайфон. Или в Сингапур. Энни наслаждался скоростью своего судна и наличием тайника под рубашкой, полного жемчужин. На палубе вновь появилось пианино, и Барни напевал:

Куколка‑красавица,

Как же ты мне нравишься…

Ну позволь тебя обнять,

Дрожь любви своей унять…

Снизу окликнули. Это был молодой матрос. Радиоприемник трещал и шипел. Усмехаясь, Энни поднялся и оглянулся назад. Чистый горизонт. Он посмотрел в бинокль. Ничего. Однако Май Ин и мадам Лай, стоящая у него за спиной, слали сообщения хотя неровные и с ошибками, но вполне ясные по содержанию: «Энни Долтри, я иду за тобой. Ты от меня никуда не денешься!»

– Нас преследуют? – спросил Барни.

– Преследуют? – переспросил неутомимый игрок.

– Не беспокойся, капитан, – сказал Барни. – Мы уйдем!

– Барни, это наша смерть. Мы – покойники.

– Покойники? Ты что хочешь этим сказать?

– Именно этим заканчиваются все игры. И никаких отклонений от правила. Так что пока давай развлекаться!

Это означало, что Энни отстучал ответную радиограмму: «Доброе утро, моя жемчужина. Я иду на запад».

Когда Май Ин расшифровал сообщение, оно вызвало смятение на «Тигре Железного моря».

– Ложь! – прошипел Ин Коу, ожидая, что скажет госпожа.

Мадам Лай улыбнулась. Ложь? Дерзкое признание? Какой бы курс она ни выбрала, пусть даже самый ошибочный, то, что Земля круглая, исправит все. Рано или поздно она найдет его. Всю оставшуюся жизнь она будет искать Энни, чтобы отрубить ему голову, но только после того, как будут отсечены все остальные части тела.

– Курс на запад! – выкрикнула она, и ветер подхватил ее приказ.