ГЛАВА 15. Люси натянула плотно облегающее бирюзовое платье

Люси натянула плотно облегающее бирюзовое платье. Ей не понравилось, как Конн смотрел на нее – не как на женщину, с которой он хотел бы спать, а как на загадку, которую он так до конца и не разгадал.

Он растянулся на роскошном кресле, похожем на трон, по другую сторону от камина в их спальне, наблюдая за ней из‑под густых черных ресниц.

До того как живущие в замке люди засуетились вокруг нее с горячей водой, полотенцами и чаем, Конн куда‑то исчез. Они обращались к ней «леди» и «тэргэйр ингхин», но она не знала никого из них. Кера казалась потрясенной, а Рот – подавленным. Никто из прислуживающих Люси людей не подбадривал ее, как, возможно, сделал бы Конн, не дразнил ее, как Йестин, и не отвечал на ее вопросы, как Грифф.

Она поняла, почему Конн испытывал потребность скрывать свои чувства в присутствии хранителей. Поняла и возмутилась этому.

Теперь, когда Конн наконец был здесь, она чувствовала себя еще одним пунктом в «Списке его текущих дел».

Небо за окнами башни пылало розовым и оранжевым, яркое, как песчаные розы на пути домой.

Она просила его предоставить ей больше времени.

Но никакого времени просто не было. Прошлые несколько дней – драгоценных, совершенных, ярких, цельных – проскользнули сквозь пальцы, словно нитка отборного жемчуга. Теперь же, нить была перерезана и она могла только попытаться ухватить то, что было между ними, пока это не стало историей.

То, что было между ними…

Она не была его племенной кобылой, что бы ни говорили те хранители. Она была… кем? Кем он видел ее теперь? Чего он хотел от нее?

Его волосы были темными и блестящими после ванны. Лицо приняло обычное, непостижимое выражение. Несмотря на его вытянутые ноги и полузакрытые глаза, она чувствовала, что от Конна исходила напряженность, как тепло – от камина.

– Сколько тебе было лет, – тихо спросил Конн. – Когда ты начала бояться моря?

Беспристрастная мягкость его тона разрывала ее на части. Она обняла себя за локти.

Я не … – Помню.

Эта ложь не сорвалась с ее губ.

Сегодня она отпугнула демонов. И уж конечно, она сможет выдержать несколько воспоминаний?

Она посмотрела в лицо Кона, суровое в своем величии. Она могла, по крайней мере, попытаться быть достойной его и своего нового титула.

– Одиннадцать, – отрывисто сказала она. – Мне было одиннадцать лет.

– Сложный возраст.

Она моргнула, пытаясь представить бессмертного лорда моря одиннадцатилетним мальчишкой.

– Ты это помнишь?

Блеск, на мгновение появившийся в его серебристых глазах, снова сделал Конна похожим на ее возлюбленного.

– У нас в Убежище есть – были – дети, – напомнил он ей. – Многие из них появились здесь в таком возрасте.

– Значит, ты представляешь себе как это – быть одиннадцатилетней девочкой.

Он не ответил.

– Я понимала, что взрослею, – сказала Люси. – Я знаю, что быть подростком – отстой. Но в то время как другие экспериментировали с лаком для ногтей, тренировались носить лифчики и втихаря покуривали в лесу, я пыталась готовить обед и получать хорошие оценки, чтобы иметь возможность поступить в институт, как Калеб. Он ушел, мои друзья изменились, и я ненавидела все это.

– Тебе не нравятся перемены.

Она вертела в руках пояс от платья.

– Не совсем. Я имею в виду, что пока все остается по‑прежнему, ты знаешь, чего ожидать, правильно? Ты, в каком‑то смысле, контролируешь ситуацию. Даже если чувствуешь себя несчастной.

– Тебе не нравятся перемены.

– Это как раз то, что я только что… – она отпустила концы своего пояса, осознание открылось ей так внезапно, словно пропасть разверзлась в груди. – О.

О.

– Мы приводим молодёжь в Убежище, чтобы у них был кто‑то, кто мог бы наставлять их во время трансформации, – сказал Конн. Его глаза были серьезными и печальными. Она хотела бы снова оказаться в его объятьях. Но он разговаривал скорее как психиатр, нежели ее возлюбленный. – У тебя же не было никого, кто подготовил бы тебя. Никого, кто бы наставлял тебя в твоем превращении в женщину или твоей первой трансформации как селки. Ты испугалась.

Неосознанный, невысказанный в течение многих лет гнев сжигал ее изнутри.

– В этом нет моей вины.

– Конечно, нет.

Его капитуляция только распалило пламя, бушующее в ее сердце.

– Это ее вина. Моей матери. Она могла бы остаться. Она должна была остаться с нами. Со мной.

– Она была селки.

– Она была эгоисткой, – обвинение вырвалось из нее с силой боли, переживаемой и подавляемой годами.

– И ты не хочешь быть похожей на нее.

– Нет.

– Так или иначе.

– Я… – Люси закрыла рот. Открыла его. – Нет.

– Она бы вернулась за тобой, – сказал Конн, и его голос был настолько нежен, что ей было почти все равно, лгал ли он. – Если бы она была жива. Она бы вернулась за тобой и Калебом в подходящее время.

– Когда ты ребенок, трудно постигнуть концепцию «подходящего времени», – холодно сказала Люси. – Тебе просто нужна твоя мама.

– Для нас все иначе.

– Не настолько иначе, чем ты думаешь. Ты же скучаешь по своему отцу.

Конн вздрогнул, как будто она воткнула в него гарпун.

– Мой отец не умер. Он ушел под волну.

– А мой – напился и вышел в море на лодке. Ушел, значит – ушел. Есть больше, чем один способ быть брошенным.

– Люси… – сожаление сквозило в его голосе.

Она покачала головой. Ее глаза были сухими. Раздраженными.

– Все в порядке. Я в порядке. Теперь я уже взрослая.

– Возможно, твоя сила сосредоточилась на том, чтобы подавить трансформацию, – осторожно предположил Конн. – И упражняясь в этом, дисциплинируя свой дар, изо дня в день, из года в год, ты стала сильной.

У Люси в горле встал ком, она сглотнула.

– Ну, это как раз то, чего ты хотел, не так ли? – Люси удалось произнести эти слова всего лишь с оттенком горечи. – Чтобы я была сильной. Чтобы я была Тэргэйр ингхин. – Она споткнулась, произнося плохо знакомую фразу: тэргах иин‑йен.

Его глаза потемнели.

– Я хочу, чтобы ты была собой.

– Для этого ты должен оставить меня в покое!

Ее слова повисли между ними. Она взяла бы их назад, если бы могла.

Люси стояла там, чувствуя себя ужасно. Это не ее вина.

И даже не его, признала она справедливо. Иногда возможность видеть ситуацию с обеих сторон – полный отстой.

– Я не могу, – мрачно сказал Конн.

– Из‑за пророчества, – покорно кивнула она.

Его глаза сверкнули.

– Потому что это была не ты, – огрызнулся он. – Осмотрительная, пугливая, неудовлетворенная, влачащая полужизнь, исполненную сознания своего долга. Ты выше этого. Ты заслуживаешь большего, чем такая жизнь.

– Это было не так уж плохо, – пробормотала она.

Конн выплыл из кресла со свирепым изяществом, которое заставило ее пульс подскочить.

– Это невыносимо. Отрицать свою природу… Отступиться от своей свободы… – он замолчал.

Она смотрела на него в изумлении и понимании. Она знала, и это разбивало ей сердце.

«Выбора нет», – сказал он ей. – «Ни для кого из нас».

Тогда она не понимала этого. Он был так же одинок в своем мире, как она – в своем. Так же связан долгом. Так же обманут своей судьбой.

Если она была его племенной кобылой, то кем был он? Королевским жеребцом‑производителем?

Она стиснула зубы. Он облегчил ей жизнь так, как только смог.

Теперь она могла отплатить ему добром за добро. Она могла освободить его, по меньшей мере, от одной из его обязанностей.

– Невыносимо для меня? – мягко спросила она. – Или для тебя?

Его лицо было твердым, как арктический лед.

– Прошу прощения?

– Ты столкнулся с еще большими трудностями, чем я. Ты сам так сказал. – «Я – гораздо больше твой узник, чем ты – моя заключенная», – вспомнила она. – Но ты, по крайней мере, больше не должен заниматься со мной сексом.

Она ждала, что он станет возражать, молилась, чтобы он воспротивился этим словам.

Но он ничего не сделал. Только наблюдал за ней, сузив глаза.

Она обняла себя за локти, подавленная и полная решимости закончить свою речь, раз Конн молчал.

– Я – обещанная дочь, правильно? Та, о которой говорится в пророчестве. Значит тебе больше не нужно, чтобы я забеременела.

– Ты отказываешь мне в сексе?

Его тон все еще был сдержанным и уравновешенным, но буря в его возмущенных серых глазах, от вида которых маленькие волоски на ее руках вставали дыбом, вселяла в нее надежду.

– Нет, если ты сам этого хочешь, – ответила она.

– Ты звала меня, – неожиданно сказал он.

Она моргнула.

– Раньше, – объяснил он. – Когда ты стояла рядом с Йестином. Ты звала, и я почувствовал, что нужен тебе.

– Да, ты был нужен мне, – прошептала она.

Я до сих пор нуждаюсь в тебе.

– Между нами есть связь. Я не знаю, как это выразить. Раньше я не испытывал ничего подобного, – крадучись, он пересек комнату, остановился перед ней достаточно близко, чтобы прикоснуться. – Я только знаю, что когда демоны напали – связь оборвалась. Тогда я подумал, что тебя могли схватить или даже убить. Солнце померкло для меня, и океаны пересохли.

Люси раскрыла рот, но ничто не сказала, даже не выдохнула.

– А потом я увидел тебя, такую прекрасную и отважную, бледную от страха и сияющую силой, – он стоял так близко, что от его дыхания колыхались ее волосы. Его пронизывающий взгляд молнией прожигал ей нервы. – Я поглощен тобой. Ты – мое солнце. Ты укрепляешь мой дух. Ты знаешь… Люси, ты знаешь, чего я хочу.

Ее сердце дрогнуло. Она знает?

Всю свою жизнь она мечтала быть любимой за то, кем она была. Она никогда не верила в свою привлекательность, никогда не чувствовала себя любимой.

Никогда не представляла себя такой, какой ее видел Конн.

Она облизала пересохшие губы. Она еще никогда не была инициатором их любовных игр.

– Может, ты мог бы показать мне.

– Действительно, – улыбка согрела его голос и коснулась его глаз.

Изящные пальцы погладили ее щеку, обхватили подбородок. Она дрожала от желания и ожидания, готовая к тому, что он мог потребовать от нее. Он накрыл ее губы своими, мягко, едва ли не деликатно, его губы были теплыми и убедительными. От нежности его поцелуя у Люси перехватило дыхание, и сердце выпрыгивало из груди.

Он поднял голову.

– Так не честно.

Она открыла глаза. Руки, обнимающие его шею, напряглись. Он не мог сейчас остановиться. Ведь так?

– Что?

– Ты тоже должна получить то, что хочешь, – прошептал Конн ей в губы.

Его поддразнивание было чем‑то новым и милым, но она затряслась от смеха. Кровь бежала по венам, теплая и волнующая. Она выгнулась ему навстречу, чувствуя его желание внизу своего живота.

– Я сказала бы, что ты как раз собираешься мне это дать.

– Этот ковер, например, – продолжил Конн, как будто она ничего не говорила. Его рука легонько ласкала ее бедро, скользя по гладкому шелку. Он касался ее всего лишь одной рукой, но каждый нерв в ее теле казался ожившим и подвижным.

Сбитая с толку, она взглянула на пол и увидела восточный орнамент на ярко‑синем фоне.

– Что?

Он провел губами по ее губам. Его тело было горячим, совершенным и таким близким.

– Этот ковер доставили для тебя. Чтобы твои ступни не мерзли на каменном полу. Но он послужит и мне.

– Гм. Прекрасно.

И почему он до сих пор говорит?

– Например, когда я сделаю так, – сказал Конн и встал перед ней на колени.

Он подтянул наверх платье, вдохнул ее запах через одежду, ткнулся носом меж ее бедер. Его дыхание опаляло, не смотря на ткань. Ее колени задрожали, когда он задрал подол.

Несколько бесконечных минут спустя, ее руки сжались в его волосах, теплых, влажных и шелковистых под ее пальцами. Она трепетала и выгибалась, практически не дыша и ничего не видя перед собой.

– О, Боже, – выдохнула она.

Он ласкал ее языком снова и снова, заставляя ее стонать, а затем припечатал поцелуем низ ее живота.

– Не останавливайся, – умоляла Люси.

– Ты не сказала, что тебе это нравится.

– Я это обожаю.

– Ковер.

Она дико на него посмотрела.

– Он синий, – его пристальный взгляд ненадолго задержался на аквамарине в ее пупке и поднялся к ее лицу, с чисто мужским выражением самодовольства. – Твой любимый цвет.

– Я просто с ума схожу от него, – сказала Люси, дрожа от смеха и вожделения. С ума схожу от тебя. – Ты бы уже трахнул меня, пожалуйста.

Его лицо внезапно стало серьезным.

– Я хочу заняться с тобой любовью.

Она выдохнула. Ее сердце замерло.

– Да. Немедленно.

– На этом ковре, – сказал он.

– Где угодно.

Он потянул ее вниз и занялся с ней любовью, двигался в ней, пока она не закричала и не обмякла в его руках.

Той ночью солнце садилось за морем багрово‑золотым знаменем.

Конн приподнялся на локте, любуясь профилем Люси в бледных красках утра. Другая его рука покоилась на ее талии. Он переместил ее на бедро Люси. Даже во сне, ее лицо никогда полностью не расслаблялось. Широкие подвижные губы были сдержанно сомкнуты. Небольшие складки залегли в широком пространстве между ее бровями.

Только во время секса, только с ним, она освобождалась от постоянного контроля над собой.

От этой мысли его утренняя эрекция стала еще больше, уютно пристроившись меж сладких изгибов ее ягодиц. Он наклонил голову, чтобы вдохнуть запах густых, светлых волос, разметавшихся по подушкам. Она пахла потом и сексом. Мускусные ароматы, земные и возбуждающие.

Его окатило волной благодарности и вожделения.

Он уткнулся носом ей в шею. Она что‑то пробормотала и повела плечом, покрывала соскользнули, обнажая крепкий гладкий изгиб ее руки, верхнее полушарие груди. Ее кожа была настолько гладкой, настолько мягкой, влажной и привлекательной для него. Его член нетерпеливо дернулся. Он должен снова овладеть ею. Он должен овладеть ею.

Прошлой ночью он хорошенько объездил ее. Ему казалось неправильным будить ее сейчас.

Он ухмыльнулся в ее щекочущие волосы. Значит, он и не будет этого делать.

Он нагнул ее вперед, чтобы видеть маленькие бугорки ее позвоночника, и поднял ее ногу, положив на свое бедро. Он взял в ладони ее маленькие спелые грудки, потер твердые бархатистые соски, погладил изгибы ее живота, коснулся висящего в пупке драгоценного камня и стал поглаживать ее ниже, и ниже, там, где она все еще оставалась теплой, влажной и припухшей от их любовной игры.

Он вдохнул. Совершенна. Для него она была совершенством. Она вздрогнула и зашевелилась, когда он направил палец в ее гладкие складочки, скользя по ним круговыми движениями, увлажняя, распаляя ее сильнее. Она простонала его имя. Конн поцеловал ее в плечо. Она нетерпеливо подалась назад, потянулась к нему. Он подтолкнул ее вперед, перегибая через свою руку. Люси запустила свою руку между его бедер. И затем он скользнул в нее, толкаясь в ее гладкие жаркие ножны. Он чувствовал, как она сжимает его, когда он входит в нее; слушал ее тихое, учащенное дыхание, когда поднимался и опускался в нее, горячую, прекрасную, его.

– Конн.

– Ты моя, – успокоил ее Конн.

Он никогда не позволил бы ей уйти.

Приближающийся оргазм подхватил ее, тряхнул и накрыл их обоих. Он крепко держал ее бедра, пока она билась в конвульсиях, впитывал ее сладкую дрожь, пока ее снова и снова настигал оргазм. Он дождался, пока она кончит, и со стоном втолкнул свой член на всю длину, изливаясь в ее горячей глубине.

Комната постепенно пришла в свой прежний вид. К Конну вернулась способность нормально дышать.

Он погладил ее бедро, сердцу стало тесно в груди от переполняющих его чувств.

– Попроси у меня что‑нибудь.

Она зевнула и улыбнулась в одно и то же время.

– Ты имеешь в виду что‑то другое? – невнятно сказала она.

Он решительно улыбнулся поверх ее головы.

– Все, что пожелаешь.

Она развернулась, придавив собой волосы, и посмотрела ему в лицо.

– Ты и правда имеешь в виду то, что говоришь? – она казалась практически проснувшейся.

Встревоженной.

– Да, – уверенно сказал он.

Она все ему отдала. Свое тело. Свою любовь. Дала надежду его людям. Не было ничего, что он не отдал бы ей взамен.

Она впилась в него своими большими серо‑зелеными глазами и сказала:

– Я хочу домой.

Лицо Конна потеряло всякое выражение, сделавшись мрачным и безжизненным, словно классная доска.

Люси почувствовала холод, который не имел ничего общего со сквозняками, проникающими сквозь каменную кладку.

– Не для того, чтобы остаться, – торопливо добавила она. – Только погостить.

– Я не могу тебя отпустить, – сказал Конн.

Что, в общем, звучало неплохо, если бы он не отстранился и не встал с постели. Она вцепилась в покрывала, когда Конн направился к камину.

Люси печально смотрела на плавные мощные линии его спины.

– Я хочу, чтобы ты пошел со мной, встретился с моей семьей.

Он присел, чтобы разжечь огонь. Мягкий серый утренний свет любовно скользил по изгибам его мускулистых бедер, согнутой руке.

– Мы встречались, – глухо сказал он. – Я знаю твоего брата лучше, чем ты сама.

– Ты знаешь Дилана. Калеб – тот, кто вырастил меня.

В камине вспыхнули желтые языки пламени. Конн встал и посмотрел ей в лицо, великолепный в своей наготе, восхитительный в своей раскованности.

– И что?

Она одернула взгляд от его члена и посмотрела ему в лицо. Вспышка в его глазах дала ей понять, что он видел ее реакцию. В этой тихой борьбе, которую они вели, его оружие: опыт, знание, чувственность – все это было направлено против ее воли.

Она вздернула подбородок.

– А то, что там, где я росла, если ты кого‑то любишь, ты приводишь его домой, к своей семье.

Ее сердце колотилось в груди.

– Любимая.

Что‑то смягчилось в позе и выражении глаз Конна. Он выглядел… потрясенным.

Он отошел от огня, сел рядом с ней на кровать, продавив толстый и мягкий, набитый перьями матрас. Он взял ее руки в свои, этот мужчина‑селки, который никогда не касался женщины, если только это не было прелюдией к сексу. Его взгляд, его руки обнимали ее.

– Ты должна понимать, что сейчас я не могу оставить Убежище. Даже, чтобы сделать тебе приятное.

Она действительно понимала.

– Из‑за Го, – сказала она.

Все же она чувствовала необъяснимую пустоту в груди. Каждая любящая девушка хочет, чтобы люди, которых она любит, были рядом с ней все вместе.

Я хочу, чтобы Конн сказал, что тоже любит меня. Люси сглотнула с трудом, понимая, что не услышит этого.

Конн кивнул, на этот раз соглашаясь с Люси. Возможно потому, что она соглашалась с ним.

Забавно, но от этой мысли лучше ей не стало.

– Я не могу оставить своих людей без вождя, – сказал он.

Как сделал его отец.

Она восхищалась преданностью Конна своему долгу и своим людям. Но чувство пустоты в груди никуда не ушло.

– Я могу пойти одна, – предложила Люси.

– Нет.

Ей был знаком этот взгляд. Каждой женщине, у которой есть брат, знаком этот взгляд.

– Просто, чтобы дать им знать, что у меня все хорошо, – сказала она.

– Они даже не заметили, что ты ушла. Останься, – настаивал он, теплый взгляд его глаз и удерживающие ее руки. – Здесь ты будешь в безопасности.

Она хотела верить ему. Но вчера его убежденность не уберегла ее, к тому же, ее присутствие подвергло опасности Мэдэдха и Йестина.

– Что, если демоны вернутся?

– Они не сделают этого. Не смогут. Сегодня мы запечатаем источники.

Люси нахмурилась. Не из‑за отсутствия горячей воды, а потому, что она не могла представить себе силу, которая была нужна, чтобы запечатать трещину в земной коре.

– Вы сможете сделать такое?

– Мы должны, – мрачно сказал Конн, отпуская ее руки. – Нарушение границ лордом Го не может остаться без ответа.

Она смотрела, как Конн пересек комнату, направившись к сидячей ванне у камина. Круговыми движениями он провел ветошью по лицу, подмышкам, гениталиям. Взгляд направлен в пустоту, движения были проворными и машинальными.

Как Калеб, до дислокации в Ираке.

Умом Конн уже покинул ее. Она видела это.

Сердце Люси сжалось. Она устала от того, что с ней не считаются, устала быть забытой.

Она уже не могла покинуть остров или выйти за стены замка. Она что, собирается спокойно сидеть и ждать, пока ее мир не сузится до этой башни? Этой комнаты? Этой кровати?

– Я могу помочь, – предложила Люси.

Конн бросил ветошь в ванну с водой.

– Это – работа хранителя.

Ее брат был хранителем.

Люси помнила тот день, следующий после нападения на Реджину, когда Дилан отчаянно пытался защитить ее. Люси наткнулась на своего брата, стоящего на коленях в переулке за рестораном: скрюченные пальцы упираются в кирпичную стену, лицо напряжено и сосредоточено. Она вспоминала как неторопливые ручейки силы, словно собирающиеся подземные воды, накапливались в прохладных, тихих закоулках ее сердца и проливались в ответ на его мольбы.

Она снова посмотрела на Конна.

– Я могу помочь, – повторила Люси, и на сей раз, она была в этом уверена.

Глаза Конна сузились.

– Это может быть опасно. Если Го почувствует твое присутствие…

– Вчера я уничтожила множество одержимых демонами волков, – сказала Люси так холодно, как только могла. – Я думаю, что уже привлекла его внимание.

Конн удивленно приподнял брови.

Люси сидела очень тихо, у нее на шее пульсировала вена.

Пожалуйста, подумала она. Люси знала, что он не пойдет к ней домой. Он не мог пренебречь своими обязанностями. Только не сейчас. Возможно и никогда. Но у них должны быть равноправные отношения, хоть где‑нибудь.

Он не мог стать частью ее прежней жизни. Мог бы он принять ее в свою?

Он стоял перед ней: обнаженный, высокий, темноволосый и потрясающий, как всегда. Уголок его рта изогнулся в редкой ленивой улыбке.

– Тогда мы встретим его, – сказал Конн. – Вместе.

Ее сердце затрепетало.

– Ты уверен?

– Уверен, – ответил он, а потом притянул ее к себе и поцеловал.

Легкими круговыми движениями пальцев Калеб Хантер поглаживал плоский мягкий живот своей жены. Она не чувствовала в себе никаких изменений. Здесь или… Он поглаживал выше, поднимаясь к ее роскошной, полной груди.

– Ты уверена.

Мэгги захихикала и выгнулась как кошка, практически мурлыча от его прикосновений.

– Да.

– Так быстро.

– Да.

Радость, беспокойство, страх теснились в его груди. Он осторожно вдохнул.

– Разве тебе не нужно сделать тест или что‑то еще?

– Калеб, любимый мой, – она приподняла его подбородок. – Я знаю как вы, полицейские, любите доказательства. Но это говорит мне мое сердце. Я беременна.

– И когда?

– Я бы сказала, через несколько месяцев после рождения ребенка Реджины и Дилана.

Так быстро. Демоны нацелились на Реджину, как только она забеременела.

– Он… – Калеб сделал паузу, его язык еле ворочался от волнения. Горло сдавило.

Глаза Мэгги блеснули в темноте.

– Человек?

Ему было плевать, родится ли их ребенок с хвостом и плавниками, лишь бы его жена была счастлива. И невредима.

– Он здоров.

Мэгги улыбнулась.

– Ребенок чувствует себя прекрасно. Я тоже. Никогда не чувствовала себя лучше.

– Хорошо, – он притянул ее в свои объятья, прижимаясь к ее стройному, нагому телу. – Я дрожу, – признался он.

– Я заметила, – Мэгги поцеловала его. – Не волнуйся, любовь моя. Ты будешь прекрасным отцом.

О, Боже. Кровь отлила от его головы. Хорошо, что он уже лежит.

– А ты будешь замечательной матерью.

– Надеюсь, что так, – она тихо засмеялась, молодая и неуверенная. – У меня не было примера, которому я могла бы следовать.

Калеб подумал о своей матери, которая оставила его, и об отце, который утопил свое горе и негодование в бутылке.

– У меня тоже, – сухо сказал он.

Но радость Мэгги вытеснила все сомнения.

– О, твоя семья! – воскликнула она. – Мы должны рассказать им.

Калеба пронзил страх.

– Может не сейчас.

– Нет, – настояла она. – Сейчас. Я так счастлива. Я хочу, чтобы они разделили это с нами.

– Мэгги…

– Все будет прекрасно, – сказала она ему. – Все замечательно. Что может случиться?