Статья 107

В данной статье обрисована ситуация, прямо противополож­ная той, которой посвящена ст. 31. В ст. 31 говорилось о случае, когда должник, взявший ссуду под залог, отказывал­ся вернуть долг и забрать свой залог обратно. В данной же статье описывается ситуация, в которой должник и кредитор меняются местами: теперь кредитор (залогодержатель) отри­цает факт получения залога, данного в обеспечение договора займа. В этом случае залогодатель предоставлял кредитору, к которому предъявлялся иск о возвращении залога в обмен на данные кредитором в ссуду деньги, выбрать подходящий для него вариант: или присягнуть в том, что не брал залога, или положить у креста цену иска и предоставить возможность присягнуть истцу, или состязаться с истцом в поединке. Иск о возвращении залога приравнивался по форме к искам о воз­вращении отданных на хранение вещей. Очевидно, что и в ст. 31, и в ст. 108 говорится о таких договорах займа, которые не были оформлены записью. В этом отношении Псковская Судная грамота похожа на Русскую Правду, не упоминавшую о каких-либо письменных документах: ведь в основном споры решались в зависимости от показаний послухов. Но в отличие от Русской Правды Псковская Судная грамота предпочитает послухам поединок или присягу.

I

Статья 108

А которой строке пошлинной грамоты нет — в этой фразе следует видеть указание на отсутствие той или иной статьи в Псковской Судной грамоте. Древние тексты правовых памят­ников не были разбиты на статьи. Классификация строк по статьям принадлежит исследователям. Поэтому под «строкой» понималась статья закона в современном смысле.

Данная статья имеет важнейшее значение для выяснения роли посадников и веча в законотворчестве в Псковской рес­публике и для понимания всего закона. Право законодатель­ной инициативы предоставлялось посадникам, которые долж­ны были докладывать на вече о пробелах в законе. А вече предоставлялась роль законодательного собрания: от его воли зависела ликвидация пробелов и отмена устаревших, по­терявших значение норм права. В этой связи представляется очень важным вопрос о социальном составе веча. По этому во­просу единой точки зрения нет. Четкую позицию занял В. Л. Янин, писавший, правда, о Новгородской, а не Псков­ской республике. На его взгляд, вече нельзя рассматривать как народное собрание, поскольку главную роль на вече игра­ли представители привилегированных сословий. Менее чет­ко аналогичная точка зрения была высказана в ранней работе И. Д. Мартысевича. Показав разнородный состав веча («вече состояло из бояр, духовенства, купцов, житьих людей и чер­ных, или молодших, людей»), он все же пришел к выводу, что «такой состав веча обеспечивал господствующему классу руко­водящую роль при решении вопросов, стоявших на повестке дня веча»¹⁵⁵. Иначе расценивает роль народа на вече И. Я. Фроянов: «нет досаднее заблуждения, чем то, согласно которому народ на вече является чем-то вроде послушной овечки в руках знати»'⁵⁶. «Громкий голос» простых горожан, влияющий на принятие тех или иных государственных реше­ний, отмечал и Л. В. Черепнин¹⁵⁷. Б. Б. Кафенгауз, специ­ально исследовавший историю псковского веча, показал, что на «вечевых собраниях вместе с феодалами участвовали и «се-редние», «молодые», «мелкие люди» и даже «препростая чадь». По-видимому, все же нельзя ртрицать роль народа в республиканском законотворчестве. Правовые нормы Псков­ской Судной грамоты не могли приобрести силы закона без одобрения веча. С одной стороны, участие народа в вечевых собраниях создавало возможность для народа влиять на внут­реннюю и внешнюю политику. С другой стороны, непосредст­венные творцы политики могли, используя массовую психоло­гию и рычаги влияния на массы, прикрывать законодательное закрепление собственных интересов ссылкой на «голос народа».