ГЛАВА 16. Обстановка в пещерах была настолько напряженной, насколько плотным был окружающий пар и запах серы

Обстановка в пещерах была настолько напряженной, насколько плотным был окружающий пар и запах серы. Волшебный синий свет осветил влажные своды пещер и зарябил на поверхности воды.

Конн призвал огни ради Люси, чтобы она не споткнулась в темноте. Ее глаза не приспособлены видеть то, что лежало под поверхностью воды, как глаза селки.

Она не была частью всего этого, что бы он не говорил ей в башне.

Конн старался сохранить свое лицо невозмутимым, а мысли – сосредоточенными на их задаче. Люси заслужила свое право стоять плечом к плечу с хранителями. К несчастью, правда заключалась в том, что ему, возможно, понадобится Люси и ее сила.

Дети моря не могли повелевать этими вратами в Ад, задуманными и созданными соперничающими элементами, землей и огнем. Конн и хранители не могли сдвинуть тектонические плиты, закрыв щель между ними. Но они могли запечатать ее, закупорив расщелину с помощью магии, как мелкие фермеры заделывают глиной щели между камнями в своих домах.

Если бы только Конн смог объединить их силы. Он огляделся вокруг. Селки были одиночками по своей природе. Они вместе охотно и слаженно не работали. Даже здесь, даже сейчас, их силы вырывались из‑под контроля, устремляясь во всех направлениях, словно пойманная в сеть рыба.

Конн намеренно расслабил сжатые в кулаки руки, позволяя своим мыслям парить сквозь пар у поверхности воды и ниже, посылая свой дух плыть сквозь теплые пузырящиеся потоки, выходящие спиралью из мрачных глубин, увлекая хранителей за собой в неизвестность, словно якорная цепь.

Пот струился по лицу. У него шумело в ушах, в голове, в то время как его дух опускался сквозь шелковистые воды, вниз, сквозь илистую взвесь.

В глазах появилось чувство жжения. Легкие горели. Его дух продолжил свой спуск, оставив тело у кромки заводи. Он ощущал присутствие хранителей позади себя так, как будто за ним тащилось множество связанных вместе буйков. Люси плыла над ним, колеблющийся на воде лучик света.

Чтобы запечатать врата, он должен был заплыть еще глубже.

Вниз, сквозь обжигающую воду, туда, где цвели сине‑зеленые водоросли. Вниз, туда, где жар убивал все живое, и ничего не росло, не дышало, не двигалось, где были только пласты горной породы и вода, просачивающаяся сквозь камень.

В висках Конна стучала кровь. Он слишком долго обитал в своей башне, где свет был ярким, а воздух прохладным. Давление воды на глубине сминало его грудь. Сомнения всколыхнулись в нем, словно ил, затуманивая сознание.

Тем не менее, он продвигался, проникал все ниже и ниже, через крошечные отверстия в камне, в поисках яркой плавящейся жилки, щели в земной коре, в поисках равновесия между землей и огнем.

Он не мог дышать.

В его ушах гудел огонь, а не вода. Дым и мрак ослепили его. Вибрации сотрясали его как гул дороги, по которой приближается армия, как горящий дом, содрогающийся и разрушающийся в огне.

Он был предупрежден.

Кто‑то вот‑вот появится.

«Го», – подумал Конн.

Кажется, на мгновение он почувствовал, как Люси дрожит наверху.

«Лорд Конн», – голос в голове Конна был голосом Го, произнесенный не языком и губами, но все равно узнаваемый. Они были бездыханными, если так можно выразиться о словах, произнесенных без воздуха. Должно быть, лорд демонов торопился, чтобы помешать ему. – «Какой сюрприз».

В Конне вспыхнул гнев: сгусток ярости, опаливший горло и разъевший мягкие ткани его рта. Никакого сюрприза, ты, чертов сукин сын. Ты вторгся в Убежище.

Но Конн понимал, что гнев служил Го оружием. Чтобы отвлечь его, заставить отклониться от истинной цели.

Если бы Конн вступил в бой с демоном на этом уровне, то он бы не смог победить. Он не смог бы выжить.

Конн замер, отрешаясь от услышанного и увиденного. Он словно стал водой, чистой и невозмутимой, фрагментами проходя сквозь слои горной породы.

Эния была ртутным отблеском, Гриф – непоколебимый и непрерывный, словно дождь. Морган срезал себе путь сквозь горную породу, словно он был гарпуном изо льда. Люси… Где же Люси?

На Конна налетел страх, животный, прожорливый.

Еще одна ловушка, подумал Конн и мысленно сосредоточился на вратах.

Там. Красный, бурлящий энергией, клокочущий разрыв в поврежденной земной коре. Врата в Ад.

Го все еще мысленно был с ним, в его голове. Слова демона горели в его сознании, словно зияющие дыры в прожженной бумаге.

Вы не сможете это сделать.

Не провоцируйте нашу вражду.

Не надо… Не надо…

Ваш отец лучше знал.

Вы рискнете миром ради этого? Ради нее?

Люси.

Кому принадлежала эта оформленная мысль, ему или Го. Их сознания были так близко друг к другу, что Конн уже не мог отделить одно от другого. Демон ухватился за ее имя, пожирая его, ее образ, подпитывая свою энергию и страхи Конна.

Она не стоит этого.

Дочь Атаргатис, сказал или подумал Конн.

Но она смертный человек. Она не будет жить. Ничто не длится вечно, если это не Первое творение Создателя.

Они мысленно схлестнулись, тесня друг друга, отражая удары, их мысли стали колкими и гибкими, словно сталь. Конн смог противостоять демону в его игре на чувствах, но его сознание рвалось в бой, искушенное вызовом Го. Его рассудок всегда был и силой и слабостью Конна. Его мысленная битва быстро опередила хранителей в скорости. Вскоре он остался один, застряв в яростной схватке умов с лордом демонов.

Вы расторгли перемирие.

Вы нарушили равновесие сил.

Акт агрессии…

Самооборона…

Врата пылали. Жар опалял его волосы, плоть, сжигал надежду. Его ноздри забивал смрад горения.

Отдайте ее нам, напевал огонь, и между нами снова будет мир.

Конн открыл рот, чтобы бросить вызов пламени, и огонь ворвался, поглощая его язык, сжигая его горло и легкие.

Отдайте ее нам или мы разрушим Убежище.

Конн заколебался. Разум и сердце оцепенели, обезвожены словно кость. Он должен был… Что? Было что‑то, чего он хотел. Что‑то, что он должен был сделать.

Запечатай разрыв, – шептала вода.

Люси. Ее имя зашипело на языке, словно капля воды. Он задыхался, зажатый между сотней футов горной породы и огненной ямой.

Запечатай разрыв.

Он дрожал, выкладывая волшебные нити, опустошая себя, чтобы сплести сеть, которая запечатает врата в Ад, выплескивая себя в этом заклинании.

Этого слишком мало, – шептал Го. – Слишком поздно.

В мозгу Конна горело видение, иссушающее душу. Заблудившиеся, пойманные в ловушку хранители: как морские создания, выброшенные на берег приливом, каждый в отдельной заводи, в своем личном Аду. Умирающие. Обезвоженные.

Огонь ревел.

В отчаянии, Конн вытягивал из себя магию, словно влагу из своей плоти и костей, словно пролитую кровь.

Он осушил себя до последней капли, будто опрокинул чашу воды на раскаленный песок.

И почувствовал как его сила, его дух, испаряются.

У Люси защекотало в носу.

Она старалась не чесаться. Она старалась избегать лишних движений, чтобы не мешать Конну и не отвлекать хранителей от того, что они делали, стоя вокруг заводи и внимательно вглядываясь в воду.

Поверхность воды подрагивала, как веки спящего человека. Воздух был горячим и спертым. Люси считала удары своего сердца, борясь со сном. Что происходит?

По крайней мере, в начале, она чувствовала присутствие остальных. Они сверкали в темной пещере как драгоценные камни в шахте: Конн, блестящий и твердый, как алмаз, Гриф, со своим огромным горячим рубиновым сердцем. Тот, которого Конн звал Морганом, был темным, как оникс, а женщина рядом с ним, округлой и яркой, как опал.

Но проходили минуты – часы? – и Люси потеряла счет времени. Возможно, если бы они держались за руки, как дети, встающие в шеренгу, для удобства и чтобы не потеряться… Но селки не прикасались друг к другу.

«Я касался тебя», – возражал ей Конн. – «Я был в тебе».

Это воспоминание вызвало у нее улыбку.

Синие огоньки потускнели. Результат обилия пара? Кажется, остальные тоже клюют носом?

Жара становилась просто сокрушительной. Она вызывала оцепенение. Люси уронила голову. Капелька пота скатилась по ее носу и шлепнулась на рубашку.

Она украдкой скосила глаза и потерла запястьем нос.

Никто не заметил. Хорошо.

Никто не двигался. Вообще.

Действительно…

Люси нахмурилась, почувствовав странную дрожь внизу живота. На самом деле, казалось, они едва дышали.

– Конн? – ее голос дрожал, как и поверхность воды.

Никакого ответа. Дрожь перекинулась дальше. Усилилась.

– Конн! – ее крик срикошетил от свода пещеры по углам. Точно так, как это происходило в ее кошмарах. – Грифф? Конн.

Его поглотила боль.

Боль и огонь. Он вытянулся над Адским жерлом, как вздернутый на дыбе заключенный, как расплавленный воск на запечатанной бутылке. Его кости горели. Пламя текло по венам, наполняя сердце.

Люси, сердце мое…

Он и не думал любить ее. Селки не любили. И не умирали. Он бы вечно существовал в агонии, пока наверху было живо его тело.

Пока его воля это выдерживала.

Он лежал и горел.

Люси схватила Конна за руку, такую же жесткую и холодную, такую же безразличную как его лицо. Ужас сдавил ей горло.

– На помощь! – закричала она.

Но все, кто мог помочь, уже были здесь: ослепшие и безмолвные как манекены в витрине универмага.

Она вцепилась в Гриффа, стоявшего по другую сторону от нее. Энергия вспыхнула и охватила ее тело. Пульс подскочил. Нервы искрились, как будто она воткнула вилку в тостер. Как будто ее прикосновение замкнуло контакт.

Грифф застонал и с содроганием вздохнул.

Страх и необходимость немедленно действовать пересилили облегчение. Люси сжала его руку еще сильнее.

– Конн?

Грифф смотрел на нее затуманенным взором, моргая.

– Слишком глубоко, – пробормотал он. – Я не смог…

У нее не было ни времени, ни терпения на объяснения. Любовь обострила ее умственные способности. Страх был ножом, прижатым к ее горлу. Она встряхнула Гриффа.

– Помогите мне, – горячо молила она.

– Девушка…

– Вот так, – она не отпустила холодную безжизненную руку Конна, стоящего рядом с ней. Свободной рукой она дотянулась до Гриффа, который что‑то неловко бормотал женщине, стоящей по другую сторону от него.

– Держите ее. За руку. Нам нужно…

Что?

– Сделать круг, – решила она. – Всем нам.

Грифф бросил на нее растерянный взгляд, но повиновался.

Женщина рядом с ним тяжело вздохнула и зашевелилась.

Люси переминалась с ноги на ногу, страдая от нетерпения, пока хранители пробуждались и роптали, так как Грифф подталкивал их в круг, заставляя взяться за руки, будто пятиклассники, вынужденные танцевать кадриль.

Мужчина с седыми волосами, Морган, взял за руку своего соседа. Он посмотрел на Люси, его губы были плотно сжаты.

– Зачем?

Она закусила губу. У нее не было ответа. Она только чувствовала, своим инстинктом учителя, что нужно делать в чрезвычайной ситуации. Держитесь за руки. Встаньте в шеренгу. Оставайтесь вместе. Так никто не потеряется.

Давление в груди усиливалось. Люси всхлипнула.

О, Конн.

Он плакал, но не было слез. Кричал, хотя ни горло, ни рот, не издавали ни звука. Горло и рот выгорели; пропала память и ощущение, что ты жив. Осталась только воля и паутина, растянутая над вратами в Ад.

О, Конн.

Из пепла поднялось имя.

Его имя, произнесенное голосом… Ее голос. Его возлюбленной. Она произносила его имя и рыдала.

Ее слезы были для него сладостным бальзамом и драгоценным дождем. Он поднялся, пытаясь призвать силы, чтобы ответить, поблагодарить ее за эти слезы, но того, что от него осталось, было недостаточно для ответа.

Он закрыл глаза, лишившиеся век, и продолжал гореть.

Но ее голос не позволит ему уйти.

Ее слова просачивались в его бесплодную душу, тоненькой струйкой бежали вдоль его вен, проникая в сердцевину костей. Ее золотые слезы открыли путь для других потоков, которые последовали за ними: источники силы, ручейки могущества. Грифф. Морган. Эния. Потоки соединились и перемешались. Этот стремительный поток бил ключом, лавиной проносясь по Конну, словно весенний паводок. Он был ослаблен, ослеплен, оглушен и благодарен.

Золотой потоп устремился к проходу, с бешеной скоростью промчавшись сквозь его душу, заглушая рев огня, заливая преддверие Ада. Его подхватила, поглотила огромная волна могущества, которая подбросила его и швырнула на берег.

Когда Конн открыл глаза, он находился в пещерах под замком, и Люси обнимала его так крепко, будто она уже никогда его не отпустит.

Она улыбнулась ему со слезами на глазах.

– С возвращением.

– Погуляешь со мной? – холодным ровным голосом предложил Конн.

При слове «погуляешь» Мэдэдх отвернулся от очага, открыл пасть и высунул язык, радостно задышав от возможности вырваться отсюда.

Люси чувствовала то же, что и собака.

– За стенами замка?

Конн кивнул.

Она посмотрела на меч, лежавший на бедре Конна.

– А это безопасно?

– Врата закрыты, – напомнил ей Конн. – Благодаря тебе.

Она покачала головой.

– Я понятия не имела о том, что делала.

– Ты объединила нас. Укрепила наши силы.

– Разве? Я просто… Я должна была сделать хоть что‑то, понимаешь?

– Да.

Ему не нужно больше ничего говорить. Больше чем кто‑либо другой, сын Ллира понимал, что перед лицом подавляющего превосходства соперника, ты делаешь то, что можешь, используя то, что имеешь.

Он выглядел… не на свой возраст, точно. Но этим вечером он казался усталым. Человеком. Напряжение этого дня глубокими складками залегло в уголках его рта и стянуло кожу, заострив скулы. Ее горло сдавило от беспокойства.

– Я только возьму плащ, – сказала Люси.

Он улыбнулся ей, редкой, сияющей улыбкой, которая преобразила его строгое лицо. Но под глазами у него лежали тени.

Глаза воина, подумала Люси, и снова ощутила это щемящее чувство. Она могла вытянуть его назад, с порога в Ад, но она была не в силах избавить его от воспоминаний о том, что он выстрадал там, не больше, чем она смогла помочь Калебу, когда тот вернулся из Ирака.

Пока она вытаскивала плащ из шкафа, ее посетило воспоминание: Конн, высеченный из мрамора и лунного света, пристально глядит в море, такой утомленный, такой гордый и одинокий.

Ну, он больше не одинок.

Стаскивая котиковую шкуру с кровати, она повернулась и посмотрела ему в лицо. Ее сердце колотилось в груди.

– Я готова, – сказала она.

Он замер на месте.

– Я подумала… После всего, что ты сегодня… Вот, – сказала Люси, запинаясь. Она протянула ему шкуру.

Он не сдвинулся с места, чтобы взять ее.

– Ты отпускаешь меня.

Она что, думала, в конце предложения будет стоять вопросительный знак?

– Наверно так.

Он – дитя моря. Море могло исцелить его. Она не вкладывала в свой жест никакого иного смысла. Но…

– Я хотела сказать, да. Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя моим пленником.

Он поднял брови.

– У вас, людей, есть поговорка: если ты спас жизнь, она принадлежит тебе. Сегодня ты спасла не только мою жизнь.

– А ты вчера спас мою.

– После того, как привез тебя сюда против твоей воли, – напомнил он. – Я просто уровнял наши позиции.

Она сглотнула. У нее плохо получалось облекать чувства в слова. В ее семье это было не принято. И селки, предположительно, не испытывали чувств, о которых можно было бы говорить. Но сочетание обиды и чувства справедливости, заставило ее выпалить:

– Мне плевать на позиции. Я, черт побери, не очки зарабатываю, понятно? Я здесь, потому что я хочу быть здесь. Я решила быть здесь. Сейчас. С тобой.

Его серебристые глаза блеснули.

– И ты решила, что у меня тоже должен быть выбор.

– Я… – Люси резко, горько вздохнула. – Да.

Он пересек комнату двумя шагами. Он взял ее за руки. Котиковая шкура упала между ними. Он поднял ее руки к своим губам, одну за другой, целуя тыльные стороны и затем ладони. Его губы были теплыми. Как и глаза.

– Тогда я выбираю тебя, – сказал он. – Тебя одну. Сейчас и на веки вечные.

Позднее, намного позднее, они спускались к пляжу по узкой изрытой колеями дороге. Морская гладь напоминала кованое серебро, небо отливало золотом.

Люси чувствовала себя слабовольной, согретой и удовлетворенной. Каждый раз, когда Конн занимался с ней любовью, она чувствовала себя ближе к нему. Более свободной быть самой собой.

И все же, спустя всего две недели, насколько хорошо они в действительности знали друг друга? Он никогда не говорил, что любит ее. Она никогда не видела, как он перевоплощается.

Она смотрела на черную котиковую шкуру, висевшую на плече Конна, и пыталась подавить легкую дрожь в своем теле.

– Иди вперед, – сказала она. – Я посмотрю отсюда.

Он стащил через голову свою свободную рубашку. У него было красивое тело.

– Пойдем со мной.

Она вздрогнула, от запретов и ограничений, испытываемых ею всю жизнь, сводило живот.

– О, я…

Не решаюсь.

Не могу.

Не пойду.

– Ты и прежде заходила в воду, – напомнил ей Конн.

Ее сердце, казалось, пропустило удар от ужаса.

– Тогда не было так холодно.

Он наклонился, чтобы отстегнуть нож, закрепленный у колена; сбросил штаны. Его длинные ноги обнажены. Пальцы на его ногах… Она впервые заметила, что они соединены перепонками.

Люси быстро перевела взгляд на его лицо.

– Ради меня ты бросила вызов Аду, – нежно сказал он, не отводя взгляда. – Разве ты откажешься войти со мной в воду?

Как она могла отказаться, когда вопрос задан таким образом?

Люси стояла, стиснув зубы, пока он расстегивал пуговицы на ее плаще, расшнуровывал юбку на талии, и снимал блузу через голову. Одежда, которую она носила в Убежище, была более сдержанной и менее вызывающей, чем джинсы, которые она носила дома. Все время пока он раздевал ее, его руки были заняты прикосновениями, поглаживаниями, ласками и обрамлением ее прелестей. К тому времени, как он закончил ее раздевать, она уже дрожала от холода, страха и желания.

Ее соски заострились. Она скрестила руки на груди, прижала бедра друг к другу.

– Знаешь, у нас в Конце Света, когда лед трогается, есть такая штука, называется – Ныряние белого медведя, – нервно лепетала Люси, пока Конн сопровождал ее к пенным барашкам, обнимая за талию своей мускулистой рукой. – Но никто по‑настоящему не входит в воду голым.

Конн улыбнулся ей, его глаза были такими ясными.

– Доверься мне, – пробормотал он. – Доверься себе.

– Тебе легко так … Дерьмо, как холодно.

Она прыгала с ноги на ногу.

Конн прижал ее к своему широкому обнаженному торсу, вода уже доходила Люси до колен.

– Все будет хорошо. А сейчас, держись за меня.

Люси вцепилась в него, благодарная за его тепло. Его поддержку.

– А что с твоей, гм, – свободной рукой она махнула в сторону берега, где бугорком лежала его котиковая шкура.

– Не в первый раз. Не в твой первый раз. Я буду нужен тебе, – его лицо было серьезным, сосредоточенным, как в тот раз, когда они впервые занимались любовью.

Люси снова внутренне содрогнулась, она поняла, что Конн не ожидал легкого финала. Что говорил Йестин? «В первый раз нужно восстановить свой кожный покров изнутри. Это больно. Как‑будто тебе вырывают кишки».

Дерьмо.

Она вдохнула и вошла в ледяную воду. Холод пронзил ее ступни, охватил ноги, поднимаясь к средоточию ее бедер. Она сжалась и начала медленно, осторожно продвигаться сквозь небольшие волны.

– Храбрая девушка, – сказал Конн.

Она вяло кивнула и скользнула вперед еще на один шаг.

Тошнотворная боль пронзила ее живот, словно каленым железом. Ее тело сжалось. Скрючилось в судороге. Она чувствовала себя так, будто ее ударили кочергой в живот. Она не могла видеть. Не могла дышать. Не могла даже закричать.

Рука Конна железным обручем лежала на ее талии. Он удерживал ее в вертикальном положении в ледяной воде, пока ее колотило от невыносимой боли. Возможно, самые болезненные судороги, наподобие родовых схваток, как она смутно их себе представляла, вроде смерти…

На ее лице проступил пот. Задыхаясь, она прислонила голову к его плечу и молилась, чтобы эта боль прекратилась.

Конечно, это должно закончиться.

Конн выругался и потащил ее из воды. Она споткнулась. Он крепко держал ее, его тело стало ее убежищем. Она цеплялась за него, дрожа. Он поцеловал ее волосы.

– Я… в порядке, – сумела произнести Люси. – Только дай мне – успокоиться – отдышаться и мы попробуем еще раз.

Возможно. Если ее сначала не вырвет, и она не потеряет сознание.

Он нахмурился.

– Что‑то тебя сдерживает.

– Да, – пошутила Люси, стуча зубами. – Невероятная боль.

Он нетерпеливо покачал головой.

– Что‑то еще.

– Хочешь сказать, что я не должна так себя чувствовать?

– Только не без трансформации.

Она вздрогнула. По крайней мере, он уже не думал, что она зажималась или сдерживалась или еще что.

– Я попыталась, – сказала она в свою защиту.

– Да.

Этот единственный слог – «да» – звучал доброжелательно и веско. Нездоровое ощущение в ее животе слегка ослабло.

Но Конн все еще хмурился, смотря на море.

Она закусила губу.

– Может я все‑таки не селки, – высказала свое мнение Люси.

Он не ответил.

– Ты разочарован? – спросила она.

Он взглянул на нее с очевидным удивлением.

– Нет, – просто сказал он. – Ты приняла меня таким, какой я есть. Это самое меньшее, что я могу сделать для тебя.

Ее сердце сделало рывок, ведь он практически повторил ее слова: Всю свою жизнь я ждала, что меня полюбят за то, кто я…

– Идем, – он отряхнул плащ от песка и укутал ее. – Тебя надо согреть.

Ее взгляд упал на котиковую шкуру, которая лежала близко к воде, но все же вне досягаемости волн.

– А как же ты?

Его лицо приняло знакомое, серьезное выражение. Он наклонился за ее юбкой и блузой.

– Я не поставлю свое удовольствие над долгом перед тобой.

В этом, подумала Люси, была его сила. И ее проблема. Она ценила его заботу. Но кто позаботится о нем?

– Ты не можешь всегда откладывать то, чего хочешь, в чем нуждаешься, из‑за того, что ты чувствуешь ответственность за всех и вся.

Произнося эти слова, она почти поверила в них. Кто знал?

Конн сжал губы от раздражения. Это было хорошо, сказала себе Люси. Раздражение это эмоция. А с его эмоциями она как‑нибудь справится.

– Я и есть ответственный, – сказал Конн, очень холодно и четко.

– И это одна из причин, по которой я полюбила тебя, – честно сказала ему Люси. – Но иногда – теперь, например – те обязанности могут подождать. Я могу подождать.

– Ты не должна этого делать.

Люси зарыла пятки в песок.

– Как и ты.

Она увидела как в его глазах, серых как штормовые облака, зарождается смятение.

– Чего ты боишься? – мягко спросила она.

– Селки, как море, плывут по течению. Вода – наша кровь, наш дом, наша жизнь, наша отрада. Тем не менее, если мы хотим выжить, кто‑то должен остаться на берегу, чтобы думать и руководить.

– Кто‑то должен быть взрослым, – пробормотала она.

– Прошу прощения?

Она покачала головой. Она восхищалась решением Конна взойти на трон, взять на себя роль своего отца. Разве она и Калеб, каждый по‑своему, не пытались сделать то же самое? Но попытка частично стоила им детства.

А Конну это стоило части его самого.

– Ты думаешь, что если трансформируешься, то забудешь, кто ты есть? Что ты не вернешься, оставшись в море, как твой отец?

Лицо Конна было холодным, словно наступил февраль.

– Этого я и захочу. Да.

– Я в это не верю, – она наклонилась, как он до этого, и подняла с песка котиковую шкуру. – Ты вернешься.

– Ты не можешь этого знать, – ответил Конн сдавленным голосом.

– «Доверяй мне», – ты сказал это, помнишь? – она мягко процитировала его же слова. – «Доверяй себе». И безумнее всего то, что я так и сделала. Я доверяю тебе.

Вопреки всем ее ожиданиям и жизненному опыту, она верила, что он не бросит ее.

Она протянула ему тяжелую шкуру.

– Я знаю это так же, как я знаю тебя. Мы связаны. На веки вечные, как ты и говорил.

Ботинки Люси были мокрыми и натирали лодыжки, пока она поднималась по дороге к башне. Впереди вприпрыжку бежал Мэдэдх.

Конн настоял, чтобы она вернулась с собакой в замок. Впрочем, когда Люси достигла гребня горы, она повернулась, чтобы в последний раз увидеть пляж.

Ее возлюбленный стоял у кромки воды, словно статуя мужской красоте, отлитая в мерцающей бронзе. Заходящее солнце блестело на крепком изгибе его плеч, на длинных мускулистых ногах, и пылало ярким пламенем на медальоне, висящем на шее. На его ноги набежала морская пена.

Люси перевела дыхание, прижала к груди его рубашку.

С изяществом матадора он подкинул шкуру в воздух, где ее подхватило порывом ветра. С тем же порывом волосы Люси метнулись ей в глаза. Она торопливо убрала с лица раздуваемые пряди.

Конн исчез.

На его месте, на пляже, чернела фигура огромного самца морского котика.

Она закусила губу, чтобы удержаться от крика ужаса, потери, удивления, протеста.

Оно было очень крупным. Он – Конн – был, по крайней мере, вдвое больше, чем в своем человеческом теле.

Оно – он – громоздилось на скале, неловкое, неуклюжее, и сильное. Вода устремилась ему на встречу.

Первая волна омыла его бока. Следующая – накрыла с головой. Волна прибоя опрокинулась, разбиваясь о скалы с инерцией и силой своего движения, и вот он уже вдали, за волнами, в воде, неожиданно изящный, наконец, свободный.

От красоты этого создания у нее перехватило дыхание. В груди защемило от тоски.

Она и прежде видела морских котиков.

В Мэне.

На расстоянии.

Она достаточно редко наблюдала гладкие, темные головы, появляющиеся в сверкающем море, представляющиеся чем‑то волшебным. Их глаза были большими, круглыми, светящимися разумом, достаточно человечными, чтобы вдохновлять на легенды или возбуждать душевные порывы в одиноких моряках.

Или Люси так думала.

Она никогда не представляла себе ничего или никого подобного Конну.

Он поднимался на волнах и нырял, плавучая энергия и текучее ликование, уплывая от нее, направляясь в открытый океан.

Мы плывем по течению, как море.

Ее лицо было мокрым. Она попробовала губы на соль. Брызги или слезы?

Он вернется, отчаянно говорила она себе. Они были связаны. Навсегда.

Она еще долго так стояла, глядя в море с переполненным тоской сердцем.