ГЛАВА 17. Когда Люси проснулась, кровать со стороны Конна была пуста, холодная подушка не смята

Когда Люси проснулась, кровать со стороны Конна была пуста, холодная подушка не смята.

Она перевернулась на живот, борясь с одеялами и своими опасениями. На что она надеялась? Конн не был каким‑нибудь измотанным руководителем, отправившимся на пробежку после работы. Он не был ее отцом, ковыляющим домой после закрытия баров.

Конн был селки. Он был…

Скрип. Глухой стук от удара. Шуршание, доносящееся из платяного шкафа.

Ее сердце забилось быстрее, с любовью и облегчением. Он был здесь.

Она приподнялась, опираясь на локоть, и убрала назад волосы с лица. Конн стоял перед шкафом. Перед глазами Люси промелькнула часть его спины, прежде чем ее скрыла рубашка, надетая через голову. Его котиковая шкура лежала перед очагом словно коврик, богатый темный мех блестел в свете последних красных угольков затухающего огня. У нее перехватило дыхание.

Конн повернулся.

– Я разбудил тебя. Хорошо.

– Ты дома, – голос Люси, еще хриплый после сна, звучал как приглашение.

– Да, – он энергично шагнул к кровати, строгое лицо смягчилось и расцвело, в серебристых глазах пляшут чертики. – Я принес тебе подарок.

Люси моргнула. Она едва узнавала его в этом настроении, игривого и воодушевленного. Его кипучая утренняя энергия вызвала у нее желание снова зарыться под одеяла.

И утащить его с собой.

– Я так хочу его увидеть, – сказала Люси. – Отдай его мне.

Конн усмехнулся как… хорошо, не как маленький мальчик. Ни у одного маленького мальчика рот не изгибался в такой плутоватой, хитрой улыбке. Но он выглядел удивительно довольным собой и ею. Он откинул покровы.

– Во внутреннем дворе.

– Эй! – Люси схватила одеяла, смеясь и дрожа от холода. – Я тут совсем голая.

– Я заметил, – блеск в его глазах приобрел явно выраженный подтекст. Она снова задрожала, на этот раз от удовольствия. – Очень мило. Пошли.

Люси с глупым видом смотрела на Конна. Она и прежде получала подарки. И Кэл их ей дарил. А в Сочельник, после того, как закроется бар, их семья соберется перед телевизором и развернет свои подарки, сделанные друг для друга: шар для боулинга, настольная игра, пара перчаток. Но она никогда не испытывала чего‑то подобного раннему утреннему пробуждению рождественским утром, не сбегала вниз наперегонки.

Сердце трепетало от непривычного волнения. Люси натянула свою одежду и последовала за Конном, вниз, по спиральной лестнице башни.

– Это ведь не пони, так? – пошутила она.

Он так поспешно остановился у основания лестницы, что она практически налетела на его широкие плечи.

Он повернулся.

– Ты хочешь пони.

Она стояла на одну ступеньку выше его, их лица находились практически на одном уровне. Она улыбнулась, глядя ему в глаза.

– Уже нет, примерно с тех пор, как мне было около восьми лет.

– Я очень рад это слышать, – сухо сказал Конн.

От любви к нему у нее защемило в груди. В горле встал ком.

– Конн.

Он ждал продолжения, подняв брови.

Он – селки. Как ей заставить его понять, сколько для нее значит то, что с ее желаниями считаются, ее потребности удовлетворяются? Им. Больше чем любым другим мужчиной, любым другим человеком, которого она когда‑либо знала.

– Я… Спасибо, – сказала она мягко. – Ты уже дал мне все, чего я когда‑либо хотела.

Его глаза потемнели от волнения. Рот изогнулся в ласковой, довольной улыбке.

– Ты должна была сказать об этом раньше, – пожаловался он насмешливым голосом. – Я мог бы вернуться много часов назад.

Люси засмеялась и прыгнула в его объятья прямо с последней ступеньки.

– Розовый куст, – сказала Люси.

Ее голос был бесцветным. Потрясенным.

Конн перевел свой взгляд с опущенной вниз головы Люси на влажный куль из мешковины, лежащий на камнях внутреннего двора. Из горловины мешка торчали четыре колючих стебля. Проклятый куст было дьявольски трудно перевозить.

Несмотря на то, что он был разочарован ее реакцией, он не мог винить ее в недостатке энтузиазма.

– Я боюсь, это небольшая его часть, – в конце концов, была зима. – Я привез его из Шотландии. Для твоего сада.

– Ты… выкопал его?

Он вспомнил – слишком поздно – что ей не нравилось, когда он брал чужие вещи. Он сцепил руки за спиной.

– Да.

– А как он попал сюда?

Притащил его с собой по морю.

– Здесь замешано немного магии, – признался он.

Люси рассматривала жалкую связку стеблей с ужасно колючими шипами. Было бы трудно себе представить что‑то менее похожее на розовый куст.

– Есть еще семена, – сказал Конн, чувствуя себя идиотом.

Никогда не поддавайся порыву.

Он должен был принести жемчуг или сокровища из благородного металла, чтобы показать, как она ценна для него. Но Грифф посоветовал ему обратить внимание на ее характер и привычки, найти что‑то, чего она хотела, но не могла попросить.

Ему следовало бы задушить Гриффа.

Она подняла голову. Ее огромные глаза блестели от слез. Выражение ее лица пронзило его, словно резкий удар в живот.

– Ты принес для меня сад, – прошептала она.

Он неловко пожал плечами. Никогда не допускать эмоций. Никогда не проявлять слабость. Все же с ней, его оборона разрушилась, как известковый раствор между камней башни.

– Это только для начала. Чтобы он напоминал тебе о доме.

– О, Конн.

К его ужасу, хлынули и покатились слезы.

Люси поднялась с земли и бросилась ему на грудь.

Ему хватило присутствия духа, чтобы удержать ее. Мягкие волосы, нежная грудь, по‑женски тихие, глупые звуки, вроде бульканья фонтана, которых он не понимал. Однако он сообразил, что она рада, что он угодил ей, и скользкий узел, стягивающий его нутро, ослаб.

Он погладил ее спину, поцеловал в волосы. Непривычная для него нежность переполняла грудь настолько, что трудно было дышать. И все это волнение из‑за стеблей и семян. Она не рыдала так шумно и безудержно, когда он похитил ее, или когда она столкнулась с одержимыми демонами волками, или когда она вытащила его с порога в Ад.

– Ты…Такой заботливый… Мне это нравится, – плакала она.

Он был сбит с толку.

– Тогда почему ты плачешь?

Она тряхнула головой, бормоча что‑то ему в грудь.

Он просунул палец под подбородок Люси и приподнял ей голову.

– Расскажи мне.

– Я знаю, что не могу… И я не хочу, – она заплакала еще сильнее. – Уходить.

Его сердце застыло в груди.

– Ты не хочешь здесь оставаться, – он обнаружил, что, несмотря на то, что весь его мир в одночасье превратился в ледяную пустыню, он мог произносить слова, говорить спокойно и ровно.

Она подняла свои ласковые, залитые слезами глаза и посмотрела на него.

– Разумеется, я хочу остаться, – сказала Люси. – Я просто скучаю по ним, вот и все.

Его сердце снова забилось.

– Скучаешь…

– По моей семье.

Ах.

Он выпустил ее из своих объятий.

Она закусила губу.

– Все в порядке. Я отлично понимаю, что ты не можешь оставить Убежище ради двухнедельной увеселительной прогулки через океан. Я уверена, что с ними все в порядке. Просто… – Люси замолчала.

Конн сцепил руки за спиной. Что она говорила ему вчера вечером? «Ты не можешь всегда откладывать то, чего хочешь, в чем нуждаешься, из‑за того, что ты чувствуешь ответственность за всех и вся». И все же она была готова пожертвовать своими желаниями ради его блага.

– Тебе стало бы легче, если бы ты смогла их увидеть? – спросил Конн.

Люси моргнула.

– Ты сказал, что это невозможно.

– Невозможно их навестить, – согласился Конн. – Это не значит, что ты не можешь за ними наблюдать.

– Ты можешь это устроить? – спросила Люси.

– Я видел тебя, – напомнил ей Конн просто.

Взяв ее за руки, он привел и усадил ее на бортик фонтана, бурлящего магией, искрящегося воспоминаниями.

– Представь свою семью, – тихо наставлял ее Конн. – Вообрази их всех вместе. Ты можешь их увидеть? Калеб и Маргред; Дилан и Реджина; твой отец Барт…

Их имена сливались с журчанием фонтана.

– Вся твоя семья. Все вместе. Сейчас.

По поверхности воды пронесся ветер, она заблестела от бликов и отражений.

Люси поежилась.

Ветер пронесся в дверной проем ресторана Антонии, принеся с собой запах горящего дерева и опавших листьев.

Мэгги задрожала.

Калеб приобнял ее, дверь позади них резко захлопнулась.

– Ты в порядке?

Она подняла на него свои большие темные глаза.

– Ты почувствовал?

– Да. Сегодня вечером чертовски холодно.

Резкое похолодание привело местных жителей в ресторан на обед. Калеб обменялся кивками с прежним мэром, Питером Куинси, поздравлениями – с ловцом омаров Мэнни Трухильо. Звенели бокалы. Гремели тарелки. Над обеденным залом ресторана витали запахи красного соуса Антонии и мидий Реджины в белом вине с чесноком.

Ник Бароне, восьмилетний сын Реджины, вскочил в проход между столами.

– Эй, шеф. Можно я покажу Дэнни ваши наручники?

– Конечно, Гудини.

В то время как Калеб отстегивал наручники от своего ремня, Реджина протолкнулась сквозь качающуюся дверь, ее узкое лицо под красной банданой совсем раскраснелось.

Она одарила его широкой улыбкой, а Мэгги – поцелуем.

– Блюда вечера сегодня: лафарь[3]с каперсами и мясной суп с овощами. Кабинки все заняты, но я могу раздобыть вам столик. Если конечно вы не хотите присоединиться к твоему отцу и Люси?

Калеб прищурился. Барт Хантер выходил из дома в поисках алкоголя, отнюдь не еды или компании. Вечера, по большей части, он предпочитал просиживать в баре при гостинице.

– Папа здесь?

Реджина кивнула.

– В углу.

Калеб оглядел обеденный зал. Дилан вышел из кухни и взял пару тарелок с раздачи. Калеб подавил смешок при виде своего изящного старшего брата, сына селки, хранителя моря, обслуживающего столики. Он унес тарелки в угловую кабинку, из которой виднелся фланелевый рукав и светлые волосы его сестры.

– На этой неделе они приходили почти каждый вечер, – продолжила Реджина.

Калеб сжал челюсти. Не так давно он вытаскивал отсюда отца, потому что тот бил бутылки за этой самой стойкой.

– Он доставляет вам какие‑то неудобства? – спокойно спросил он.

– Нисколько, – она посмотрела ему прямо в глаза. – Он изменился, Кэл.

Калеб что‑то проворчал, наблюдая неожиданную семейную сцену.

– Он снова собирается посещать собрания анонимных алкоголиков в церкви?

– Откуда мне знать.

Калеб потер тыльную сторону шеи.

– Хорошо, я поговорю с ним.

– Дилан говорит, что он действительно хорошо заботится о Люси, – заметила Реджина.

– Тогда это его первый раз, – Калеб отклонился в сторону, чтобы разглядеть сестру, сидевшую напротив отца в кабинке с высокими спинками. Что‑то в цвете ее кожи, в выражении глаз, насторожило его.

– Она как‑будто немного не в себе.

– Она была больна, – пожала плечами Реджина.

– Мы сядем вместе с ними, – сказала Мэгги.

– Я не хочу, чтобы ты что‑нибудь подцепила, – беспокойно нахмурился Калеб.

– О, пожалуйста, – сказала Реджина. – Люси в порядке. Ник сказал, что ее класс провел большую часть дня на открытом воздухе.

Мэгги коснулась руки Калеба.

– Я хочу сидеть с ними. И они должны услышать наши новости.

– Что за новости? – пристальный взгляд Реджины метался между ними.

Темные глаза Мэгги сияли. Ее губы изогнулись в улыбке.

– О, мой Бог, – Реджина широко раскрыла рот. – Вы…

Мэгги кивнула, ее улыбка стала еще шире.

– Ждем ребенка.

От радости на ее лице, гордости в ее голосе, у Люси слезы навернулись на глаза.

– О, это чудесно. Разве это не чудесно? Они ждут ребенка, – она улыбнулась Конну сквозь слезы. – Я стану тетей дважды!

– Ребенок – это благословение, – согласился он. – Которого у нас было слишком мало.

Люси нетерпеливо мотнула головой.

– Я не говорю о рождаемости среди селки. Я просто рада за них. Разве ты не рад?

Брови Конна поползли вверх.

– Я рад за всех нас.

Она раскрыла рот. И закрыла его. Возможно, такой скудный отклик это отличительная черта всех селки. Или черта принцев. Или парней.

Он посмотрел на нее, слегка улыбнувшись, забавно и ласково. Поддразнивая ее.

Сердце перевернулось у нее в груди.

– Мой лорд Конн, – Грифф вышел из сторожевой башни и направился через внутренний двор. Он коротко поклонился Люси прежде, чем повернуться к Конну, глаза на его широком лице выглядели мрачно и серьезно. – Ронэт обнаружил новый проход к северо‑западу отсюда.

Лицо Конна застыло.

– Он здесь?

– В зале, лорд.

Конн отпустил руки Люси и встал.

– Мне нужно это проконтролировать. Ты…

– Со мной все будет хорошо, – заверила его Люси. – Я буду… сажать свой розовый куст или что‑нибудь еще, пока тебя нет.

Он вознаградил ее улыбкой за понимание.

– Пусть Йестин поможет тебе копать, – бросил Конн через плечо, уходя с Грифом.

Она смотрела, как они прошли через арку, их тени растянулись на вымощенном камнем пространстве внутреннего двора. Вода в фонтане журчала и текла. Водная гладь отражала только небо и башни замка.

Люси вздохнула и попыталась вспомнить свою семью в лицах, цепляясь за их образы, хранившиеся в ее сердце и памяти, представляя их радость и беседу. Скучали ли они по ней?

Но нет, у них была кукурузная дева, клэйдхэг Люси. Она сидела там, с семьей Люси. С лицом Люси. Ревность крохотным червем раскручивалась внутри и точила ее сердце.

Глубоко вдохнув, она сосредоточилась на серебристой поверхности воды. Думай о детях. Думай о племянницах и племянниках, о маленькой девочке с черными глазами Дилана, о маленьком мальчике с тихой улыбкой Калеба. Она уже практически видела их, крепкие пухленькие ножки и маленькие неряшливые ручки и кожа, гладкая как яйцо или внутренняя поверхность раковины. Ее сердце было наполнено любовью и нежностью к ним, к этим детям, которые всегда будут знать, что родители любили их.

Вода замерцала на глубине и глубже…

– Как мило, – голос – тот голос – вошел в ее мозг, словно железное лезвие, и распорол горло. Люси открыла рот, но не смогла закричать. – Как жаль, что они не доживут до своего рождения.

Живот скрутило. Сознание сжалось от ужаса. Этого не может быть. Го не должен быть здесь. Они же запечатали источники.

– О, я не здесь, – довольный смех Го разил, словно зубья ржавой пилы. – Я сейчас на пути в Конец Света, собираюсь навестить твою семью. Раз уж ты не смогла выбрать для этого время.

Люси затрясло, она съежилась от страха и чувства вины, словно медуза, брошенная под палящим солнцем.

– Ты знаешь, что я с ними сделаю, когда доберусь туда? С жалким недоразумением в виде твоего отца. С отважными старшими братьями и их сучками.

Вода помутнела и потемнела.

– Может, я даже позволю тебе наблюдать…

Живот Люси крутило, как воды фонтана. Она видела сцены, дурные, ужасные, отвратительные картины, колеблющиеся у поверхности воды: сражающийся Дилан и кричащая Реджина, окровавленный Калеб. Мэгги, бледная и раненная, рыдает, как будто ее сердце вот‑вот разобьется на части.

– Нет! – кричала Люси, или пыталась кричать, но голос ее не слушался.

Прямо как в ее кошмарах.

– Так жаль детишек, – сказал Го и рассмеялся, а воды фонтана окрасились кровью.

Крик нарастал в ее груди и голове, пока горло не начало саднить, пока не зазвенело в ушах, пока это внутреннее давление не прорвалось.

Люси не издала ни единого звука.

Когда последние отголоски происшедшего затихли во внутреннем дворе, она поднялась на своих трясущихся ногах. Шатаясь, она завернула за фонтан, где ее и вырвало, прямо на булыжники.

После простора и облегчения, которые он испытал в море, окружающий Конна камень словно заключил его в тюрьму.

Конн видел, что они все это чувствовали, когда окидывал взглядом своих хранителей. Они привыкли к безбрежным пространствам своих собственных территорий. Пребывание на земле в человеческом обличье, вместе с другими, напрягало их так же сильно, как любая угроза со стороны демонов. С лица Моргана не сходила усмешка. Голос Энии был таким же нервным, как и ее улыбка. Даже обычно невозмутимое лицо Гриффа было испещрено тревожными линиями.

Груз ответственности давил Конну на шею и пульсировал в висках. Объединить их, направить, защитить – выпало на его долю, как бы неуютно они не чувствовали себя рядом друг с другом или под его руководством.

– Мы закрыли дверь, – мрачно сказал он. – Ад открыл окно.

– Если только проход уже не был там, – сказала Эния. – Мы не знаем всего, что происходит в глубинах земной коры.

– Извержение могло быть всего‑навсего предупреждением, – сказал Морган.

– Не предупреждением, – ответил Конн. – Угрозой. Мы должны разобраться с этим.

Слова Го клеймом отпечатались в его памяти.

«Отдайте ее нам, или мы разрушим Убежище».

Он никогда бы не бросил Люси.

Он слушал, как хранители пререкались, словно морские птицы на скалах.

Он надеялся, что у них будут недели или даже месяцы до того, как демоны предпримут против них новую вылазку. Время, чтобы побыть вместе. Время, чтобы Люси осмыслила свой дар.

Она действовала, повинуясь инстинкту и неуправляемой силе. Исцеляя Мэдэдха и закрывая врата, она направила эту силу через Конна. Люси должна была научиться самостоятельно ее контролировать.

Морган сказал что‑то, что заставило Энию вспыхнуть и огрызнуться на него.

Все же, возможно, невежество Люси было также и ее силой, размышлял Конн. Без обучения, она также была лишена любых установок: что она могла и чего не могла сделать. Ее сила, как и ее привязанность, не была продиктована логикой или долгом.

Волшебство Люси зарождалось в любви. В страсти.

Эта любовь спасла его гончую. Ее любовь спасла Конна от врат Ада.

Раскатистый голос Гриффа вмешался в прения хранителей. Конн слушал, как они спорили, как всегда, осознавая интенсивность подводного течения, которое угрожало их разделить.

Для спасения его людей Конну нужна была магия Люси. Но как она могла спасти их, если она не допускала того, что была одной из них?

Она любит меня, напомнил себе Конн. Она сама так сказала. Пока, этого должно быть достаточно.

Он должен держать совет в узде, в свете грядущего кризиса. Конн посмотрел на Ронэта.

– Насколько активен этот проход?

– Я не могу сказать, лорд. Я почуял дым, но не смог приблизиться к жерлу. Оно находится слишком глубоко для меня, больше чем в миле ниже поверхности.

– Смог бы кто‑нибудь из финского народа пойти туда? – спросил Конн Моргана.

– Я мог бы пойти, – ответил Морган.

– Тогда…

Дверь распахнулась. Луч солнечного света разлился по полу. Люси вошла внутрь, следуя за ним.

Мгновение Конн просто наслаждался ее видом: высокая, стройная и грациозная, омытая солнечным светом.

Затем он увидел ее лицо, и его сердце сжалось в кулак.

– Что такое, девушка? – сказал Грифф. – В чем дело?

Спотыкаясь, она шагнула со света в тень, двигаясь неуклюже, вслепую, как старуха.

– Го.

Конн поднялся с места, чтобы подхватить ее.

– Что? – позади него послышался голос.

– Где?

Люси подняла залитые слезами глаза на Конна.

– В фонтане.

Конн притянул ее к себе, его сердце снова могло биться.

– Видение, – сказал он с облегчением.

Го, должно быть, воспользовался преимуществом раскрыться Люси в фонтане, чтобы обойти охрану. По крайней мере, демон не навредил ей физически.

Люси сжала его руки.

– Я должна вернуться домой.

Конн напрягся. Она в смятении. Она не это имела в виду. Она не могла оставить его.

– Нет.

Люси трясло.

Он не понимал.

– Го угрожал моей семье. Я должна вернуться домой.

По челюсти Конна ходили желваки.

– Ты не можешь покинуть Убежище.

Безысходность разрывала ее на части.

– Ты не понимаешь. Я видела…

– Видения могут лгать, – терпеливо сказал Конн. Безжалостно. – Го лжет.

– Го уже на пути к Концу Света! – слова вырывались из нее пулеметной очередью.

– Тогда он будет там раньше тебя, – сказал кто‑то, растягивая слова.

Люси повернула голову, чтобы увидеть говорящего. Седой Морган с мрачными желтыми глазами.

– Независимо от того, что Вы собирались предпринять, – сказал Морган. – Вы уже опоздали.

Опоздала.

Она содрогнулась от ужаса. В голове Люси снова зарождался крик.

Перед тем, как повернуться к Люси, Конн пронзил хранителя взглядом.

– Там Дилан, – успокаивающе сказал он. – И Маргред. Они защитят твою семью.

Видения Люси возникали как дым, иссушающие, безнадежные. Они душили ее.

– Этого недостаточно. Им нужен хранитель.

– Дилан – хранитель.

– Дилан – это лишь один человек.

– Я пошлю ему «китовую песнь» с предупреждением.

Люси смотрела на него, не веря своим глазам.

– Моя семья в опасности. Мои братья. Мальчик, которого ты знал с тех пор, как ему исполнилось тринадцать лет. И ты собираешься послать предупреждение?

Губы Конна сжались в прямую линию.

– Члены твоей семьи посчитали опасность приемлемой, когда отказались приехать в Убежище.

– Конн, – голос Люси сорвался. – Ты должен им помочь.

Его лицо ожесточилось.

– Мой долг – быть здесь.

– А как же мой долг?

– Ты – тэргэйр ингхин.

– О, позвольте ей уйти, – со злостью сказала Эния. – Позвольте ей принять вызов Го и сразиться с ним на чужой территории. Это решило бы наши проблемы с Адом.

– Так или иначе, – добавил Морган.

Конн метнул в них взглядом, который заставил их замолчать.

Люси повернулась к ним, оглядывая круг предубежденных, уклоняющихся от обязательств лиц селки исступленным взглядом.

– Вы могли бы помочь. Помогите моей семье. Пожалуйста, – ее сердце бешено колотилось. – Неужели никто из вас не поможет мне?

Грифф переступил с ноги на ногу и отвел глаза.

– Они же люди. Смертные, – ее глаза молили о понимании, о сочувствии. – Они умрут.

Конн крепко сжал ее руки.

– Люси, Убежище под угрозой. Без него, наши люди погибнут.

– Вы же бессмертны.

– Только не в человеческом обличье. И не за пределами Убежища.

– Так что? – был ли это ее голос, резкий и ледяной, как ветер? – Значит, вы живете всего восемьдесят, девяносто лет?

Его лицо окаменело.

– Дети моря не стареют и не умирают.

– У моей семьи не будет шанса состариться. Они просто умрут. Го убьет их. Если ты никого не пошлешь им в помощь.

– Мы не можем обойтись без кого‑то из хранителей, защищая Убежище.

– Тогда я должна пойти.

– Без тебя мы тем более не можем обойтись. Ты нужна нам здесь. Ты нужна мне здесь, – Конн заговорил тише. Ему, должно быть, претила демонстрация эмоций на глазах у хранителей. – Я не смогу сделать это без тебя.

Его глаза – расплавленное серебро – проникали глубоко в душу. Руки Люси дрожали в его руках.

Но ее голос был совершенно тверд, когда она сказала:

– Мне жаль. Я люблю тебя. Но моя семья сейчас нуждается во мне больше.

Освободив руки от его хватки, она вышла из зала.

Никто не шевельнулся, не заговорил и не попытался ее остановить. Она шла очень быстро, чтобы никто не смог ее поймать. Она не оглядывалась назад. Она не могла себе этого позволить.

Люси прошла через внутренний двор и в башню, вниз по лестнице, и через личную дверь Конна. Мэдэдх поскуливал и семенил за ней.

На тропе, которая вела к пляжу, она развернулась.

– Иди! – закричала она. – Давай. Возвращайся к нему!

Собака подошла ближе, тыкаясь мохнатой мордой в руку Люси. Глаза защипало. В груди бушевало пламя.

Спотыкаясь, она спускалась вниз по тропе.

Она никогда не хотела быть похожей на мать, которая бросила ее. Но она могла быть самой собой. Она не должна думать о тех, кто остался позади, ее мысли должны быть с теми, кого она оставила, чтобы спасти.

Люси с трудом сглотнула. Быть может, ее мать сделала то же самое.

На пляже она сняла одежду, которую позаимствовала, и сложила ее в стопку.

«Что‑то тебя сдерживает», – говорил Конн.

Да. Боль.

Страх.

Любовь.

Нагая, она стояла у кромки воды.

Или почти нагая. На ее животе сверкал аквамарин. Слова Конна засели в ее памяти: «Селки не пытаются изменить или украсить свою кожу». Была ли она селки? Люси помнила раздирающую боль в середине своего тела, в прошлый раз, когда она осмелилась войти в воду. Возможно…

Трясущимися руками, она неловко отстегнула пирсинг и положила его сверху на стопку сброшенной одежды. Крошечный драгоценный камень блестел на грубом полотне словно слеза. Обещание вернуться. Последнее прощай.

Ее сердце чуть не выскочило из груди, когда она повернулась лицом к воде. Конн предостерегал ее от погружения в море в одиночку. Что говорил Йестин? Без наставника, селки, трансформирующийся впервые, мог навсегда уйти под волну.

Но она была связана с землей узами, которых никогда не знал ни один селки, скреплена долгом и скована любовью.

Глубоко вдохнув, нагая, она вошла в море.

Вода пенилась у ее лодыжек. Она затряслась от холода и дурного предчувствия. Она не хотела этого делать. У нее не было выбора. Приняв это, она ощутила своего рода облегчение. Никакого выбора. Никакого контроля.

Она пошла вперед медленно и упорно.

Давление, возникало под кожей, под ребрами, глубоко в ее желудке, нарастало медленными закручивающимися бурунами вдоль ее сухожилий, костей, и нервов.

Она узнавала предвестники боли, начало процесса трансформации. Прежде, она всегда сопротивлялась им. Теперь она приветствовала боль, окуналась в нее со слезами, струящимися по лицу и распростертыми руками.

Для того, чтобы попасть туда, куда ей было нужно, ей было необходимо пройти через боль.

Ее зрение затуманилось. Ее слух обострился. Над ней проносились запахи: пряное варево из бурых водорослей в рассоле морской воды. Ее колени увлекало течением. Она пошатнулась, и вода поддержала ее, окутывая любящим объятьем. Боль вспорола ей живот. Ее сознание спуталось, когда мир распался и закружил в водовороте вокруг нее. Ноги стали короче и срослись. Тело уплотнилось. От паники перехватило горло. Она не могла… Она должна. Она пробивалась вперед, качаясь на волнах, неуклюжая и сильная одновременно. Ее кожа задрожала мелкой дрожью, мех колебался в ласкающей воде.

Мы плывем по течению, как море…

Вода накрыла ее с головой. Ее сердце безудержно забилось.

Да.

Волны шептали и напевали. Со вздохом облегчения она уступила свое тело, волю и контроль над собой морю.