Глава 5. Утром я проснулся как всегда – едва начало светать

Утром я проснулся как всегда – едва начало светать. Быстро умылся, натянул спортивный костюм и вышел на улицу. Несколько лет назад мне попалась старая, еще советских времен книжка «Физическая культура для каждого». Спортивные игры, которые там были красочно описаны, мне недоступны по понятным причинам – просто не с кем играть. А вот бег по утрам, пропагандируемый как отличное средство поддержания организма в тонусе, мне вполне по силам. Бегать можно одному.

За несколько лет я втянулся и уже не мог представить свое утро без пробежки. Монотонные движения и физическая усталость – отличное средство выключить мозг. Ну и польза для здоровья, конечно.

Я бегаю в городе, вокруг своего дома – обегаю несколько кварталов, километров пять, может, чуть больше. Вдобавок ко всему дядя Боря одобрил пробежки и посоветовал несколько упражнений для завершения тренировки. У меня во дворе есть турник и брусья, так что с этим проблем не возникло. Жаль только, что дядя Боря за последний год совсем сдал и у меня теперь нет напарника для тренировок в единоборствах. Похоже, скоро я останусь совсем один – при всем желании я не могу назвать Иру своим другом. Это что-то другое, какой-то пока непонятный мне уровень отношений.

Вернувшись домой, я занялся уборкой – терпеть не могу ждать просто так. Лучше занять себя чем-нибудь, тем более с пользой. Я подмел и вымыл пол, протер везде пыль и даже успел сходить на реку за водой. Взглянул на часы. Половина десятого, как раз пора.

В принципе, можно было выйти и попозже, но это единственное время и единственный день, когда я с полным правом, спокойно выхожу в город. Есть повод, так сказать.

Сегодня распогодилось, и асфальт быстро сох, обдуваемый теплым ветром. Пелена облаков висела так высоко, что, казалось, еще чуть-чуть, и выглянет солнце. Я во время своих походов по городским кварталам, оставленным жителями, нашел огромный постер, на котором было изображение синего неба с редкими легкими облаками. Я забрал его себе и повесил над кроватью. Интересно, дотяну я до того дня, когда увижу настоящее голубое небо? На самом деле климат меняется: даже за то время, что я живу в этом городе, количество дней без дождя значительно выросло – раньше он почти не прекращался.

Чем ближе я подходил к центру города, тем больше волновался. Это всегда удивляло и даже забавляло меня. Или все дело в том, что человек – стадное животное? И мне не хватает общения с людьми, хотя я в этом не сознаюсь самому себе? Не знаю, может быть.

Я всегда играю в игру, которую придумал сам себе еще подростком, – кого встречу по дороге.

Первым я увидел Ломтя. Ну вот, день не задастся? А, плевать на Юрку…

– Доброе утро! – поприветствовал я его через дорогу – увидев меня, он заранее перешел на противоположную сторону.

Ломоть, нахал, здоровяк и болтун, только затравленно втянул голову в плечи и прибавил шаг. Интересно, куда это он? Или опять получил нагоняй от Филина и решил еще раз проверить район, где у меня вторая квартира? Пусть ищет. А вообще нужно на всякий случай подготовить себе еще несколько квартир и менять их время от времени. Спрошу у Иры – мне кажется, эта идея ей понравится.

Следующими я встретил двух старичков супругов, не знаю их фамилии. Они были такими старенькими и худыми, белые седые волосы так трогательно торчали из-под вязаных шапочек, что кроме как «божьими одуванчиками» их назвать язык не поворачивался.

– Здравствуйте! – громко поздоровался я, поравнявшись с ними.

Бабушка только ниже наклонила голову и торопливо засеменила прочь. Дедушка оглянулся, проверяя, не увидят ли, что он общается с такой неподходящей личностью, как я, и чуть заметно кивнул. Ну и ладно. Жалко их. Если не ошибаюсь, то совсем скоро я отведу их к демону Ли. Они и так-то живы до сих пор только потому, что Филин их прошляпил. У нас жребий того… Удивительно справедливый. В основном попадают те, кто много болтает, или старички. Другое дело, что за последние десять лет уже очень многие стали старичками, так что выбор есть…

Дедок толкал перед собой старую облезлую детскую колясочку с пластиковыми бутылками. Понятно, за водой пошли. Воду можно набрать или возле моего дома, со стороны завода, или с противоположной – река огибает город дугой. Но в районе бывшей лесопилки, где оборудован удобный спуск к воде и куда все ходят, есть риск «засветиться». Увидит кто-нибудь из ближнего круга Филина, решит, что зажились бабуля с дедушкой на этом свете, – считай, билет на «жребий» вытянул. Многие старики это прекрасно понимают и ходят в мою сторону, пусть даже оказываются так близко с логовом демона. То, что он вчера улетел, знают все, значит, сегодня многие старички предпочтут мой «водозабор».

Я свернул за угол и вышел на центральную площадь города. Все свободное пространство было занято под огород. Кроме клумб уже лет восемь назад расчистили от асфальта и большую часть самой площади. Никто не хотел лишний раз отходить от своего жилья, своей крепости. А уж выйти за город вообще позволяли себе единицы. Присутствие Ли держало демопсов в отдалении от города, но собаки были поглупее и часто рыскали вокруг. Правда, в город они забегали редко – хватало зайцев в лесу. Но встреча со сворой шавок на охоте почти всегда заканчивалась трагически.

Именно поэтому все жались в центре. Вокруг площади в радиусе километра все свободные клочки земли тоже принадлежали городу. Хочешь дополнительно к городскому пайку выращивать что-то для себя – уходи дальше. На самом деле это означало заводить огород почти на окраине: все хорошие места были в частной собственности самого Филина или его окружения. Ничего удивительного, что большая часть города просто голодает. Что давало хорошие возможности и дополнительные рычаги давления для нашего лидера, мэра города – Филина.

Я свернул еще раз и пошел по оставленной асфальтированной дорожке вокруг площади-огорода к помпезному двухэтажному зданию с колоннами – бывшему райкому КПСС, а потом администрации нашего города. По старой традиции там же обосновался нынешний хозяин города – Генка Филимонов.

Его приход во власть был прост, понятен и закономерен. Счастливая звезда Филина взошла, когда его в очередной раз выпустили из тюрьмы. Уроженец нашего города, он к своим сорока тогдашним годам пятнадцать лет провел за решеткой, отбывая наказание за преступления по своей любимой сто шестьдесят второй статье – разбойное нападение, совершенное организованной группой лиц. Говорили, что за ним и пара «мокрых» дел есть, но ни одного эпизода доказать не смогли, а по другим делам у него были отличные адвокаты, да еще кто-то постоянно просил за него у наших неподкупных и независимых судей. Так и получилось, что за столь тяжкую статью он отделался тремя, потом пятью и в последний раз – семью годами.

Но сколько он сидел, не так уж важно. Главное, что вышел он за месяц до Первой Кары.

За свою жизнь Филин освоил только одну профессию – организатора разбойных нападений. Выйдя из тюрьмы, он занялся привычным делом – начал сколачивать очередную банду. Дело, как я слышал, было на мази, когда жизнь разом перевернулась – и для бандитов, и для судей.

В первые месяцы после Первой Кары люди были готовы отдать все, что у них есть, чтобы получить сведения о родных и близких в других городах. Если бы деньги, золото и драгоценности продолжали и дальше иметь ценность, Филин стал бы очень богатым человеком. Бандюки всех мастей быстро сориентировались и смогли организовать подобие сети с гонцами-почтальонами. В пределах своего региона эта система прекрасно работала, да и дальше, чуть ли не до Москвы и Владивостока, можно было послать весточку. Жаль только, как правило, ее некому было получать.

Но в то время царил такой бардак, что очень скоро стало ясно: если государство и восстановит свои полномочия, то произойдет это очень и очень не скоро. Филин чуть ли не одним из первых сообразил, что главной ценностью станет оружие и продовольствие. С оружием он дал маху – нафиг никому оно не нужно, коль никто не высовывает нос дальше порога своей квартиры, а вот запасы еды, которая не портится, действительно стали ценнейшим товаром.

Когда опомнились государственные чинуши, еще оставшиеся в городе и пытавшиеся хоть как-то организовать народ, в руках Филина оказались почти все запасы круп, зерна и консервов, которые можно было достать в нашем районе. Власти даже пытались силой реквизировать добытое, но не тут-то было: почти все члены шайки Филина остались в живых после Кары, да еще больше желающих было примкнуть к нему – после катастроф мгновенно всплывает вся пена.

Так и получилось, что через полгода после Первой Кары единственным хозяином города стал Филин со своими приспешниками. Примерно в этот же период, может, чуть раньше, на короткое время заработала правительственная радиостанция, и Филин на недолгое время притих. Но альтернативы ему не было, а потом и вовсе наступило смутное время, когда в стране хозяйничали только демопсы. Тут деятельность Филина сыграла решающую роль – именно он согнал всех выживших в городе в несколько домов возле центральной площади и забаррикадировал проходы между зданиями. Именно его люди в тот период взяли на себя все риски по доставке продуктов и воды жителям города.

Помимо прочих достоинств, следует отметить недюжинный природный ум и сметку Филина. Он не только догадался сконцентрировать у себя в руках материальные ценности, но еще и обеспечил своей деятельности всенародную поддержку и одобрение. Не долго думая, он провел выборы мэра города. Настоящие, с тайным голосованием и подсчетом бюллетеней. Он даже заручился их легитимностью в глазах законных до недавнего времени властей – председателем избирательной комиссии назначил того самого главу администрации.

Теперь, если возникали какие-то сомнения по поводу того, почему жизнью города заправляет бывший уголовник, Филин тыкал недовольным в лицо протоколом избирательной комиссии. Впрочем, после того как многие поняли, что между недовольством политикой Филина и результатами жеребьевки прослеживается очевидная связь, желающих спорить становилось все меньше и меньше. За последние пять лет, после того как стало понятно, что уже никогда никакого правительства не будет, а горожане окончательно засунули языки в жопы, Филин и вовсе оборзел. Делал что хотел – и все бы ничего, особой разницы в сравнении с бывшими начальниками не было, да вот беда: его приспешники хотели получать от жизни все то же, что и сам Филин, а для оставшихся в живых горожан полсотни уголовников явно многовато.

Филин, недолго думая, начал подтягивать к себе того самого бывшего главу администрации – Вячеслава Ивашкина или попросту отца Славу.

«Отцом» он стал после Второй Кары. Все же дураков в начальники редко назначали, надо отдать должное тем людям, кто за это дело отвечал. А если и назначали, то не полных… В том смысле, что в определенном направлении у них мозги работали будь здоров. Ивашкин, после того как лично подписал протокол избирательной комиссии и передал все властные полномочия Филину, начал думать, чем же занять себя и при этом заработать на лишний кусок хлеба.

Между Карами, примерно в то же время, когда начала недолгое вещание правительственная радиостанция, появилась еще одна – частная, на волнах которой обсуждали вопрос, в то время интересовавший людей больше всего: что же случилось на самом деле.

Основными спорщиками стали ученые и священники. Первые утверждали, что Земля попала в необычный поток метеоритов, который не смогли просчитать и вовремя предупредить население. Но веры им уже не было – ученые лукавили. Перед Первой Карой велись дискуссии по поводу приближающейся опасности, но все были уверены, что Земле ничего не грозит.

Почему поток метеоритов повернул в нашу сторону, ученые так и не смогли объяснить. Излучение, которое якобы исказило показания приборов, никого не убедило. Зато представители церкви дали простой и понятный ответ. Тогда же все произошедшее и стали называть Карой. Примерно в это время появились демонические псы, и всякие сомнения насчет причин каменно-ледяного дождя отпали сами собой. Такие существа могли быть только порождением ада и слугами сатаны.

А когда ровно через год прошел еще один дождь-катастрофа, сомнений уже не осталось. Тогда же начали считать Кары – их стали называть Первой и Второй. А потом в Москве что-то случилось и радиостанции перестали вести передачи. Еще через месяц в городе впервые появился крылатый демон, которого не могли остановить барьеры, установленные Филином.

Мне рассказали, как он появился в первый раз: упал камнем с неба среди белого дня прямо на площадь. Сто пятьдесят два человека не успели добежать до дверей и остались на площади кровавыми ошметками – их потом похоронили в общей могиле, просто собрав остатки в большие пластиковые мешки.

Демон поселился рядом с городом, на заводе.

Очень быстро заметили, что если в четверг в той стороне пропадал человек, то целую неделю демон не трогал жителей. Так появилась жеребьевка. Ответственным стал Слава Ивашкин, благо опыт выборов у него уже был. Параллельно он стал священником. Взял да и провозгласил себя главой церкви в Уральске. Чем бы дитя ни тешилось, как говорится, но примерно пять лет назад Филин понял, что помимо грубой силы нужно подвести еще и идеологию – плоха та власть, которая надеется только на людей с оружием. Как только Филин понял все преимущества, которые он мог извлечь из веры людей, отец Слава получил двадцать тысяч прихожан – по распоряжению Филина посещение воскресной мессы стало обязательным для всех.

Отец Слава служил в городском театре – десять месс, по сорок минут рассказа о том, почему нужно подчиниться Филину, а жеребьевка справедлива и угодна Богу. Многих передергивало от такого кощунства, но сделать ничего не могли. А были такие, что верили во весь этот бред.

Как бы там ни было, отец Слава стал в последнее время вторым человеком в городе и лучшим другом Филина. Ничего удивительного, конечно.

Отец Слава даже меня пытался заманить на свои мессы и как-то целых пять минут песочил мне мозги рассказами о своей церкви, пока мне не надоело и я не послал его подальше – мне хватает тех объяснений, что я нахожу в Библии.

Я почти обошел площадь кругом, здороваясь со всеми, кого встретил. Мне не ответил никто. У широкого крыльца перед зданием администрации стоял малыш – мальчик лет двух-трех с ярко-красной пластиковой машинкой в руках. Он доверчиво улыбнулся мне и протянул игрушку:

– Дядя, на бибику!

Родителям этого пацана будет трудновато объяснить через пару лет, что же такое «бибика», – все машины гнили на своих местах на улицах и в гаражах – ездить-то негде.

Я присел на корточки перед малышом и протянул руку. Я мечтаю о ребенке, но не знаю, как об этом сказать Ире. Но и сегодня мне не повезло: к ребенку уже подбежала ретивая мамаша, дернула за руку и поволокла к грядке, на которой работала с другими женщинами. Самое смешное, что никто из них даже не повернул голову в мою сторону. Вот такая картина – я, как дурак с протянутой рукой и пацан, от обиды орущий как резаный.

Я медленно встал и поднялся по ступеням. У дверей стоял один из охотников, кто-то из новеньких – я раньше его не видел. Но он-то прекрасно меня знал, как и любой житель города. Парень с испуганной рожей только что не отскочил в сторону – так быстро он освободил мне дорогу. Люди вообще стараются не попадаться у меня на пути. Дураки. Как будто от моего расположения может измениться их судьба. Я только посредник, проводник к смерти…

Я поднялся на второй этаж и по темному коридору дошел до кабинета Филина. В приемной, как всегда, дежурили два охотника – охрана, они же средство уговорить человека, если что… Хотя в последнее время они тут торчали скорее по привычке. Их услуги уже давно не требовались.

Охотники дернулись при моем появлении, но тут же сделали вид, что это они просто усаживаются поудобнее на стульях, еще и морды в стороны отвернули, вроде как, кроме них, никого в помещении нет. Но на такие мелочи я уже давно не реагирую: меня нет для всего города. Если моя девушка стесняется показаться со мной на улице – так о чем говорить? Ладно, фиг с ним, переживу как-нибудь…

Я не постучал, просто толкнул дверь и вошел. Филин очень не любит, когда в его кабинет входят без стука. А я очень люблю, когда Филин психует. Нравится, и все.

В большом светлом кабинете сидели хозяева – бывший и нынешний.

Вообще кабинет крутой. Не поскупился в свое время отец Слава: антикварная резная мебель из полированного ореха притягивала взгляд и внушала уважение. Правда, с ней плохо сочетался отечественный облупившийся паркет еще советских времен – Ивашкину никто не подсказал, что под такую мебель неплохо было бы и ремонт соответствующий сделать.

Когда я вошел, оба одновременно повернули ко мне головы. Филин сидел за столом, а отец Слава – у окна в глубоком кожаном кресле. Внешне они очень разные, но почему-то, когда я их вижу рядом, мне кажется, что они близнецы. Наверное, из-за одинакового взгляда – холодного и равнодушного.

Филин внешне был типичный бандюга – здоровый, под два метра амбал с крупной бритой головой. У него низкий лоб и глубоко посаженные черные глазки. Если бы я не знал Филина, то по внешности решил бы, что он дебил. Между прочим, очень многие его враги слишком поздно поняли, что это не так.

Вячеслав Ивашкин, теперь отец Слава, имел типичную для руководителей внешность: невысокий, щуплый, с серым, незапоминающимся лицом. У него все было неяркое и серое – непонятного цвета глаза, прилизанные жидкие волосики на круглой голове, и даже кожа какая-то невзрачная, бледная.

– Здорово, отцы-благодетели! – поздоровался я.

В первое время Филин поправлял меня, открещиваясь от своего звания. Но я так же терпеливо объяснял ему, что Слава – отец духовный, а Филин – отец народа. Теперь он только морщится.

– Здравствуй, Сергей, – чинно поздоровался за обоих отец Слава.

Я отодвинул стул от приставленного к хозяйскому буквой «т» маленького стола и сел.

– В общем, так, отцы, – сразу перешел я к делу. – Он отказался.

– Что значит, отказался? – мягко вскинулся Слава.

Он уже так вжился в образ, что сам не замечал, как изменились его манеры, – свои представления о священнослужителях он почерпнул из фильмов советских времен. Он манерно растягивал слова, двигался нарочито плавно и медленно, а говорил тихо.

Филин не был так дипломатичен.

– Блин, да за что мы тебе платим, мать твою так?! – заорал он. – Каждую неделю продуктов набираешь, как я охотникам не плачу! А толку от тебя – как от козла молока! А не пошел бы ты со своим демоном куда подальше?! Тоже мне, посредник, блин!

– Ладно, – сказал я спокойно. – Не посредник, так и хрен с вами. В следующий четверг сам жертву поведешь, понял?

Я дождался, пока Филин не моргнул первым, и встал из-за стола:

– Ладно, мужики. Приятно было с вами поболтать. Пока.

И пошел к двери. Хе-хе. Посмотрим, посмотрим…

Такие сцены повторялись у нас с периодичностью раз в полгода. Очень уж Филину хотелось стать настоящим отцом народа и увеличить паузу между жеребьевками с недели до десяти дней. Каждые полгода он вымучивал у меня обещание поговорить с демоном. Нудил, как комар, пока я не сдавался. И потом, когда Ли предсказуемо посылал меня на фиг, почему-то страшно обижался.

– Подожди, Сергей, не горячись… – вскочил Слава и бросился за мной.

Он перехватил меня в дверях и схватил за рукав. Я посмотрел на него, и Слава тут же разжал руку. И обернулся к Филину:

– Ну что ты, Геннадий? Разве можно? Миром надо, миром… – Он опять повернулся ко мне: – Сергей, не надо нервничать, зачем? Мы же все понимаем… На все воля Божья… Значит, еще не время… Но мы должны стучать, ибо рано или поздно нам отворится, верно? Так и в Писании сказано…

Я не стал слушать его бред, пожал плечами и направился к выходу.

Выйдя на улицу, я постоял минутку, а потом пошел вокруг здания мэрии. Сзади, скрытый с двух сторон высоким забором, притаился спуск в подвал. Я сбежал по выщербленным ступеням и толкнул резко скрипнувшую тяжелую металлическую дверь. Короткий аппендикс от выхода привел в длинный коридор, расходящийся темнотой направо и налево. Впрочем, вру – справа, в конце коридора, горела путеводная звезда: в одном из дальних помещений была открыта дверь, и на пол падал желтый прямоугольник света.

Я пошел на свет.

Звук шагов гулким эхом отлетал в глубину коридора. Из двери выглянула черная от падающего сзади света голова и тут же скрылась. Это властитель здешнего подземного царства, по совместительству продовольственного склада – Антон Листьев по прозвищу Упырь.

У Филина было несколько продовольственных складов по всему городу. Все они надежно охранялись его людьми. А заведовал всем хозяйством и вел учет немалого добра бывший завхоз городской администрации Упырь.

Я-то с ним познакомился почти сразу, как стал посредником. Тогда Филин был в таком шоке, что кто-то вернулся с завода живым да еще принес послание демона, что распорядился выдавать мне довольствие, как охотникам. Помню, Упырь тогда побежал переспрашивать у шефа. Наверное, сильно удивился, когда пришел сморчок и начал требовать пайку да еще и на неделю вперед.

Мне кажется, что он с тех пор так и не изменился. Все такой же сморщенный и сгорбленный старикашка с огромным красным носом потомственного алкоголика и оттопыренными ушами. Я до сих пор не могу понять, за что он получил свою кличку – за внешность или за болезненную скаредность и мелочность.

Я зашел к нему в каморку – облезлый стол и стул занимали все пространство – и привалился к косяку двери. Упырь уже сидел за столом и что-то быстро строчил в толстую бухгалтерскую книгу при свете керосинового фонаря, пристроенного тут же, с краешку. Время от времени он отрывался от писанины и звонко щелкал на счетах, гоняя костяшки туда-сюда. Каждый раз при этом он поправлял изящные дорогие очки в золотой оправе. Когда я смотрел на него – осунувшегося, мятого и лицом, и старыми грязными штанами и свитером, мне всегда казалось, что только Упырь и на месте в этом сумасшедшем городе. А очки смотрелись как точка в предложении или последняя нота в аккорде.

Однако спуску ему я давать не собирался. Упырь он такой – слабых не любит.

– Долго тебя ждать, старая калоша? – спросил я его недовольно.

Упырь картинно вздрогнул и поднял на меня красные воспаленные глазки. Мне кажется, что он живет в двух состояниях: или пьян, или страдает похмельем. Но удивительно, ни в той, ни в другой ипостаси никогда не делает ошибок в том, что касается работы. Говорят, и в бытность работником администрации таким был. Не знаю, правда это или нет, но вроде его назначили завхозом в тогда еще горсовет чуть ли не при Хрущеве. Если и врут, то думаю, самую малость.

– Что такое? – удивился он. – Вам что тут нужно, молодой человек?

Голос у него хриплый, по-стариковски дребезжащий. Каждый раз, когда я к нему прихожу, он делает вид, что видит меня в первый раз. Наверное, надеется, что я растеряюсь и уйду.

– Антон Владимирович, давай мне все, что положено, и побыстрее. Некогда мне тут с тобой лясы точить.

– Па-а-азвольте, молодой человек…

Я делаю шаг к его столу и, уже не стесняясь, спокойно говорю:

– Слышь, Упырь! Я тебе сейчас эти счеты плашмя в одно место запихаю, понял?

Упырь сразу скучнеет лицом и успокаивается.

– Не велено, – гаденько усмехается он. – Геннадий Иванович сказали до особого распоряжения не отпускать продукты…

Это еще что за номер? Филин решил норов показать?

– Так иди и получи его особое распоряжение, – говорю я.

Наверное, на моем лице отразилась вся гамма чувств, что я испытываю к Филину да и к самому Упырю, потому что завскладом побледнел и вскочил с места. Он протиснулся бочком мимо меня и замер. Страх страхом, а дело он свое знает туго.

– Не положено находиться, – хрипит он, глядя в сторону.

Я усмехаюсь, но иду на выход. Тень раскачивается длинным черным языком впереди меня – Упырь уже запер дверь и идет с фонарем позади, на безопасном расстоянии.

Не глядя на завскладом и не оборачиваясь, я достал сигарету и прикурил. Сзади клацнул замок, прошаркали шаги старика, и все стихло. В этот дворик, огороженный со всех сторон высоким кирпичным забором, вообще редко кто заходит. Простым смертным сюда вход запрещен. Иногда мне кажется, что в этой стране никогда ничего не меняется. Просто идет и идет по кругу.

Упырь вернулся так быстро, что я еще сигарету не успел докурить. Он стоял у двери и терпеливо ждал – боялся, чтобы я не пошел на склад, нарушая все противопожарные нормы.

Когда мы спустились в подвал опять – старик с фонарем впереди, я за ним, – повернули налево и остановились у первой же двери. Упырь отдал фонарь мне в руки и отпер металлическую дверь. В этой комнате он выдавал продукты таким, как я, – кто приходил сюда периодически. Сразу перед входом, перегораживая его, стоял узкий стол. Дальше – несколько стеллажей с коробками, не позволяющими видеть, что внутри. Да я и так знаю – подкормка соратников с барского плеча Филина. Вообще, при всем своем разгульном характере, Филин жмот еще похлеще Упыря. Во всяком случае, те несколько раз, что я требовал увеличить себе паек, каждый раз заканчивались скандалами. Со мной-то ему деваться некуда, все равно выходит по-моему, а вот на своих людях он, похоже, начал экономить. Не зря же охотники что-то ворчать в последнее время начали. А если уж они недовольны, то о простых горожанах и говорить не приходится – половина голодает. Сколько раз говорил Филину – нужно или еще землю в городе освобождать под огороды, или зайцев разводить начать, все равно запасы с прошлых времен рано или поздно закончатся. Не знаю – то ли Филин стареет и перестал «мух ловить», а может, что скорее всего, делает это специально. Видно, что-то опять придумал. Или еще крепче всех прижать, или авторитет поднять неожиданным фортелем – он это умеет, не в первый раз.

Упырь между тем протиснулся в закрома и, кряхтя и тихонько матерясь, выставил на столик два огромных армейских рюкзака. Судя по выпирающим из них углам, набиты они были, как положено.

– Все положил? – тем не менее нахмурился я. – Смотри, проверю… Не дай бог, чего-то не будет…

– Рюкзаки верни, не забудь, – проскрипел Упырь и взял в руки лампу, давая мне понять, что пора на выход.

Я попробовал на вес поклажу и развернул тот рюкзак, что был потяжелее. Потом повернулся к нему спиной и, присев, накинул лямки на плечи. Выпрямился и несколько раз качнулся на ногах вверх-вниз, располагая ношу поудобнее. Второй рюкзак, укоротив лямки, взял в правую руку.

– Ладно, Упырь, адью!

– И тебе не хворать, – расставшись с продуктами и покорившись неизбежному, завскладом даже чуть подобрел.

Я вышел на улицу и, поминутно перекладывая тяжеленный рюкзак из руки в руку, пошел на площадь. Ничего, дядя Боря должен уже выйти и ждать меня за углом, чтобы не особо мозолить глаза. Ему-то все равно, он даже готов бравировать нашими отношениями, но я попросил его не лезть на рожон. Конечно, Филин знает, что если жеребьевка выберет моего учителя, то никому от этого хорошо не будет. Я и сам не знаю, что сделаю. Но береженого Бог бережет. Филин видит, что я иду на уступки, вот пусть и он тоже…

Я вышел в маленькую калиточку в заборе и повернул направо. Уши резанул непривычно громкий в нашем тихом городишке гул. Я ускорил шаг. Первым, кого увидел, был дядя Боря. Он, совсем сдавший за последние пару лет, стоял, сгорбившись, у угла здания мэрии, как раз напротив прохода, по которому я сейчас шел. Одной рукой он тяжело опирался на палочку, а второй – на ручку детской колясочки, переделанной в тележку.

– Дядь Боря, что случилось? – встревоженно спросил я его, не обращая внимания на суету на площади.

Старый вояка молча протянул мне руку поздороваться и кивнул в сторону крыльца перед мэрией:

– Вон поймали…

Я поднял повыше и уложил на тележку рюкзак, который держал в руках, и повел плечами, сбрасывая второй. Только после того, как пристроил его рядом, повернулся и посмотрел, куда указывает дядя Боря.

Перед крыльцом уже собралась приличная толпа, и люди все подходили и подходили со всех сторон. Да, событие приятное, что и говорить. Наши доблестные охотники наконец-то поймали «туриста». Теперь весь город сможет спокойно жить две недели. Да и мне, если честно, легче вести на убой незнакомого человека, чем горожанина. Я не знаю всех жителей нашего города, но каждая жертва непременно оказывается чьим-либо родственником, другом или знакомым. Чаще я узнаю это потом – обязательно находится скотина, желающая сообщить мне, кого именно я отвел к демону.

Пойманного в лесу человека подняли на площадку крыльца, чтобы его все могли видеть. Охотники – Вовка Косой и Свищ – стояли рядом, довольно улыбаясь. У Косого на обоих плечах висело оружие – обычный для наших охотников «калашник», его собственный, и дорогой армейский американский дробовик. Я такой вживую в первый раз видел – до этого только на картинках в справочниках у дяди Бори. Редкая штучка и полезная – из автомата в атакующую собаку еще попробуй попади. Кроме владения оружием крепкие нервы нужно иметь…

Я смотрел на пленника сбоку. Высокий парень, широкие плечи, подтянутый и мускулистый, голова острижена, топорщится только короткий ежик черных волос. Парень затравленно озирался, явно пока не понимая, за что ему связали руки и выставили напоказ, словно редкую зверушку. Я все никак не мог увидеть его лица – только чеканный профиль с прямым носом и высоким лбом.

Если честно, то я не особо-то на него и глядел. Мое внимание отвлек совсем другой человек. Как я уже сказал, толпа все прибывала, и на площадке перед мэрией уже почти не было места. Да еще и стоящие впереди люди заслоняли обзор подошедшим позже. Кое-кто влез на массивные кованые скамьи с гнутыми спинками, оставшиеся стоять перед мэрией с прошлых времен.

Я увидел Иру. Она стояла на скамейке, жадно впившись взглядом в связанного парня. Ира прижала руки к груди и вся подалась вперед. В ее позе, взгляде сверкающих зеленых глаз было столько эмоций – гнев, ужас, непонимание, сочувствие, восхищение, – что мне стало не по себе. Я никогда не видел ее такой. Я вообще редко видел у нее проявление хоть каких-нибудь чувств. Даже когда у нас это случилось в первый раз – мне кажется, с моей стороны было больше эмоций. Она всегда оставалась холодна и выдержана. Получается, это только маска для меня?

Мне вдруг стало страшно. Не знаю почему. На минуту показалось, что я совсем не знал Иру и вот вдруг – увидел. Надеюсь, это и есть материнский инстинкт – женщина не может спокойно смотреть на то, как истязают человека. Конечно, этого парня еще никто не тронул, не считая связанных рук, но она уже представила, видела, как наяву, что с ним будет через неделю. Интересно, а она помнила, что я буду причастен ко всему, что случится? И как это отразится на наших отношениях?

Я тут же одернул себя. В конце концов, все случалось и раньше. Я просто не видел Ирину реакцию и не знал, что она так ко всему этому относится. За то время, что мы вместе, было поймано человек пять, не меньше, «гостей». Так что зря я себя накручиваю. Наверное…

Толпа радостно загудела. На крыльцо вышли сияющие Филин и отец Слава. Вот что называется – ни шла, ни ехала, новая рубаха… Не знаешь, где найдешь, где потеряешь… Горожане, особенно те, кто на самом деле голодает, радуются еще и тому, что сегодня-завтра выдадут по дополнительному пайку в честь такого праздника. Не знаю, но мне это напоминает каннибализм.

Филин поднял обе руки, призывая собравшихся к тишине. Но толпа взревела еще громче – всем хотелось показать, как они рады. С той стороны, где стояли мы с дядей Борей, собралась кучка молодых парней. Они кричали громче всех, так что даже пленник вздрогнул и повернулся в нашу сторону. Я наконец смог разглядеть его лицо. Да… Поразительно красивый парень. Причем именно того типа, что больше всего нравится женщинам, – мужественный, с широкой хищной челюстью и высокими скулами – в сочетании с фигурой атлета он должен производить неизгладимое впечатление на слабонервных представительниц прекрасного пола. И глаза. Яркие, почти синие. Глаза такой чистоты, словно светящиеся изнутри, я видел только у одного человека – у моей любимой девочки, Иры. Только у нее они зеленые, а у парня – синие.

– Друзья! Господь послал нам Кару за наши грехи! – крикнул Филин, когда толпа умолкла. – Но он же дает нам прощение, посылая этого юношу, который спасет кого-то из нас! Послушаем же нашего святого отца Вячеслава!

Филин отступил на шаг назад, давая возможность выйти вперед Славе. Тот спросил что-то у парня – я видел, как шевельнулись губы.

– Братья и сестры! – завопил Слава дребезжащим тенором, воздев руки над толпой. – Этот юноша по имени Руслан послан нам самим Господом! Мы усердно молились в воскресенье, а я продолжаю молиться за вас каждый день…

Я не стал слушать незапланированную проповедь, повернулся и пошел прочь, толкая перед собой коляску с рюкзаками. Дядя Боря поспешил следом – он, как и я, не выносил «священника».

Мы прошли вдоль домов, окружающих площадь и перешли дорогу. Дядя Боря жил в непрестижной третьей линии. В городе жилье считалось тем круче, чем ближе к мэрии.

Я остановился у его подъезда:

– Дядь Борь, я у тебя рюкзаки оставлю, а сам пока в лес смотаюсь, ладно?

– Сережа, зачем ты спрашиваешь? Мой дом – твой дом, ты же знаешь… Только сам занеси, хорошо? – виновато добавил он, стесняясь своей слабости.

Я подхватил оба рюкзака и занес их в подъезд. Дождался, пока дядя Боря закатил тележку и поднялся на свой второй этаж. Он отпер дверь в квартиру ключом и пропустил меня вперед. Занеся рюкзаки на кухню, попросил:

– Дядь Борь, разберешь их пока, ладно? Я попозже приду, ничего?

– Иди, иди спокойно. Все сделаю.

Я пошел домой. На дядю Борю можно положиться. Человек-кремень, сказал – сделал. Мне кажется, он вообще единственный в городе, на кого можно положиться. Жаль только, что тает, как свечка. А всего-то шестьдесят ему…

У себя в квартире я переобулся в армейские берцы и надел брезентовую штормовку. Хоть и неказиста на вид, зато не рвется и к ней не цепляются ветки.

От моего дома до леса рукой подать. Три жилых квартала, потом территория швейной фабрики, умершей своей смертью еще до Первой Кары, и через вывороченную огромным гранитным валуном панель бетонного забора я нырнул под широкую лапу огромной ели. Это моя личная охотничья делянка. Рядом с заводом никто не гуляет в лесу и уж тем более не охотится. Я хожу сюда как в кладовку или к холодильнику. Даже тропинку протоптал – от большой ели, мимо которой только что прошел, сначала сотня метров вперед, а потом по широкому, метров триста, радиусу, кругом – возвращаюсь к началу петли.

Рядом с тропинкой через пару десятков метров друг от друга у меня выставлены петли. Подхожу к первой. Эта самая счастливая – за десять лет еще не было случая, чтобы сюда не попался заяц. Вот и сегодня вижу серого ушастого зверя. Он еще живой – петля перетянула ему не шею, а грудь. Моя вина: наверное, чуть ниже, чем нужно, поставил ловушку. Я придавил зайца ладонью левой руки и нащупал под курткой нож. Матовая сталь тускло блеснула, и голова зайца упала в траву. Я кладу зайца и голову в проволочную корзиночку, которую нашел в единственном в городе супермаркете – его разрушило двумя точными попаданиями еще в Первую Кару, но кое-что осталось. Корзинка была удобна тем, что кровь с тушек свободно стекала, а проволоку потом просто мыть – сполоснул водой с тряпочкой, и все. Главное, чтобы не засохла.

Беру корзинку в левую руку, а нож держу в правой. Каждый раз вытирать его от крови, чтобы засунуть обратно в ножны, не будешь.

Когда я вернулся к началу круга, корзинка была полная, да еще трех зайцев пришлось тащить в руке за задние лапы. Никак не могу понять, как зайцы жрут эту гадость – трава такая неестественно яркая и несъедобная на вид…

Чуть в стороне от тропинки есть небольшая полянка, на которой у меня своя маленькая фабрика. Тут я устроил коптильню. Самую примитивную, как на случайно увиденном рисунке в журнале «Рыбак-охотник» за две тысячи одиннадцатый год.

С одной стороны, на небольшом холмике, стоит двухсотлитровая бочка без крышки и дна. Я ее чуть прикопал и обложил вокруг дерном. К бочке подходит снизу трехметровая асбестовая труба-тридцатка. Я ее в одном доме снял из стояка вентиляции. Труба от бочки выходит в нору, выкопанную в земле, – это очаг, который можно закрыть специально приспособленной для этой цели заслонкой из куска толстой жести.

Я поставил корзинку на землю и бросил рядом зайцев, которых держал в руке.

Подхожу к бочке и снимаю еще один лист железа, который придавливает к решетке два старых мешка – они нужны, чтобы коптильня «дышала». Под мешками решетка из толстой арматуры. К ней крепятся крюки, на которые я подвешиваю тушки зайцев.

Позавчера я заложил очередную партию, сегодня мясо уже готово – полукопченое, полувяленое. Как раз то, что нужно в наших условиях, – может храниться в тепле неделю, а то и две. Из такого очень вкусный суп получается, а если просто мяса хочется, то нужно на следующий же день забирать – тогда оно сочное и мягкое. Ира такое очень любит – редко ест, только у меня.

Я вытаскиваю решетку, стараясь не задеть болтающимися тушками закопченные стенки бочки, и кладу все вместе на траву. Вытряхиваю из корзинки только что пойманных зайцев и выстилаю дно принесенным с собой целлофаном. Копченые зайцы уменьшаются в размерах, и вся партия помещается в корзинке.

Через полчаса я закончил свежевать зайцев и подвесил десяток тушек на решетку в бочке. Быстро развел костер сложенными рядом с очагом дровами и улегся на траву, ожидая, пока костер не прогорит до углей. Облака еле ползли по небу. Если долго смотреть, то кажется, что еще чуть-чуть, и они оцарапаются о верхушки елей… Через полчаса засыпал очаг еловой хвоей и закрыл нору крышкой.

Все. Отошел чуть в сторону и прислоненной к стволу кривой ели саперной лопаткой выкопал ямку и бросил туда заячьи головы, внутренности и шкурки. Закрыл все это куском дерна и поставил лопатку на место. Все, сюда теперь приду через два дня.

Оставшееся до вечера время провалялся на кровати у себя дома – читал «Мартин Иден» Джека Лондона. В соседнем подъезде нашел квартиру, где было полно книг, и неожиданно для себя пристрастился к чтению. Удивительно, но, как ни тяжела была судьба вымышленных героев, я им завидовал – они жили нормальной человеческой жизнью. Надо ли говорить, что я никогда не читаю фантастику и мистику? Истории про вампиров и прочую нечисть вызывают у меня истерический смех, а вымышленные миры кажутся бледными и скучными по сравнению с серо-зеленой дождливой реальностью за окном.

Около восьми вечера я отложил книгу и оделся в свою парадно-выходную одежду: почти новые джинсы и приличного вида серый свитер из тонкой шерсти. Самое главное их достоинство – это то, что они мне как раз по фигуре, а в наши времена с этим проблемы у всех. Все одеваются в то, что найдут в развалинах магазинов. И с каждым годом с одеждой все больше проблем, так что теперь горожане ищут вещи в основном в уцелевших квартирах, довольствуясь одеждой с чужого плеча.

Сверху я надел куртку с капюшоном и укрыл корзинку черным полиэтиленом – от дождя и любопытных взглядов.

Когда вышел на улицу, только начало темнеть. Во вторую квартиру пока не пойдешь – слишком светло, лучше не рисковать. Я накинул на голову капюшон – от дождя, прятаться нет смысла: меня и так все в городе узнают и в лицо, и по фигуре. Единственная надежда, что в сумерках редкие прохожие, торопящиеся по домам до наступления комендантского часа, не будут заглядывать мне под капюшон. Но и мне нужно спешить – привлекать внимание охотников тоже не стоит.

Я ускорил шаг и через несколько минут уже был у дома дяди Бори. Перед тем как нырнуть в дверь подъезда, я оглянулся. Пустые улицы, вымытые за десять лет дождем до зеркального блеска, черные провалы окон в более или менее уцелевших трехэтажках да режущая глаза даже в полумраке зелень «ряски». Шум дождя съедает все звуки, как будто уши ватой забили.

– Дядя Боря! – позвал я от порога квартиры. – Я уже пришел!

– Заходи, Сережа.

Мой единственный учитель вышел из комнаты в коридор, держа лампу в поднятой руке. В квартире он обходился без палочки – держался время от времени за стену. Да, сдает старик, хоть плачь…

Мы вместе прошли на кухню, где на обеденном и рабочем столе были разложены все продукты, которые я получил у Упыря. Мясные и рыбные консервы, сахар, крупы и муку я получил сегодня на месяц вперед. Овощи – картошку, морковку, лук и чеснок – выдали на неделю. Дядя Боря уже разложил все продукты на десять почти одинаковых кучек. Всего по чуть-чуть. Только в одной, самой большой по объему, были в основном овощи.

Я отложил из этой кучки консервы и сахар и, не спрашивая, сунул их в шкафчик наверху.

– Ну зачем ты, Сережа! Ты же молодой еще совсем, тебе хорошо питаться…

– Дядь Борь, давай корзинку, – перебил я его. – И перестань спорить, мне и так хватает с овощами.

К каждой кучке я прибавил по тушке копченого зайца и начал укладывать в заранее приготовленные пакеты. Опустевшие рюкзаки сложил и отнес в прихожую:

– Дядь Борь, я их завтра Упырю занесу, ладно? Поздно уже, схожу лучше разнесу кое-что.

– Хорошо, Сережа, только осторожнее – полдевятого уже.

– Ага, я быстро.

Взял пять пакетов и вышел из квартиры. Первый адрес был совсем рядом – в соседнем подъезде. Я поднялся на третий этаж и тихонько постучался в обитую дерматином дверь.

– Мама! Мама! – тут же заорали звонкие детские голоса. – Иди, дядя Сережа пришел!

– А ну, тихо, оглашенные! – женский голос. – Сколько раз я вам говорила, чтобы не орали?! А вдруг соседи услышат?

Дверь открылась, и я увидел робко улыбающуюся изможденную женщину в застиранном халате. Из-за него, хватая мать за подол, мне улыбались круглые мордахи четверых детей – две девочки с тугими косичками и два вихрастых пацана. Пятый, нескладный подросток, был уже на голову выше мамы. Лика родила четверню шесть лет назад, а ее муж, Колька Сечнев, пропал три года назад – ушел за водой и не вернулся.

Я кивнул, здороваясь, и протянул женщине два пакета.

– Ой, Сережа, не знаю, как тебя и благодарить…

– Да ладно тебе, Лика, мне все равно столько не съесть… Сашка, – кивнул я подростку и протянул руку поздороваться, – послезавтра днем приди, я тебе еще зайцев дам, понял?

– Спасибо, дядь Сереж, – солидно пробасил парень, но в конце осекся-таки – дал «петуха» и покраснел.

– Ладно, все, я побежал!

Я махнул им рукой и поспешил вниз. Мне еще четыре пайка отдать нужно. Три таким же, как Лика, матерям-одиночкам, оставшимся недавно без мужей, с малышами на руках, еще один – старичкам, которые так боятся показываться из дома, что не всегда доходят забрать то, что им положено от Филина.

Остальные пять пакетов завтра разнесет дядя Боря – адресаты живут на первой линии от площади, и туда я не суюсь: не хочу доставлять людям лишние неприятности, демонстрируя факт нашего знакомства.

Пока отнес последний пакет, уже совсем стемнело. Тучи опять сократили день, нависнув черным так низко, что, кажется, рукой достать, – завтра или уже сегодня ночью дождь превратится в ливень. Я взглянул на часы – без десяти девять – и бегом, стараясь держаться поближе к стенам домов, помчался во вторую квартиру. Для того чтобы убраться и заново сервировать поднос, у меня ушло полчаса. Большую уборку я делаю по средам, сейчас, кроме как заново заправить постель, и работы-то особой нет.

Я покурил, сидя в кресле, и около десяти вышел из дома. Разминулся с патрулем охотников и замер на лестничной площадке одного из домов рядом с площадью – из него было видно дорогу, по которой должна будет пойти Ира.

Этот дом был удобен тем, что во время Первой Кары ему снесло половину стеновых панелей с противоположной от лестничной клетки стороны. Дверь квартиры на первом этаже была взломана давным-давно, и я просто заходил в нее и спрыгивал в проем стены, так что с улицы меня никто не мог увидеть. Зато на лестничной клетке остались стекла, и увидеть меня с улицы ночью было невозможно. Тут можно было даже курить.

Через полчаса я начал нервничать. В одиннадцать не выдержал, вышел из подъезда и побежал в квартиру. Иногда так бывает – Ира отлично ориентируется в городе и знает, как миновать патруль охотников. Могло случиться все, что угодно. Да банальное: охотники остановились покурить на пути Иры, и она обошла их другой дорогой. Или еще проще – решила изменить маршрут, по которому обычно добиралась до квартиры. Это я и сам ей советовал. Нечего волноваться, Ира с моих слов знает все посты и обычные маршруты патруля.

Я открыл дверь и вошел в теплоту квартиры. Она была пуста. Под ложечкой засосало. Значит, не разминулись…

Не соображая, что делаю, я выскочил на улицу и пошел к площади. Что случилось? Где она? Нарвалась-таки на патруль?

Не паниковать! Произойди это, я наверняка бы услышал – арестовать Иру без шума не получится, она прекрасно знает, чем это грозит.

Тогда что?

И куда, а главное – зачем я иду?

До площади оставался один квартал, когда из-за ближайшего проулка вышли два патрульных охотника. Да и не удивительно – я пер, как демопес, посередине улицы.

– Эй, – окликнули меня. – А ну, стой!

Я был так зол, что обратил на них внимание, только когда услышал окрик. И продолжил свой путь, как будто ничего не случилось. Даже пару шагов мимо сделал, давая им шанс вовсе не заметить меня. Но, увы, они его не использовали…

Парни настолько опешили от моей наглости, что среагировали только через секунду.

– Ах ты, говнюк! – заорал азартно один из охотников и в два прыжка догнал меня и схватил за левое плечо. – Леха, держи придур…

Договорить он не успел.

Я, повинуясь его руке, развернулся и, продолжая движение, врезал ему правой в нос. Под кулаком хрустнуло. Парень, похоже, от болевого шока потерял сознание. Он начал медленно, навзничь падать назад.

Второй охотник был более опытным бойцом. Увидев, какой оборот приняло дело, мгновенно сбросил с плеча автомат (все равно не успевал им воспользоваться) и встал в стойку.

Я продолжал играть дебила – пер на него, выпрямившись во весь рост. Это сработало. Охотник чуть присел и стремительно выпрямился, вкладывая в удар вес тела. Но я не только видел в темноте лучше него, но и двигался намного быстрее. Чуть отодвинулся в сторону и развернул левое плечо назад, пропуская кулак соперника мимо себя. Моя правая рука, согнутая в локте, оказалась на уровне его челюсти. У меня даже было время выбрать, куда ударить: в основание челюсти или в кадык. Кто его знает, что это за парень? Может быть, он отец семейства и я оставлю его детей без сиротами?

Я ударил в челюсть. И даже успел подхватить обмякшее тело, чтобы он, как напарник, не приложился затылком об асфальт. Не знаю почему, но мне этот, второй, показался намного симпатичнее. Может, из-за того, что за все время не проронил ни слова? Не люблю болтунов.

После короткого боя внутри все гудело. Я выпрямился и прислушался. Нет, все тихо. И тут мне стало стыдно, я как-то сразу успокоился. Блин, за что я их? Разве они виноваты, что попались у меня на пути именно сегодня, в такой неподходящий момент? Дяде Боре про это точно рассказывать не буду…

На автомате дошел до площади и остановился на углу, так что мне были видны окна квартиры Ириных родителей. Как и во всем доме, свет в них не горел. Тут до меня дошло, что самое простое мне просто не пришло в голову – она не смогла выйти из дома! Может, у матери бессонница. Или у отца очередная неприятная выволочка от Филина, и он весь вечер глотал валерьянку… Да мало ли что.

Но – обидно. У меня так мало хорошего в жизни, что день без Иры – это много.