Глава 5. Весна понемногу приближалась

Весна понемногу приближалась. Весь «мягкий месяц» домочадцы Камберга редко виделись с соседями, занимаясь хозяйством, но близились праздники начала весны, а с ними неизбежные пиры и встречи. Женщины сходили в лес, принесли по охапке березовых ветвей и поставили их в воду – к Празднику Дис на них появятся зеленые почки. Уже вплотную подошел Хейтстейн – Праздник Горячего Камня [11], и хёвдинга с его семьей пригласили на пир к одному из самых богатых хозяев округи – Ивару хёльду из усадьбы Медвежья Голова. Ивар хёльд был родным братом фру Лив, поэтому отказаться от приглашения они никак не могли.

Йора поначалу не хотела ехать и даже снова принималась плакать.

– Как я пойду! – отвечала она на уговоры. – Все же будут на меня смотреть и думать, что я… Что меня… Я не могу, нет!

– Если ты запрешься дома и перестанешь выходить на люди, то скоро все до одного будут убеждены, что ты беременна! – убеждал ее Бьярни. – Йора, ты должна быть смелой, сильной и уверенной! Ты должна ездить в гости, улыбаться, смело смотреть всем в глаза и вести себя как ни в чем не бывало! Тогда всем, кто распускал эти слухи, станет стыдно, они поймут, что выдумывали глупости, и почувствуют себя последними дураками!

– Но если меня начнут расспрашивать! Тогда последней дурой себя почувствую я!

Сигмунд хёвдинг тоже не раз говорил с женой и прочими домашними об этом деле, но не знал, что можно тут придумать.

– Помните тот случай с дочерью Свейна с Каменного Ручья? Когда у него зимой жил какой‑то торговец и соблазнил его вторую дочь, Свейн его заставил жениться, но весной торговец все равно уехал. И все стали говорить, что Свейна с его дочерью он просто одурачил. Тогда Свейну ничего не оставалось, кроме как догнать его и убить. Можно, конечно, сказать, что он этим восстановил свою честь, но его дочь так и живет в Каменном Ручье со своим ребенком, и непохоже, чтобы для нее еще нашлись женихи.

– Но меня никто не соблазнял! – отвечала Йора.

– Это хорошо. Ведь найти Торварда конунга и заставить его жениться на тебе было бы не так‑то просто! Не легче, чем его убить.

– Убить – можно попробовать, – заметил Бьярни. – Ведь он проклят. И он сказал, что его убьет человек, у которого окажется достаточно сильная удача. Теперь, когда его собственная удача ослаблена проклятьем, это стало возможным.

– Твой брат Вемунд уже пробовал. – Хёвдинг сдвинул брови и опустил взгляд, словно хотел спрятать неутихающую боль в глазах. – Я на это смотрел. И было похоже, что проклятье только увеличивает силу Торварда конунга. Во много раз. Так что… Я уважаю твою доблесть, я очень рад и горд, что у меня такой сын, как ты… И поэтому я говорю тебе: выкинь из головы эти мысли. Я не хочу, чтобы ты пошел мстить ему за братьев и сам погиб. Больше сыновей у меня нет, насколько мне известно.

– Но мы не можем оставить совсем неотомщенной их смерть, разорение дома, оскорбление рода, – тихо сказал Бьярни, тоже не поднимая глаз. – И Йора… пусть она не пострадала, но мы несем позор, как будто пострадала. Неужели мы все это так оставим?

– С местью не обязательно спешить, – горько вздохнул хёвдинг. – Сперва женись, роди нам двоих‑троих сыновей, чтобы я был спокоен за будущее моего рода. А потом можно будет подумать о мести. Не в одиночку, конечно. Но если ты заговоришь об этом перед Рамвальдом конунгом, вероятно, он сам захочет присоединиться к такому походу. Но не сейчас.

Бьярни подавил вздох. Отец был прав: сейчас у них не было ни сил, ни возможностей искать мести. И еще несколько лет им придется жить под грузом позора и неисполненного долга. Жить и копить ненависть к тому, кто в этом виноват.

Хёвдинг и даже фру Лив соглашались с Бьярни в том, что прятаться сейчас от людей означает признавать свой позор, поэтому на пир отправились все вместе: хёвдинг с женой, Бьярни с Йорой и даже Дельбхаэм. Еще красивая, в нарядном платье, искусно вышитом ее же собственными руками, умеющая держать себя, как никто другой, она служила украшением пиров округи Камберг, и мало кто задумывался о том, что побочная жена хёвдинга – рабыня. Теперь же, когда слухи о ее королевском происхождении потихоньку расползались по хараду, на нее смотрели с еще большим любопытством. А она была невозмутима и уверенна, как всегда, – вот у кого Йоре бы позаимствовать умение владеть собой!

В усадьбе Медвежья Голова, когда они приехали, было уже полно народу. Название усадьбе дал старый медвежий череп, укрепленный над воротами для защиты от злых духов, – о том, как его добыл дед, поставивший усадьбу, Ивар хёльд очень любил рассказывать. Сам хозяин был крепким мужчиной лет сорока, довольно красивым, дружелюбным, как его сестра, отважным и опытным в походах. Большие пиры устраивались у него, у Эльвира хёльда, у хёвдинга и в Коровьей Лужайке у Халльгрима хёльда попеременно, и Ивар не хуже прочих мог принять двести человек гостей – его усадьба состояла из нескольких просторных домов, где всем находилось место.

Гости съезжались с самого утра, и весь день в усадьбе кипели суета и веселье. Пир еще не начался, женщины толклись на кухне, помогая хозяйской челяди и оживленно обсуждая накопившиеся новости. Фру Лив поначалу заперлась в девичьей с Иваровой женой, фру Стейнфрид, но потом вышла вместе с ней немного повеселевшая и тоже принялась распоряжаться приготовлением еды. А вся молодежь собиралась на пригорке перед усадьбой. Праздник потому называется День Горячего Камня, что в этот день сам Тор мечет раскаленные камни в реки и озера – от этого вода в них нагревается, лед трескается и тает. В честь этого все парни и молодые мужчины состязаются в метании камней – кто метнет камень потяжелее и подальше. Девушки ходят стайками, поглядывая на парней и примечая, кто из них более сильный и ловкий, и уж те стараются вовсю.

Бьярни и Йора всегда с удовольствием принимали участие в этих забавах, и сегодня это было особенно важно. Бьярни и в метании камней сумел отличиться – обладая сильными, развитыми руками и плечами, он мог метнуть камень с голову ребенка. В конце концов соперников у него осталось только двое: Ульв, сын Ивара хёльда, и Эрлинг, сын Халльгрима.

Халльгрим хёльд со своим семейством тоже приехал на праздник, и Бьярни испытующе посматривал на его сына, помня, что слухи, позорящие Йору, идут из Коровьей Лужайки. Но Эрлинг не замечал ни его взглядов, ни самого Бьярни. Халльгримова сына одни называли Красавчиком, а другие Гордецом, и он оправдывал оба эти прозвища. Это был высокий, стройный и сильный молодой человек лет двадцати пяти, с красивым лицом, которому маленькая горбинка на когда‑то сломанном носу только придавала мужественности, со светло‑русыми волосами, которые лежали приятными мягкими волнами. Черные брови подчеркивали блеск светло‑серых глаз, выражавших снисходительное самодовольство. Одет он был ярко и богато, на пальцах имел несколько золотых перстней и все время принимал такие позы, чтобы подчеркнуть красоту и роскошь своей одежды и оружия.

Йора прохаживалась поодаль с Фродой и Асхильд – эти две девушки почти верили, что ее честь не пострадала, или хотя бы делали вид, но в любом случае Йора была им очень благодарна. Общество подруг сейчас было ей необходимо – одна она не вынесла бы этих любопытных, насмешливых, многозначительных взглядов, устремлявшихся к ней со всех сторон. Женщины поглядывали на нее с любопытством и иногда злорадством, а мужчины – с каким‑то новым интересом. Хаки Кудрявый, известный как гроза всех молодых скотниц и рыбачек, подмигнул ей своим наглым глазом, и Йора возмущенно отвернулась – никогда раньше сын бонда не позволил бы себе такую дерзость по отношению к дочери хёвдинга! Поглядывая на нее, парни посмеивались, переговаривались вроде бы между собой, но чтобы она слышала. Дескать, мы хоть и не конунги, но все, что надо, у нас тоже есть… И уж верно, не хуже, чем у всякого конунга!

– Молчи, Арне, у тебя только язык длинный! – осадил одного говоруна Эрлинг, оказавшийся в это время поблизости. – И даже если с какими‑нибудь девушками на йоль и случилось несчастье, но для тебя эти девушки и сейчас слишком хороши!

При этом он посмотрел на Йору своими светло‑серыми блестящими глазами и улыбнулся с видом вполне дружелюбным, но все же полным превосходства. И Йору не радовала его защита: Эрлинг, как поговаривали, настолько гордится собой, что до сих пор не может найти никого себе в пару. На нее, Йору, он и раньше почти не смотрел, а ведь она была одной из лучших невест округи – юной, красивой, знатной и богатой. Эрлинг ей никогда не нравился, несмотря на его красоту и знатность рода, но теперь, когда он якобы получил право ее презирать, он стал совершенно невыносим!

А Эрлинг между тем приблизился, небрежно покручивая на пальцах золотые перстни.

– Погуляйте пока, девушки, – велел он Фроде и Асхильд. – Нам с йомфру Йордвейг надо потолковать.

Подруги безропотно отошли.

– Не знаю, о чем мы будем толковать, – произнесла Йора, не глядя на него. Ничего плохого не было в том, что Эрлинг просто к ней подошел, но ей мерещилось в его неожиданном внимании что‑то неприятное и даже унизительное.

– Зато я знаю.

– Если ты тоже думаешь, как эти наглецы, что теперь я с распростертыми объятиями приму всякого… – с дерзостью отчаяния начала Йора, доведенная до предела всеми этими взглядами и намеками, – то ты очень ошибаешься! Мне нечего стыдиться! Стыдно должно быть тем, кто всегда рад думать о людях плохое и говорить о том, чего не может знать!

– Конечно, я тебя и не виню. Виноваты ваши мужчины, которые не сумели уберечь своих женщин. А ты, разумеется, не могла ничего поделать, оказавшись одна в доме с сотней чужих мужчин. Я надеюсь, все же там был один только их конунг? Не вся дружина?

– Где – там?

– Ты знаешь где. – Эрлинг усмехнулся, и от насмешливого взгляда его светлых глаз Йору вдруг пронзила такая ненависть, что захотелось его убить. Сколько можно твердить, что «ничего не было» и что «там» никто не был, когда ей все равно никто не верит!

– Если твоя честь досталась самому конунгу, это не так позорно, как если бы отличился невесть кто из его дружины, – продолжал Эрлинг. – Многие конунги берут к себе даже знатных девушек, а потом выдают замуж за кого‑то из своих людей. Если бы удалось теперь стребовать с него марку золота, то все было бы в порядке. Найти конунга фьяллей и что‑то стребовать с него едва ли удастся, но эту марку вполне может добавить к твоему приданому сам твой отец. Он, думаю, сделает это, как благоразумный человек. Едва ли он хочет, чтобы единственная дочь осталась в его доме навсегда. Тем более такая красивая.

Эрлинг поднял руку и хотел взять ее за подбородок, но Йора в возмущении отпрянула.

– Если хёвдинг проявит благоразумие и мы сумеем договориться о приданом, то все еще сложится не так плохо, – добавил он. – Нам не трудно будет прийти к согласию: ведь теперь ты единственная наследница у отца. Все его имущество со временем перейдет к тебе.

– Вовсе нет! – злорадно возразила Йора, еще не зная, правильно ли она поняла эти намеки. – У моего отца есть сын – Бьярни, и ты прекрасно об этом знаешь!

– Бьярни? Это не сын, дорогая, это раб. – Эрлинг усмехнулся.

– На весеннем тинге отец узаконит его. Осталось совсем недолго. И тогда мой брат сумеет постоять за мою честь и защитить меня от всяких…

Не желая больше с ним разговаривать, Йора отвернулась и пошла к озеру, где на берегу среди нескольких парней видела Бьярни.

– Напрасно он стал бы это делать! – крикнул Эрлинг ей вслед. – Если хёвдинг обзаведется еще одним наследником, ты никогда не выйдешь замуж!

– Без таких женихов обойдусь! – гневно бормотала Йора, скользя по подтаявшему снегу вниз с пригорка. – Хотела бы я послушать, что бы ты запел, если бы все это случилось с твоей сестрой!

Темнело, в хозяйском доме почти был готов пир, но все гости высыпали наружу. Перед пиром в День Горячего Камня происходили еще кое‑какие забавные вещи: все парни рядились в страшных чудовищ, а девушки надевали козьи маски и привязывали сзади коровьи хвосты. Все мазали лица сажей, менялись одеждой и выворачивали ее наизнанку, всячески стараясь сделать свою внешность неузнаваемой. В девичьей уже давно шла возня и смех, долетали визги и вопли, и из гостевого дома, отданного на этот вечер парням, тоже высовывались какие‑то жуткие тролли с мордами из бересты.

И вот наконец все собрались на луговине перед усадьбой. Снег, уже подтаявший, к вечеру покрылся корочкой льда, подошвы кожаных башмаков скользили, гости смеялись, хватались друг за друга, чтобы не упасть, женщины взвизгивали и с шутливым возмущением били по рукам, если их подхватывали уж слишком смело. Но всерьез никто не сердился – все уже были немного навеселе, попробовав пива и медовухи, прохладный воздух весеннего вечера, пахнущий оттаивающей землей и обещающий радости уже совсем близкой весны, всех наполнял юным задором.

В конце луговины собирались ряженые – какие‑то удивительные козы и коровы, хюльдры с хвостами, никсы с утиными лапами, подвешенными к поясу. Тролли тоже были хоть куда – в звериных шкурах, со страшными размалеванными рожами. У кого‑то имелся длинный нос из соломы, у кого‑то очень похожий жгут красовался на другом месте, пониже, вызывая смех и возмущенный визг женщин. Вдоль всей луговины расставили шесты с привязанными факелами, а самые дальние горели возле собравшихся гостей – чтобы было видно, кто же окажется первым.

Вот сам Ивар хёльд, не менее молодежи любивший праздники и игры, подал знак – загудел рог, вся толпа хюльдр и троллей сорвалась с места и наперегонки понеслась через луговину. Кто‑то падал, цепляясь за ближайших соперников и вместе с ними валясь с ног; бегущие сзади натыкались на упавших и тоже катились кувырком, а другие пытались обойти препятствие, но путались в длинной одежде и широких шкурах и тоже падали. Смеялись и кричали зрители, визжали и вопили участники, и сама зима, устрашенная этим беснованием, должна была поскорее отправиться вон.

Бьярни с самого начала вырвался вперед, поскольку обладал крепкими ногами и устойчивым дыханием. Из‑под маски, изображавшей медвежью голову, он плохо видел, но чувствовал, что соперников у него немного – вся визжащая и вопящая толпа осталась позади. Догонять ему приходилось только двоих – тех, кто в самом начале стоял впереди. Одного он вскоре обошел, но тот не отставал, и Бьярни слышал шорох его ног совсем близко, за плечом. Впереди оставался еще один, Бьярни нажимал, и тот, что за плечом, тоже нажимал. Ему показалось даже, что это женщина, и он восхитился мимоходом – такую скорость не всякий мужчина мог бы держать.

До последних двух факелов и кричащего Ивара хёльда оставалось немного, когда тролль, бегущий самым первым, поскользнулся и замахал руками, пытаясь удержать равновесие. Тот, кто бежал за Бьярни, торжествующе взвизгнул – теперь стало окончательно ясно, что это девушка. Бьярни снизил скорость, чтобы обогнуть падающего и не дать ему себя задеть, и на повороте девушка обошла его! Бьярни еще нажал, обгоняя, и сам поскользнулся. Девушка мчалась за ним впритык, и, когда он покачнулся, она наткнулась на него. И стала падать, но уцепилась за Бьярни обеими руками и потянула его за собой. Скользя по обледенелому снегу, вцепившись друг в друга, они пролетели между двумя факелами и рухнули уже за ними, покатились по снегу прямо под ноги вопящих от восторга зрителей.

Бьярни поднялся и помог девушке встать.

– Ты не ушиблась? – спросил он.

– Неплохо пробежались! – раздался в ответ немного низковатый для женщины, но приятный и веселый голос. – Но победила все‑таки я, потому что я вывалилась за факелы первой! Но и ты тоже ловкий парень!

Девушка сняла козью маску. Лицо ее, измазанное сажей, при дрожащем свете факелов не удавалось рассмотреть, но Бьярни видел, что соперница ему досталась довольно рослая, статная и сильная.

Он тоже снял свою медвежью морду. И девушка узнала его сразу.

– А! – с каким‑то небрежным разочарованием сказала она. – Это ты!

И отвернулась, будто теперь ей было не о чем с ним разговаривать.

– Инге! – раздался рядом резкий окрик, и возле них оказался Эрлинг. Он, тоже наряженный троллем, слегка прихрамывал – видно, попал в общую кучу. – Пойдем!

И, по‑хозяйски взяв девушку за руку, увел ее через гомонящую толпу к усадьбе. Она не противилась и даже не оглянулась. А Бьярни пошел искать Йору. Под масками и в темноте никто никого не узнавал, и она могла веселиться совсем как прежде, но сейчас маски будут сняты, и ему лучше находиться подле нее.

Йора сама к нему подошла и взяла за руку.

– Ты знаешь, кто это был? – спросила она.

– Где?

– Ну, бежала вместе с тобой.

– Кто?

– Это и есть Ингебьёрг, дочь Халльгрима хёльда из Коровьей Лужайки. Сестра Эрлинга.

– А! – теперь и Бьярни все понял. – Узнай она меня раньше, разумеется, йомфру предпочла бы упасть, но не прикасаться к сыну рабыни!

– А она тебе понравилась?

– Да я ее совсем не разглядел.

– Она красивая. – Йора опять вздохнула. – И бегает вон как быстро.

– Да, бегает она неплохо, – согласился Бьярни. – Ну что, пойдем в дом? Ты не замерзла?

– Молодец, Бьярни, ты просто лось! – Ульв, сын Ивара хёльда, на бегу помахал им рукой. – Ну, как йомфру Ингебьёрг на ощупь?

– Бежал бы побыстрее – пощупал бы сам.

– Я бы и пощупал, да Хаки, этот козел безрогий, меня нарочно толкнул. Иду с ним разбираться.

– Удачи тебе! – пожелал Бьярни в спину Ульва. Если бы и он мог так же легко «разобраться» со своими врагами, насколько проще стало бы жить!

Прошел еще месяц, приблизилось весеннее равноденствие – Журавлиный День. Журавли приносят свет, и теперь уже можно работать вечером, не зажигая огня, что большое облегчение для глаз и легких, уставших за зиму от дыма очагов. Через две недели будет Праздник Дис, после которого начнется лето [12]. По всем семи морям вдоль оттаявших и зазеленевших берегов потянулись торговые корабли, во всех округах и харадах зашумели весенние тинги. На Квартинге их проводилось два: тинг восточной половины и западной. На тинге западной части присутствовал сам Рамвальд конунг, в восточной главенствовал его племянник и наместник Фримод ярл, по прозвищу Серебряная Рука. Хёвдинги харадов составляли круг, разбиравший тяжбы и обсуждавший с ярлом все общие дела, чтобы потом говорить о них с народом. Одним из них был Сигмунд хёвдинг. В поездку он собрался, как всегда, со всей семьей, дружиной и соседями, так что сопровождало его не менее полусотни человек. Он намеревался объявить Бьярни своим законным сыном и полноправным наследником. Из чего неизбежно следовало, что тому пора присмотреть подходящую жену.

Тинг собирался в Курганной долине, в трех днях пути от Камберга. Издавна здесь хоронили самых знатных покойников, и самым старым курганам исполнилась, как говорили, вторая тысяча лет. Фьорд всегда считался «землей мертвых», и никто здесь не селился, несмотря на хорошую траву и удобные пастбища. На самом широком лугу стояло святилище Фрейра с китовыми и бычьими черепами возле жертвенника, выложенного из белых камней в виде ладьи. На скале у края поля имелась площадка, предназначенная для разбора дел.

Поодаль от курганов были вырыты ямы для землянок, которые каждый год заново покрывались крышами. Землянка Сигмунда хёвдинга отличалась просторными размерами и имела отгороженную каморку для женщин. Сюда поставили столы и скамьи, в двух больших очагах разожгли огонь, повесили котлы, поставили бочки с пивом. Привезя от конунга кое‑какие подарки, Сигмунд хёвдинг мог себе позволить на тинге жить с таким размахом, к которому привык. В первый же день о событиях в Камберге узнали все, даже те, кто зимой не успел об этом услышать. К Сигмунду постоянно заходили гости, и он каждому заново рассказывал о зимних событиях в своем семействе. Многие считали, что вся эта история прибавила ему чести: оба сына погибли достойно, а оставшийся не менее достойно постоял за дом и честь рода.

– Конечно, он еще отомстит за братьев! – говорили гости, с уважением поглядывая на Бьярни. – Обязательно! Если человек удачлив, то ему все удается!

Но шли и другие разговоры. Йора уже почти привыкла и притерпелась к мысли о том, что на нее смотрят как на опозоренную, и даже почти научилась держаться невозмутимо, но радости от этого получала очень мало.

К тому же и отцу ее приходилось переносить похожие трудности. В первый же день после общего сбора каждый харад собрался, чтобы подтвердить полномочия прежнего хёвдинга или выбрать нового. Хараду Камберг выбирать сейчас было особо не из кого: достаточно знатными и уважаемыми людьми были все те же четверо: Сигмунд из Гребневой Горы, Ивар из Медвежьей Головы, Эльвир из Бобрового Ручья и Халльгрим из Коровьей Лужайки. Все четверо, нарядно одетые, в платье из тонкого, ярко окрашенного сукна, в накидках из дорогого меха, с золотыми и серебряными цепями, обручьями и перстнями, сидели впереди, каждый в окружении своих родичей и домочадцев.

– Я думаю, нам не стоит долго рассуждать, – начал Ивар хёльд. – Мой родич Сигмунд сын Арнора – мудрый, доблестный и справедливый человек, достойный носить звание хёвдинга и дальше.

– Я так не сказал бы! – возразил Хольм бонд по прозвищу Богач. – Все мы знаем, что в его доме случилось на йоль. Его усадьба была сожжена, дочь обесчещена, а два сына убиты! И за них никто не отомстил!

– Я отомщу за них! – резко ответил Сигмунд хёвдинг. – Только раб мстит сразу, ты помнишь пословицу, Хольм?

– Но кто возьмется за это дело? Ты сам, конечно, в молодости был отважным воином, но хватит ли у тебя сил сейчас, чтобы достойно противостоять конунгу фьяллей – он ведь в расцвете сил, он лучший воин Морского Пути! Не говоря уже о том, что в его распоряжении войско целой страны.

– У меня есть еще один сын. – Сигмунд хёвдинг показал на Бьярни. – Завтра же я объявлю его свободным человеком и наследником всего, что у меня есть. Он со временем отомстит за братьев.

Бьярни кивнул, без похвальбы, но с достоинством. Он привык к мысли, что рано или поздно ему придется это сделать. Пусть и через несколько лет, когда в Камберге появятся дети, наследники рода.

– Но ведь это – не сын твоей жены? – уточнил Халльгрим хёльд. – Он, насколько мне известно, рожден твоей рабыней?

– Эта рабыня – дочь одного из уладских королей, – пояснил Сигмунд хёвдинг. – Я сам раньше не знал об этом, потому что она ничего не говорила. Но я отлично помню, что заплатил за нее когда‑то три марки серебром, а столько берут не только за красоту, но и за знатность рода. Так что мой сын от нее благородством своей крови не уступит никому. А многих и превзойдет.

– Это, в конце концов, твое дело, кого ты изберешь себе в наследники, когда других не осталось, – заметил Баульв хёльд из усадьбы Дубки. – Нас это напрямую не касается. Но пока гибель твоих законных сыновей не отомщена, твоя удача и твоя честь под угрозой. Ты не можешь этого отрицать. И я бы высказался за то, чтобы, пока ты не восстановишь честь рода, избрать в хёвдинги другого знатного человека. Мы не можем рисковать благополучием всей округи, доверяя себя хёвдингу, которого боги лишили удачи.

Сигмунд опустил глаза, но не возражал. Все это было верно. Пока гибель сыновей не отомщена, он лишен удачи, а с ним может пострадать и весь харад.

На Ивара хёльда, как его близкого родича, тоже падала тень бесчестья, а Эльвир не имел никакой охоты заседать в суде и разбирать тяжбы, поэтому новым хёвдингом харада Камберг стал Халльгрим. И он, и его близкие не скрывали своей радости: несчастье Камберга пошло им на пользу. А Бьярни мысленно прибавил еще кое‑что к провинностям конунга фьяллей. Когда‑нибудь тот ответит и за унижение его отца.

Однако Сигмунд хёльд, уже не хёвдинг, держался спокойно и ничем не выдавал, как тяжело ему перенести это попрание своего достоинства.

– Не сиди все время в землянке, пойди пройдись! – посоветовал он сыну под вечер. – Посмотри на девушек, тебе ведь надо выбирать невесту! Я надеюсь, что здесь же на тинге мы устроим твое обручение с какой‑нибудь подходящей девушкой, а свадьбу сыграем прямо на Празднике Дис, и тогда твои сыновья, а мои внуки, появятся уже на следующий год. Мы ведь не хотим… слишком откладывать…

– Мне не надо смотреть на девушек, чтобы выбрать, – ответил Бьярни. – Я и так знаю, которая из невест самая лучшая. Ведь Арнвид был обручен с Ингебьёрг, дочерью Халльгрима? Теперь, когда мой брат погиб, для меня самое подходящее взять в жены его невесту. Ведь лучше нее, говорят, никого здесь нет.

– Ингебьёрг? – Все родичи и домочадцы, сопровождавшие хозяина на тинг, посмотрели на него в изумлении. – Ты сказал: Ингебьёрг, дочь Халльгрима?

– Ты с ума сошел! – Сигмунд хёльд развел руками. – И это после всего, что сегодня случилось?

– И после того, как они про меня распускали эти слухи! – с негодованием подхватила Йора. – Ты хочешь породниться с этими людьми?

– Возможно, как раз поэтому. – Бьярни окинул лица родичей серьезным взглядом. – Сейчас род из Коровьей Лужайки – наши соперники. Но если они станут нашими родичами, то им придется изменить свое мнение.

– Им придется сначала изменить свое мнение, чтобы они согласились стать нашими родичами, – заметил Ивар хёльд. – А не похоже, чтобы они хотели это сделать.

– Я думаю, их можно убедить. Мы по‑прежнему весьма знатные и уважаемые люди. И богатство наше не слишком пострадало, потому что, в конце концов, погиб только старый дом, кое‑что из серебра и три коровы. Но это все мы скоро восстановим. Халльгриму самому выгодно жить с нами в мире и дружбе. Ведь очень многие люди в хараде уважают отца больше, чем его. К тому же он сам обещал отдать свою дочь в жены Арнвиду, и обручение не расторгнуто. Арнвида нет, но теперь я – законный и притом старший, то есть единственный, сын. Я во всех смыслах занял место Арнвида. Под каким предлогом он мне откажет в руке своей дочери?

– А она тебе нравится? – с сомнением спросила Йора. – Ты ведь ее и видел только на Хейтстейне у дяди Ивара.

– Я ее и там особенно не разглядел, – честно признался Бьярни. – Но какая разница?

На пиру после состязаний в беге Ингебьёрг и еще несколько других девушек, ее подруг, сидели в тех же шкурах и масках, в которых бегали, да еще и поменялись ими, чтобы никто не мог угадать, где которая, и звонко хохотали над попытками гостей разобраться, где тут дочь Халльгрима хёльда, а где – ее рабыня. Их это очень забавляло.

– Я ее не видел, но все знают, что она красива, умна и к тому же родом знатнее других невест, – продолжал Бьярни. – Вы ведь не случайно выбрали ее для Арнвида? А раз теперь я наследник его прав, значит, его невеста мне подойдет.

– Что Ингебьёрг лучше других невест, это верно, – согласился Сигмунд, несколько озадаченный.

– Но подойдешь ли ей ты?! – выпалила Йора. – Она ведь тоже знает, что она лучшая невеста в округе, она привыкла иметь самое лучшее и очень избалована! А ведь Арнвид не был… побочным сыном. Не знаю, согласится ли она. Ингебьёрг – весьма надменная девушка. Ведь когда мы заключали ту помолвку, дочерью хёвдинга была я, но она и тогда на меня так смотрела, будто этим родством оказывает мне большую честь! Я даже не знаю, станет ли она вообще на меня смотреть, если теперь дочь хёвдинга – это она, а я… ну, вы знаете…

– Она – самая лучшая невеста в округе, и я хочу ее получить, – непреклонно повторил Бьярни. – Разве наш род не достоин всего самого лучшего? Мы должны настаивать на этом, если хотим, чтобы нас уважали и наши права признавали. А если мы сейчас склонимся и позволим над собой смеяться, то восстановить нашу честь уже не поможет ничто!

И на это Сигмунд не мог ничего возразить. Да уж, доведись Бьярни, как его несчастному брату Вемунду, влюбиться в родственницу самого конунга, он и тогда бы не стал вздыхать в углу, а принялся бы за дело – так же уверенно и толково, как он делал все, за что брался.

На следующий день Сигмунд Пестрый объявил Бьярни своим законным сыном и единственным наследником всего своего имущества, за исключением доли вдовы и приданого дочери. Теперь можно было идти к родичам невесты. Сигмунд навестил Халльгрима в его землянке, но вернулся хмурый.

– Ну, что? – Йора нетерпеливо вскочила, увидев отца, а Бьярни поднял голову. – Что они сказали?

Сигмунд сел на скамью, снял шапку и вытер лоб. Ходившие с ним родичи, Ивар хёльд и Ульв, тоже выглядели невесело.

– Напрасно я согласился… Но я сам виноват! – пробормотал он, бегло глянув на дочь и сына. Бьярни молча ждал продолжения. – Ведь понимал, что из этого не выйдет ничего хорошего, а нового позора нам сейчас совсем не нужно.

– Что они сказали? – повторил Бьярни.

– Сказали, что глина – не то же, что золото! – с досадой ответил Сигмунд. – Сказали, что я оскорбил их род, предлагая им в родичи сына рабыни!

– Но я теперь твой законный сын!

– Я сказал им это! – Сигмунд встал и сбросил плащ на скамью. – Я снова расписал им все твои подвиги, о которых они и так прекрасно знают, но они сказали, что сын рабыни остается сыном рабыни и что род их слишком высок, чтобы они так себя уронили! Особенно Эрлинг возмущался. Я все ждал, вот‑вот он меня на поединок вызовет!

– Это я вызову его на поединок! – Бьярни тоже встал.

– У Эрлинга свои цели, – заметил Ивар хёльд. – Не зря же Халльгрим намекал, что теперь ты должен увеличить приданое твоей дочери, добавить марку золота за бесчестье, и тогда он, так уж и быть, посватает ее за своего красавца сына. Они и здесь хотят нажиться на нашей беде! При этом я уверен, что Эрлинг и его отец прекрасно знают, что Йора не пострадала. Они только делают вид, будто по доброте берут в род обесчещенную девушку, а на самом деле хотят под этим предлогом вытрясти из тебя побольше приданого. И в этом случае родство с сыном рабыни им не покажется зазорным.

– Да лучше я навсегда останусь с вами, чем выйду за Эрлинга! – в гневе воскликнула Йора. – Я знаю, он еще в День Горячего Камня мне на это намекал!

– Короче, меня обвинили в том, что я собираюсь навязать им подпорченный товар, вместо доброго жеребца всучить негодного, что я оскорбил их род и вообще… – Сигмунд хёльд перевел дыхание и потер раненое плечо. С зимы рана зажила, но иногда давала о себе знать. – Сам Халльгрим сказал, что сочувствует моей потере и отдает должное доблести моих павших сыновей, надеется всегда быть со мной в дружбе, но этот брак, дескать, невозможен, что Ингебьёрг была обещана тому сыну, который сейчас в объятиях валькирий, а теперь она свободна. Мы разошлись мирно, но у меня такое чувство, будто меня помоями окатили! Я не говорю, что это из‑за тебя, Бьярни, нет, я ведь сам согласился. Я думал, что мое слово больше значит для этих людей! Я ошибся. Но ведь даже боги иногда ошибаются, чего же требовать от смертных!

– Вы разошлись мирно? – повторил Бьярни, сердито сузив глаза. – Это удивительно, отец. Не мне упрекать тебя, но человеку твоего положения следовало бы больше ценить свою честь. Тебе отказали, посчитали твой род недостойным, и ты готов смириться с этим? Очень странно для человека, не отступившего перед конунгом фьяллей, отступить перед каким‑то Халльгримом из Коровьей Лужайки!

– Э, да этот парень еще более горд, чем я сам! – Сигмунд хлопнул себя по бедрам и даже несколько развеселился. – Ну что ж, возможно, ты и прав! Никому не давай себя унизить, иначе охотников найдется слишком много!

– Так бывает! – Ивар хёльд кивнул. – Кто купил новое дорогое платье только что, дрожит над ним посильнее богача, привыкшего к крашеным одеждам!

– А ты, отец, привык к крашеным одеждам, и не тебе привыкать на склоне лет к сермяге! – добавил Бьярни, который прекрасно понял, что родич хотел сказать. – Ивар хёльд прав, и если сейчас я смирюсь с этим отказом, то все мои новые права недорого будут стоить.

– Но я больше не пойду их уговаривать и унижаться, будто бродяга, который выпрашивает кусок хлеба!

– Я сам пойду.

– Ты?

– Да, я. Моей удачи хватило, чтобы не уронить себя перед конунгом фьяллей с трехсотенной дружиной. Так неужели я отступлю перед надменной девушкой и ее надменными родичами? Эрлинг не совершил ничего такого, что давало бы ему право передо мной заноситься, и я сумею его в этом убедить.

– А если он полезет в драку? – воскликнула Йора.

– Не мне его бояться.

– Надо позволить ему, родич, – посоветовал Ивар хёльд. – Бьярни правильно говорит: если он сейчас смирится с этим отказом, то потом ему будет гораздо труднее добиваться настоящего уважения. Конунга фьяллей тут больше нет, а все эти из Коровьей Лужайки теперь каждый раз при встрече будут задирать перед нами носы и мешать нас с грязью.

– Тогда иди с ним сам.

– Хорошо, я не откажусь.

– И вот еще что. – Сигмунд снова сел на скамью. – Имей в виду, Ивар, я должен тебе это сказать, раз уж ты поддерживаешь это дело. Если его там вызовут на поединок и убьют, мне придется вернуть тебе твою сестру и взять другую жену, помоложе, чтобы родить новых сыновей, пока не поздно. Я не могу допустить, чтобы мой род прервался из‑за того, что все мои сыновья оказались слишком доблестны. Считай, что я тебя предупредил.

Йора в изумлении открыла рот. Ей‑то, конечно, совсем не хотелось бы, чтобы ее мать уехала, а вместо нее в доме водворилась мачеха не старше самой Йоры. Только этого ей не хватает, помимо всех прочих несчастий!

– Этого не будет, Ивар хёльд, не беспокойся, – заверил Бьярни своего заступника, ошарашенного таким оборотом дела. – Моя удача мне не изменит, я это знаю.

На другой день Бьярни и Ивар хёльд опять отправились к Халльгриму. С ними пошли человек десять из дружины и Кари Треска. В битве с фьяллями он был ранен в ногу и всю зиму не выходил из дома, да и сейчас еще заметно хромал, но решил, что Бьярни должен сопровождать воспитатель, подчеркивая тем самым его новое почетное положение, и Бьярни был благодарен старику. На Бьярни была надета красивая фиолетовая рубаха с тесьмой, накидка из черной лисы, зеленый плащ с большой серебряной застежкой и два тонких серебряных браслета – в общем, выглядел он ничуть не хуже тех надменных сынков, которые родились законными. На поясе его висел новый, только что купленный меч, еще не пробовавший ничьей крови.

Новоявленный хёвдинг харада Камберг в своей землянке обсуждал какие‑то торговые дела с двумя купцами с побережья. Но, увидев Ивара хёльда, тут же пригласил его зайти вместе со спутниками и кликнул женщин, чтобы угостили пришедших пивом. Халльгрим был высокий мужчина лет сорока пяти, с русыми волосами и рыжеватой бородой, как у многих кваргов, с широким носом, крупными кистями рук. Вид у него был бы весьма мужественный, если бы не углубление между нижней губой и подбородком, где борода отчего‑то не росла, и это придавало лицу выражение слабоволия.

В отличие от собственных детей, он и сейчас, после своей победы, держался с родней бывшего хёвдинга подчеркнуто любезно, но Бьярни видел, что истинного расположения в этих улыбках и учтивых речах нет ни капли.

На зов вышли две женщины. Одна, пожилая и полная, видимо, его жена, была одета в верхнюю рубаху и хенгерок с отделкой из заморского шелка с вытканным золотым узором, а между позолоченными застежками на ее груди покачивалось четыре или пять ниток дорогих разноцветных бус, вместе похожих на какую‑то диковинную пеструю кольчугу. Вторая, молодая девушка в желто‑коричневом платье, окрашенном корой дуба, с простым поясом из тесьмы, с бронзовыми застежками, но без ожерелий или иных украшений, кроме тонкого, тоже бронзового, браслета. Бьярни окинул ее быстрым взглядом и сразу отметил: нет, не она. Тем вечером после состязаний в беге он совсем не разглядел йомфру Ингебьёрг, но у этой девушки было продолговатое лицо с высоким лбом и небольшими, близко посаженными глазами, с густыми черными бровями, не уродливое, но и без особой красоты. Хороши у нее были только волосы: очень густые, ниже пояса, пушистые, темно‑русые. Это не могла быть дочь Халльгрима, первая красавица и лучшая невеста харада.

Пока пожилая женщина угощала Ивара хёльда, приветствуя его с многословным, таким же, как у мужа, неискренним дружелюбием, русоволосая девушка подошла к Бьярни, подала ему чашу с пивом и вежливо сказала только: «Приветствую тебя». Держалась она скромно, с мягким сдержанным достоинством, и в ее взгляде, обращенном на Бьярни, не было ничего от общей надменности этого семейства. Она смотрела скорее сочувственно, зато с вполне искренним интересом. Вот только голос был очень похож на тот, что разговаривал с ним из‑под козьей маски, и Бьярни на миг усомнился: а может, все‑таки она? На руке у девушки он заметил красное пятно, видимо, от недавнего ожога, а пальцы были загрубелые, как у служанки. Уж конечно, хозяйская дочь поберегла бы красоту своих рук и не стала возиться возле котлов на очаге. Пожалуй, это была побочная дочь хозяина или дочь кормилицы: ни то ни се, как сам Бьярни раньше.

Обнеся пивом всех пришедших, женщины скрылись за занавеской. Оттуда вроде бы слышался еще чей‑то голос и временами обрывки смеха, но больше никто не показывался.

– Видимо, славный Эрлинг пошел присмотреть невесту для себя, – шепнул Ивар. – Нашей Йоры ему не видать, мы ему ясно дали это понять.

Пока гости пили пиво, Халльгрим хёвдинг покончил с делами и подошел к ним.

– Я рад снова видеть тебя, Ивар хёльд! – начал он, поглядывая между тем на Бьярни. Будучи человеком неглупым, Халльгрим быстро смекнул, что к нему привели отвергнутого жениха, а значит, разговор не окончен. – Признаться, я беспокоился, как бы недавние недоразумения не испортили нашей дружбы! Жаль, что моего сына нет дома, он вышел пройтись. Но я сейчас же пошлю за ним! – Он оглянулся, выискивая среди своих людей кого‑нибудь, кого можно послать с этим поручением.

– Не нужно отрывать Эрлинга от его дел! – мудро заметил Ивар хёльд, понимая, что от Халльгримова сына им ничего хорошего ждать не стоит. – Мы ведь сватались не к нему, верно?

– Конечно. – Хозяин любезно посмеялся вместе с ним. – А ведь я уже вчера подумал, Ивар хёльд, что мы можем породниться и другим способом. Если Сигмунд отдаст свою дочь, йомфру Йордвейг, за моего сына Эрлинга, это будет прекрасный брак, удобный и выгодный для нас обоих.

– Не знаю и не могу тебе ответить, что думает хёвдинг о браке своей дочери, но мы‑то пришли говорить с тобой о браке его сына! – ответил Ивар хёльд. – Вот, взгляни‑ка – это Бьярни, тот самый, что в одиночку справился с самим конунгом фьяллей, у которого была дружина в триста человек. И клянусь дорожным посохом Хеймдалля, это один из самых надежных парней, которых мне случалось видеть.

Бьярни встал и слегка поклонился. Халльгрим окинул его внимательным взглядом.

– Что ж, выглядит он человеком разумным, решительным и достойным. Я притворялся бы глупее, чем есть, если бы делал вид, что не понял, зачем ты мне его показываешь, Ивар хёльд.

– Скажи‑ка, Халльгрим хёвдинг, где еще ты думаешь найти зятя, который в таком юном возрасте так отличился бы? Одолеть конунга фьяллей – нешуточное дело. Оно говорит о том, что у человека очень большая удача. Пожалуй, большая, чем у двух законных сыновей Сигмунда, которые оба пали в этой борьбе, а Бьярни не просто выжил, но и выиграл свою битву. И сам Торвард конунг это признал! А уж если сам конунг фьяллей признал свое поражение, нам с тобой было бы глупо сомневаться! И теперь, когда Бьярни стал полноправным и, заметь, единственным наследником отца, твоя дочь получит в его лице даже более выдающегося жениха, чем был прежний. Разве можно с этим спорить?

– Я мог бы согласиться с тобой, Ивар хёльд, но ты же понимаешь, женщины – разве они способны рассуждать здраво? – Халльгрим улыбнулся. У него было отличное средство отклонять все уговоры. – Выходить замуж не мне, а Ингебьёрг, и решать это дело должны Ингебьёрг и ее мать. А они посчитали, что… э… короче, моя дочь предпочитает…

Халльгрим сам не знал, кого же предпочитает его дочь. Но было ясно, что не Бьярни.

– Так позволь же мне поговорить с ней, – подал голос Бьярни. – Она отказала, толком не узнав меня. Так может быть, мне удастся ее убедить.

– Ты хочешь поговорить с ней?

– Конечно. Если решает в этом деле она сама, то и говорить следует с ней.

– Ну, хорошо. – Халльгрим поднялся и повернулся в сторону женского покоя, потирая руки, словно покончил с трудным делом. – Раннвейг! – крикнул он.

Из‑за занавески вышла та русоволосая девушка, что угощала Бьярни.

– Скажи йомфру Ингебьёрг, что с ней хотят поговорить по поводу сватовства. Пусть она выйдет к нам.

Девушка кивнула и исчезла за занавеской. Оттуда послышались звуки легкого замешательства, быстрый шепот, какие‑то восклицания. Потом занавеска снова откинулась, вышла Раннвейг, потом фру Арнгуд, жена Халльгрима, а за ней показалась и сама Ингебьёрг. И наконец‑то Бьярни увидел ее при ярком свете, ибо дверь землянки была раскрыта, и во всей красе.

Да, у этой девушки были основания высоко себя ценить. И красота ее, и гордость были достойны дочери хёвдинга. Она была хорошего роста, с белым лицом, яркими губами и румяными щеками, а черные брови и ресницы напоминали о сказаниях, в которых красавица была создана из белого снега, алой крови и черноты ворона. Длинные светлые волосы были тщательно расчесаны и прихвачены на лбу лентой, усаженной маленькими позолоченными бляшками, красное платье было вышито синей и белой шерстью, на каждом запястье блестело по узорному золотому браслету, на груди сияли позолоченные застежки в виде головы медведя, размером с детскую ладонь, а между застежками висело две нити крупных пестрых бус с серебряными привесками. Каждая такая бусина стоит кунью шкурку, и эта девушка носила на себе неплохое приданое. Встав перед гостями и сложив руки под грудью, Ингебьёрг застыла, давая возможность себя рассмотреть. Она привыкла к тому, что каждое ее появление – это событие. Она даже не смотрела пока на тех, кто к ней пришел.

А Бьярни острым взглядом мгновенно оценил как ее достоинства, так и недостатки – и крупные кисти рук, и недостаточно тонкую талию. Йомфру Ингебьёрг обладала широкой костью, и от этого вся ее фигура выглядела несколько тяжеловесной – несомненно, что уже лет через десять она станет такой же полной и грузной, как сейчас ее мать. Лицо ее огрубеет, грудь отвиснет, и уже никакие кольца и ожерелья не сделают ее привлекательной. И выражение уверенного, даже немного небрежного самодовольства ее тоже не красит. У Раннвейг, пожалуй, фигура и то лучше, – как он отметил, бросив быстрый взгляд в сторону той, скромно и молча стоявшей в стороне, – довольно высокая, прямая и соразмерная, гибкая, а грудь хоть и небольшая, но красивая. И ходит она так легко, неслышно, двигается изящно.

Короче, никак нельзя было сказать, чтобы при виде йомфру Ингебьёрг сердце Бьярни затрепетало от любви, но намерения его и после осмотра невесты остались неизменны. Она была лучшим, что могла предложить округа, и ради своей чести Бьярни должен был этим лучшим завладеть.

– Взгляни, дочь моя, это Бьярни, сын Сигмунда из Камберга, – пояснил Халльгрим. Казалось, он сам оробел при виде дочери, как подданный при выходе королевы. – Тот, что теперь унаследовал права погибших братьев и хочет унаследовать также и твое обручение с его старшим братом Арнвидом. Он выразил желание поговорить с тобой об этом.

– Приветствую вас, Ивар хёльд и Бьярни сын Сигмунда, – без малейших признаков смущения ответила Ингебьёрг. Раннвейг положила подушку на скамью, и красавица уселась. – Я уже вчера дала ответ, – продолжала она, расправляя платье на коленях и поправляя браслеты, словно это было дело великой важности. – И не вижу оснований его менять.

– Но я хотел бы услышать, по каким причинам ты отвергаешь обручение с одним сыном рода, если не так давно дала согласие на брак с другим, – сказал Бьярни.

Ингебьёрг мельком глянула на него. Что он за человек, ее совсем не занимало, она помнила только то, что перед ней – сын рабыни. А свататься к такой девушке сыну рабыни было все равно что какому‑нибудь псу со свалявшейся шерстью.

– Бьярни молод, но успел совершить подвиг, равного которому иные не совершают и к шестидесяти годам! – добавил Ивар хёльд.

– Если я выйду за человека, который совершил всего один подвиг, люди скажут, что я слишком спешу! – Ингебьёрг посмотрела на Бьярни и улыбнулась. Но даже эта ясная, почти дружеская улыбка выглядела оскорбительной, ибо показывала, что девушка даже не воспринимает его самого и его притязания всерьез. – Да и тебя сочтут слишком торопливым, Бьярни сын Сигмунда. Как говорится, на хваленого коня плохая надежда.

– Когда я один вышел против конунга фьяллей и его дружины, мне никто не говорил, что я спешу! – ответил Бьярни. – Все находили это весьма своевременным.

Ее знаменитая красота его ничуть не тронула, он видел в ней лишь противника, которого надо одолеть, и нисколько не смущался.

– А теперь ты слишком спешишь вообразить себя равным всем героям древности. – Ингебьёрг выразительно подняла брови, намекая, что ему следует помнить свое место. – Ты, приехавший на этот тинг побочным сыном, сыном рабыни! Тебя объявили законным всего лишь вчера. Можно считать, что ты родился всего день назад, и свататься тебе еще рановато. Я давала согласие на брак с законным сыном от благородной матери, фру Лив. – Ингебьёрг с мимолетной вежливостью посмотрела на Ивара хёльда. – А твоя мать, как говорят, была куплена как рабыня и до сих пор остается рабыней. А рабыня не годится мне в родственницы, хотя бы ее сын победил пять заморских конунгов.

«Этот конунг мог бы взять тебя в плен, высадись он чуть ближе к вам, и тебя саму продал бы на торгу как рабыню! – с гневом подумал Бьярни. – А перед этим отделал бы так, что ты ни на кого бы уже так горделиво не глядела».

И эта мысль дала ему сил сдержать гнев.

– Но, может быть, ты не знаешь, что моя мать приходится дочерью королю одного из уладских островов, – ответил он на этот выпад, ничем не показывая, как сильно задет. – Она попала в плен еще совсем молодой девушкой и после этого оказалась в доме моего отца. Но ее род ничуть не хуже твоего!

– То, что она рабыня, знают все. А то, что она дочь какого‑то уладского короля, никто не знает! Кто может это подтвердить? Торговцы любят болтать невесть что, лишь бы набить цену своему товару. Их послушать, так у них целыми десятками каждый год продаются дочери королей! Получается, эти уладские короли плодятся, как зайцы, и целыми стадами сбывают свое потомство работорговцам!

Бьярни вспомнил золотой перстень, снятый с руки Дельбхаэм кем‑то из хирдманов Торварда. Сейчас он мог бы предъявить его как доказательство своего происхождения, но увы. Впрочем, дела всегда говорят громче вещей.

– То, что мне удалось совершить, доказывает, что это правда!

– Один случай еще ничего не доказывает. Это может быть не более чем случай! А мне не хочется оказаться посмешищем.

– Нет смысла убеждать людей, которые заранее настроены не верить ни одному твоему слову! – Бьярни встал и оправил пояс. Все в нем кипело от возмущения, но он держался спокойно, и только напряженный, острый взгляд выдавал его волнение. – Я не буду унижаться и разбрасывать здесь сокровища, чтобы по ним ходили ногами. Время покажет, что я был прав и что моя удача, доказательство моего благородного происхождения, со мной навсегда. Я не отступлю и добьюсь своего, рано или поздно. Так или иначе, но тебе придется признать, что мое происхождение не хуже, а лучше, чем у прочих.

Ингебьёрг рассмеялась, как будто ей обещали какие‑то приятные развлечения.

– А еще ты далеко мечешь тяжелые камни и очень быстро бегаешь! – подхватила она. – Вот с этим я не стану спорить, ибо видела своими глазами. Но этого мало, чтобы стать моим мужем. Что же до прочего, то посмотрим! Кто поживет, тот и узнает! Мне‑то некуда спешить и никому ничего не надо доказывать. Желаю тебе удачи, Бьярни сын Сигмунда, она тебе пригодится.

– Она у меня есть, и в чужих пожеланиях я не нуждаюсь!

Ингебьёрг снова рассмеялась. Ее самодовольного упрямства Бьярни не смог одолеть, а значит, ее собственная удача пока была сильнее.

Вежливо попрощавшись со всеми домочадцами Халльгрима, Бьярни и Ивар хёльд вышли. Раннвейг бросила на Бьярни сочувственный взгляд, и он мельком подумал, что этой бедняжке тоже, должно быть, немало приходится терпеть от надменной и прекрасной хозяйской дочери. Он‑то сейчас уйдет, а Раннвейг с ней жить…

Длинный, пологий берег ручья, текущего чуть поодаль от землянок, на тинге служил местом первых ежедневных встреч: тут умывались, стирали испачканную одежду, тут охлаждали больные с похмелья головы и считали вчерашние синяки. Над берегом звучал плеск, крики, смех и восклицания, но Бьярни вдруг почувствовал, что рядом с ним кто‑то остановился. Причем кто‑то чужой, не из своих домашних, которые приводили себя в порядок перед последним днем тинга. Ладонью стирая воду с лица, он выпрямился и увидел рядом с собой двух женщин. Одна была пожилая рабыня в серой некрашеной рубахе и потертой заячьей накидке, а вторая – та девушка с русыми волосами, которую он видел в землянке Халльгрима хёвдинга, – Раннвейг. Рабыня держала ведро с водой, у девушки в руках было влажное полотенце.

– Здравствуй, Бьярни! – поприветствовала его Раннвейг. – Может быть, тебе нужно полотенце?

– Нет, спасибо. – Бьярни оглянулся туда, где вытирался Кари Треска. – У меня есть.

– А я шла мимо и вдруг увидела тебя, – сказала Раннвейг. Было видно, что никакого особенного дела у нее нет и она остановилась просто так. – Я подумала, что невежливо будет пройти и не поздороваться.

Бьярни знал, что должен быть ей благодарен, но ее вежливость сейчас не доставила ему никакого удовольствия. За прошедшие дни он не раз встречал Халльгрима хёвдинга и даже его сына, видел и йомфру Ингебьёрг за женским столом на пирах или на торгу, который всегда возникает на тинге, но Раннвейг ему больше не попадалась. Именно поэтому встреча с ней особенно живо напомнила ему об отвергнутом сватовстве, и Бьярни жалел, что она его узнала. Что ей стоило мимо пройти? Теперь, как признанного сына и законного наследника отца, его приглашали вместе с отцом на пиры и в гости в чужие землянки. Его зимние приключения интересовали всех, его расспрашивали о Торварде конунге и его дружине. Бьярни видел, что те дни сильно возвысили его в глазах округи, и все считали, что Сигмунд поступил совершенно правильно, узаконив его. Обращались к нему уважительно, даже спрашивали его мнение о каких‑то делах, и Бьярни во всей полноте ощущал, как приятно быть свободным и уважаемым человеком! Удовольствие портило только воспоминание об Ингебьёрг. У него было чувство вроде того, как если бы он не добрался до какой‑то вершины всего на одну ступеньку или в состязаниях, на которые смотрел весь тинг, оказался вторым. В том, что он достоин быть первым, ему удалось убедить почти всех – кроме йомфру Ингебьёрг.

– Как идут ваши дела на тинге? – спросила Раннвейг.

– Все хорошо. – Бьярни улыбнулся, изо всех сил стараясь прогнать неприятные мысли и держаться приветливо. В конце концов, Раннвейг ни в чем не виновата. – Хотя Халльгрим хёвдинг едва ли в каком‑нибудь деле будет нашим сторонником.

– Ну, отчего же? Иди, Торгерд, йомфру ждет! – Раннвейг отпустила рабыню, и Бьярни невольно проводил глазами ведро с водой, предназначенной для Ингебьёрг. – Ты ведь знаешь, что Эрлинг не прочь жениться на дочери Сигмунда, твоей сестре. Если этот брак состоится, то мы будем в родстве, и тогда отношения между нашими семьями будут такими, как и положено у близких родичей.

– Я сильно сомневаюсь, что у моей сестры есть желание видеть Эрлинга своим мужем. Да и я не слишком уважаю человека, который готов продать свою честь, пусть и за марку золота!

– Но мы не сомневаемся, что Сигмунд хёльд и сама йомфру Йордвейг говорят правду и что ее честь не пострадала. – Раннвейг опустила глаза.

– Я знаю. Доблестный Эрлинг просто пытается воспользоваться нашей бедой, чтобы взять красивую, юную, знатную невесту с богатым приданым, и за это чтобы ему еще приплатили марку золотом! Я даже подозреваю, что он сам нарочно выдумывает и распускает эти слухи, чтобы лишить мою сестру надежды дождаться других женихов!

Раннвейг не отвечала и не поднимала глаз. Ее смущенный вид убеждал Бьярни, что в своих предположениях он прав. У этой девушки, очевидно, имелась совесть, которую ее знатные родичи считали для себя излишней роскошью.

Они помолчали. Бьярни надеялся, что теперь Раннвейг пойдет своей дорогой, но та теребила тонкий бронзовый браслет у себя на запястье и не уходила.

– Ты ее сестра? – спросил Бьярни.

– Нет. То есть да. Я ее молочная сестра и по отцу, но моя мать была рабыней, ее кормилицей. Она уже умерла.

Они еще помолчали.

– Мне жаль, что так вышло, – со вздохом сказала Раннвейг. – Но ты не должен строго судить Ингебьёрг. Пойми, она ведь единственная дочь у отца, ну, то есть единственная законная дочь. Я‑то не в счет… Родители всю жизнь баловали ее, с самого детства ей рассказывали сказки и уверяли, что она тоже, как в сказке, выйдет замуж за конунга. Ведь она такая красивая, умная, искусная во всем, она знатного рода, у нее большое приданое – ну, ты сам знаешь. Согласись, у такой девушки есть все основания высоко себя ценить.

– А еще она быстро бегает! – насмешливо подхватил Бьярни. – Это верно. Но чтобы высоко ценить себя, особенно если по достоинствам, вовсе не обязательно унижать других.

– Ты прав, но… Не думай о ней плохо. Она совсем не плохая девушка. Она такая веселая, остроумная. Она умна и решительна. Даже отец часто ее слушается, она может его переспорить, когда никому уже не удается, и он поступает так, как она хочет. И она добрая с теми, к кому хорошо относится. Мы с ней всю жизнь живем вместе, я‑то хорошо ее знаю. Просто, понимаешь… Она еще не привыкла к тому, что ты – достойный жених для нее. Ведь она раньше о тебе даже не слышала. Она собиралась выйти за твоего старшего брата, а тут вдруг он погибает и хёвдинг объявляет, что у него есть еще один сын…

– Короче, она решила, что ей пытаются всучить негодный товар, раз уж хороший уплыл на сторону! – невесело пошутил Бьярни.

– Просто она еще не привыкла к мысли, что ты ничуть не хуже старшего брата. Она со временем поймет. Она заботится о своей чести и боится ее уронить, разве за это можно упрекать кого бы то ни было? Если все люди будут говорить о тебе уважительно, она тоже приучится смотреть на тебя как на достойного человека. Я вот тоже думаю, что твой подвиг достоин лучшей награды. Я даже рада, что у меня есть случай сказать тебе об этом, хотя едва ли мое мнение для тебя много значит.

– Нет, почему же… – из вежливости начал Бьярни.

– Не надо! – Движением руки Раннвейг остановила его. – Я хорошо знаю, кто я и чего стою. Подумай вот о чем: ведь если бы ты с самого начала был законным сыном твоего отца, ты ведь не женился бы на девушке вроде меня, на дочери рабыни, даже если бы я была красива и во всем искусна? Ведь не женился бы? – повторила она, склонив голову набок и заглядывая ему в лицо, и теперь у Бьярни не хватило духу возражать: она была права. И красавицей ее не назовешь, а ведь жаль – девушка она хорошая и добросердечная. – Вот и Ингебьёрг рассудила так. Ты красив, доблестен, умен и во всем искусен, но…

– Но, помнится, один древний конунг женился на рабыне, которую захватил за морем, в доме другого конунга, – сказал Бьярни. – Ты знаешь эту сагу? Кажется, ту девушку звали Ирса. Так что и для дочери рабыни не все потеряно! – Он улыбнулся, чтобы ее подбодрить.

В глазах своей собеседницы он видел волнение и угадывал, что сам является его причиной, – как видно, уж Раннвейг бы не отказала ему, окажись она на месте своей знатной сестры. Но как Ингебьёрг была недоступна для Бьярни, так сам Бьярни теперь был недоступен для Раннвейг даже в мечтах.

– Я знаю эту сагу. – Девушка кивнула. – Только ведь она потом оказалась дочерью конунга. А с детьми конунга всегда случаются чудеса и они занимают высокое положение, даже если их теряют, увозят из дома и продают в рабство.

– Но моя мать и есть дочь конунга! Она дочь настоящего короля с Зеленых островов, ее взяли в плен и продали в рабство, когда ей было пятнадцать лет. Мой отец купил ее за три марки! За три! Все эти годы у нее хранилось золотое кольцо, родовое сокровище!

– Но где же оно?

– Его отняли фьялли. Когда зимой захватили наш дом, – с досадой ответил Бьярни. – А не то я мог бы его показать.

– Как жаль, что оно пропало. – Раннвейг сочувственно закивала. – Ведь если бы Ингебьёрг получила доказательства того, что ты – внук уладского короля, она ответила бы тебе по‑другому.

– Но где же теперь искать Торварда конунга! Его носит по всем семи морям. – Бьярни пригладил волосы, уже немного отросшие с зимы. – И мне, может быть, теперь несколько лет придется его разыскивать.

– Ах, какой же ты счастливый! – вдруг воскликнула Раннвейг. – Тебе есть что искать и что доказывать! Ты можешь найти Торварда конунга и получить от него то кольцо, ты можешь поехать на уладские острова и найти там своих знатных родичей, и все будут знать, что ты потомок королей, и ты займешь высокое положение, и получишь все, о чем мечтал, и вся твоя жизнь изменится! А мне вот нечего искать. Моя мать была просто рабыня, она родилась рабыней, и ничто на всем свете не сделает меня лучше, чем есть. Я так тебе завидую!

У Раннвейг даже слезы выступили на глазах, но конца ее взволнованной речи Бьярни почти не слышал. «Ты можешь поехать на уладские острова и найти там своих знатных родичей!» Эти слова потрясли его, будто молния, сверкнувшая прямо перед глазами. Как же он сам до этого не додумался! Привыкнув к тому, что округа Камберг составляет весь его мир, он воспринимал Зеленые острова как волшебную страну из сказаний, недоступную для смертных. Но ведь это не так! Его матери чуть больше сорока, значит, даже ее отец‑король еще может быть жив. Она говорила, что у нее были братья и сестры, значит, и у него, Бьярни, на Зеленых островах есть тетки и дядьки, двоюродные братья и сестры! Их можно найти и получить доказательства его происхождения. Это не так уж и трудно. У Сигмунда есть корабль и опытные люди, дорогу можно разузнать здесь же, на тинге, и за лето вполне возможно сходить на Зеленые острова и вернуться!

– Я найду доказательства! – Бьярни почти перебил Раннвейг, и она ахнула, увидев, каким огнем вдруг загорелся его взгляд. – Обязательно найду. И привезу тебе какой‑нибудь подарок. Так и скажи твоей сестре: пусть она не выходит замуж ни за кого другого, если хочет войти в род королей!

В порыве благодарности он быстро поцеловал Раннвейг в щеку и стал почти бегом подниматься по каменистому откосу к тропе. Ему хотелось бежать на Зеленые острова прямо сейчас, пешком по морским волнам, словно волшебная страна, вдруг выступившая из тумана, могла растаять, если он хоть чуть‑чуть замешкается.

Раннвейг в изумлении посмотрела ему вслед и медленно приложила ладонь к щеке.

– Найдешь ты их или не найдешь, Бьярни сын Сигмунда, я всегда останусь другом тебе, – сказала она и вздохнула. – Ты заслуживаешь всего самого лучшего, что есть на свете, – пусть тебе во всем сопутствует удача, даже если на меня ты никогда больше не взглянешь…

Когда Бьярни объявил о своем желании разыскать родичей матери на их собственной родине, все поначалу удивились, а потом сообразили, что это очень дельная мысль.

– Ах, Бьярни, подумать только! – в воодушевлении восклицала Йора. – Конечно, там есть твои родичи! Может быть, там еще жив твой дед‑король, а если нет, то королем стал твой дядя! Подумать только: твой дядя по матери – король Зеленых островов!

– Ну, не всех! – Сигмунд хёльд старался остудить ее пыл. – На Зеленых островах очень много маленьких королевств и много королей. Если бы у нас было так же, то и Камберг считался бы отдельной страной, а я – конунгом!

– Но и этого достаточно! – говорил Ивар хёльд. – Даже если его королевство меньше нашего северного пастбища, которое у леса, король есть король! Если Бьярни подтвердит свое родство с ним, всем этим гордецам из Коровьей Лужайки придется поумерить свою спесь! Это отличная мысль, Бьярни, она прямо‑таки обличает в тебе королевскую кровь!

Бьярни скромно улыбнулся и не стал уточнять, что этой мыслью обязан девушке, в которой королевской крови ни капли.

– Ты не находишь, родич? – Ивар хёльд повернулся к Сигмунду. – Я даже не прочь сам с ним отправиться, чтобы все это увидеть собственными глазами!

– Ты! – изумилась фру Лив. – Ты с ума сошел на старости лет, Ивар!

– Ну, не так уж я и стар, чтобы сидеть дома с женщинами! – обиделся тот. – Мне только сорок три года, я прекрасно могу натянуть лук [13], так что записывать меня в старики, сестра, будет рановато. Я еще могу и грести, и биться, и разговаривать хоть с королями, не роняя зубы на пол! Или ты хочешь, чтобы твой родной брат умер пустячной смертью от какой‑нибудь хвори, валялся на соломе, как издыхающая корова! Нет, я предпочитаю погибнуть как мужчина, а значит, не мне уклоняться от подвигов! Вот увидишь, какую добычу мы с Бьярни привезем и какие роскошные подарки будем раздавать направо и налево! После такого похода уже никому не придется нас презирать, даже конунгам!

– Ах, Бьярни! – стонала Йора, в увлечении чуть ли не жалея о том, что ее матерью была не Дельбхаэм. Схватив брата за рукав, она зашептала: – Ты подумай, а вдруг у твоего деда‑короля нет наследников! Ты можешь стать королем, раз ты его внук, ты понимаешь, Бьярни!

– Ну, это едва ли! – Так далеко мечты самого Бьярни не залетали. – Мать говорила, что у них много родичей. И если я вздумаю претендовать на трон, они мне не очень‑то обрадуются. Нет, я хочу всего лишь подтвердить свое высокое происхождение и защитить свою честь, больше ничего.

– Осторожность – ценное качество, но не надо ни от чего заранее отказываться! – заметил Ивар хёльд. – Как знать! Не беги от возможностей, если они вдруг откроются, а дальнейшее решит судьба!

– Да уж! – с грустной насмешкой подхватил Сигмунд хёльд. – На кого же мне оставить все хозяйство, если единственный наследник вдруг заделается уладским королем? Ну, что ж, поезжай! Поезжай, видно, такова твоя судьба. В деле все решится само собой. Действовать уж всяко лучше, чем сидеть и высматривать знамения в пламени очага!

– Если, конечно, повидав уладские острова, ты все еще будешь хотеть жениться на Ингебьёрг, – сказала фру Лив.

В последний день тинга, уже перед разъездом, Сигмунд хёльд снова отправился навестить Халльгрима. С собой он взял и всех родичей, и десять человек своей дружины, и столько же самых лучших хозяев округи, приехавших на тинг вместе с ним. Зрелище получилось настолько внушительное, что сам новоявленный хёвдинг, выйдя на порог встретить гостей, несколько растерялся. Эрлинг на этот раз оказался на месте. На женской половине, пока гости рассаживались по скамьям, царила суета, но вскоре оттуда выплыли и фру Арнгуд, и йомфру Ингебьёрг, обе в лучших платьях и с золотыми украшениями. Следом за ними скромно вышла Раннвейг, все в том же светло‑коричневом платье, видимо, единственном у нее приличном наряде, и уже знакомая служанка Торгерд. Бьярни старался не смотреть на Ингебьёрг и делать вид, что она вовсе его не интересует. А она, напротив, была оживлена, любезна, приветливо улыбалась всем подряд, не исключая и Бьярни, и эта ее приветливость ранила его сильнее, чем самое ледяное презрение. Она словно бы давала понять, что происшедшее между ними совершенно не стоит внимания и он, Бьярни, для нее такой незначительный человек, что она попросту уже забыла о его нелепом сватовстве.

– Мы пришли попрощаться с тобой и твоим родом, Халльгрим хёвдинг, – говорил Сигмунд. – Может так выйти, что теперь мы до зимы и не увидимся с тобой.

– Как же так? – Халльгрим прикинулся, будто искренне огорчен столь долгой разлукой. – А я был бы так рад пригласить тебя на Праздник Дис! Со всей твоей семьей, конечно. Ты ведь обещаешь мне подумать о том, о чем мы с тобой говорили? – Он перевел взгляд на Йору, а Эрлинг приосанился.

– К истинному другу дорога коротка, как говорил Властитель Ратей. Но боюсь, этим летом мне будет недос

Date: 2015-09-05; view: 265; Нарушение авторских прав