Глава 23. К.И

Дождавшись, пока Каверин, тут же заслуживший в школе прозвище Кубик‑Рубик, отправился на урок, ребята проскользнули в комнату, а оттуда – на чердак. Сегодня перед ними стояла задача отыскать среди груд бумаг, имеющих отношение к детскому дому, какие‑нибудь сведения об Ире Исаевой.

Страницу с именами нашла Вика.

«Исаева Ирина, шесть лет», – прочитали ребята, склонившись над пожелтевшей бумагой. Рядом с именем значилась странная надпись: «К.И. 152», а в конце строки стояло скупое слово: «умерла».

Это оказалось неожиданно и… больно. Неужели Ира, как и ее брат, стала жертвой тех же жестоких убийц?

– Посмотрите! – вдруг воскликнула Вика. – В этом году умерли еще три девочки! Что же здесь творилось?

– А что это за цифры в столбике? – обратила внимание Даша. – Там, где у Исаевой стоит «К.И. 152», у других тоже обозначены какие‑то цифры – 71, 89…

– Может, это рост? – предположил Макс.

Вика покачала головой:

– Ты представляешь себе шестилетнюю девочку в полтора метра ростом? А у Матвея Сошникова в четырнадцать лет этот показатель всего 85.

– Может, он лилипут, – хмыкнул Максим.

* * *

На дворе было холодно. Неудивительно – зима. Но Маша остановилась, чтобы немного подышать свежим воздухом, глядя, как изо рта вырываются облачка пара.

В этот момент ворота раскрылись, и во двор въехала машина Полякова. Остановилась… Виктор вышел и застыл, глядя на Машу. Она немного смутилась. После того откровенного разговора им не случалось поговорить наедине – встречались в школьных коридорах, пересекались по обыденным делам, и вот теперь…

Маше вспомнилась холодная усмешка Елены Сергеевны. Улыбка ледяной царевны. Елена и Виктор вместе, и значит, третьему нет места в этом союзе.

Девушка плотнее запахнула на груди пуховик, словно только теперь ощутила двадцатиградусный мороз, и поспешно повернулась к двери, ведущей на кухню.

– Маша! – окликнул ее Поляков.

Она замерла, обернулась к нему.

– Был суд. Морозову дали пять лет.

Маша прикусила губу, чтобы бывший директор не догадался о ее чувствах… О том странном разочаровании, что заговорил он не о том, что волновало ее едва ли не больше, чем судьба Максима…

– Что ж… – выдохнула она вместе с паром, – он это заслужил… А… Максим узнает?

– Может, ты сама спросишь у него? Мне кажется, вам давно пора поговорить, – Виктор шагнул к ней, осторожно взял за локоть.

Маша усмехнулась.

– Представляю, как он обрадуется, узнав, что я – его мать, – сказала она, избегая взгляда бывшего директора.

– Маша! Ты не должна стыдиться себя! – он смотрел на нее так ласково, что у Марии защемило сердце. Она еще помнила, каковы на вкус его губы… Как мягки и вместе с тем требовательны… Нет, нельзя! Нельзя давать себе волю!

– Спасибо, – пробормотала она, отстраняясь. – Мне пора… Я пойду.

Она ушла, не оглянувшись, и не видела, как Виктор стоит, глядя ей вслед, а на его темных волосах ранней сединой белеют снежинки.

Маша вошла в кухню, скинула пуховик и в задумчивости привалилась к двери. Ей казалось, что пол ходуном ходит под ногами. Как это странно – одновременно быть и самой счастливой, и самой несчастной женщиной…

* * *

– Андрюш, что такое фициент? – Наденька дернула его за руку, настоятельно привлекая к себе внимание, и Андрей с усилием отвел взгляд от почти привычной, но все равно болезненной картины – Макс обнимал Дашу, а она не пыталась отстраниться, напротив, сама льнула к нему.

– Что? – он присел на корточки перед сестрой, взлохматил прядки волос, выбившиеся из косички.

– Что такое фициент? – терпеливо повторила Надя.

– Коэффициент? А где ты слышала это слово?

– Меня попросили поиграть. Там нужно было ответить на вопросы. Ну как с теми точечками на доске. А потом Елена Сергеевна сказала, что я очень умная, у меня сто пятьдесят два фициента… А у тебя сколько?..

«Исаева Надежда. К.И. 152», – вспомнилось вдруг Андрею, и парень вздрогнул: не может быть!

– Андрюша, – оказывается, Надя нетерпеливо дергает его за рукав школьного пуловера, – ты не гордишься, что я умная?

– Конечно, горжусь! – очнулся он. – Ты молодчина! Прямо как наша мама.

Андрей поднялся и подхватил сестру на руки.

Вот и решение загадки. Надо бы поделиться с ребятами. Однако звонок на урок помешал им обсудить дела немедленно. Авдеев едва успел заскочить в класс, когда начались занятия, и Поляков принялся рассказывать им что‑то о поэзии романтизма.

Андрей покосился на сидевшего рядом Ромку. Искушение было слишком велико.

– Я понял про те цифры, – прошептал он другу, – это…

И тут дверь класса распахнулась, и на пороге появилась… новенькая. Вместо школьной формы на ней была вызывающая футболка с глубоким декольте и надписью, идущей через всю грудь: «Не пялься – не твое!»

Ромка присвистнул и завороженно уставился на девушку, напрочь позабыв об Андрее, да и сам Авдеев несколько растерялся.

– Вот и Юля. А ты знаешь, что урок начался двадцать минут назад? – спросил Байрон.

– Да? – она взмахнула длинными ресницами. – Тогда смысла оставаться нет.

– Я бы так не сказал. Садись, пожалуйста, – настойчиво пригласил ее Поляков и, проследив, как девушка садится за парту, кивнул на провоцирующую футболку. – А это что?

– Не пялься – не твое, – спокойно ответила Юля.

Андрей едва мог поверить собственным ушам. Вот ведь стерва!

– Отличный прикол. И что, всегда срабатывает?

Надо сказать, Виктор Николаевич умел держать удар и не зря уже много лет руководил школой.

Но и Юля легко поймала отброшенный мяч.

– Нет, только в интернатах с тюремным режимом. Как у вас, – заметила она.

– У нас действительно строгие правила. Ты не можешь ходить в этой футболке, – не позволил ей завлечь себя в сети пустых препирательств Поляков.

– Как скажете, – отозвалась новенькая, а после этого… спокойно сняла с себя футболку, оставшись в полупрозрачном кружевном лифчике.

Ну эта Юля и штучка!

Андрей с интересом посмотрел на опекуна: как он теперь отреагирует.

Поляков пожал плечами:

– Ну что же, если тебе так удобнее впитывать знания, продолжим… Итак, романтизм…

В это время дверь опять распахнулась. В класс заглянула Елена Сергеевна. Когда ее взгляд, скользнув по ученикам, остановился на Самойловой, глаза директрисы расширились, а одна из тонких тщательно выщипанных бровей недоуменно приподнялась.

– Это еще что такое? – проговорила Крылова – скорее не с гневом, а с изумлением.

– Ему, – Юля небрежно кивнула в сторону Полякова, – не понравилась моя майка.

– А мне не нравится то, что под ней, – тут же отреагировала Елена Сергеевна.

Поляков хотел было ее остановить, но фраза уже была произнесена, оставалось только махнуть рукой.

Новенькая пожала плечами.

– Вы прям маньяки, – Юля потянулась за спину, к застежкам бюстгальтера.

Этого для нервов директрисы оказалось уже слишком.

– Выйди из класса! – крикнула Елена Сергеевна, побледнев как полотно.

И новенькая, подхватив футболку, с чувством собственного достоинства двинулась к выходу.

«Пожалуй, этого она и добивалась», – подумал Андрей, с любопытством следивший за развитием ситуации.

Урок оказался скомкан, хотя Виктор Николаевич сделал все, чтобы занятие шло обычным ходом.

После литературы Андрей наконец смог поговорить с ребятами, однако его сообщение вызвало легкое недоверие.

– Не понимаю, кому нужно было изучать интеллект приютских детей, записывать результаты и тайно хранить их столько лет, – выразила общие сомнения Даша.

– Я уверен, причина есть, – не согласился Андрей.

* * *

Галина Васильевна наблюдала за тем, как Маша гладит белье, и думала о подсмотренной с утра сцене. Заснеженный школьный двор и двое, которых явно тянет друг к другу. Так было когда‑то и с ней самой. Тогда между Галей и ее избранником тоже стояла женщина.

Сергей Крылов, отец Елены… Иногда, очень редко, он появлялся в «Логосе». Галина Васильевна давно уже переболела им, но до сих пор явственно чувствовала ту боль. Женщине было невыносимо смотреть на то, как Маша попадает в ту же смертельную ловушку…

– Может, все‑таки расскажешь, что у тебя с Виктором? – прямо спросила завхоз, пока Маша гладила очередную скатерть.

– Ничего. Только ваши фантазии, – ответила та, не поднимая взгляда.

– Маша, – Галина Васильевна укоризненно покачала головой, – у меня есть проблемы со здоровьем, но глаза, слава богу, видят прекрасно. Ты что, влюбилась?

Вершинина поставила утюг и наконец взглянула на свою непосредственную начальницу.

– Допустим. И что? – с вызовом произнесла она.

– Забудь о нем. – Завхоз тяжело оперлась рукой о гладильную доску. – Виктор никогда не бросит Елену. Раз уж он сделал ей предложение, он на ней женится. Для него слово «честь» не пустой звук.

– Для него – может быть, но не для нее! – не выдержав, воскликнула Маша. – Пока он носится со своей честью, она наставляет ему рога!

– Что?.. – Галина Васильевна резко побледнела. – Чего замолчала? Договаривай уж, если начала!

– Я… – Маша взяла недоглаженную скатерть, зачем‑то повертела ее в руках, – я застала ее с физруком. Они целовались… Только, пожалуйста, не говорите Виктору Николаевичу!

– Это еще почему? – завхоз уперла в бока руки. – Или скажешь сама, или это сделаю я. Пока эта гиена окончательно не испортила ему жизнь!

– Нет, Галина Васильевна! – Маша бросилась к ней так быстро, что едва не опрокинула доску. – Пожалуйста! Поймите, если вы ему расскажете, Елена сразу поймет, что это я проболталась. Она теперь директор, она просто выгонит меня из школы… А здесь – Максим! Я не могу его бросить! Это мой сын, детей не бросают!

«Детей не бросают», – болью отозвалось в сердце Галины Васильевны. Не бросают… Это приличные матери не бросают, а кукушки…

Когда у нее родился ребенок – девочка… доченька… Галя ощущала счастье. Хотя бы этот человечек будет принадлежать только ей одной! Но Сергей сказал, что они не смогут оставить ребенка в школе. Он использовал запрещенный прием, надавив на Галю, которая тогда не могла представить себе жизни без него. Ей пришлось отдать дочь на воспитание своей родной сестре. И девочка не простила. Что же, ее можно понять. Галина получила то, что хотела, – она осталась в детдоме. Одна. Без семьи. Ее внуки росли без нее, и само ее имя было для них пустым звуком. «Никогда не звони мне. У тебя нет дочери», – жестко сказала ей уже давно взрослая дочь.

И это – правда. Детей не бросают.

– Хорошо, Маша, будь по‑твоему, – устало произнесла Галина Васильевна.

Сердце болезненно ныло.

* * *

Во время обеда в столовой опять случился инцидент с участием новенькой. Она повздорила с Еленой Сергеевной, обе вышли в коридор, откуда затем послышался резкий, как хлыст бича, звук пощечины. А потом Юля вбежала в зал, держась рукой за щеку и повторяя: «Она меня ударила! Она меня ударила!» Крылова, поспешившая вслед за ученицей, конечно, все отрицала, но мнения учеников и педагогов разделились. Кто‑то считал, что директриса вполне способна отвесить строптивой девчонке пощечину, кто‑то придерживался позиции, что и сама Юля редкая стерва, возможно, она просто устроила незамысловатый спектакль. Школа гудела, обсуждая это событие. Но, как говорят, новость никогда не приходит одна. Вскоре для обсуждения появилась еще одна тема: Наденьку Авдееву по результатам теста переводят сразу в пятый класс.

– Анна Михайловна! – Надя подняла на учительницу большие, полные слез глаза. – Я буду себя хорошо вести! Честное слово!

Учительница подошла к ней, потрепала по голове.

– Солнышко, тебя переводят в другой класс не потому, что ты делаешь что‑то плохо, – попыталась объяснить она.

– А почему? – Надя вцепилась в ее руку, как утопающий, хватающийся за соломинку.

В классе было светло. День выдался ясный, и солнце косыми пятнами лежало на полу. Другие ученики побросали свои дела и наблюдали за Надей. Даже неугомонный Юра Веревкин, успевший завоевать себе репутацию мальчика с моторчиком в попе.

Учительница вздохнула.

– Потому, Наденька, что ты все делаешь очень хорошо. Ты очень умная, тебе уже не интересно, что мы тут проходим. В новом классе ты узнаешь много нового, у тебя появятся новые друзья…

Девочка упрямо покачала головой:

– Мне не нужны новые! Я хочу быть с Алисой!

Ее соседка вскочила из‑за парты и, уже не сдерживаясь, бросилась на шею подруге.

– Я с тобой! – крикнула она, заливаясь слезами.

Анна Михайловна подняла взгляд и столкнулась с холодными серыми глазами Каверина. Ей категорически не нравился новый математик, не нравились его способы действия.

– Я против этого решения, – заявила она ему, имея в виду перевод Авдеевой.

Каверин демонстративно пожал плечами.

– Это не мое решение, – отрезал он, по‑хозяйски прислонясь спиной к стенному шкафу. – Все вопросы – к Елене Сергеевне Крыловой…

Он подошел к Наденьке, взял ее за руку, ведя за собой.

– Анна Михайловна! Вы самая лучшая на свете! Алиса! Я никогда‑никогда тебя не забуду! – повторяла девочка, пока ее вели прочь.

Анна покачала головой. Она не верила, что из этой затеи выйдет что‑то хорошее, но что может сделать она, самая молодая и неопытная из всего коллектива?!.

– Итак, продолжаем занятие. Алиса, займи, пожалуйста, свое место и открой учебник на странице сорок пять, – сказала она ровным учительским тоном, и дети, привыкшие повиноваться, на время затихли.

Новый класс Наде не понравился. Все были такие большие, и никто не хотел с ней дружить. На перемене она побежала навестить Алису и снова кинулась ей на шею, словно не видела ее тысячу лет.

– Ну как тебе в новом классе? – спросила подружка.

Проходивший мимо Виктор Поляков резко остановился, удивленно посмотрел на Надю:

– Надюша, тебя что, перевели в другой класс?

– Да, – Авдеева обреченно вздохнула. – Потому что у меня сто пятьдесят два фициента.

– Понятно, – Виктор кивнул и, нахмурившись, двинулся по коридору. Только теперь он шел совсем в другую сторону.

Лена стояла возле стола и слегка вздрогнула при появлении Полякова, словно не ждала от жениха ничего хорошего.

Виктор подошел к ней, взглянул в ледяные глаза.

– Лена, как ты могла принять такое решение, не посоветовавшись со мной? – гневно спросил он. – В конце концов, я опекун Андрея и Нади!

Густые черные ресницы чуть дрогнули.

– Но мне и в голову не приходило, что ты будешь против! Это же хорошо для Нади!

Виктору было что сказать на это нелепое, с его точки зрения, заявление, но тут в дверь постучали, и в кабинет, не дожидаясь ответа, вошла Галина Васильевна.

– Елена Сергеевна, – официальным тоном начала она, – хочу согласовать с вами важный вопрос. Нам нужно срочно вызвать сантехника, потому что…

– Ваши «срочные» вопросы могут подождать, – надменным жестом остановила ее директриса.

Завхоз вздохнула.

– Так и пометим, – сделала она запись в своей толстой черной тетради. – Воля ваша, барыня.

Она вышла, а Елена снова повернулась к Виктору.

– Так что плохого в том, что девочка станет больше учиться?

По ее лицу видно: действительно не понимает. Должно быть, сказывается воспитание отца, бывшего директора детдома, стального человека, единственным аргументом для которого была польза. Так можно ли винить Лену за то, что ее так воспитали, что ей ничего не объяснили в свое время?..

– Понимаешь, – устало произнес Поляков, – Надя – маленькая девочка. Ей мало учебы, ей нужно играть, смеяться, общаться со сверстниками. Ей нужно развиваться наравне с такими же ребятами, как она. Быть чужой – это очень страшно, как же ты не понимаешь?..

Лена молчала, уставившись на лениво скользящий по столу солнечный зайчик.

Date: 2015-09-05; view: 232; Нарушение авторских прав