Титульный лист первой пьесы Уайльда „Вера, или Нигилисты“

Иначе я просто не смогу писать»[142]. Не мысля своего существования без ставших уже необходимыми предметов роскоши, Оскар был особенно подавлен и разочарован тем, что ему не удавалось добиться постановки своей пьесы.

От грустных мыслей Уайльду помогал отвлечься его однокашник по Оксфорду, тоже лауреат премии Ньюдигейта, будущий посол в Италии, молодой поэт Реннелл Родд, который пригласил его съездить вместе во Францию. Немного позже Оскар написал в своем предисловии к поэтическому сборнику Родда «Лист розы и яблочный лист»: «Мне кажется, очень точным будет сравнение, если сказать, что по своему качеству работа этого молодого поэта сродни пейзажу на берегах Луары. Мы вместе с ним останавливались там в Амбуазе»[143]. Сам же Реннелл Родд так вспоминал об исключительном обаянии своего товарища: «Никто в то время не умел, как он, посмеяться над самим собой, и не было никого щедрее по отношению к достоинствам и талантам его друзей. В те годы, проведенные вместе в Лондоне, мы не замечали и следа проклятого безумия, которое, спустя много лет, разрушило столь блестящую жизнь»[144].

В тот же период Уайльд оказался замешанным в скандал на гомосексуальной почве, из которого ему удалось вытащить того самого Фрэнка Майлза, с кем он жил в одном доме в Челси. В один прекрасный день юный художник, сын почтенного служителя церкви, стал объектом шантажа со стороны некой интриганки, в руках у которой оказались несколько компрометирующих писем. Даму пригласили в Китс‑хаус, и Уайльд принял ее один на один. Он был любезен и с симпатией выслушал историю, которую рассказала ему гостья. Затем попросил показать компрометирующие документы, и та, потеряв бдительность, протянула их Оскару.

– Я полагаю, это ваше единственное доказательство?

– Да.

– Вам бы надо снять копию на случай потери. Вы сделали это?

– Нет, но обязательно сделаю.

– Боюсь, вы опоздали.

И Уайльд швырнул письма в огонь. Дама завопила и призвала на помощь типа, который пришел вместе с ней. Тот ворвался в комнату и столкнулся с великаном, который был готов спустить его с лестницы. Оба сообщника скрылись, и Майлз никогда больше не слышал о них[145]. Существует множество других доказательств физической силы и смелости, казалось бы, удивительных для такого эстета, но тем не менее являвшихся одной из сторон неординарной личности Оскара Уайльда.

Январь 1881 года. Неизменно оставаясь в плену своих финансовых проблем, Оскар тем не менее нашел возможность поздравить с очередным триумфом на сцене Эллен Терри, а также отметить дебют совсем молоденькой актрисы Флорри, которая оказалась не кем иным, как Флоренс Болкомб. Непревзойденный мастер лести, он так писал Эллен Терри: «Дорогая моя Нелли, пишу, чтобы пожелать Вам всяческого успеха сегодня вечером. Ваша игра не может не стать отражением высшей красоты искусства… Посылаю Вам цветы – два букета. Один из них – тот, который лучше Вам подойдет, – прошу Вас принять от меня. Другой же – не сочтите меня изменником, Нелли, – так вот, другой отдайте, пожалуйста, Флорри от своего имени». И дальше добавляет ностальгическое и не лишенное эстетства пожелание: «Мне будет приятно думать, что в первый вечер, когда она выйдет на сцену, на ней будет нечто, подаренное мной, и нечто, исходящее от меня, будет прикасаться к ней. Конечно, если Вы думаете… но ведь Вы не думаете, что она может догадаться? С чего бы это? Ведь она убеждена, что я никогда ее не любил, что я все забыл. Боже, разве это возможно?! Дорогая Нелли, сделайте это, если сможете, – и в любом случае примите эти цветы от Вашего преданного поклонника и любящего Вас друга»[146].

1 марта 1881 года террористическая организация совершила в Санкт‑Петербурге покушение на царя Александра II, причем это произошло именно тогда, когда царь чуть ли не был готов поставить свою подпись под Конституцией и издать указ об учреждении настоящего парламента, что стало бы первым шагом на пути к «освобождению русского народа, начало которому положило его вступление на престол»[147]. Одновременно Англия вынуждена была активизировать свои колониальные походы и установить в Африке и Индии режим колониального гнета, сходный с режимом царя Александра II и его преемника или Оттоманской империи на Балканах. В изданной за год до этого пьесе речь шла как раз о борьбе террористов против абсолютной монархии, при этом в голове сына Сперанцы, несомненно, витали мысли об Ирландии. Действие драмы происходит в Москве 1880 года, а основными персонажами являются царь Иван и группа террористов под предводительством пламенной революционерки Веры. Схожесть сюжета пьесы с реальными событиями, а также растущая известность автора побудили директора театра Адельфи наконец поставить ее, пригласив на главную роль миссис Бернард Бир. Эта актриса, которую считали серьезной соперницей Лилли Лэнгтри, дебютировала в 1877 году на сцене лондонской Опера‑Комик. Именно она должна была сыграть героиню, принесшую себя в жертву во имя свободы своей родины. Однако за три недели до премьеры, которая должна была состояться 17 декабря 1881 года, в газетах появилось сообщение о том, что, «учитывая характер общественного мнения в Англии в настоящий период, г‑н Оскар Уайльд принял решение отложить на некоторое время постановку своей пьесы „Вера“[148]. Дело в том, что на смену умершему Дизраэли на пост премьер‑министра был назначен Гладстон, который сразу столкнулся с новой волной возмущений в Ирландии. В Индии, где в это самое время пророком национально‑освободительного движения стал Рабиндранат Тагор, также назревало народное восстание. Кроме того, новой царицей в России стала супруга Александра III, двоюродная сестра принца Уэльского, что еще более усложнило вопрос о постановке пьесы, где главным героем был борец против царского гнета.

Тем не менее Оскар Уайльд вовсе не был так удручен, как можно было бы предположить, ибо его внимание было сосредоточено сразу на нескольких событиях, которые в конце концов привели к его отъезду в Соединенные Штаты. Уже в течение целого года Оскар прилагал немалые усилия для того, чтобы опубликовать свои стихи, написанные после получения премии Ньюдигейт. Весной 1881 года, по выражению Фрэнка Харриса, „на помощь Оскару пришла слава его коротких штанов и шелковых чулок, а в особенности непрерывные нападки светских газет“»[149]. Его книга вышла в июне 1881 года в издательстве Дэвида Бога, расположенном в доме 3 на площади Св. Мартина; она продавалась по цене десять шиллингов шесть пенсов. Книга имела успех: в течение нескольких месяцев были распроданы две тысячи экземпляров, что, в соответствии с условиями контракта с издателем, принесло автору семьсот пятьдесят фунтов. Рассчитывая на благосклонные отзывы, Уайльд отослал подписанные экземпляры Мэтью Арнольду, Роберту Браунингу, Д. Г. Россетти и Гладстону. Он оказался настолько прозорлив, что написал преподавателю Итонского колледжа, а позже декану Оксфордского университета Оскару Браунингу: «Дорогой Браунинг, если у Вас найдется время и возникнет желание, я хотел бы попросить Вас написать критическую статью на мой первый сборник стихотворений, который должен скоро выйти; книги так часто попадают в руки глупых неучей, что хочется услышать оценку настоящего критика; слепая похвала, равно как и незаслуженное порицание, одинаково оскорбительны»[150]. Статья действительно появилась 30 июля в журнале «Академия», а такие издания, как «Атенеум», «Субботнее обозрение» и «Уорлд» уделили молодому поэту значительное место на своих страницах. Единственной диссонирующей нотой прозвучала заметка в «Панче», усомнившемся в оригинальности автора: «Возможно, мистера Уайльда и можно назвать эстетом, но это не делает его оригинальным. Его книга – сборник чужих перепевов, это Суинберн и розовая вода»[151].

Но для Оскара, который только что подписал контракт на издание своего сборника в Америке, это не имело значения. Книга должна была выйти там в ноябре и уже имела отличную прессу: «Англия получила в липе Уайльда нового поэта, причем если не самой первой величины, то по меньшей мере подлинного художника, скрывающегося за фасадом собственной эксцентричности, стоившей ему гнусных преследований со стороны прессы»[152]. В Нью‑Йорке, как и в Лондоне, книга пользовалась несомненным успехом у книготорговцев; газеты не ошиблись, так представляя сборник: «Высокое качество стихотворного материала и известность автора, являющегося сегодня одной из самых заметных личностей в литературном мире, без сомнения, вызовут большой спрос»[153]. Уайльд и сам подбрасывал хроникерам пищу для статей, отвечая одному из критиков, назвавшему его творчество грязным и аморальным: «Стихотворение может быть написано хорошо или плохо. В искусстве не должно существовать понятия добра или зла. Само его присутствие уже означает ограниченность видения художника. Этот принцип прекрасно понимали древние греки и, сохраняя полную безмятежность, наслаждались такими произведениями искусства, на которые мои цензоры, как я полагаю, запретили бы смотреть членам своих семей. В поэзии главное не сюжет, она доставляет удовольствие благодаря языку и поэтическому слогу. Искусство по определению должно являться предметом обожания, а не критики с точки зрения неизвестно какой морали!»[154]Оскар прекрасно помнил уроки Уистлера, и уже сейчас в его воображении начинал вырисовываться силуэт Дориана Грея. В сборник вошли два стихотворения, посвященные Эллен Терри: «Гамма», так звали ее героиню в пьесе Теннисона «Чаша», премьера которой состоялась 3 января 1881 года, и «Мария Генриетта», о которой уже шла речь. Особый интерес у читателей вызвали стихотворение «Федра», посвященное Саре Бернар, и «Новая Елена», написанное в честь Лилли Лэнгтри.

Позабыв на время о материальных заботах, Оскар Уайльд приобретал все большую известность. «Повышенное внимание, которое критики уделяют его поэтическому сборнику, свидетельствует о том, что личность автора и его успех в обществе не оставили мир прессы безразличным»[155], – заметил Ф. Харрис. Даже постоянные выпады «Панча» против «наистраннейшего из странных», приводящие в восторг яростных противников входящего в моду увлечения эстетизмом, способствовали укреплению легенды о легкомысленном эстете, которого можно встретить на Риджент‑стрит или Сент‑Джеймс‑сквер в коротких французских штанах, шелковых чулках и обшитой шнуром куртке, с букетом лилий или даже подсолнухов в руке, останавливающегося время от времени у какого‑либо кафе, чтобы освежить подсолнух, который, с его легкой руки, стал модным атрибутом в обществе. Оскар Уайльд, принц эстетов и крестный отец «душек», кучки повсюду сопровождавших его томных юношей и изнеженных девственниц в греческих туниках, играл свою новую роль вполне серьезно, даже если сам не очень верил во все происходящее. Вокруг пожимали плечами, возмущались и припоминали кое‑какие эпизоды из его оксфордской жизни; Уайльду не было до этого дела; у него наконец оказалось достаточно средств, чтобы удовлетворить свои изысканные потребности, он был готов бросить вызов викторианскому обществу и собирался в турне с серией публичных выступлений; брат Уилли так писал об этом в «Уорлде»: «Благодаря удивительному успеху своих „Стихотворений“, мистер Оскар Уайльд получил приглашение выступить в Соединенных Штатах»[156].

Date: 2015-09-05; view: 318; Нарушение авторских прав