Глава двадцатая. – ненавижу больницы, – сказал Калеб

– Ненавижу больницы, – сказал Калеб.

Голос брата заставил Дилана, который сидел в комнате ожидания под дверью палаты интенсивной терапии, положив голову на руки, выпрямиться. Никогда в жизни он не был так напутан. Никогда так не страдал. Не чувствовал себя так по‑человечески беспомощным. Никогда не осознавал, что жизнь может закончиться и улетучиться из его светлого мира.

Когда он зашел в клинику и увидел на полу Реджину, такую маленькую, обессиленную, истекающую кровью…

Калеб сел на стул рядом с ним и кряхтя выпрямил покалеченную ногу.

– Как она там?

Дилан потер рукой щеку, выискивая нужные слова, скупые сведения, которые бережно хранил в себе, как талисман против тьмы.

– Состояние стабильное. Давление нормальное.

– Ты ее уже видел?

– Нет.

В его мозгу горела навязчивая картина: Реджина с пепельно‑серым лицом и побелевшими губами, больше похожая на привидение. Отважное и красивое привидение.

Ее спешно доставили с вертолетной площадки в реанимационное отделение, а оттуда перевезли в палату интенсивной терапии. В последний раз он видел ее на носилках, под капельницами. Перед тем как Реджину погрузили в вертолет «скорой помощи», ее взгляд нашел Дилана, стоявшего позади суетившихся вокруг медиков. Она попыталась улыбнуться ему, подняв два пальца в традиционном для жителей острова приветствии.

И этим разбила ему сердце. Он потер грудь в этом месте.

– Сейчас с ней мать и Ник.

– Они пустили туда мальчика?

– Ему было необходимо увидеть ее. А ей нужно было увидеть его. В конце концов, это всего лишь на пять минут.

Посетителей к Реджине пускали один раз в час на пять минут. Дилан сможет увидеть ее только через час.

Сможет на пять минут обнять ее.

Сможет сказать ей… Что он может сказать ей такого, что могло бы восполнить то, через что ей пришлось пройти? Он готов был сделать что угодно, чтобы помочь ей, готов на любые страдания, лишь бы спасти ее. Но он появился слишком поздно.

– А ребенок? – тихо спросил Калеб.

Дилан тяжело вздохнул.

– Пока не знаем. Антония сказала, что они собираются сделать УЗИ и взять кровь на анализ.

Опять кровь. Он закрыл глаза, но все равно видел перед собой ее мертвенно бледное лицо и залитый кровью пол.

– Прости, – сказал Калеб. – Я знаю пророчество…

Дилан открыл глаза и поглядел на брата.

– Да плевать я хотел на пророчество! Она не должна потерять этого ребенка. После такой отчаянной и жестокой борьбы ради того, чтобы его сохранить.

В то время как он не сделал ничего. Не мог ничего сделать. Калеб внимательно смотрел на него.

– А она уже знает, что ты ее любишь?

Этот вопрос ударил его, словно гарпун. Прямо в грудь. Дилану все‑таки удалось закрыть рот, но он снова открыл его, чтобы проворчать:

– Думаешь, мне следовало сказать об этом, когда она истекала кровью на полу? Или при врачах, когда они вкалывали ей в вену капельницы?

Калеб задумчиво почесал подбородок.

– Сдается мне, что у тебя было предостаточно возможностей и до сегодняшней ночи.

Действительно. Конечно, они у него были.

Дилан вспомнил, как Реджина сидела, опершись о перила, на палубе его лодки: подбородок выставлен вперед, а в глазах написано все, что было у нее на сердце.

Я не собираюсь врать относительно своих чувств только потому, что для тебя это может представлять опасность.

Чего он, черт побери, так боялся? Почему, черт возьми, не сказал ей все прямо тогда?

– И что толку, если бы я ей это и сказал? Это все равно не уберегло бы ее. Я не уберег ее, – с горечью поправился Дилан.

– Ты спас ее сына.

– Но я не защитил ее. Она и сейчас в опасности. Как и все мы.

Калеб задумчиво нахмурился.

– Из‑за Донны Тома?

– Демона в ней уже не было.

Иначе Дилан не оставил бы доктора в живых, не дал бы увезти ее тем же вертолетом, который забрал Реджину.

Калеб вздохнул.

– Тем лучше. Мне и так хватает головной боли с объяснением того, каким образом на моем острове еще две женщины оказались жестоко избиты. Слава богу, хоть никто не погиб!

Дилан бросил на него тяжелый взгляд.

– Ты не можешь винить Реджину в том, что она защищалась.

– Я и не виню. Я просто пытаюсь тебе объяснить, как на все это посмотрит окружной прокурор.

– Ну и как он на это посмотрит?

Калеб взглянул на брата.

– Я рассматриваю версию, по которой в клинику проник неизвестный злоумышленник.

Вот так – злоумышленник. Дилан кивнул. Это было самое лучшее объяснение одержимости дьяволом из всех возможных вариантов.

– Разумеется, эта история сработает только в том случае, если Донна Тома не станет рассказывать, что с ней произошло на самом деле, – продолжал Калеб.

– Она не вспомнит этого.

– Ты считаешь, что ее травма головы…

– Демон покинул ее не по своей воле и без всякой осторожности. Его присутствие могло повредить ее психику. Или, по крайней мере, ее память.

– А ты уверен, что он ушел? – спросил Калеб.

Дилан пожал плечами.

– Если тело утратило свои функции, оно больше не представляет интереса для демона. Так или иначе, но я не почувствовал в ней никаких следов огненного отродья.

– Значит, он может быть где угодно.

– Да.

– Черт! – устало сказал Калеб. – Я все еще ищу свидетелей, которые видели негодяев, похитивших Ника.

– Кто бы это ни был, у него должна быть лодка, – заметил Дилан.

– А отсюда следует, что это мог быть кто‑то вообще не с Края Света. Проклятье!

– Я делаю все, чтобы защитить весь остров, – сказал Дилан.

– Тогда, я полагаю, ты собираешься здесь остаться.

– Да. То есть нет. – Дилан поймал взгляд брата и нахмурился. – Я не стану давать Реджине обещаний, которых не смогу выполнить.

И которым она не поверит. Особенно после того, как он ее подвел.

Калеб снова почесал подбородок.

– А она требовала от тебя обещаний?

Еще одно больное место.

– Нет, – признался Дилан.

– Тогда в чем проблема?

Проблема была в том – и сейчас Дилан понял это, – что он сам хотел этих обещаний. Хотел строить свою жизнь вместе с ней. Хотел завести с ней детей. И сейчас был крайне неудачный момент для того, чтобы сказать ей об этом.

– Время не подходящее, – сказал он. – Слишком много факторов… Слишком много опасностей…

– Это не обязательно должно означать, что нужно подождать. Когда знаешь, что можешь потерять, самое время честно разобраться в том, что ты чувствуешь. И чего на самом деле хочешь. Любой армейский капеллан скажет, что во время войны он проводит гораздо больше свадебных обрядов.

– И эти браки… Они долго длятся? – с вызовом поинтересовался Дилан.

– Если тебя интересуют гарантии, то у меня их нет, – невозмутимо ответил Калеб. – Но если ты хочешь спросить, стоит ли любовь любого риска, то я отвечу: «Да, стоит».

Дилан приподнял бровь.

– Именно это ты и сказал Маргред?

– Именно это мы с ней сказали друг другу. Если у тебя есть любовь, ты пройдешь через любые испытания. Если у тебя есть доверие.

– Если у тебя есть надежда, – добавил Дилан.

Калеб вздохнул.

– Она хочет ребенка, – признался он.

Дилан с пониманием посмотрел на брата. Калеб, осторожный, честный Калеб, не хотел подвергать риску свою жену и ребенка.

– Я тебе сочувствую. Маргред привыкла получать то, чего хочет.

– Она…

Дверь распахнулась, и появилась Антония, державшая за руку Ника.

Дилан вскочил, сердце его тяжело стучало в груди.

– Как Реджина?

Антония посмотрела ему прямо в глаза. Напряженные губы раздвинулись в улыбке.

– Они переводят ее в акушерское отделение.

– Значит… – Дилан с трудом сглотнул, не смея надеяться.

– Врачи хотят оставить ее там еще на ночь. Для обследования. – Антония пригладила свои непокорные черные волосы. – Господи, мне нужно срочно закурить!

– С нами все определилось.

Антония перегнулась через металлические перила койки, чтобы прижаться губами ко лбу дочери. Реджина закрыла глаза: ее успокаивал знакомый аромат никотина, пробивавшийся сквозь запахи больницы, антисептика, пота и страха.

– Сегодня вечером Калеб заберет нас назад на лодке, – продолжала Антония. – Я позвоню завтра утром, после того как ты поговоришь с врачом.

Ник ерзал на кресле‑качалке, нижняя губа его предательски дрожала.

– Я не хочу никуда ехать! Я хочу остаться с тобой.

Сердце Реджины обливалось кровью. Она устала. Очень устала и была готова разрыдаться. Голова ее была пустой, зато сердце переполнено. Она попыталась подобрать слова, которые успокоили бы его. Но прежде чем она успела сказать, что Ник может остаться с ней на ночь, заговорил Дилан, стоявший в ногах ее кровати.

– Твоей маме необходимо отдохнуть. – Голос его был твердым. На щеках пробивалась щетина. Лицо под золотистым загаром побледнело от усталости. – И тебе тоже. А сейчас поцелуй маму и давай убираться отсюда.

Реджина открыла было рот, чтобы сказать, что все в порядке. Ребенок явно травмирован. Его нужно приласкать. Ему нужна мама.

К ее удивлению, Ник тут же вскочил.

– Ладно. – Он наклонился к ней. – Спокойной ночи, мамочка!

И звонко чмокнул ее в щеку.

Реджина глубоко вдохнула, чтобы не разреветься.

– Спокойной ночи, малыш! Я позвоню тебе утром.

Реджина чувствовала на себе взгляд Дилана, который, сунув руки в карманы, ожидал, пока ее мать собирала сумку, журналы и Ника.

Они ушли.

Дилан продолжал стоять в ногах кровати, не сводя нахмуренного взгляда с ее лица.

– Ты добр к нему, – сказала Реджина.

Мускулистый и стройный, он был таким красивым и настолько же не соответствовал обстановке больничной палаты, как это кресло‑качалка и веселенькие занавески. Но продуманные детали домашнего уюта в акушерском отделении не могли спрятать пикающих и мигающих приборов у ее кровати. Как и явное намерение Дилана все делать правильно не могло скрыть его неловкость.

Ее сердце дрогнуло от любви и раскаяния.

– Он будет по тебе скучать, – мягко сказала она.

Дилан пожал плечами.

– Мы увидимся с ним утром.

– Я имею в виду… когда ты уйдешь.

Он подошел к окну и посмотрел сквозь жалюзи на ночной залив. Казалось, он мучительно рвется туда. Плечи были напряжены, лицо скрывала тень.

– Я никуда не уйду. Я больше никогда не уйду от тебя.

Ее сердце бешено забилось. Лишь на какой‑то миг – миг слабости – она позволила себе надеяться. Дала волю своему желанию.

Она перевела дыхание. Спокойно, Реджина! Дилан уже дал ей больше, чем любой другой мужчина е ее жизни. Он спас ее сына. Он пришел за ней, когда она была избита и истекала кровью. Он оказался рядом, когда ей отчаянно была необходима его поддержка.

Теперь она могла дать ему кое‑что взамен. Кое‑что, чего он действительно хотел. В чем нуждался.

Его свободу.

– Это не обязательно, – шепнула она.

Плечи его дрогнули. Он обернулся. Глаза его казались совсем черными.

– О чем ты говоришь?

Она задрала подбородок.

– Я не хочу, чтобы ты считал себя обязанным оставаться со мной, потому что я беременна. Таблетка, которую я приняла два дня назад, может сработать и через несколько недель. А ты будешь томиться здесь в ожидании… Это неправильно по отношению к тебе. Да и ко мне тоже…

Он прищурился.

– Я остаюсь не потому, что ты беременна.

Сердце ее бешено билось. Но она уже знала его. И знала себя. По крайней мере, она знала, чего хочет и чего стоит.

– Дилан, я люблю тебя, но мне не нужны одолжения. Я не хочу, чтобы ты оставался со мной из чувства долга, вины или…

– …ответственности?

Она, не обращая внимания на его слова и боясь, что утратит решимость, если остановится, продолжила:

– У нас не должно быть так, как это случилось с твоими родителями… Словно я пытаюсь удержать тебя против воли, а ты на меня обижаешься…

– Я не обижаюсь на тебя. – Отойдя от окна, он взял ее за руки. – Я не могу на тебя обижаться, Реджина. Я люблю тебя.

– Ох…

Слезы разъедали ей глаза, обжигали горло. Искушение поймать его на слове пронзило ее сердце, словно стрелой. Она сглотнула подступивший к горлу комок.

– Я тоже люблю тебя. Я люблю тебя таким, какой ты есть. И ничего другого мне не нужно. Я хочу, чтобы ты был именно таким, и ничуть не меньше.

Он нетерпеливо качал головой.

– Ты не поняла. Я и сам не понимал до сегодняшней ночи. С тобой я могу быть чем‑то большим. Если я уйду от тебя, то покину лучшую часть себя самого. – Он целовал ее пальцы, сжимая их между ладонями. Он прижался губами к ее волосам, заставив ее затрепетать. – Всем, что я знаю о любви, своим сердцем, своей душой, своей жизнью я обязан тебе.

Он целовал ее в лоб, в брови, в щеки.

– Не требуй, чтобы я покинул тебя, – прошептал он. – Не требуй, чтобы я ушел. Этим ты вырвешь мое сердце.

Она зажмурилась и прижалась лбом к его рукам, державшим ее руки. Она почувствовала биение его сердца, мощное и неистовое.

И наконец позволила себе поверить…

ЭПИЛОГ

После вечеринки в честь шестидесятипятилетия Фрэнка Айви Реджина получила от благодарной Джейн Айви бутылку игристого сидра и налила себе бокал.

Шампанское, конечно, было бы лучше, но она была на девятой неделе беременности и не пила ничего такого, что могло повредить ребенку.

Сидр вспенился и брызнул ей на пальцы. Реджина со смехом отдернула руку.

– Осторожно, – сказал низкий мужской голос позади нее.

Сердце ее учащенно забилось. Она обернулась, и губы ее расплылись в улыбке.

В тени навеса для пикника небрежно стоял Дилан – высокий, смуглый, горячий. И глаза его улыбались ей в ответ.

– Дай‑ка сюда!

Он поймал ее запястье и поцеловал мокрые пальцы, заставив Реджину содрогнуться от желания. Она тихо засмеялась и прижалась к нему.

– Что ты здесь делаешь?

– Тебе же нужна помощь, чтобы погрузить все это в фургон.

– У меня есть помощники. Твоя сестра здесь.

У другого края навеса Люси накладывала младшей внучке Айви шоколадное мороженое. Она действовала уверенно и ненавязчиво, но все было под ее контролем.

Реджина оглядела детей, бегающих вокруг столов, накрытых синими клетчатыми скатертями, кувшины с ромашками, смеющихся взрослых и удовлетворенно вздохнула.

– Хорошая вечеринка.

– Прекрасная, – согласился Дилан.

Он протянул ей руку.

– Пойдем со мной.

– Куда?

– На берег.

Пальцы на ногах сжались внутри ее простеньких туфель. Она понимала, куда он ее зовет. За последние несколько недель им редко удавалось остаться наедине. Но на сегодня работа была закончена, а Ник надежно пристроен у Антонии. Реджина получила от нового врача из клиники справку о том, что здорова, а Дилан смотрел на нее, словно она была для него солнцем, луной и целым миром, и все это в одном.

Она взяла его за руку.

– А сейчас не слишком холодно… для прогулок?

Дилан приподнял бровь.

– Я подумаю, что можно сделать, чтобы ты не замерзла.

Взявшись за руки, они прошли по травянистому склону и оказались на глинистом берегу. Крики и смех детей здесь заглушал шум прибоя. Земля мерцала и покачивалась у них под ногами, как море, сияла красными и золотыми оттенками, словно в небе пролилась огромная коробка с акварельными красками и они теперь капали на окружающий ландшафт. Стоял золотой вечер, когда в воздухе витает обещание осени и даже отъявленные скептики начинают верить в счастливый конец. Морская пена таяла у их ног.

– Ты знаешь, что я люблю тебя, – внезапно сказал Дилан.

Она знала это. Но от его слов сердце ее все равно пустилось в пляс.

– Да.

Он остановился и обхватил ее лицо ладонями.

– Этого недостаточно.

Она нахмурилась.

– Я не понимаю.

– Ты как‑то сказала, что у тебя была своя жизнь до того, как я пришел, будет она у тебя и после моего ухода. Жизнь, куда входит Ник, твоя мать и ресторан. Я не нужен тебе, Реджина.

Кровь бешено застучала в ее ушах, заглушая шум волн.

– Постой, погоди минутку…

– Я не нужен тебе, – повторил он, сверкнув глазами. – Но ты нужна мне! Ты, Ник, все это. Теперь вы мне просто необходимы.

Он поцеловал ее. Почти теряя сознание от любви, желания и облегчения, она ответила на его поцелуй.

– М‑м‑м… – Господи, до чего же это было здорово! – Здесь?

Взгляд его сощуренных глаз, горячих и настойчивых, был устремлен ей в лицо.

– Да. Здесь подойдет.

Он опустился на колени.

Реджина затаила дыхание, вспомнив их первую встречу на берегу. Прежде чем она успела сказать ему, что они находятся практически на виду у Фрэнка и Джейн Айви, а также их дочек и многочисленных внуков, Дилан полез в карман. Что‑то блеснуло в золотых лучах заходящего солнца. Монета.

Да нет, не монета…

Реджина задрожала. Кольцо.

– Это кольцо было потеряно в море, а теперь оно нашло свою хозяйку. Так и я, сам этого не осознавая, был потерян на долгие годы. – Дилан глубоко вздохнул. – Но сейчас я нашел жизнь, которая мне необходима. Любовь, которая мне нужна. Тебя. И все это благодаря тебе… – Его темные глаза сияли. – Реджина, выходи за меня замуж!

Радость захлестнула ее. Она подняла Дилана с колен и обвила руками его шею.

– Да! О да!

Он крепко прижал ее к себе и зарылся лицом в ее волосы. Они целовались в волнах прибоя…

Она взглянула на него через плечо. Он смотрел не на пикник. Ее сердце дрогнуло и унеслось в небо, как отпущенный праздничный воздушный шарик.

[1]Курортное место, крупнейший из Виргинских островов в Карибском море. – Здесь и далее примеч. пер., если не указано иное.

[2]«Просекко» – игристое вино из винограда сорта просекко; эти вина имеют тонкий и нежный аромат и вкус.

[3]Трискелион (также трискель, трискел, трискеле, от греч. «трехногий») – древний символический знак, представляющий собой три бегущие ноги, выходящие из одной точки.

[4]Селки – в фольклоре жителей Оркнейских и Шетландских островов: морские фейри, родичи шотландских роанов. Котиковые шкуры позволяют им жить в море, однако они время от времени должны выныривать, чтобы глотнуть воздуха. По некоторым источникам, селки – потомки людей, изгнанных в море за свои проступки. Вот почему их так тянет на сушу. Когда селки выходят на берег, то сбрасывают шкуры и превращаются в людей.

[5]В мифологии ирландских кельтов после поражения от Сынов Мил Эспэйна каждому божеству племени богини Дану (Туата Де Данаан) было отведено особое владение в потустороннем, точнее подземном, мире. Такое владение называлось сидх, что означает курган или холм. Впоследствии это слово стало употребляться в качестве названия обители бога. Каждый бог считался Фер Сидхе, то есть Муж холма, а каждая богиня – Бин Сидхе, то есть Женщина холма. Аэс Сидхе, Люди холма, стало общим названием богов, сокращенно – сидхе.

[6]Элементали (миф.) – исконные народы, созданные Богом до появления людей: дети моря, земли, огня и воздуха.

[7]Халдол – мощное антипсихотическое и успокаивающее средство.

[8]«Тревога Амбер» – тревога, включающая в себя комплекс специальных мероприятий национального масштаба и вводимая при похищении детей; названа по имени похищенного и убитого мальчика.

[9]Кракен – мифологическое морское чудовище со щупальцами; скандинавский аналог морского змея и арабского дракона.